На испытаниях

21 августа 1949 года мне было приказано срочно отбыть в Москву по вызову Бороды (так сотрудники между собой уважительно называли И.В. Курчатова). 22 августа я явился к Игорю Васильевичу. Он кратко пояснил, что требуется квалифицированное измерение α-активности на фоне большой β- и γ-активности. В ближайшие дни будет произведено испытание «Изделия». Термин «атомная бомба» тогда не употреблялся.

С Комбината 817 по спецсвязи затребовали один экземпляр моего прибора. Мне было дано указание явиться вечером в 19.00 в гости­ницу «Якорь», расположенную вблизи Белорусского вокзала, и включиться в группу научных сотрудников РИАНа, в дальнейшем следуя по назначению вместе с ними. (Еще в 1948 году группа сотрудников РИАНа получила задание от И.В. Курчатова исследо­вать выход различных ядер «осколков» деления урана и плутония.)

Когда я прибыл в гостиницу, вся группа была уже в сборе. Почти всех я знал лично по предыдущей совместной работе в Ленинграде, Москве и на химкомбинате: Н.А. Власов, Г.Н. Горшков, Б.С. Джелепов, Б.А. Никитин, И: Е. Старик, Ю.М. Толмачев и другие, всего около двадцати человек. Переночевав в «Якоре», мы рано утром 23 августа (было еще темно) прибыли в центральный аэропорт воинской части, расположенный вблизи метро «Аэропорт». На рассвете нас отправили двумя самолетами типа «Дуглас» в Свердловск. «Дуг­лас»—это небольшие двухмоторные самолеты, похожие на «РБ-16». Посадку совершили в Свердловске на воинском аэродроме. Переноче­вали в центральной гостинице и утром 24 августа вылетели в направле­нии Семипалатинска. При подлете к месту назначения были видны пустынные места с небольшими озерами. Увидели в степи выложенную белым камнем надпись «Семск». Посадку совершили на маленькой взлетно-посадочной площадке воинской части, обслуживающей семипа­латинский полигон (это один из наиболее секретных полигонов).

В климатическом отношении для меня ничего нового не было: я родился в Казахстане, окончил среднюю школу в Акмолинске, что в 600 километрах северозападнее Семипалатинска. Было жарко, душно, дул горячий ветер, мелкая трава «перекати-поле» выгорела на солнце. Вдали на горизонте был виден дым—это горела высохшая трава (степной пожар). В отличие от других, я воспринял это как обычное явление природы казахстанских степей. С полевого аэро­дрома мы прибыли в гостиничный городок на берегу реки Иртыш. Могучий, широкий, полноводный Иртыш. На самом высоком левом берегу Иртыша—двухэтажный коттедж для Игоря Васильевича и членов правительственной делегации. Немного вниз по течению плавный спуск к реке со скамеечками для отдыха у воды. Как хорошо искупаться с дороги—вода прохладная, бодрящая. Вблизи берега несколько одноэтажных каменных домиков и столовая. Здесь мы расположились для краткого отдыха и последующей интенсивной работы. Западнее, на расстоянии одного километра от реки, был расположен комплекс лабораторных зданий для научно-исследова­тельских работ.

Семипалатинский полигон начал создаваться в 1946 году. На месте нашей остановки военные строители продолжали увеличивать пределы городка. Теперь там находится научно-исследовательский город Курчатов, расположенный на левом берегу Иртыша, прибли­зительно в 120 километрах вниз по течению от Семипалатинска. Для испытания «Изделия» в качестве эпицентра была выбрана площадка на расстоянии 60 км юго-западнее городка. Расстояние от эпицентра до Семипалатинска было 150—160 км (Рис.1).

25 августа все участники группы научных сотрудников РИАНа приступили к подготовке своих приборов и методик. 26 августа мне пришлось выехать на железнодорожную станцию Семипалатинск в сопровождении капитана и солдата для получения комплекта уста­новки, прибывшей от Б.Г. Музрукова. Здесь в тупике стояли три или четыре литерных вагона спецназначения. По-видимому, накануне (25 августа) прибыли поездом И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, А.П. Виноградов, А.П. Александров и другие. В одном из вагонов прибыли приборы для исследовательских групп. Свою радиометрическую установку я получил без промедления и к концу дня уже разместил весь комплект в лабораторном здании. Весь следующий день ушел на градуировку аппаратуры.

28 августа Игорь Васильевич и его помощники (А.П. Виноградов, Б.А. Никитин) проверяли готовность всего комплекса радиометричес­ких и радиохимических приборов для исследования проб, которые уже завтра поступят на анализ. Игорь Васильевич накануне испыта­ния «Изделия» был очень строг, не улыбался, был глубоко сосредо­точен в своих размышлениях. Мы пытались разгадать по взгляду и характеру поведения, что думает Борода об успехе и последствиях предстоящего исторического эксперимента. Иногда можно было уви­деть Ю.Б. Харитона, но и он был непроницаем. Однако, без сомне­ния, чувствовалось, что все идет нормально, по строго установленно­му графику и с уверенностью в успехе.

Все дни 24—28 августа были теплыми, ясными, солнечными. Ночью всегда было прохладно. В эти дни я впервые наблюдал тренировочные полеты двух самолетов. Один, ведомый, управлял на расстоянии другим, ведущим самолетом. Предполагалось, что при помощи этой пары самолетов можно будет отобрать пробу из столба радиоактивной пыли сразу же после испытания «Изделия». Но в день испытания (29 августа) эта пара самолетов в работе не участво­вала. Во время тренировочных полетов 28 августа ведомый самолет неудачно совершил жесткую посадку, и шасси этого самолета оказа­лись поврежденными.

