Глава двадцать третья модель на подиуме 6 страница

Постепенно парни возвращались на свои места за столиками. Вскоре все сели — кроме Ай-Пи. Он остался стоять возле своего стула, слегка пошатываясь, словно больной, страдающий нарушением психомоторных функций, сжимая в руке бокал с красным вином и не замечая, что тот сильно наклонился и вино в любой момент может пролиться на скатерть. Это зрелище своей внутренней напряженностью просто притягивало взгляды окружающих. Целью Ай-Пи явно было привлечь внимание Вэнса. Вскоре выяснилось, что за другим столом кто-то собирается перехватить инициативу: послышался звон бокала, другой участник торжества хотел сказать тост. Ай-Пи занервничал и, закачавшись еще сильнее, крикнул:

— Вэнс! Эй, Вэнс!

Некоторое время Вэнс пытался игнорировать его, но в конце концов сдался и объявил:

— О’кей, Ай-Пи. Итак, слово предоставляется мистеру Ай-Пи.

Толстяк поднял готовый вот-вот перевернуться бокал почти к самым губам и замычал:

— Я только хотел сказать… я только хотел сказать…

Было похоже, что он основательно «завис». Бокал парень по-прежнему держал перед собой, но взгляд неподвижных глаз сфокусировался в какой-то воображаемой точке в пространстве… О чем он в этот момент думал, не решился бы сказать никто.

Джулиан захлопал в ладоши, а затем проорал:

— Молодец, Айпер, складно базаришь! Давай дальше!

Что должно было последовать дальше, Ай-Пи, по-видимому, не знал. Продолжая раскачиваться из стороны в сторону, он еще громче повторял как заведенный:

— Я только хотел сказать… Я только хотел сказать…

— Ну так скажи, твою мать, скажи все, что ты о нас думаешь! — заорал Джулиан. — Ну ты и… — Но окончить характеристику ему не удалось — она просто утонула в фонтане общего веселья, хохота и свиста.

— Я ТОЛЬКО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ… что это место… его мать… ну, это наше братство… его мать… охрененно клевое место… это лучшая общага во всем нашем гребаном кампусе, и я только хотел сказать, что в ней живут самые клевые чуваки, мать их за ногу… Вы, ребята, хоть и козлы редкостные, но такие клевые, такие сметливые ублюдки… а ты, Вэнс, ты просто охрененно отвязный кореш… и я, блин… за тебя, блин… и ты, Вэнс… как… ну, этот… этот гребаный… — Ай-Пи снова завис. По крайней мере, вспомнить должность, которую занимал Вэнс в братстве Сейнт-Рей, ему явно было не под силу.

— Мудозвон? — предположил Бу.

Хохот, аплодисменты, восторженный кошачий вой.

Ай-Пи не закрывал рот, собираясь сказать еще что-то, но радужная перспектива закончить зажигательную речь была бесцеремонно обломана невероятно громким свистом, раздавшимся из-за столика позади Вэнса.

— Эй! Эй, там! Слышь, тормоз! — Это был Харрисон, который встал из-за стола и, не без труда удерживая равновесие, начал размахивать сжатым кулаком вверх и вниз. Он был настолько пьян, что не слишком понимал, какой опасности подвергает окружающих, которые по неосторожности могли попасть под его кулачище. Кроме того, возникало ощущение, что еще несколько взмахов — и Харрисон, сам того не заметив, вывихнет себе плечо.

Смех… который Харрисон воспринял как ободрение. Растянув губы в идиотской улыбке, он сообщил собравшимся то, что, по всей видимости, давно у него накипело:

— Я только хотел сказать… хочу сказать… и не думайте, что это херня какая-то… я только хочу сказать, что парни из Сейнт-Рейя трахают самых клевых телок со всего кампуса!

