Кальций для Уиллоу!

Уиллоу забирает записку — она решает положить ее на свой стол дома у Дэвида. Ей больше нечего взять на память. Она не может взять картину, Дэвид обязательно такое заметит. Вряд ли здесь найдется еще один исписанный от руки лист бумаги, который был бы более интересен для нее. В любом случае, что-то подобное может быть только на компьютере. Это небольшая вещица, на самом деле, довольно бессмысленная, но ей хотелось бы иметь небольшой клочок бумаги с маминым почерком на нем.

Она берет книги и лист бумаги и покидает кабинет, останавливаясь по дороге в гостиную, чтобы спрятать " Унылые тропики" в сумку.

— Эй, что читаешь? — Спрашивает она у Гая, который листает книгу, сидя на подоконнике.

— Ты не шутила, когда сказала, что у твоих родителей тысячи и тысячи книг, — говорит он, указывая на полки в гостиной.

— Оскар Уайльд. — Уиллоу садится рядом с ним и смотрит на название книги, которую он держит. — Он довольно забавный. Держу пари, что твой преподаватель сказал тебе много чего почитать у него.

— Что ты там держишь, помимо Булфинча? — спрашивает Гай, глядя на листок бумаги у нее в руке.

— Ох, это просто записка, которую написала моя мама… Ничего особенного. — Уиллоу пожимает плечами. — Прости, что заставила тебя привезти меня сюда. В смысле, я попросила многого, и ты, наверно, не хотел пропускать колледж, и.… И это ничего мне не дало. Но все же спасибо тебе.

— Тебе не нужно благодарить меня. — Гай берет у нее из руки лист.

— Кальций для Уиллоу, — читает он.

Уиллоу не осознаёт, что плачет, пока Гай не поднимает руку и не тянется к ней, чтобы вытереть её слёзы. И тогда она понимает, что была права насчет брата, что требуется невероятная сила, чтобы чувствовать такое горе. И она не знает, сможет ли справиться с ним, потому что это действительно больно, больнее, чем бритва. И теперь, после посещения места гибели родителей, после того, как она увидела место, где заключила ужасный союз с отверткой, она не понимает, как что-то настолько простое, настолько обыденное могло, в конце концов, так сильно повлиять на нее.

Может, это произошло из-за того, что она поняла, когда слушала, как Гай читал записку, что она больше не будет ничьей дочерью, как поняла это, когда увидела Дэвида с Изабеллой. Никто не будет беспокоиться о ней так, как её родители, или заботиться о ней так, как это делали они. Она снова сможет почувствовать подобную связь, только когда сама станет матерью. И даже тогда она все ещё будет нуждаться в своей матери, а ее не будет там, не будет, потому что она мертва. Мертва. Раньше срока на десятилетия.

Она поражена, на самом деле поражена, что бритве удалось сделать ее настолько бесчувственной на такой долгий срок, потому что то, что она испытывает сейчас, настолько ошеломляюще, настолько всепоглощающе, что понадобится нечто большее, чем несколько порезов бритвой, чтобы подавить боль.

Она хватается за живот, боясь, что иначе боль возьмет над ней верх. Гай ничего не говорит. Он просто убирает волосы с ее лица и время от времени вытирает ладонью слезы.

— Я… Я… не… — Она давится словами. — Я больше ничья дочь! — Уиллоу говорит это так, будто только что это осознала. — И я знаю... Знаю, что должна извиниться перед братом за то, что... что… — Она на секунду замолкает. Она хватает ртом воздух так сильно, что ей кажется, будто тяжело дышит.

— Ты можешь дышать? — спрашивает Гай.

— Да, то есть, нет. Дай мне секунду. — Уиллоу вытирает нос тыльной стороной руки. — Это было невежливо, извини. — Она немного истерически смеется. — Я не могу дышать, когда очень сильно плачу... И я не могу вспомнить… когда последний раз вот так плакала…

Она на секунду перестает говорить и пытается вытереть глаза. Но это бесполезно, сродни попытке остановить приливную волну. Ее руки переплетаются с его, она хватает его за запястья и поворачивается к нему лицом, поскольку они сидят бок о бок на подоконнике.

