ГЛАВА 36. Жгучая боль.

Боль.

Жгучая боль.

Как будто кто‑то приложил к ее сердцу раскаленную кочергу. Жгло нестерпимо. Она чувствовала, как ее кожа краснеет, потом чернеет, чувствовала запах дыма, поднимающегося от обугливающейся плоти. Это совсем не походило на нападение в Хранилище. Этого ей не пережить. Блисс вырвалась из миазмов сна, вынуждая себя пробудиться. Проснись! Проснись! Чувство было такое, словно ее душат и рвут на части одновременно. Но она собрала все свои силы, сколько их было, и ей удалось оттолкнуть боль. Раздался грохот и крик. Блисс заморгала и села на диване. После возвращения с пляжа она прилегла немного вздремнуть в номере. Девушка все еще пыталась понять, что же происходит, когда дверь распахнулась и на пороге появились родители.

Блисс разглядела в темноте Джордан. Девочка лежала на полу бесформенной кучей, а в руках у нее было что‑то яркое, сверкающее.

Родители быстро, почти профессионально оценили ситуацию – как будто ожидали чего‑то подобного.

– Скорее, Боби Энн, она все еще оглушена. Накладывай заклинание, – приказал Форсайт и принялся увязывать младшую дочь в тюк из гостиничных простыней и одеял.

– Что происходит? Что вы делаете? – спросила еще не до конца пришедшая в себя Блисс.

Все происходило слишком быстро, и она не могла ничего осознать.

– Смотри, – произнес Форсайт, забрав из руки Джордан небольшой клинок и сунув его жене. – Она залезла в сейф.

Блисс пыталась отыскать в происходящем хоть какой‑то смысл, но ей было так дурно, что мыслить логически не получалось никак. Она что, сходит с ума или Джордан действительно только что пыталась убить ее?

Когда мачеха положила ладонь ей на лоб, Блисс вздрогнула.

– Она горячая, – сообщила Боби Энн мужу. Потом она подняла рубашку Блисс и осмотрела ее грудь. – Но я думаю, с ней все в порядке.

Форсайт кивнул; он, встав на колени, рвал простыню на полосы, чтобы обвязать одеяло, в которое была завернута Джордан.

Подумав, что боль мог причинить ей изумруд, Блисс взглянула на грудь. У нее было такое ощущение, будто камень прожег ей кожу, оставив след, словно от клейма. Но когда она прикоснулась к изумруду, тот был таким же прохладным, как и всегда. И кожа под ним была гладкой и целехонькой. Потом девушка поняла. Изумруд спас ее от оружия, которым ей только что пытались пронзить сердце.

– Да, она в порядке, – объявила Боби Энн, проверив зрачки и пульс Блисс. – Хорошая девочка. Ты нас немного напугала, – произнесла она, похлопав по карманам в поисках пачки «Мальборо лайт».

Боби Энн прикурила и затянулась с такой силой, что сигарета на глазах превратилась в длинный столбик пепла. Блисс заметила, что мачеха безукоризненно накрашена для торжественного мероприятия и что родители одеты в парадные вечерние туалеты.

– Что происходит? Почему Джордан напала на меня? – спросила Блисс, повернувшись к отцу, когда к ней наконец‑то вернулся голос.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы ответить. В сенате Форсайт Ллевеллин считался представителем умеренных, охотно организующим переговоры, чтобы привести враждующие группировки к согласию. Его спокойное техасское обаяние было очень кстати во время партизанских сражений в Законодательном собрании.

Блисс видела, что он теперь намерен очаровать ее.

– Золотце, ты должна понять, что Джордан не такая, как мы, – произнес Форсайт, увязывая узел, в котором находилась его младшая дочь. – Она не одна из нас.

– Не одна из нас? Что ты имеешь в виду?

– Ты все поймешь со временем, – заверил ее Форсайт.

– Но мы вынуждены были взять ее! У нас не было выбора! – выпалила Боби Энн с внезапно прорвавшейся горечью в голосе. – Нас заставила Корделия ван Ален, эта старая ведьма, которая вечно везде сует свой нос!

– Джордан не из нашей семьи, – добавил отец.

– Да о чем вы говорите?! – воскликнула Блисс.

Это было уже чересчур. Все эти тайны и бесконечная ложь – ее уже тошнит от всего этого! Ее тошнило оттого, что от нее все скрывают.

– Я все знаю про Аллегру! – внезапно объявила девушка, с вызовом глядя на родителей.

Боби Энн посмотрела на мужа. На лице ее было написано: «Я же тебе говорила!»

– Что ты знаешь про Аллегру? – с невинным видом поинтересовался Форсайт.

– Я нашла вот это. – Блисс достала из кармана и показала им надписанную фотографию. Она все это время не расставалась с ней. – Ты солгал мне. Ты сказал, что мою мать звали Шарлотта Поттер. Но никакой Шарлотты Поттер вообще не существовало.

Форсайт заколебался.

– Нет... но это не то, о чем ты думаешь.

– Тогда расскажи мне все.

– Это сложно, – вздохнул Форсайт. Он устремил взгляд на панораму за окном, не желая встречаться взглядом с Блисс. – Однажды, когда ты будешь готова, я расскажу тебе. Но не сейчас.

От этого можно было сойти с ума. Отец снова делал то же самое – уворачивался от ее вопросов и все замалчивал. Скрывал от нее правду.

– А как насчет Джордан? – спросила Блисс.

– Не волнуйся. Она больше не причинит тебе вреда, – успокаивающе произнес Форсайт. – Мы отправим ее в безопасное место.

– Вы отошлете ее в «Переходный период»?

– Да, что‑то в этом роде, – отозвался отец.

– Но почему?

– Блисс, лапочка, ее лучше убрать, – сказала Боби Энн.

– Но...

Блисс окончательно перестала что‑либо понимать. Ее родители говорили о Джордан, словно это была собака, которую отсылают в деревню, или вообще неодушевленный предмет.

Но Блисс вынуждена была признать, что эти странные семейные взаимоотношения были не то чтобы новыми. Она вспомнила, что Боби Энн никогда не говорила о Джордан с любовью и всегда давала понять, что предпочитает Блисс, хотя та не была ее ребенком. И что отец всегда держался на расстоянии от своей странной младшей дочери.

Когда Блисс была помладше, ей нравилось, что родители относятся к ее сестре с безразличием. Теперь же она поняла, что их отношение на самом деле было ненормальным.

Ее родители ненавидели Джордан.

Всегда ненавидели.

Дата добавления: 2015-10-16