Буря восторга, хохот, саркастические вопли и комментарии. «Хорошо сказано, Харрисон!..» — «Ну, старик, завернул!..» — «Верно подметил, донжуан!..» — «С завтрашнего дня играешь только в шлеме!». Автор последнего замечания явно намекал на то, что Харрисон, играя в лакросс, слишком часто получал клюшкой по репе, падал и вообще травмировал свою черепушку. В чисто мужской компании сейнт-реевцы только порадовались бы такому остроумному высказыванию. Другое дело — когда рядом с тобой сидит та, которую только что называли «леди». Парни не без опаски косились на своих девушек, не зная, как те отреагируют на столь откровенное заявление Харрисона. К счастью, чувства юмора у них хватило. Крисси, сидящая рядом с Вэнсом, согнулась пополам от смеха, уронила голову на стол и даже закрыла ее руками, давая понять, что она «в чуриках» и хочет спокойно отсмеяться в свое удовольствие.

Харрисон принял порыв общего восторга за чистую монету, пребывая в полной уверенности, что все смеются не над ним, а вместе с ним. По-прежнему радостно ухмыляясь, он попытался опереться на плечо своей девушки — которая сидела, — но промахнулся и лишь в последний момент ухватился за край стола, избежав таким образом очередной травмы не защищенного шлемом черепа Высказавшись и почувствовав, что земля почему-то качается под ногами сильнее обычного, Харрисон, продолжая улыбаться, плюхнулся со всего размаху на едва не треснувший под ним стул.

Дальше тосты пошли один за другим… и в каждом следующем количество эпитетов в превосходной степени превышало произнесенное предыдущим оратором. Общая компания быстро распалась на небольшие группы. Шарлотта позволила себе выпить еще немного вина.

Банкет подходил к концу, настал черед танцев. Диджей врубил музыку и пригласил еще способных держаться на ногах гостей на танцпол в атриуме. Парни, как обычно, встали по углам, болтая друг с другом и громко рассказывая ужасно смешные анекдоты. В общем, настал тот час, когда шутка кажется тем забавнее, чем громче она прозвучала…

Первыми на танцпол вышли три девушки и, встав лицом друг к другу, начали танцевать, покачивая бедрами и бросая на парней выразительные взгляды. Шарлотту просто поразило, насколько все это похоже на школьные танцы в Аллегани-Хай. Сначала танцуют одни девчонки, потом, разогретые их чувственными движениями, на танцпол выходят и парни… Двоих из танцевавших девушек Шарлотта сразу узнала: Николь и Глория! Николь — безупречная блондинка, Глория — безупречная брюнетка, экзотичная, провоцирующая… темная… да, «темная леди»… Губы изогнуты в улыбке, подобной тугому луку, и обещают… одному Богу известно что. Наконец к танцующим присоединился Джулиан… а за ним на еще полупустой танцпол не то выскочил, не то выкатился Ай-Пи, для начала завизжавший: «Мне нужна..» — и картинно зажавший себе рот, чтобы случайно не проговориться при дамах, что же ему так сильно нужно. Наблюдая за этой компанией, Шарлотта поймала себя на том, что никак не связывает между собой Ай-Пи и Глорию. Зато она вполне могла представить себе в качестве пары Джулиана и Глорию. Судя по всему, в этом их с Джулианом мнения совпадали. По крайней мере, когда они подпрыгивали и дергались посреди танцпола, он бросал на жгучую брюнетку многозначительные оценивающие взгляды. Назвать это шоу настоящим танцем у Шарлотты язык бы не повернулся. Скорее эта компания из трех девушек и двух парней просто дурачилась, не слишком убедительно и довольно неуклюже пытаясь изобразить отвязный хип-хоп. Постепенно пара за парой присоединялись с танцующим — парни приглашали своих девушек и, оказавшись на танцполе, они прижимались друг к другу и начинали тереться животами — даже Ай-Пи со своими широкими бедрами и его безупречная брюнетка.