— Я должна... жалеть Дэвида, потому что у него тоже нет родителей. И я знаю… Я знаю, что… что я должна жалеть своих родителях, потому что тем утром они проснулись, не зная, что больше никогда не увидят новый день... — Она сжимает его руки так сильно, что удивляется, почему он не кричит от боли. — Но я лишь могу думать о том, что больше ничья дочь …

Она останавливается, чтобы еще раз побороть слезы, и судорожно вздыхает.

— Может, тебе нужен бумажный пакет? — Гай выглядит встревоженным.

— Нет, нет, я просто… Я никогда снова не буду ничьей дочерью, — после нескольких минут продолжает Уиллоу. — И я была готова… стать… человеком, режущим себя, потому что тебе кажется, что это не так уж плохо, что девочки плачут, люди плачут, но ты неправ, так неправ в том… что все… будет приятнее, чем есть на самом деле. Мне… жаль. — Она пытается отдышаться. — Мне жаль, что я втянула тебя во все это… — Уиллоу снова вытирает глаза. Их руки все еще сцеплены, и она чувствует, как его ладонь касается ее лба. — Я не собиралась этого делать, когда просила тебя привезти меня сюда… Я не этого ожидала... А, может, и этого… Я просто… Я даже не знаю.

— Уиллоу, ты ни во что меня не втягивала.

— Мне нужны салфетки. — Она шмыгает носом.

Гай высвобождает ладони из ее рук, берется за край толстовки и вытирает им ее нос.

— Это так романтично, — смущенно говорит она.

— Ну, отчасти, потому что больше никому в мире я не сделал бы такого.

— Я… Я… ну, это... Это… самое приятное… я… — Уиллоу икает. — Извини. У меня также появляется ужасная икота, когда я плачу. — Она берет его толстовку и снова вытирает нос. — Я сущая неприятность. — Она смеется дрожащим голосом. — Но знаешь, что? В этом мире больше нет никого, чьей толстовкой мне хотелось бы вытереть нос. — Она снова икает.

— Хочешь выпить воды, чтобы остановить икоту?

— Нет. — Уиллоу качает головой. — Нет, спасибо. Но знаешь, чего бы мне хотелось? Можешь принести мне мой горячий шоколад? Я оставила его возле двери.

— Хорошо. — Гай пожимает плечами. Он встает и через несколько секунд возвращается.

— Вот, держи. — Он с сомнением смотрит на то, как она делает глоток теперь уже совершенно холодного напитка. — Это действительно вкусно?

— Ну. — Уиллоу морщится. — Зависит от того, что ты называешь вкусным. Сейчас он на вкус, как речная грязь.

— А ты много раз пробовала речную грязь? — спрашивает Гай, садясь рядом с ней.

— Наверно, да. — Уиллоу ставит на пол стакан. С глубоким вздохом она откидывается на подушки. — Спасибо, — неожиданно говорит она.

— За что?

— Спасибо, что привез меня сюда. Спасибо, что не рассказал моему брату обо мне. Спасибо, что ты такой…

— Ты снова плачешь. — Он придвигается, чтобы обнять ее.

— Да, я знаю. Дай мне твою толстовку.

— Ладно, подожди. — Он вытирает ей слезы. — Ты опять будешь икать?

— Нет. — Уиллоу качает головой.

— Хочешь остаться здесь и, ну не знаю, может, поспать? Или хочешь, поехали сейчас обратно домой к твоему брату? — Спустя несколько минут спрашивает Гай.

Но Уиллоу ничего этого не хочется. И она потрясена тем, что ей действительно хочется. Последние полчаса едва ли можно назвать страстными. И все же, когда она сидит здесь с ним на подоконнике, а его сильные руки обнимают её, она знает, что если может пережить плач, то и другие вещи - тоже. И что если некоторые вещи для неё потеряны навсегда, но есть те, что она еще не испытала. Она также знает, что ей хочется этого не потому, что страсть является естественным противоядием от горя, а потому, что это самое естественное, самое совершенное, самое полное выражение ее чувств к нему.

— Помнишь, когда ты впервые… когда ты впервые узнал, что я режу себя?

— Я никогда этого не забуду.

— Но ты помнишь... Ну, ты помнишь, как я пыталась подкупить тебя?

— Я никогда не забуду и этого.

— Ну. — Она сглатывает. — Я… ну, я надеюсь, что сейчас, может быть, ты… То есть, я хочу… Мы могли бы… — Она запинается на этих словах, но выжидающе смотрит на него, надеясь, что, так как он часто способен узнать ее лучше, чем она сама себя, то поймет, что она пытается сказать.