Поздно вечером 28 августа полковник по режиму устно очень осторожно оповестил каждого в отдельности, допущенного по списку Игоря Васильевича на наблюдательный пункт НП-2 испытательного полигона. Мне посчастливилось быть участником наблюдения и исследования уникального события. Я был самым молодым в этой группе НП-2: мне было 28 лет. Сбор был назначен утром 29 августа в 02.00 около автобуса. Нам сообщили, что час «Ч» испытания «Изделия» по графику был установлен в 06.00 местного времени. В назначенное время около автобуса собрались все допущенные, а также еще несколько человек, желающие «посмотреть». Но, согласно режимному предписанию, выехали только включенные в список.

Было прохладно, облачно, дул слабый ветерок. Периодически моросил мелкий дождь. От городка исследователей (испытателей) до эпицентра полигона 60 км. На одной из промежуточных остановок в автобус вошли Г.Н. Флеров и еще два человека. Один из них тихо сообщил Я.Б. Зельдовичу, что все в порядке. На следующей промеж­уточной остановке Г.Н. Флеров и его товарищи вышли из автобуса. Мы прибыли на наблюдательный пункт НП-2 в 05 часов 30 минут (Рис.2).

В эпицентре располагалась стальная башня высотой 30 метров с «Изделием» наверху. Суммарный вес изделия составлял около 5 тонн. Вблизи эпицентра находились два кирпичных трехэтажных здания бывших лабораторий (800 метров от эпицентра). На различных рассто­яниях от стальной башни были расположены бетонные сооружения высотой около 30 метров с выступами - «хоботами» для приборов, реги­стрирующих мощность взрыва. Было изготовлено также несколько сооружений для быстрой съемки фильма. Артиллеристы разместили специальные стандартные полотнища на различных расстояниях для оценки мощности взрыва. Другие службы исследователей разместили подопытных животных, машины, механизмы и различные сооружения.

На расстоянии 10 км в западном направлении от эпицентра располагались два тяжелых танка «КВ» с дозиметрическими приборами. В одном из танков находился заместитель министра здравоохранения СССР по радиационной безопасности А.И. Бурназян (1906—1981). Этот танк должен был пройти через эпицентр через 30 минут после взрыва. Второй танк имел иное направление, без захода в эпицентр.

Основной командный пункт (КП-1) располагался севернее эпи­центра на расстоянии 7 км. Это был хорошо защищенный от световой вспышки и ударной (звуковой) волны каземат с двумя комнатами. Там были сосредоточены все приборы управления, регистрации результатов испытания, узел оповещения внутренней громкой связи. Среди находившихся на КП-1 были: Л.П. Берия, А.П. Завенягин, И.В. Курчатов, М.Г. Первухин, Ю.Б. Харитон, К.И. Щелкин, Г.Н. Флеров, Д.С Переверзев (секретарь Курчатова) и другие. На­блюдательный пункт НП-2 был расположен южнее эпицентра на расстоянии 10 км. Здесь был сооружен один небольшой блиндаж с перископом. На НП-2 нас было 8 человек. Все расположились стоя на смотровой площадке лицом к эпицентру правее блиндажа, обра­зовав навсегда запомнившуюся мне мизансцену...

А.П. Виноградов (1895—1975), в день испытания член-коррес­пондент АН СССР, директор Института геохимии и аналитической химии АН СССР им. В.И. Вернадского, помощник И.В. Курчатова по аналитической химии и радиохимии, помощник руководителя пусковой бригады радиохимического завода «Б» Комбината 817.

Б.А. Никитин (1906—1952), в день испытания член-корреспон­дент АН СССР, руководитель пусковой бригады радиохимического завода «Б» Комбината 817, специалист по ядерной химии трансура­новых элементов и осколочных нуклидов.

А.П. Виноградов и Б.А. Никитин стояли рядом и тихо беседовали

Я.П. Зельдович (1914— 1987), в день испытания доктор физико-математических наук, главный теоретик «Изделия №1».

М.Г. Мещеряков (1910—1994), в день испытания доктор физи­ко-математических наук, руководитель проектирования и сооруже­ния первого в СССР синхроциклотрона, заместитель директора Лаборатории №2 АН СССР. В 1946 году он присутствовал при испытании США двух атомных бомб в Тихом океане на атолле Бикини (в атмосфере и под водой).

Я.Б. Зельдович и М.Г. Мещеряков были рядом друг около друга на небольшом расстоянии от А.П. Виноградова и Б.А. Никитина и тихо беседовали.

Я, в день испытания начальник группы радиометрических мето­дов контроля технологического процесса промышленного завода «Б» Комбината 817, стоял на смотровой площадке, особняком, молча наблюдая за происходящим.

Н.Л. Духов (1904—1964), в день испытания генерал-майор ин­женерно-технической службы. Герой Социалистического Труда, за­меститель Ю.Б. Харитона, главный конструктор—ответственный за конструирование и изготовление основных частей «Изделия №1». Во время войны—главный конструктор тяжелых танков «КВ».

Адъютант Н.Л. Духова, лейтенант Иван, фамилию и отчество которого память не сохранила.

Н.Л. Духов с адъютантом заняли на смотровой площадке малень­кое углубление-канавку. Видимо, Н. Л. Духов устал и отдыхал, лежа на боку, а Иван рассказывал ему анекдоты.

Полковник, ответственный за режим на НП-2, так и оставшийся для меня неизвестным, занял самую крайнюю позицию справа для удобства наблюдения.