В следующую секунду Шарлотта почувствовала что Хойт положил руку ей на спину и не нагло, но в то же время решительно подталкивает девушку на площадку, говоря: «Пойдем потанцуем, детка». С этими словами он улыбнулся, словно давая понять, что на самом деле его слова означают: «То, что я сказал, — лишь знак чего-то большего, что связывает нас с тобой». Шарлотта и без того чувствовала, что музыка, звучащая под сводами атриума, проникает в ее тело, заставляя дышать в такт мелодии и ловить электрические разряды, разносящиеся по всему помещению с каждой вырывающейся из динамика нотой. Впрочем, какой бы заводной ни была музыка, она не решилась бы выйти на площадку, если бы не Хойт. Ему достаточно было только посмотреть на нее, и под этим взглядом она просто… таяла На мгновение Шарлотта запрокинула голову — и замерла в изумлении: ее взору открылся другой мир! Тот самый мир, о котором она уже успела забыть. Большой мир опоясывал внутренний двор отеля на уровне верхних этажей, и там на галереях стояли люди — взрослые люди, пожилые люди, им было, по крайней мере, лет сорок. Они перегибались через перила и смотрели вниз на танцующих, как с балкона «Как же им, наверно, грустно, — подумала Шарлотта, — ведь они понимают, что молодость не вернуть, что спуститься сюда и присоединиться к танцующей молодежи они не могут, а главное — никому из них никогда не суждено познать, что такое любовь столь замечательного парня, как Хойт, и как они, наверно, сейчас все мне завидуют, а может, и радуются за меня…» А Хойт тем временем прижал Шарлотту к себе так плотно, что девушка даже испугалась: она еще никогда не была так близко от мужского тела… а потом Хойт начал двигаться…

…И буквально с первого своего движения она ощутила, как его лобковая кость упирается ей в низ живота, и поняла, что они трутся друг о друга, делают именно то, чего она не захотела делать тогда на дискотеке в Сейнт-Рее, но тогда ведь Шарлотта еще совсем не знала Хойта. Рядом были Джулиан и Николь, и Джулиан не прижимался к животу Николь, а энергично двигал бедрами вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад, что выглядело грубо и вульгарно, — но он явно хотел ее, а девушка явно не имела ничего против. Еще бы — знать, что тебя хочет такой красивый и крутой парень, как Джулиан: да ради такого многие девушки были готовы на все!

Хойт положил руки Шарлотте на спину, а она свои — ему на плечи; вскоре его руки сместились ниже, а потом девушка почувствовала, что он действительно прижимается к ней изо всех сил — в первую очередь нижней частью живота, а ниже чувствовался… чувствовался… нет, но это только означало то, что означало, — просто Хот хочет ее, так же, как Джулиан хочет Николь… просто он без ума от Шарлотты и потому не совсем отдает себе отчет в том, что делает… и не контролирует не только движения того твердого, что там внизу, но и своей руки, которая скользила все ниже, на ее ягодицы…

…И вот он уже двигает эти самые ягодицы взад-вперед, держа их все крепче, и она, повинуясь ладони Хойта, тоже стала двигать нижней частью тела взад-вперед… снова и снова…

Шарлотта решила не задумываться о том, что происходит и как назвать эти движения. Она огляделась. Все сейнт-реевцы, буквально все делали то же самое. Многие даже вспотели от напряжения. Шарлотта видела, как со лба Джулиана ручейками стекает пот — до того старательно он прижимался к Николь и «вел» ее в этом странном танце. Николь, впрочем, ничего не имела против и с удовольствием терлась о него нижней частью живота. В общем, куда ни кинешь взгляд — повсюду черные смокинги — белые рубашки — трущиеся животы… ни дать ни взять, черно-белые быки голштинской породы, танцующие эротический танец… Это сравнение заставило Шарлотту улыбнуться, потому что теперь она сама была внутри происходящего. Она прекрасно знала, что на самом деле никакие они вовсе не быки, а ранимые и уязвимые молоденькие бычки. Бедный Ай-Пи! Бедненький Вэнс! Каким уверенным в себе он казался, когда стоял в эффектной воинственной позе и оглашал зал своими торжественными речами и смешными каламбурами, — а на самом деле его уже давно вели на веревочке, как теленка, лишь иногда отпуская побегать, порезвиться и почувствовать себя диким бизоном. А держала веревку, конечно, Крисси. Некоторые из сейнт-реевских парней не просто терлись животами о животы партнерш, а энергично двигали бедрами, потрясая чреслами… интересно, знает ли кто-нибудь в этом зале, что такое чресла и имеет ли это слово единственное число… знает ли кто-нибудь, кроме Шарлотты Симмонс? В общем, они так сильно вжимались в своих партнерш, что чуть ли не отрывали тех от пола. Бу ритмично пыхтел под своей жировой оболочкой: «Уфф! Уфф! Уфф! Уфф!» Шарлотта рассмеялась.