К её ужасу, он выглядит совершенно сбитым с толку.

— Ох, все не так! — Восклицает Уиллоу. Она думает, что, возможно, это не лучшая идея, что это может его шокировать, особенно после того, как она плакала. Но ей кажется, что она никогда раньше не желала чего-либо больше. — Неважно! — Подавленно говорит она. — Не так я себе все представляла, в любом случае, не с моим сопливым носом.

— Представляла что? — Медленно спрашивает Гай.

Уиллоу придвигается ближе к нему. — Что ты думаешь, — наконец, говорит она.

— Я... Ну… Я не знаю, что думать. — Гай слегка отстраняется от нее до тех пор, пока она не оказывается на расстоянии вытянутой руки, и рассматривает ее лицо. — Я действительно не хочу ошибиться прямо сейчас. Потому что, ну... Звучит так, будто ты говоришь, что хочешь.… Ну, ты хочешь…

— Я никогда не слышала тебя таким взволнованным. — Уиллоу смеется. Она вытирает последние следы от слез. Она не может поверить, что он не понимает того, что она говорит, и не может поверить, что тоже может смеяться над этим.

— Уиллоу, ты.… В смысле, ты говоришь о том, как…

Она решает прекратить его метания. — Иди сюда. — Она снова тянет его к себе. До этого она дважды целовала его. Один раз с неудачными последствиями, другой раз был не столь катастрофичен, но, ни разу с теми чувствами, что сейчас внутри нее. Она надеется и верит, что теперь, наконец, сможет показать ему, как сильно любит его. Но все равно она немного дрожит, когда движется ближе, чтобы преодолеть расстояние между ними.

— Ты уверена, что это правильно? — Шепчет ей в губы Гай.

— Все в порядке, — в ответ шепчет Уиллоу и помогает ему найти пуговицы на своей рубашке. — Правда, все в порядке, — повторяет она, удивленная и взбудораженная из-за этого. Она стягивает с него через голову мокрую от ее слез толстовку.

— Но ты такая робкая. — Гай спускает бретельки бюстгальтера с ее плеч, и она ощущает на шее его теплое дыхание. — И такая уязвимая. Пожалуйста, скажи мне, что ты уверена.

— Я уверена. — Уиллоу тянется к пуговицам на его джинсах. — Я уверена, но…

— Но что? Что но? Что но? Почему.… Почему ты вдруг говоришь "но"? — Гай немного заикается, когда помогает ей избавиться от остальной одежды.

— Но.… Ну, ты когда-нибудь это делал с кем-то ещё?

— Никогда. — Он тянет её вниз так, что она лежит на подоконнике.

— Хорошо. — Уиллоу удивляется: она действительно застенчива, но при этом не стесняется быть голой перед ним. Может, потому что она уже раньше обнажила перед ним свои самые важные части.

— А ты? — Гай ложится на бок рядом с ней.

— Нет!

— Хорошо. — Он целует её волосы, лицо, шею.

— Подожди, подожди секунду. — Уиллоу прижимает свою ладонь к его груди. — Я должна спросить тебя ещё кое о чем. У тебя... У тебя… Мм. У тебя есть… что-нибудь?

— Что? — Гай хмурится. — О! Ага, у меня есть… э-э, у меня есть кое-что в бумажнике.

— Хорошо.

— Могу я… Могу я…

— Ты можешь делать все. — Она вздрагивает, когда его руки движутся по ее телу, но на сей раз это совершенно не смешано со страхом, и она не может поверить, какое это замечательное чувство.

— Подожди секунду… — Уиллоу внезапно садится. — В самом деле? У тебя есть?

— А разве ты не рада, что есть? — Гай тоже садится и смотрит на нее.

— Подожди секунду…

— Опять подождать секунду?

— Если бы у меня что-то было в сумке, ты захотел узнать бы, почему… Я имею в виду, как долго это лежит у тебя в бумажнике?

— С тех пор, как мне исполнилось двенадцать.

— Нет! — Она шлепает его ладонью.

— Конечно, нет. — Он придвигается, чтобы снова ее поцеловать.

— Ну, скажи мне.

