Глава двадцать третья модель на подиуме 1 страница

«Господи, я знаю, что они будут старше меня, что они будут лучше одеты, что они все будут классные, клевые, отпадные девчонки гораздо круче меня, но пожалуйста, Господи, пусть они не будут такими тощими блондинками, пусть не будут такими надменными, высокомерными стервами, пусть, о Господи, они не будут похожи на этих, из элитарных школ, с их вечной саркастической ухмылкой третьего типа, на Беверли, на Хиллари, на Эрику, которые готовы растоптать тебя еще прежде, чем ты успеешь понять, что чем-то пришлась им не по душе…

Господи, ну прошу тебя!»

Было около половины четвертого. Солнце уже начинало клониться к закату, и его лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, обрамлявших аллею Лэддинг, превращали любую поверхность, будь то стены старых зданий, псевдоантичные фонарные столбы или плиты под ногами, в сплошной узор из пляшущих пятен света и тени. Солнечные зайчики порой вспыхивали так ярко, что Шарлотта даже щурила глаза. А еще она никак не ожидала, что на аллее Лэддинг в субботу днем окажется столько народу, причем все, да-да, практически все шли по дорожке навстречу ей, в глубь кампуса, и все они выглядели такими веселыми и беззаботными, болтая по своим мобильникам… и все они тоже попадали в игру света и тени перед ее прищуренными глазами. Ей же виделось в этом что-то… чуть ли не зловещее. Повсюду, буквально повсюду вокруг себя, Шарлотта замечала дурные предзнаменования. Вот, например, все идут по направлению к центру Дьюпонта Она единственная, кто идет в противоположную сторону, удаляясь от центра. Ей одной суждено сегодня идти в то место, где она, оказывается, даже ни разу не бывала при свете дня, — а именно в здание студенческой ассоциации Сейнт-Рей. Вон оно там, за поворотом, осталось только обогнуть учебный корпус Марсден-Холл, и мрачный замок, логово опасных и коварных существ, предстанет перед ее глазами. По правде говоря, Шарлотта бы даже не удивилась, вообще не обнаружив здания Сейнт-Рея на своем месте. Как знать, может быть, эта обитель дьявола вообще появляется из-под земли только с наступлением темноты.

Беверли — сама Беверли, которая уж в таких-то делах точно разбирается! — рекомендовала ей держаться подальше как от Хойта, так и от любого из сейнт-реевских парней, особенно когда их братство устраивает официальный прием в другом городе. Но разве могла она упустить такой шанс поднять свой социальный статус? Что может быть круче для первокурсницы, чем приглашение от старшекурсника и самого крутого парня во всем Дьюпонте быть его девушкой на выездном балу крутейшей студенческой ассоциации, который решено организовать не где-нибудь, а в самом Вашингтоне, округ Колумбия? Что, съели? Я — Шарлотта Симмонс!

Кроме того, когда об этой поездке впервые зашла речь, казалось, что все еще так далеко. «В субботу через две недели» звучит почти как «Бог знает когда», но вот две недели промелькнули как один день, и что? А то: вот уже и наступила она, та самая суббота Шарлотта пыталась представить себя со стороны, может быть даже, поглядеть на себя сверху, так сказать, в астральной проекции: ужас, кошмар, ну куда ты лезешь? Просто маленькая девчонка, совершенно одинокая и растерянная, только вчера спустившаяся с далеких гор, одетая в красную футболку, узкие джинсы и дурацкую дутую синтетическую куртку цвета хаки, купленную в магазине Робинсона в Спарте. В этой куртке Шарлотта сама бы дала себе лет семь, не больше, особенно если застегнуть молнию и все кнопки, как сейчас, — ни дать ни взять круглый пухлый семилетний колобок, закутанный родителями по самые уши, — все что угодно, лишь бы ребенок не простудился, — и при этом несущий большую парусиновую сумку, в которой находится все необходимое для ужина и танцев в шикарном отеле. И это ее багаж! Парусиновая сумка, одолженная ей Беттиной, конечно, вполне гармонировала с курткой, но на самом деле, как Шарлотта сейчас поняла, только усугубляла общее впечатление. Нет, она точно из ума выжила: переться с такой котомкой в отель, где будут проводиться прием и бал! Но ведь надо же было куда-то вещи положить. В общем, вконец застеснявшаяся самой себя Шарлотта с ужасом ждала встречи с девушками Вэнса и Джулиана видеться с которыми раньше ей не доводилось. Да, она наверняка произведет на них неотразимое впечатление: в своем дурацком детском пуховике и с совсем уж идиотской парусиновой сумкой…

«О Господи, Господи, пусть это только не будут тощие костлявые блондинки!»