— Что… тут… смеш-но-го? — Хойт был так увлечен делом, одной рукой прижимая девушку к себе, а другой, лежавшей на ягодицах, направляя движение ее бедер, что слова вырывались у него изо рта тоже в такт музыке, в ритме их общего с Шарлоттой движения.

Это развеселило ее еще больше.

— Ну… ну… что… что? — все так же прерывисто спросил Хойт.

— Ты не заметил? Настоящее стадо голштинских быков… — Шарлотта понимала, что он вряд ли имеет понятие, о чем речь, но как же это все-таки было смешно! — Голштинская порода, знаешь? Черная с белыми пятнами! Голштинские бычки в «бабочках»… — Это повлекло за собой новый взрыв смеха.

Хойт отреагировал на ее остроумную шутку вроде бы нелогично и вместе с тем предсказуемо. Если до этого хотя бы одна его рука лежала у девушки на спине, в обычной для бальных танцев позиции, то теперь он опустил ее ниже, так что обе его ладони оказались на ягодицах Шарлотты. Он стал прижимать их и всю нижнюю часть ее тела с такой силой, что Шарлотта непроизвольно включилась в этот безумный чувственный ритм. Вскоре его дыхание стало хриплым, а потом Хойт и вовсе запыхтел. Да, он был без ума от нее, опьянен ею — Шарлоттой Симмонс! Девушка откинула голову и посмотрела в лицо Хойту. Его глаза были закрыты. Все его существо — самое крутое из крутых существо во всем Дьюпонте — было охвачено сейчас только одним желанием: быть с нею, с Шарлоттой Симмонс! Потом одна рука Хойта вновь скользнула ей на спину, удерживая девушку, чтобы она не смогла отодвинуться от его тела, а другая ладонь нырнула под волосы, легла Шарлотте на затылок. Он чуть наклонил голову и поцеловал Шарлотту глубоким поцелуем взасос: не просто прижался губами к ее губам, но, казалось, хотел оторвать и проглотить их… и, конечно, его язык оказался у нее во рту. У Шарлотты мелькнула мысль, что, наверно, целоваться вот так на людях не слишком прилично, но практически в то же время она испытала блаженное чувство нужности и желанности: Хойт усыпил ее бдительность и вонзился своим языком прямо ей в рот, словно это был не язык, а он сам. Шарлотта непроизвольно подалась вперед и прижалась к нему еще сильнее — если это было вообще возможно, — и даже почувствовала металлическую пряжку его пояса… почему она такая большая?.. Кусок металла вжимался в нее прямо через тонкое платье… впрочем, Шарлотте сейчас было не до этого. Поцелуй, казалось, будет длиться вечно. Ладонь Хойта перестала удерживать ее голову и заскользила по телу Шарлотты вниз, сначала по боку, вниз до подвздошья, потом вверх до подмышки, а потом к животу, затем еще ниже, до самой ложбинки, и снова вверх до груди, которую Хойт обхватил сбоку, там, где она не была прикрыта платьем, и притянул ближе к себе. Когда их губы наконец разъединились и гигантский, словно живший своей самостоятельной жизнью язык Хойта куда-то подевался из ее рта, Шарлотта почувствовала, что земля качается у нее под ногами. Окружающее пространство все развалилось на отдельные куски, словно мозаика: стадо черно-белых голштинских быков в «бабочках» трется, трется, трется, трется о своих первоклассных телок… Вспышка: Ай-Пи трется, трется не вместе с Глорией, а против ее воли; лицо у нее холодное, как у статуи, глаза смотрят в сторону под углом градусов сорок пять от издающего тяжелое пыхтение рта Ай-Пи… Кусочек мозаики: Вэнс трется, трется, трется, его губы зависли всего в дюйме от уха Крисси, больше он не властелин Сейнт-Рея, а мальчик, которого пасет, пасет, пасет, пасет, пасет Крисси… А в это время ищущая приключений рука Хойта скользнула туда… в то место… которое Анаис Нин назвала дельтой Венеры… и Шарлотта хотела, чтобы руки Хойта были там, хотела, чтобы он прижимал ее к себе, хотела, чтобы он вонзался ей в рот своим большим и круглым, как батон салями, языком, хотела, чтобы они это видели, все Крисси, Хиллари, все эти заносчивые девчонки-снобы с именами на «и»… пусть видят, что крутой парень… самый крутой… влюблен в нее… ей хотелось, чтобы это движение, этот танец, эта любовь продолжались вечно в этом мире, где земля под ногами кружится в темноте, а свет выхватывает маленькими белыми пятнышками лица стариков, которые стоят там наверху, на балконе, завидуя и сожалея.