Примерно в шесть часов с командного пункта (КП-1) по внут­ренней громкой линии связи сообщили, что час «Ч» переносится на 07.00. Солнце взошло в 05.30 часов, но было пасмурно и облачно. Ожидалось, что к семи часам небо прояснится. Полковник выдал нам всем затемненные очки и объяснил правила поведения: а) за минуту до «Ч» одеть защитные очки; б) после момента вспышки можно снять очки и в течение 20 секунд наблюдать стоя; в) через 20 секунд после «Ч» принять горизонтальное положение, пока не пройдёт взрывная (звуковая) волна; г) после прохождения звуковой волны действовать произвольно—наблюдать, размышлять, но ничего не записывать на память. Я сразу же надел полученные очки; темно, ничего не видно. Выбрал момент появления солнца в разрывах облаков—видно сла­бо-красное солнце.

Наши конструкторы затемненных стекол для очков, по-видимо­му, ориентировались на уже упоминавшуюся здесь книгу Г.Д.Смита «Атомная энергия для военных целей». В этой книге говорится: «Световой эффект вспышки не поддается описанию. Вся местность была освещена палящим светом, сила которого во много раз превос­ходила силу полуденного солнца. Этот свет был золотым, пурпур­ным, фиолетовым, серым и синим» И еще: «Пресса сообщила о впечатлении одной слепой девушки близ Альбукерке, на расстоянии многих километров от места действия. Когда вспышка озарила небо и еще не было слышно взрыва, она воскликнула: "Что это?"».

Вот такие темные очки нам выдали.

Между тем, в 06.10 с КП-1 объявили, что время «Ч» переносится на 06.30 и надо слушать команды готовности. По измерениям потоков быстрых нейтронов, выполненных Г.Н. Флеровым, оказалось, что фон нейтронов медленно нарастает. «Изделие» может преждевремен­но нагреться, а это опасно для сопряжения деталей. Поэтому время «Ч» было перенесено на 6.30 вместо 07.00.

Попытаюсь кратко описать наше состояние на НП-2 по мере того, как отдавались очередные команды готовности.

Осталось 20 минут. Все внимание сосредоточено на стальной башне. Однако на расстоянии 10 км видимость недостаточная. В этом итоговом сооружении сконцентрирован труд сотен тысяч людей, которые трудились днем и ночью в течение четырех лет. Стоимость этой «квинтэссенции» оценивалась в два миллиарда рублей в ценах 1949 года.

Осталось 15 минут. Терпеливое ожидание. Тихие переговоры между ближайшими сотрудниками по работе. Я.Б. Зельдович беседует с М.Г. Мещеряковым. М.Г. Мещеряков достаточно громко спросил Я.Б. Зельдовича: «Сколько ожидается?» Я.Б. Зельдович четко ответил: «Около 10%». А.П. Виноградов обменивается мыслями с Б.А. Никити­ным. Н.Л. Духов дает какие-то указания своему адъютанту.

Осталось 10 минут. Глубокие вздохи, беспокойное ожидание. Осталось 5 минут. Все молчат, погруженные в свои мысли, в ожидании событий, наблюдений, сравнений и сопоставлений.

Осталось 3 минуты. Не плохо бы сравнить яркость ожидаемой вспышки с яркостью солнца через затемненные очки. Но в этот момент солнце скрыто за облаками. Небольшой ветерок без дождя.

Готовность 1 минута. Одели темные очки и ожидаем.

В дальнейшем сигналы готовности передавались через каждые 10 секунд.

Мое состояние напряженного ожидания было так велико, что последняя минута до сигнала «Ч» потонула в бесконечности.

Наконец, раздалась команда «Ч»!

Через темные очки я увидел яркое белое пламя (шар), по цвету подобное электросварке. Продолжительность яркого свечения—не­сколько секунд. Сняв очки, я продолжал наблюдение до 20-й секунды после «Ч».

К этому времени яркое свечение белого пламени-шара уже исчезло. У поверхности земли образовалась вытянутая полусфера пыли и пепла диаметром около 400 метров. Эта полусфера на рас­стоянии 10 км не была светящейся: она покрыта густым слоем пыли и пепла серого цвета.

Вверх от эпицентра взрыва взметнулся столб пыли и пепла серо-черного цвета.

Через 20 секунд после «Ч» мы залегли под защиту земляного вала. Через 30 секунд после вспышки издали раздался сильный громоподобный удар. Но непосредственного давления воздушных слоев на организм не ощущалось. Наоборот, ветерок, который перед этим был, совершенно утих. В разрывах облаков появилось солнце. Мгновенно одев темные очки, я посмотрел на солнце для сравнения. Действительно, яркость вспышки была сопоставима с яркостью солнца. В 06.30 было уже светло (солнце взошло в 05.30), и дополнительное освещение на расстоянии 10 километров за счет вспышки не наблюдалось.

Во время Великой Отечественной войны мне приходилось бес­счетное количество раз слышать, телом ощущать грохот взрывов различной мощности обычного тротила, от 1 до 2000 кг. Но то, что произошло на полигоне, встретилось впервые. Выделявшаяся энер­гия была настолько велика, что взрывные волны длительное время отражались между облаками, землей и сопками семипалатинской пустыни. Было несколько (2—3) взрывных эхо. Сначала основной удар—затем громоподобный затухающий гул, продолжавшийся 10-15 секунд.

Взрыв был настоящий ядерный!

Прошла взрывная волна. Все встали, но находились в состоянии какого-то гипноза. Первым вышел из оцепенения генерал-майор В.Л. Духов. «Да здравствует товарищ Сталин! Ура!!!»—громко про­изнес он. Вслед за ним проявились признаки радости у других очевидцев и начались взаимные поздравления. Я стоял в стороне и наблюдал, что происходит. И. Л. Духов продолжал: «Записать всех, кто здесь присутствует, для истории!»