И вот наконец здание Сейнт-Рея уже замаячило впереди. Шарлотту удивило, насколько при дневном свете оно показалось меньше… и как-то обшарпаннее: дом как дом, как большинство старых домов, только что портик с колоннами на входе… Но в любом случае никак не тянет это сооружение на обитель дьявола. На подходе к зданию — несмотря на строжайший запрет ставить машины вне специально отведенных мест — была припаркована целая шеренга внедорожников. Их владельцы забивали багажники невообразимым количеством сумок и пакетов. На лужайке перед крыльцом Шарлотта заметила Вэнса. Он стоял лицом к зданию и, возбужденно жестикулируя, что-то кричал находившимся у входа, время от времени перебегая с места на место. Ну и шоу он устроил. Шарлотта готова была поспорить на что угодно, что вся эта клоунада тем или иным образом связана с какой-нибудь девушкой, а может быть, ей и адресована.

Шарлотта поспешила расстегнуть молнию на куртке и пошире распахнуть ее — так, чтобы та едва висела на плечах. Господи, ну и ветрище! Зато она хоть не будет выглядеть семилетним ребенком, и кому надо — пусть обратят внимание на вполне взрослые формы ее тела Что ж, ради этого можно было немного и померзнуть…

Вэнса, Джулиана и Хойта она не стеснялась и не боялась. Другое дело — их подруги. Джулиан пригласил свою не то постоянную, не то очередную (четкого разделения между этими понятиями для членов братства Сейнт-Рей, похоже, не существовало) подругу по имени Николь. Как-то так получилось, что Шарлотта ни разу не пересеклась с нею, когда приходила к Хойту. Вэнс также пригласил свою постоянную (регулярную?) девушку, имени которой Шарлотта и вовсе не знала Она даже не слышала, чтобы эта девушка когда-нибудь вообще появлялась в Сейнт-Рее. Шарлотта знала о них лишь одно — обе они старшекурсницы, и именно это ее особенно пугало: ходили слухи, что представительницы женского пола, обучающиеся на старших курсах, больше всего на свете ненавидят «свежее мясо».

На террасе перед входом в клуб стояли две девушки. «Ой, нет, Господи, только не они!» Одна блондинка другая почти блондинка — настолько светлыми были ее каштановые длинные волосы, и обе тощие и костлявые. Почти блондинку Шарлотта где-то видела — она могла бы в этом поклясться. Но где именно?.. Нет, не вспомнить. Еще две девушки — одна блондинка и одна (да неужели?) темноволосая, и обе, конечно, тощие и костлявые, сидели на нижней ступеньке лестницы, ведущей ко входу в Сейнт-Рей.

Вэнс стоял, уставившись на высветленную шатенку, и не говорил, а скорее выговаривал ей что-то лающим тоном:

— Блин, Крисси, ты случайно помочь мне не хочешь? Где, на хрен, еще одна твоя сумка? И на кой хрен тебе понадобилось тащить столько вещей?

Девушка шутливо вильнула бедрами и беззаботно ответила:

— Вот еще! Это не мое дело! Что ты как маленький, Вэнс? Твоя машина — ты и загружай. Мне еще придется тебя терпеть, когда ты начнешь ужираться, не доехав до Вашингтона. — Повернувшись к блондинке и даже не думая понизить голос, она пояснила — Представляешь, Николь, мой бойфренд — та-акой, на хрен, алкоголик!

В ответ Николь не то вскрикнула не то взвизгнула не то хихикнула и ткнула большим пальцем в бок Крисси (отчего та подпрыгнула и заверещала), после чего не проговорила а просто пропела радостной колоратурой:

— Ну ты и врунишка!

Вэнс энергично ткнул в сторону следующего внедорожника, оказавшегося хойтовским «субурбаном», и сказал:

— Ладно, где все остальное твое барахло? Уж твой-то хлам — это твое дело, а? Я даже не уверен, что у нас хватит места на все ваши шмотки. Вы вообще с ума посходили, что ли — мы же всего на два дня едем, а не на неделю. Вот на кой черт тебе эта спортивная сумка?

Голос его звучал весьма и весьма сурово, а между тем Вэнс никогда суровостью не отличался.