Каждые… сколько?.. полчаса?.. их обессоленные и обезвоженные, вспотевшие тела требовали отдыха, и они с Хойтом садились за один из столиков на углу танцпола и что-нибудь выпивали. Шарлотта успела прийти к совершенно определенному выводу: вино — это очень даже вкусно. Это не то что водка, и потом у него есть одна приятная особенность: даже когда тебя качает и в голове шумит так, будто ты стоишь под водопадом, вино можно пить смело, не опасаясь, что закачает еще сильнее, а водопад загремит еще громче. Вино бодрит, оживляет твое тело и помогает понять, что нечего стыдиться своей любви: на самом деле надо ею гордиться. В общем, она сумела одолеть всю застенчивость девочки, выросшей в маленьком городке на высоте 2500 футов над уровнем моря.

Вэнс и Крисси уселись за столик, подозвали маленького полковника и заказали текилу. Вэнс так вспотел, что его красивый воротничок промок и сбился гармошкой. Даже безупречное и бесстрастное лицо Крисси раскраснелось и больше не выглядело таким презрительным. А Вэнс обратился не к Хойту, а к Шарлотте, причем по имени — да-да, по имени:

— Шарлотта, ты, наверно, никогда еще не была на вечеринке в обществе этого хренова Ангела Ада? — Он кивнул на Хойта.

Она больше не чувствовала себя застенчивой мышкой и за словом в карман не полезла:

— Никакой он не Ангел Ада! Он обыкновенный голштинский бычок, только в «бабочке»!

Вэнс и Крисси несколько секунд вопросительно смотрели на нее, не понимая, в чем тут фишка. Затем они медленно повернулись друг к другу, подняли брови и расплылись в улыбках, означающих: «Въезжаю, въезжаю!»

Вэнс обернулся к Хойту:

— Вот это завернула, охренеть, сразу и… и… не догонишь! Она всегда так прикалывается, Хойто?

Все трое — Вэнс, Крисси и Хойт — просто покатились со смеху. Они не смотрели на нее, но на этот раз Шарлотту это не обидело. Она сидела за столиком и радостно улыбалась, страшно довольная собой. Еще бы! Они оценили ее шутку! Оказывается, и она может быть остроумной даже с их снобистской точки зрения. Значит, еще один этап обряда посвящения в свои пройден!

Все это время Хойт не убирал своей руки. Они с Вэнсом заговорили, но Хойт не позволял Шарлотте отодвинуться хотя бы на дюйм, обняв ее за плечи, притянув к себе — практически чуть не оторвав от стула! — и, наклоняясь к ней, вне всякой связи с темой разговора спрашивал, обращаясь к Вэнсу и Крисси: «Ну что, разве не классная у меня девушка?» Он все время повторял одну и ту же фразу, и наконец она откинула голову и взглянула на него притворно сердито, словно говоря: «И почему ты всегда такой вредный?»