Б.А. Никитин и А.П. Виноградов, вечные соперники, пожали друг другу руки. Оба—выдающиеся, крупные ученые и одновремен­но руководители двух конкурирующих институтов. А.П. Виногра­дов—директор Института геохимии и аналитическойхимии АН СССР им. В.И Вернадского, помощник Игоря Васильевича по ана­литической химии урана, плутония, трансплутониевых элементов. Б.А. Никитин—заместитель директора РИАНа, начальник пусковой бригады промышленного радиохимического завода «Б» Комбината 817. На этой первой стадии работы пусковая бригада выполняла ведущую функцию, и поэтому Александр Павлович формально на­ходился в подчинении Бориса Александровича. Так и продолжали они соперничать между собой вплоть до внезапной кончины, в возрасте 46 лет, Бориса Александровича в 1952 году от суммы накопившегося переоблучения. Он несколько раз лежал в больнице, где его работоспособность восстанавливали морковным соком. Алек­сандр Павлович был долгожителем: он умер от инсульта (паралича) в 1975 году в возрасте 80 лет.

Генерал-майор Н. Л. Духов любил шутить. Он накинул на себя шинель своего адъютанта-лейтенанта и сказал: «Теперь я генерал-лейтенант». Действительно, вскоре ему было присвоено звание гене­рал-лейтенанта инженерно-технической службы, члена-корреспон­дента АН СССР.

Я.Б. Зельдович молчал.

М.Г. Мещеряков был «себе на уме», молчал. В 1946 году он уже присутствовал при испытании американцами двух атомных бомб на Бикини. Впервые я увидел М.Г. Мещерякова в начале 1947 году в РИАНе во время научного семинара. Он тогда молчал, как и теперь молчит, но знает что-то очень «секретное»...

Полковник, ответственный за режим, наблюдал за порядком и ожидал очередную команду с КП-1.

Адъютант генерала Духова «паясничал», развлекая своего генерала.

Я стоял в стороне, стараясь никому не мешать, но также думал о мощности и КПД «Изделия», о последствиях успешного испытания.

А между тем, столб пыли и пепла над эпицентром продолжал подниматься все выше и выше

Несколько слов о столбе пыли и пепла, который теперь принято называть «радиоактивным грибом».

Первое впечатление—выпустили из бутылки ужасного, злого «Джинна». Бог знает, когда теперь удастся его укротить и возвратить обратно в бутылку и будет ли это сделано когда-нибудь? Сколько несчастий и смертей принесет эта проблема «Джинна» земной циви­лизации! Уже к 29 августа 1949 года людей погибло много. А что будет через 50 -100 лет?

Второе впечатление — столб пыли и пепла был слишком черным. Он вырвался из вытянутой полусферы взрывных газов через несколь­ко секунд после «Ч» с большой скоростью (около 5 м/сек), посте­пенно замедляясь. Вследствие сопротивления атмосферы верхняя часть столба испытывала завихрения. Так образовалась лохматая, очень черная шапка («гриб»), которая с высотой постепенно нарас­тала и расширялась.

Третье впечатление - наш первый семипалатинский «гриб» со­вершенно не похож на первый американский, описанный Г.Д. Сми­том: «Образовалось большое плотное облако. Облако поднялось на большую высоту сначала в виде шара, затем оно приняло форму гриба, затем превратилось в длинный похожий на трубу столб и, наконец, было рассеяно в нескольких направлениях переменными ветрами на разных высотах. Огромное многоцветное клубящееся облако взлетело на высоту более 12000 метров».

При испытании «Изделия №1» вытянутая серая полусфера взрывных газов и пыли осталась в эпицентре. Серо-черный столб вырвался из этой полусферы и достиг облаков примерно за 5 минут. Высота облачного покрова, которая была первоначально около 1000 метров, возросла под действием взрывной волны до 2000 метров.

Серо-черный столб всасывал в себя газы и пыль из вытянутой полусферы, которая при этом истощалась и оседала. Под действием ветра столб и «гриб» постепенно отклонялись по направлению ветра (на северо-запад). После того, как столб и «гриб» достигли облаков, облака сильно почернели от «гриба» и конденсации паров воды. К этому времени вытянутая полусфера на поверхности земли исчезла (истощилась, осела). Теперь столб и «гриб» имели только две точки опоры: эпицентр и дождевое облако. Это состояние оказалось неус­тойчивым. Примерно на полувысоте столба появился перегиб и затем разрыв. Нижняя половина столба, медленно падая, смещалась и рассеивалась на северо-запад по направлению ветра. Верхняя поло­вина «гриба» втянулась (всосалась) в облако и продолжала «путе­шествовать» по воле ветров верхних слоев атмосферы.

Механизм разрушения ствола «гриба» был очень похож на меха­низм разрушения водяного смерча слабой мощности в открытом море.

Вскоре после того, как вершина «гриба» достигла облаков, облачность над полигоном начала рассеиваться. Появилось солнце, и я вновь одел затемненные очки, пытаясь по памяти сравнить вспышку «Изделия» с яркостью солнца. По-видимому, яркость вспышки не превосходила яркости солнца. Дополнительное освеще­ние от вспышки «Изделия» на расстоянии 10 км не ощущалось. Однако, температура вспышки была выше солнечной.

Примерно через 2 часа после «Ч» все облака растаяли от гори­зонта до горизонта. Стало жарко, душно, ветрено.