Постепенно до Шарлотты стал доходить скрытый смысл происходящего. Вэнс затеял всю эту комедию, чтобы продемонстрировать Джулиану, Бу, Хеди и остальным парням, кто, образно выражаясь, у них с Крисси в доме хозяин. Судя по всему, больше всего на свете он боялся проколоться и допустить при друзьях хоть малейшее проявление нежности по отношению к своей девушке.

Наконец Шарлотта вспомнила, где она раньше видела Крисси. Это ведь как раз с ней Вэнс ввалился тогда в ту спальню, куда перед этим затащил Шарлотту Хойт. Ее аж передернуло, когда она вспомнила тот вечер в Сейнт-Рее и его слова: «Это наша комната». Ну, Крисси, похоже, своего добилась — заарканила Вэнса. Впрочем, почему бы и нет? Сказать про нее, что она красива, значило ничего не сказать. Крисси была само совершенство. Крупный рот, плавно очерченный подбородок, лицо фотомодели с обложки глянцевого журнала, большие голубые глаза длинные красивые-как-у-блондинки светло-каштановые волосы, куртка из такой мягкой замши, что непроизвольно хотелось ткнуться в нее лицом, коричневый кожаный ремень в тон куртке, рубашечка на пуговках (четыре верхние, естественно, расстегнуты), абсолютно «правильные» джинсы, остроносые сапожки, начищенные до блеска (но ни в коем случае не до зеркального, а до изящно приглушенного матового) и маленькая коричневая кожаная сумочка, безусловно, стоившая гораздо больше, чем все, надетое на Шарлотте, вместе взятое. Стоявшую рядом блондинку отличали остроносые сапожки, «правильные» джинсы, такая же маленькая коричневая сумочка, но вместо рубашки на ней была облегающая футболка в ярко-желтую и голубую горизонтальную полоску, что зрительно увеличивало и подчеркивало те детали верхней части ее тела, которые, как она считала, нуждались в увеличении и подчеркивании.

И вот на сцене появляется серенькая мышка Шарлотта Симмонс, одетая — скромнее некуда, да и то половина вещей одолжена у подружек: простенькая красная футболочка, пара все же не совсем правильных джинсов и кеды — кеды! У нее нет дамской сумочки, нет кофра с нарядами, нет здоровенного баула черт знает с чем, нет даже спортивной сумки — зато есть какой-то бесформенный парусиновый мешок.

В суете и бардаке, царивших на лужайке перед входом в Сейнт-Рей, никто даже не заметил ее появления. Шарлотта, впрочем, этому не удивилась. С чего бы вдруг кому-то обращать внимание на понуро бредущую по дорожке, одетую в обноски первокурсницу, волокущую на себе какую-то дурацкую котомку? Джулиан был чрезвычайно занят, пытаясь запихать все это «бабское барахло» в багажное отделение «субурбана». Вэнс был не менее занят, стараясь грозными взглядами заставить красивую-как-блондинка Крисси спуститься с крыльца и помочь ему все с тем же барахлом. Крисси же, стройная, гибкая, явно проводившая долгие часы, совершенствуя свое тело на сайбексовских тренажерах и беговых дорожках, и соблюдавшая безуглеводную диету, делала вид, что не понимает его тонких намеков. Бу, Джулиан и Хеди старались говорить голосами на целую октаву ниже, чем обычно, — в целях достижения большей солидности и мужественности. Кроме того, они ржали, отпускали в адрес друг друга идиотские шуточки и время от времени даже обменивались шутливыми затрещинами и оплеухами. На Шарлотту никто не обращал внимания. Она стояла, как какой-то изгой общества Где же Хойт? Может, пойти его поискать? Но это было бы… слишком унизительно… да, унизительно…

— Крисси! — воскликнула блондинка Николь. — Ты та-акая плохая девочка! Ну какой же он алкоголик? Уж кто бы говорил! Жаль, когда мы вчера собирались, у меня с собой не было камеры. Хотела бы я заснять тебя после вечеринки, когда ты… помнишь?.. ползала… хи-хи-хи… на четвереньках…

— Ха-а-а-а! — Крисси аж зашлась от смеха. — Ой, не смеши меня! На себя-то посмотри! Ты что, думаешь, ты смогла бы вчера что-нибудь заснять? Да если бы у тебя камера и была… ты вспомни, сколько раз за вечер тебя наизнанку выворачивало!

— Ой, Боже мой, только не напоминай мне об этом, — взвыла блондинка, закатывая глаза. — Боже мой… туалет у них там был… бр-р-р… просто мерзость! Ты хоть заходила туда? То-то же. Ой, а сегодня с утра у меня голова просто раскалывалась. Так плохо, так плохо было. Ну что ты ржешь? Это вовсе и не похмелье, просто я, наверно, что-нибудь съела.