Потом Хойт снова потащил Шарлотту на танцпол, и здесь все повторилось, как прежде: он снова прижимал ее к себе… снова ласкал и гладил и управлял ее движениями… и целовал… Ей оставалось только отдаться во власть этого всепроникающего языка и связанных с ним приятных ощущений.

Весь атриум медленно вращался по часовой стрелке. Потом он остановился и начал так же медленно крутиться против часовой стрелки. Мозаика окружающей картины разваливалась на все более мелкие фрагменты, а разделяющие их вспышки мелькали все чаще. Диджей поставил «медляк» — песню Тупака Шакура «Дорогая мама». Шарлотта прижималась к Хойту, который продолжал исследовать все доступные части ее тела. Вдруг поблизости раздались конвульсивное иканье, стон и характерные судорожные звуки. Одну из девушек вырвало прямо у входа в сектор, выгороженный для приема — чуть ли не в бадью, в которой был закреплен флагшток. Запах рвотных масс мгновенно распространился в воздухе, но так же быстро и улетучился — по всей видимости, сказалось отсутствие потолка: не считать же за потолок прозрачную крышу на высоте тридцати этажей. Почти тотчас же последние ароматические следы неприятного инцидента были вытравлены из окружающего воздуха: уборщик сделал несколько взмахов шваброй, и вокруг запахло нашатырем, добавленным в воду для мытья пола… Шарлотта ощущала себя… как в бреду… но в бреду таком приятном, просто идеальном… и это совершенство позволяло ей чувствовать свое превосходство над всеми присутствующими, во всяком случае над всеми девушками в этом зале, причем это превосходство ее даже не слишком удивило — а как же иначе, ведь она Шарлотта Симмонс. Обо всем этом так хорошо думалось под музыку, в такт властным и в то же время таким нежным движениям Хойта, с которым они двигались настолько в едином ритме, словно его тело стало частью ее собственной нервной системы.

Тупак Шакур продолжал жалобным тоном прославлять свою мамочку, когда Хойт вдруг прошептал на ухо Шарлотте:

— Пойдем наверх?

— Но я еще не устала. А сколько времени?

— Э-э… половина первого. Да я, в общем-то, тоже не устал, но давай все-таки поднимемся, пока Джулиан с Николь еще здесь.

Шарлотта понимала, к чему он клонит, но ей и самой хотелось почувствовать… каково это — быть с ним вместе, хотя, конечно, не до самого конца Ей хотелось приласкать Хойта, взъерошить ему волосы, сделать так, чтобы он улыбался ей так, как улыбался весь вечер, но еще более страстно, ей хотелось, чтобы он захотел ее — захотел в прямом смысле слова, почти как животное. Это щекотало Шарлотте нервы, вызывало… внутреннюю дрожь. Животная страсть? А что вы хотите, ведь он же и есть молодое, полное сил, прекрасное животное. И все же она может им управлять. Она впервые ощутила пьянящее чувство женской власти над мужчиной. На самом деле «до самого конца» — именно так она хотела, чтобы он ее захотел. Знать, что это прекрасное животное по имени Хойт, самый красивый, лоснящийся элитный жеребец из всего элитного дьюпонтского табуна, сгорает от желания обладать ею: мир для него сузился до одного желания — ему нужна Шарлотта Симмонс! Именно этого она и хотела! Хойт был животным, и он охотился на нее. Он был влюблен в нее. Это Шарлотта точно знала. Он хотел ее, просто вожделел. И это она тоже знала наверняка Любовь, нежность, страсть и похоть — все эти такие разные чувства, соединенные вместе, вскипали, смешивались и превращались в еще неведомый Шарлотте сплав, из которого ей предстояло выковать то… то, чего она хотела и чего добивалась!

И она пошла вслед за ним к лифту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ «Ты как — в порядке?»

В лифте они оказались одни. Хойт даже не дождался, пока закроются двери, и буквально набросился на Шарлотту: он целовал ее, притиснув спиной к стене, ласкал ее грудь, прижимался к ней всем телом. Девушка тоже целовала его в ответ — страстно и с удовольствием. Ей нравилось даже, что ее лопатки больно утыкаются в стенку кабины. Она подняла руки, обхватила Хойта за шею и позволила его рукам делать все, что хочется.