Наше внимание привлекли яркие световые отблески в том месте, где стояла башня. Кажется, все ясно: температура вспышки была очень высокой, башня испарилась, песчаный грунт расплавился и опять затвердел. От поверхности затвердевшей корки песка, как от зеркала, отражались солнечные блики. Это было очень красиво. Температура плавления песка составляет 1600°С.

С КП-1 поступила команда: ожидайте прибытия Бороды. При­мерно в 09.00 к нам на НП-2 прибыл Игорь Васильевич на машине «Победа», двигавшейся с большой скоростью. Краткое поздравление Игорю Васильевичу от всех нас выразил Борис Александрович Никитин:

«Это явление не земное, а космическое!»

К моему удивлению, Игорь Васильевич не улыбался, был очень озабочен, устал, чем-то недоволен. На поздравление Б.А. Ни­китина он не ответил и поспешно пригласил М.Г. Мещерякова в блиндаж на краткое совещание в отсутствии свидетелей. Даже Я.Б. Зельдович приглашен не был. Совещание в блиндаже продол­жалось около 20 минут, после чего Игорь Васильевич быстрой походкой вышел из блиндажа, подошел к машине и уехал. М.Г. Ме­щеряков опять молчал.

Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что Игорь Васи­льевич не очень был доволен результатами испытания. В таком состоянии озабоченности я видел Игоря Васильевича впервые как до того, так и после. Мои рассуждения были примерно следующими: на КП-1 все высшие начальники сидели в каземате, хорошо защищенном от световой вспышки и ударной волны. Они не могли наблюдать в полном объеме событие, как мы, находившиеся от начала и до конца на открытой смотровой площадке. Через несколько дней все «высшие» посмотрят фильм в замедленном темпе и убедятся, что испытание прошло успешно, хотя, как я предполагаю, мощность взрыва была меньше расчетного значения.

В 10.00 мы покинули НП-2 и отбыли на места расположения лабораторий для продолжения работы по графику.

В районе городка исследователи также наблюдали момент «Ч». Они сообщили, что общий вид вспышки и «гриба» на горизонте был хорошо заметен. Ударная волна не ощущалась, но был слышен отдаленный гул взрыва. Звук достиг городка через 3 минуты после вспышки (60 км по прямой). Цвет вспышки был слегка красно­ватым из-за эффектов расстояния и влажности воздуха.

В конце дня 29 августа Игорь Васильевич направил группу дозиметристов для обследования местности по направлению выпав­шего радиоактивного столба в сторону Акмолинска и по направлению движения облаков, унесших с собой вершину (шапку) «гриба». В дозиметрической разведке участвовала авиация. Дозиметристы воз­вратились только через два дня - так много было работы.

В тот же день, 29 августа, все службы и лаборатории приступили к обработке результатов испытания «изделия», оценке мощности и КПД.

Биологи начали исследования на своих подопытных животных.

Приступили к отбору проб для анализа. Наиболее представитель­ные пробы в эпицентре отбирали исследователи нашей группы в порядке очередности по графику.

Весьма эффективным оказался радиохимический метод опреде­ления количества выделившейся энергии и КПД «Изделия». Эту работу возглавили Б.А. Никитин, А.П Виноградов, И.Е. Старик, Ю.М. Толмачев, В.И. Гребенщиков. Радиометрические измерения α- и β-активности выполняли Б.С. Джелепов, Н.А. Власов, Г.Н. Горш­ков, Л. Сорокина. Радиометрические измерения α-активности выпол­нял Я.П. Докучаев.

Общая методика радиохимии и радиометрии состояла из четырех основных пунктов: 1) отбор представительных проб в эпицентре на различных расстояниях по радиусу; 2) определение количества не­разделившихся ядер Ри-239 по α-активности; 3) определение коли­чества разделившихся ядер Ри-239 по β- и γ-активности осколочных изотопов: Zг-95, Nb-95, Cs-137? Ва-140, Се-144 и др.; 4) сопоставлением пунктов 1 - 3 делается вывод о количестве выделившейся энергии (мощности) и коэффициенте полезного действия.

Большое количество проб было отобрано и отправлено для подробного исследования в различные институты СССР. Однако основные параметры (мощность, КПД) были получены в период с 29 августа по 3 сентября непосредственно на полигоне.

Во второй половине дня 29 августа дозиметристы принесли для измерения α-, β- и γ-активности несколько интересных образцов. Это были мелкие крупинки железа величиной с булавочную головку с вкраплениями песка. Образцы имели очень высокую β- и γ-активность. Что это было?

Стальная башня испарилась, отдельные брызги железа охладились и выпали в виде радиоактивного дождя мелкодисперсных капель. Температура кипения железа равна 3000°С, плотность 7,86 г/см

Борис Александрович Никитин проявил большой интерес к α -измерениям исходных проб: похожи ли эти пробы по соотношению α-, β- и γ-активности на «Продукт-62»? «Продукт-62» — это исходный азотнокислый раствор облученных блоков урана на «Объекте Б». Действительно, подобие имеется. Качественно видно, что «Изделие» сработало прилично.

30 августа, в соответствии с графиком, я участвовал в отборе проб из эпицентра. В нашей группе были три человека: кандидат физико-математических наук Н.А. Власов, кандидат физико-матема­тических наук Г.Н. Горшков и я, руководитель радиометрической группы. Старшим группы был Н.А. Власов. В районе эпицентра он бывал еще до испытания, и поэтому хорошо ориентировалсяна местности. Мы согласовали правила отбора проб. Наше снаряжение состояло из комбинезона, противогаза, резиновых перчаток, малень­кого металлического совка, брезентового мешочка для отбора проб, солдатских ботинок и чулок, солдатского нательного белья. Мы переодевались в полевой палатке-санпропускнике.