— Ну-ну, рассказывай. Не съела, а скушала лишнего.

— Нет, честно… отравилась чем-то. С утра встаю — и чувствую, что хожу, как та птица… ну, у которой одна нога короче другой.

— Птица додо, что ли?

— Ну, типа того. Не помню, как ее там. У меня еле сил хватило спуститься в столовую. Заглядываю я на кухню и говорю…

Не обращая внимания на стоящую рядом Шарлотту («Шапка-невидимка на мне, что ли?»), девушки поведали друг другу остроумнейшие, с их точки зрения, истории о том, как каждая из них, не зная о том, что и у второй такие же проблемы, с трудом доползла до кухни на первом этаже общежития их женской студенческой ассоциации и просто со слезами на глазах упросила повариху Моди приготовить ей чего-нибудь «жирненького». Судя по акценту, который пытались передразнить девушки, Моди была чернокожая.

— А Моди так на меня посмотрела… А я даже не въехала, что на мне ничего нет, кроме свитера Вэнса… а он же ни хрена не длинный, только-только досюда… а на голове что творится… волосы на лицо налипли — попробуй отдери… как будто на липучку посадили… А Моди и говорит: «Господи помилуй, Крисси, да ты только посмотри, на что ты похожа! Ну и девчонки теперь пошли! Вот в наше-то время!..»

Затем последовало перечисление всего жирненького, что предложила им заботливая повариха жирный омлет с жирными французскими тостами, булочки с толстым слоем масла, и после всего этого Николь казалось, что она проглотила баскетбольный мяч, но что тут поделать — иначе башка так и будет раскалываться целый день. Нет, жирненькое — это хорошо… на следующее утро…

— Ой, мне бы сейчас чего-нибудь жирненького, — сказала блондинка. — Нет, серьезно, чего-нибудь по-настоящему жирного. Вроде картошки-фри. Я бы сейчас с удовольствием сожрала двойную порцию этой жирной гадости, которую подают в «Шкворчащей Сковородке».

«Ха-ха-ха! Ужасно смешно!»

Глядя на них, Шарлотта думала: прикалываются и даже не представляют, как их шуточки могут кого-то задевать. Для этих девиц «Шкворчащая Сковородка» — символ самого дешевого, самого низкокачественного и плебейского фастфуда… Да и что тут удивляться: они же безупречны, эти старшекурсницы, подруги, члены одной из самых престижных женских студенческих ассоциаций в Дьюпонте: Дельта-Омикрон-Ипсилон — это звучит гордо, впечатляюще, модно, одним словом, круто. Сокращенно эта ассоциация называлась ДОИ, а в просторечии именовалась «Доилкой», причем так говорили не только те, кто состоял в ней, но и те, кто своим пренебрежительным и фамильярным отношением маскировал зависть к избранным. «Доилка», а соответственно, и принадлежавшие к ней «доярки» несли на себе гордую печать и ауру всех дорогих частных школ северо-восточных штатов, их престиж, утонченность, несомненно присутствующий снобизм и уверенность в себе. Все это в полной мере относилось к стоявшим сейчас на крыльце Сейнт-Рея хорошеньким маленьким врунишкам. При всем желании Шарлотта не могла представить себе, чтобы они, даже умирая с голоду, проглотили хотя бы грамм жира, рискуя испортить свои идеально стройные (тощие? костлявые?) тела.

— Эй, Здорóво! Шмотки в машину положила?

Это был Хойт! В дверях Сейнт-Рея появился он, как всегда, широко улыбающийся, причем улыбающийся не кому-нибудь, а именно ей. Слава тебе, Господи! По крайней мере, Шарлотта больше не чувствовала себя невидимкой или изгоем. Наплевать на всех остальных, но хотя бы он ее увидел. Хойт бодро сбежал по ступенькам и подошел к ней. Выглядел он просто идеально — как и подобает члену престижного студенческого братства; точь-в-точь как две «доярки», стоявшие у него за спиной. Одет Хойт был в изящно и со вкусом выношенную охотничью куртку поверх светло-голубой рубашки навыпуск. Рубашка была расстегнута, что называется, до пупа, а ее нижний край торчал из-под куртки, эффектно оттеняя изрядно обтрепавшиеся по низу брюки, купленные явно в магазине рабочей одежды и, судя по их состоянию, Бог знает когда.