Через несколько секунд лифт остановился. По всей видимости, кто-то вызвал его с этажа, где располагался главный холл гостиницы. Не успели дверцы открыться, как в кабину донесся многоголосый шум: вопли и музыка со студенческой вечеринки беспрепятственно проникали сюда через колодец атриума и открытую галерею. Хойт по-прежнему прижимал Шарлотту к противоположной от двери стенке лифта. То, что лифт остановился на самом оживленном этаже отеля «Хайятт Амбассадор», ни на миг не смутило его и не отвлекло от того, чем он так увлеченно занимался. Охваченный своей животной страстью, парень даже не подумал убрать руки с ее груди или перестать тереться о нее нижней частью живота, когда в лифт сунулась было немолодая пара — мужчина и женщина лет сорока-пятидесяти. Шарлотта оказалась прямо лицом к ним. Она улыбнулась в надежде уверить незнакомцев: все, что здесь происходит, вовсе не то, о чем они подумали, — просто они с Хойтом такие молодые, кровь играет… Но пара предпочла развернуться и отступить обратно в холл, который весь содрогался от воплей продолжающих дурачиться и развлекаться пьяных дьюпонтских студентов. Дверцы лифта закрылись, и звуки студенческого безумства исчезли. Лифт снова тронулся вверх. Весь мир состоял из одного только Хойта — его головы, зарывшейся в ее волосы, его губ, целующих ее шею, его живота, трущегося об нее, его тяжелого дыхания и сдавленных «уф, уф, уф, уф…»

Они приехали на свой этаж, и Хойт, сплетя свои пальцы с пальцами Шарлотты, потащил ее за собой через холл. Какая же у него горячая рука. По дороге к номеру Хойт только один раз оглянулся и посмотрел на девушку. Это была по-прежнему влюбленная улыбка — но на этот раз немного нервная. За все время, как они ушли из танцевального зала, он не сказал ни слова.