На «Козлике» быстро достигли эпицентра и сразу же без разго­воров приступили к отбору проб. Быстро заполнили мешочки проба­ми (покрупнее и помельче). Всю работу по отбору проб выполнили за 5—7 минут.

Н.А. Власов имел стрелочный дозиметр. На окраине эпицентра дозиметр показывал 50000 микрорентген в секунду (180 р/ч). В самом эпицентре дозиметр «зашкалил». Через 5 - 7 минут Николай-Александрович подал команду «отбой».

Отобранные представительные пробы для анализа поместили в «Козлик» подальше от водителя и он на максимальной скорости помчался в наши лабораторные помещения, расположенные вблизи Иртыша.

Мы выходили из зоны эпицентра быстрым шагом, но не бежали. Как только вышли за пределы спекания песчаника (200—250 метров от эпицентра), сняли противогазы и спокойно направились в палатку санпропускника. В общей сложности в эпицентре и зоне спекания песчаника мы находились 15 минут, получив, таким образом, суммар­ную дозу облучения 50 рентген (может быть и больше).

В противогазе было затруднительно обозревать окружающую местность. Пробоотбор поглощал почти все наше внимание, а накап­ливающаяся доза облучения не позволяла длительно находиться в эпицентре. Но даже при беглом взгляде было ясно что:

а) Стальная башня испарилась полностью до основания. Может быть, у основания что-нибудь осталось, но это было трудно обнару­жить, так как вся поверхность эпицентра была покрыта застывшими кусками-окатышами расплавленного песка. После времени «Ч» про­шло около 30 часов. Под действием температурных изменений и потоков ветра расплавленный песок в эпицентре растрескался. Так например, 29 августа через 2 часа после «Ч» мы наблюдали с НП-2 солнечные блики («зайчики») от расплавленной и застывшей поверх­ности песка в эпицентре. При отборе проб 30 августа солнечных бликов не было. Много трещин, мелких и крупных кусков застыв­шего расплава.

б) В эпицентре поверхность слегка вдавлена. Она окаймлена вы­брошенными из эпицентра застывшими кусками расплава. Диаметр окаймляющего кратер вала составляет 5—6 метров. О первоначальной средней глубине вдавленной поверхности эпицентра трудно судить.

Со времени «Ч» (30 часов) здесь произошли изменения. Поверх­ность воронки неровная. Вдавленную поверхность эпицентра можно приближенно сравнить с мелкой тарелкой с пологими краями. Это совершенно не похоже на кратеры от взрывов бомб или снарядов, когда образуются воронки с относительно крутыми краями. Здесь же произошел процесс взаимодействия очень горячей сферически сим­метричной воздушной волны с поверхностью песчаного грунта. По­лучилась «тарелочка» с плоскими краями, заполненная «мусором». Если убрать «мусор», то глубина «тарелочки» составит 50 см. Таким образом, диаметр «тарелочки» был 5—6 метров и глубина в центре 0,5 метров.

Небогатый растительный покров семипалатинской полупустыни был уничтожен в радиусе 200—250 м (зона спекания песка).

Интересно сравнить, что писал в этой же связи Л. Гровс: «В результате взрыва в окружности 370 метров была уничтожена вся растительность и образовался кратер с легким наклоном к центру. В центре этого кратера находилось чашеобразное углубление диаметром 37 метров и глубиной 1,8 метра

В нашем случае внешняя поверхность спекшегося песка вблизи кратера («тарелочки») была слегка приподнятой («припухшей»). В радиусе 100 — 150 метров застывший расплав песка под ногами не трескался (мой вес в снаряжении составлял 90 кг), даже выдерживал вес «Козлика». Застывший расплав не имел ровную гладкую поверх­ность. На самой границе расплава песчаная корка под ногами хрус­тела. Внутри кратера преобладали темные цвета, вне кратера лежал серый спекшийся песок. Следов танковых гусениц в «тарелочке» не было, но рядом с ней, за пределами вала, я заметил гусеничный след, который 30 августа уже был покрыт песчаной пылью. Впечатление такое, что здесь на маленький участок земли обрушился огненный смерч - все расплавлено и выжжено.

После выхода из зоны спекания песка посмотрели, что есть интересного вокруг:

а) Ближайшая к эпицентру башня-«хобот» слегка повреждена (примерно 300 метров от эпицентра). «Хобот» надломлен (бетон треснул) и удерживается от падения стальной арматурой. Более удаленные башни-«хоботы» видимых повреждений не имеют.

б) На расстоянии 800 метров от эпицентра расположены два 3-этажных здания нормальной кладки из красного кирпича. Это здания лабораторий, действовавших при подготовке полигона.

В работе А.К. Круглова [Завершающий этап создания конструкции первой плутониевой бомбы. Результаты испытания на Семипалатинском полигоне // Бюллетень Центра общественной информации по атомной энергии. М.: ЦНИИатоминформ, 1993. № 11. С.59-68] говорится: «Для изучения вли­яния отраженной волны и ядерного взрыва на расстоянии 800 метров от эпицентра был» построены два трехэтажных здания с расстоянием между ними 20 метров (ширина городской улицы)». Мы увидели эти здания с расстояния около 500 метров. Они были расположены вдоль радиуса взрывной волны. Коробки зданий не были разрушены. Простенки между окнами также были целы. В этих зданиях после незначительного ремонта можно было бы жить и работать».

Попытаюсь объективно описать мое психологическое состояние после окончания работы по отбору проб.