— Ты не хочешь сейчас прекратить говорить? — Говорит он ей в губы и мягко подталкивает её обратно на подушки подоконника.

— Нет.

— Но если ты будешь продолжать говорить, тогда я не смогу целовать тебя, и потом мы не сможем сделать то, что следует после этого…

— Но мне нравится говорить с тобой. Потому что я могу спрашивать тебя о чем угодно, рассказывать обо всем, и неважно, что я говорю, потому что я знаю: все будет в порядке.

— Так не честно. — Гай вздыхает у ее щеки. — Теперь я должен отвечать. — Он приподнимается на локте. — Оно у меня… у меня в бумажнике с тех пор, как я узнал… у, с тех пор, как я стал надеяться, что однажды мне понадобится… защитить тебя подобным образом.

— И когда это было?

— Если отвечу, тогда ты перестанешь говорить?

— Да. — Уиллоу закусывает нижнюю губу и проводит руками по его плечам. — Перестану, потому что твои ответы так совершенны.

— Ох. — Он смотрит на неё и улыбается. — Тогда ты поверишь мне, если я скажу, что положил его туда после того, как в первый раз встретил тебя?

— Нет.

— Ладно. — Он делает паузу, и Уиллоу уверена, что сейчас он скажет ей правду. — Я... Ну… — Он проводит рукой по ее волосам и смотрит, как они струятся по её плечам. — После того, как увидел тебя в лаборатории по физике.

— Я не… Я не понимаю.

— Мы уже говорили в книгохранилище, и я знал, что ты отличаешься от любой другой девушки, которую я когда-либо встречал. Тогда ты сказала мне, что твои родители погибли, и я подумал, что ты такая… потерянная и уязвимая. Поэтому, когда я увидел тебя в лаборатории по физике… и увидел, как ты пытаешься заботиться о ком-то, по твоему мнению, слабее тебя, я не мог поверить, что тот, кто прошел через то, что пережила ты, может быть… ну, щедрым и чутким...

— Но ты едва меня знал.

— Я знаю. И я не хочу, чтобы ты думала, будто я тут же помчался прямо в аптеку. Я ведь даже не знал, заговорим ли мы когда-нибудь еще, поладим ли мы, или, может, ты уже с кем-то встречаешься… Я просто знал, что когда ты пытаешься вот так кого-то защитить, особенно в твоей ситуации… Я просто… Я подумал, что ты, наверное, самая особенная девушка, которую я когда-либо встречал…

— Сейчас я перестану говорить. — Уиллоу обвивает руками его шею.

— Разве это неинтересно.

— М-м-м?

— Когда ты краснеешь, то краснеешь дальше ключиц.

— Ох.

— Я скажу тебе кое-что ещё.

— Что?

— Я только что понял, почему кто-то захотел изобрести первое зеркало.

Уиллоу удивленно моргает. Она ожидала услышать не это.

— И почему же?

— Я думаю, один влюбленный молодой человек хотел, чтобы его возлюбленная увидела, какой она предстает перед ним. Он хотел, чтобы она увидела себя так же, как и он видел ее.

Уиллоу нечего было сказать. Она смотрит, как он целует ее шрамы, и надеется, что ее неопытные исследования его тела действует на него так же, как и он на нее.

— Ай. — Она вздрагивает, поскольку он неосторожно тянет ее волосы.

— Прости, я… — Гай наклоняется над ней и тянется к полу, нечаянно придавливая ее. — Я… э-э… Мне просто, э-э… нужен бумажник, он в этом кармане… — Он ищет свои позаимствованные джинсы.

— Ты нервничаешь? — Спрашивает он, найдя штаны и доставая из кармана бумажник.

— Ага. — Она кивает. — А ты?

— Очень.

— Ох. Ну, не нервничай, потому что я нервничаю за нас обоих. — Уиллоу размышляет о том, будет ли больно, и находит ироничным, что из всех людей ее это должно беспокоить.

Это болезненно, она невольно вздрагивает, но именно Гай вскрикивает.

— Прости! Я сделал тебе больно? Я не хотел, но…

Уиллоу накрывает его рот своей ладонью.

— Только на секунду, — уверяет она его. — Только на секунду. — И она понимает, что это правда. Боль каким-то образом превратилась в удовольствие, и это удовольствие лучше любой боли, которая только может быть.

Дата добавления: 2015-10-16