Едва они вошли в комнату, Хойт захлопнул дверь и запер замок, резко клацнувший, как ружейный затвор, а затем с еще более громким лязгом задвинул нечто вроде засова По-прежнему молча, нарушая тишину лишь страстными долгими вздохами, он снова стал целовать Шарлотту и прижимать к себе, держа за ягодицы… вздо-о-о-ох… и как-то переплел свои ноги с ее, словно желая удержать подругу таким образом, если ей вдруг придет в голову отодвинуться. После этого у него оказались высвобождены руки, и Хойт стал вырываться из своего смокинга, извиваясь и выворачивая плечи. Лицо у него раскраснелось, на рубашке под мышками выступили влажные пятна, Шарлотта почувствовала запах пота, но широкая грудь раздувалась, и это было так мужественно, и наконец он выбрался из смокинга, для чего пришлось вывернуть его наизнанку, а потом, маневрируя сплетенными вместе двумя парами ног, стал подталкивать Шарлотту к кровати. Она ощутила угол кровати через ткань платья, но тут Хойт как раз опустил руку и приподнял край ее платья с одной стороны, и девушка почувствовала голыми ногами прикосновение покрывала Она отпихнула его руку резким толчком, но в то же мгновение поняла, что падает спиной на постель, а Хойт валится на нее сверху. Он по-прежнему ничего не говорил. Шарлотта была взволнована немного испугана, но самое большое место в этом коктейле чувств занимало любопытство. Что он теперь будет делать? А Хойт тем временем просунул свою ногу между бедер Шарлотты, навалился на нее всем телом и снова стал целовать. Он целовал ее в губы, и в какой-то момент его язык так глубоко нырнул ей в горло, что она чуть не подавилась, а потом он стал целовать ее грудь над вырезом платья. Девушка испугалась, что он попробует пробраться еще ниже, но вместо этого губы Хойта переметнулись к ее плечу, а руки тотчас же начали стягивать платье с этого самого плеча Свободной, не придавленной его весом рукой она шлепнула по слишком уж расходившейся ладони, и Хойт вдруг совершенно неожиданно перекатился на бок, почти на спину. Да что это с ним? Но тут Шарлотта поняла, что он перевернулся — по-прежнему, однако, держа свою ногу между ее ногами, — чтобы снять рубашку. Хойт судорожно сорвал свою «бабочку», расстегнул пуговицы и наконец, снова извиваясь, как и в тот раз, когда снимал смокинг, стянул с себя и рубашку. Оставалась футболка, на которую Хойту не хватило терпения. Влажная, собравшаяся в складки, она никак не хотела сниматься через голову. Тогда он просто сильным рывком содрал ее с себя. Раздался треск разрываемой ткани. Ни он, ни Шарлотта пока не произнесли ни слова. Она восхитилась хорошо накачанными мускулами его брюшного пресса. За время борьбы с одеждой этим мышцам пришлось изрядно потрудиться. Пока плечи упирались в постель, мышцы живота сокращались, расслаблялись и напрягались снова. Здорово! Нет, она, конечно, знала, что Хойт ходит в тренажерный зал, но Шарлотте всегда казалось, что он не способен ничем увлечься всерьез и надолго — а он, оказывается, с увлечением, долго и основательно качал пресс! «Какой же он все-таки замечательный!» — мелькнуло в голове у Шарлотты, и она непроизвольно провела пальцами по этим великолепным «кирпичикам» и ложбинкам между ними. Судя по всему, это прикосновение привело Хойта в бешеный восторг, потому что, издав очередной полустон-полувздох, он снова навалился на девушку, вдавливая ее тело в покрывало, белье и матрас. Он стал медленно и методично стаскивать с Шарлотты платье, все время продолжая целовать ее губы, шею, плечи, ключицы, опускаясь все ниже, а потом опять возвращаясь к шее… Господи!.. По ее телу пробегали мурашки, когда Хойт вот так целовал ее в шею, и остановить его руки, стягивающие, стягивающие, стягивающие платье, она не могла — слишком уж ей нравилось ощущение этих рук на своем теле, а они поднимались все выше, выше, и вот платье оказалось уже на уровне груди… где руки остановились… он обхватил ее как-то неуклюже… а это что такое — зачем он сжимает кулаки у нее за спиной? Хойт расстегивал на ней лифчик! Вот так это, значит, делают мужчины? Шарлотта ощутила едва уловимый щелчок, и лифчик вместе с платьем поднялся еще выше, еще, и соскользнул через голову… и она уже ощущала, что его руки гладят ее по груди, по соскам… а ведь она, оказывается… внезапно она поняла, что осталась совершенно голой — если не считать белых хлопчатобумажных трусиков. Наверное, пора что-то сказать — но Шарлотта чувствовала, как Хойт навалился на нее голой грудью и животом, и она хотела этого, ей нравилось прикосновение его кожи к ее, но при этом ее все-таки успокаивала мысль о том, что все это еще не зашло слишком далеко, потому что на Хойте до сих пор были брюки от смокинга и туфли, но даже сквозь брюки девушка чувствовала, как напряжено у него все там, внизу. Лежа сверху, он стал ритмично двигаться, и Шарлотта почувствовала, что это простое инстинктивное движение приводит ее в восторг, заводит как ничто другое… и вдруг она поняла, какое же у нее все влажное — там!.. а в следующее мгновение выгнула спину, чтобы прочувствовать это удовольствие еще полнее. Что надо делать в такой ситуации, девушка не знала — может быть, приподнять бедра?.. начать двигаться самой в том же самом ритме, что и он, как в танце?.. Слава Богу, Хойт пока еще одет… или почти одет, но что-то подсказывало ей, что пора сказать хоть что-то, прежде чем он зайдет слишком далеко… или все же подождать еще чуть-чуть… очень уж не хотелось Шарлотте разрушать то, что она сейчас чувствовала, то, что составляло для нее сейчас всю ее жизнь, что она ощущала всем своим существом, всей душой… впрочем, что касается души, она не была до конца уверена, каково приходится этой загадочной субстанции…

Дата добавления: 2015-10-16