Было ощущение легкого опьянения, ослабление чувства опасности, ложная «храбрость». В санпропускнике дозиметристы дважды возвращали меня под душ для удаления следов радиоактивного загрязнения. Появилось головокружение и понижение чувствитель­ности зрения к дневному освещению. Мне показалось, что уже наступает вечер, а солнце еще находилось высоко над горизонтом. Возвратившись в городок на берег Иртыша, я хорошо поел в столовой, но ощущал приступы тошноты. Пошел на берег Иртыша, спокойно подышал свежим воздухом, искупался в бодрящей воде и, добравшись до постели, лег спать. Спал 2—3 часа. Полегчало. Опять пошел на берег Иртыша и еще раз искупался. Как будто пришел в норму. Головокружение почти прекратилось, чувствительность зре­ния восстановилась. Только через 5 - 6 часов после пробоотбора я увидел, когда в действительности стал наступать вечер: солнце клонилось к горизонту.

Далее я продолжал работать по графику, измеряя α-активные пробы на фоне повышенной β- и γ-активности.

31 августа отбором проб руководил член-корреспондент АН СССР И.Е.Старик со своими сотрудниками РИАНа. Вот такое повышенное внимание уделялось отбору представительных проб для анализа.

Но оказалось, что в это время через всю зону радиоактивной опасности проходила группа солдат, около 30 человек, под руковод­ством офицера. Солдаты были в противогазах и в снаряжении таком же, как у нас 30 августа. Солдаты отбирали пробы в брезентовые мешочки. Один из сотрудников группы И. Е. Старика мне рассказал, что многие солдаты из-за головокружения теряли равновесие при выходе из радиоактивной зоны.

К исходу дня 30 августа был подведен предварительный итог, который показал, что испытание «Изделия №1» прошло успешно. В дальнейшем это подтвердилось и уточнилось радиохимическими и радиометрическими анализами, а также другими методами оценки мощности взрыва.

Игорь Васильевич стряхнул с себя тяжесть психологической и физической перегрузки. Теперь, как и прежде, можно было видеть его улыбающимся.

1 сентября 1949 года было прохладно и ветрено. Я купался в Иртыше. По случайному совпадению событий увидел над крутым обрывом Игоря Васильевича и его ближайших соратников А.П. Ви­ноградова, Б.А. Никитина, Я.Б. Зельдовича, Ю.Б. Харитона. Они лю­бовались волнами быстрого Иртыша и дальними степными простора­ми. В этой компании Игорь Васильевич резко выделялся своей мощной бородатой фигурой. Он помахиванием руки послал мне приветствие, и я ответил.

В тот же день, 1 сентября, Игорь Васильевич отбыл в Москву.

В дальнейшем мне неоднократно приходилось встречаться с ним. Обычно в конце беседы или доклада он в шутку говорил: «Иди искупайся в реке И.» (всем участникам, побывавшим на Семипала­тинском полигоне, категорически запрещалось произносить такие слова, как «Иртыш», «Семипалатинск» и другие; длительное время звук «И» для участников событий 29 августа служил как бы паролем, условным знаком).

Несколько слов о влиянии ядерного взрыва на погоду.

29 и 30 августа 1949 года днем было тепло и даже жарко, а ночью прохладно. 31 августа похолодало, и пошел дождик. 1 сентября за­метно похолодало: небо заволокли тяжелые «свинцовые» тучи, на Южном Урале выпал снег. Заморозки продолжались 2—3 дня, а затем опять потеплело. По-видимому, это было первое экспериментальное подтверждение о том, что «ядерная зима» - вполне реальный факт.

Мы продолжали работать 1 и 2 сентября. Несколько неожиданно 3 сентября из Москвы поступила команда, чтобы все исследователи покинули район Семипалатинского полигона и отбыли к местам своей постоянной работы. Так мы и поступили, кто на самолетах воинской части, кто поездом. С нас взяли подписку «о неразглашении». Так мы молчали много, много лет. Большинства участников испытания уже нет - они ушли в область Вечногомолчания.

6 сентября 1949 года я возвратился в Челябинск-40 и приступил к своей обычной плановой работе. В моей командировке было отмечено: «Прибыл в Москву 22-го августа, убыл из Москвы 4-го сентября».

По прибытии на работу я обратил внимание, что среди сотруд­ников радиохимической лаборатории «Объекта Б» уже распростра­нились неофициальные слухи об успешном испытании атомной бомбы. Изредка меня спрашивали: «Может ли это быть?» Как мне и полагалось, я давал уклончивые ответы о том, что ничего подобного не слышал.

Сведения об успешном испытании быстро распространились в Челябинске-40 потому, что руководители комбината (Б.Г. Музруков, Е.П. Славский и другие) были в курсе всех событий, являясь актив­ными участниками всей программы.

В октябре 1949 года на комбинате Челябинска-40 появился Лав­рентий Павлович Берия. Сотрудники КГБ секретно говорили: «При­ехал Хозяин». Л.П. Берия посетил все основные объекты комбината. На заводе «Б» он ознакомился с работой аналитических лабораторий, побывав и у нас, в радиометрической группе. Его сопровождали И.В. Курчатов, А.П. Виноградов, Б.А. Никитин.

О работе нашей группы докладывал А.П. Виноградов, по штат­ному уложению отвечавший за всю аналитическую часть работы. Л.П Берия слушал внимательно, вопросов не задавал, наблюдал за миганием лампочек пересчетных приборов радиометрической аппаратуры (мигающие лампочки производили благоприятное эстетическое впечатление). В заключении он сказал: «Товарищ Сталин ожидает от Вас хорошей работы» и пошел в другие помещения. Нам было приятно слышат эти слова. В 1949 году для нас, молодых специалис­тов, имя Сталина было превыше всего. Так мы были воспитаны на войне, в институтах и университетах. Мы также знали (или предпо­лагали), что Берия является правой рукой Сталина.

Мое личное впечатление о Л.П. Берии.

Ростом ниже среднего. Рядом с Игорем Васильевичем он выгля­дел маленьким. При этом был хорошо упитан, широк в плечах, подвижен, с пронзительным взглядом. Одежда скромная, но теплая: коричневый шерстяной свитер (видно, боится сквозняков).

После успешного испытания «Изделия» Советское правительст­во щедро наградило организации, институты, конструкторские бюро и отдельных лиц, отличившихся при выполнении особого правитель­ственного задания.

В Челябинске-40 торжественное собрание происходило в 1950 году. От имени Президиума Верховного Совета СССР награды вручал Игорь Васильевич Курчатов. Награжденных было много, среди них: главный инженер комбината Е.П. Славский (вскоре ми­нистр Среднего машиностроения) - Герой Социалистического Труда; директор комбината, генерал-майор Б.Г. Музруков (вскоре началь­ник Главка Среднего машиностроения) — вторая медаль Героя Соци­алистического Труда; главный инженер «Объекта Б» Громов—Герой Социалистического Труда. Было много орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, медалей, званий лауреатов Сталинских премий.

Игорь Васильевич вручил мне орден Ленина №117799 от 3 ян­варя 1950 года.

Хотел бы отметить одну деталь, всегда встречающуюся при любых награждениях: это некоторая неоднозначность и несоответст­вие наград. Так например, полковник КГБ Челябинска-40 получил орден Ленина. Щедро были вознаграждены его ближайшие сотруд­ники. Ранее они оформили несколько документов о разоблачении и пресечении деятельности иностранной (английской) разведки на комбинате Челябинска-40. В дальнейшем выяснилось, что иностран­ных разведчиков на комбинате не существовало. Была некоторая утечка информации, допущенная своими же сотрудниками по неопыт­ности или другим причинам, свойственным человеческой натуре (хвастовство, желание себя показать и др.).

В дальнейшем, после успешного испытания «Изделия», фронт работ Игоря Васильевича значительно расширился, и на Южном Урале он стал бывать реже. Моя последняя встреча с ним состоялась в конце рабочего дня 25 декабря 1959 года в его кабинете в главном здании ИАЭ, где присутствовал профессор С.М. Фейнберг. Обсуж­далась методика выполнения опытов по термализации нейтронов в промышленных реакторах химкомбината «Маяк». Игорь Васильевич сделал несколько замечаний и советов по изготовлению микрообразцов ²³³U, ²³⁵U, ²³⁹Pu, облучению их в реакторах, по методике измерения и обработке результатов. Было уже семь часов вечера, и Игорь Васильевич слегка устал, но мозг его работал четко. Ничто не предвещало того, что вскоре Игорь Васильевич уйдет от нас навсегда.

30 декабря я возвратился на Южный Урал, а уже 8 февраля 1960 года сообщили, что Игорь Васильевич скоропостижно скончал­ся накануне.

В марте 1960 года я побывал на Красной площади, поклонился, замурованной в Кремлевской стене урне с прахом Игоря Васильевича и несколько раз перечитал лаконичную надпись:

Игорь Васильевич

КУРЧАТОВ

12 7

1903 - 1960

I II

Итак, Игоря Васильевича не стало. Он оставил большое коли­чество идей, последователей, курчатовскую научную школу, инсти­тут ИАЭ своего имени.

Работу по термализации нейтронов мы выполняли на промыш­ленных реакторах химкомбината «Маяк». Это была длительная и нелегкая проблема. По итогам экспериментальных исследований было представлено несколько научных отчетов.

В ИАЭ эксперименты по термализации нейтронов выполнялись в тепловой графитовой сборке под руководством В. И. Мостового. В дальнейшем к работам по термализации нейтронов в промышленных реакторах подключились исследователи Томского комбината.

Вся работа с микрообразцами ²³³U, ²³⁵U, ²³⁹Pu, на Комбина­те 817 выполнялась под моим руководством.

Общий итог был подведен в 1971 году. Работа была удостоена Государственной премии. В октябре 1971 года я перешел на препо­давательскую работу в Чувашский госуниверситет. При утверждении списка лиц, удостоенных Государственной премии, числилась и моя фамилия. Однако, в руководстве химкомбината «Маяк» были това­рищи, которые систематически выступали против меня, мою фами­лию из списка исключили. Вот так бывает в нашем «цивилизован­ном» обществе, прикрытом колючей проволокой и грифом «Совер­шенно секретно».

18 - 19 июня 1988 года химкомбинат «Маяк» отмечал свой соро­калетний юбилей по случаю запуска первого промышленного уран-графитового реактора по производству оружейного Ри-239. Я полу­чил приглашение и участвовал в этих торжествах. 18 июня, по согласованию с начальником НТУ министерства Среднего машино­строения А.К. Кругловым, я впервые рассказал о результатах испы­тания «Изделия» сотрудникам Лаборатории № 5 ЦЗЛ.

В эти торжественные дни на химкомбинате был открыт памятник Игорю Васильевичу Курчатову, возведенный под девизом «Прометей раскованный». Несколькими годами ранее памятники ему были установлены в сквере перед заводоуправлением ЦЗЛ Челябинска-40 и в центре города Челябинска областного.

Дата добавления: 2015-10-16