— Так что, сложила вещи-то? — переспросил он, подойдя к Шарлотте вплотную. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица. Шарлотта готова была боготворить эту улыбку: она была знаком, символом, даже документом, удостоверяющим ее право на существование в этом мире. Наплевать, как она одета, наплевать, что они о ней думают, — она теперь находится в защитном поле крутизны самого крутого из крутых — Хойта Торпа.

Вот только как ответить на его вопрос, Шарлотта не знала. Нельзя же просто взять эту дурацкую сумку и…

— Нет, пока не успела, — сказала она.

А голос-то куда подевался? «Пока не успела»! Неужели две какие-то самодовольные дуры могут так запросто выбить ее из колеи?

— Да что вы все, сговорились, что ли? — весело воскликнул Хойт. — Сколько тормозить-то можно? Нам, между прочим, еще рулить и рулить, а там ведь уже официанты по линеечке выстроились — думают, что мы вот-вот подъедем. Хрень всякую по столам разложили, а мы тут того и гляди до утра протрахаемся. Где народ-то? Вэнса вижу, а остальные где? — Повернувшись к машине, Хойт заметил Джулиана и обернулся к крыльцу. Естественно, тут ему на глаза попались вэнсовская Крисси и та вторая, блондинка — Ты знакома с Крисси и Николь?

У Шарлотты упало сердце. Крисси и Николь. Как же она сразу не обратила внимания? Имя хотя бы одной из этих двух девушек должно было заканчиваться на «и». Шарлотта уже давно заметила эту закономерность — здесь, в Дьюпонте, имена всех самых крутых девушек, как на подбор, заканчивались на «и»: Беверли, Кортни, Уитли, Кингсли, Тинсли, Эйвери, а теперь вот Крисси. Конечно, была еще и Николь… и Эрика… но при одном воспоминании об Эрике сердце Шарлотты рухнуло еще ниже.

Как же тихо, хрипло и жалко прозвучало ее «Привет» — и как, оказывается, много может сказать о тебе одно-единственное слово: как ты не уверена в себе, какая ты еще маленькая, серенькая, убогая, забитая, незрелая, слабая, незначительная. Поздоровайся с людьми вот так, как ты только что сделала, и они сразу поймут: ты стесняешься и стыдишься не только самой себя, но и всего, что связано с твоей прошлой, додьюпонтской жизнью.

— А это Шарлотта, — сказал Хойт, указывая на нее — видимо, на тот случай, если девушки ее действительно еще не заметили.

О Господи, ну конечно, все как она и предполагала. Только еще хуже. Девочки на «и» не сочли нужным унижаться до того, чтобы произнести в ответ хоть что-нибудь. Правда, им пришлось признать, что если не саму Шарлотту, то по крайней мере Хойта они заметили. Тот жест, который каждая из них соизволила сделать ручкой, никак не тянул на приветствие — так, легкое движение запястья и непроизвольно вздрогнувшая при этом кисть… а эта ледяная неживая улыбка… точно такая же, какой «одаряла» ее Эрика, когда заходила к Беверли в гости… Губы слегка приоткрылись, и уголки их даже чуть-чуть приподнялись, но глаза при этом оставались холодными и безжизненными, а в изломе бровей читалась презрительная снисходительность умудренных жизнью женщин, бесконечно уставших за свои долгие двадцать с лишним лет.

— Значит, так: всем стоять на месте, никуда не уходить, — распорядился Хойт. — Наверху осталась последняя сумка, — он мотнул головой в сторону дома, — принесу — садимся в машину и едем — едем, на хрен, по этой хреновой дороге. Постой, — обернувшись, он посмотрел на Шарлотту, — а где твое-то барахло?

Шарлотта стояла, чуть приоткрыв рот, чувствуя, как ее заливает жаром и румянцем. Что ж, отступать некуда. Робко приподняв свою парусиновую сумку, она едва слышно — сама почти не слыша собственного голоса, — пробормотала:

— Вот, это все.

Посмотреть в сторону сестричек-«доярок» она даже не решалась. Шарлотта и так знала, что они в этот момент обменялись многозначительными взглядами и подмигнули друг другу, понимая, что цирк только начинается.

Хойт взял у Шарлотты сумку, подержал ее на уровне груди, словно взвешивая, но, слава Богу, не только не стал прикалываться, но и вообще ничего не сказал. Пробежав пятнадцать или двадцать футов, отделявших его от машины, он пропихнул сумку в открытое окно «субурбана» и положил на заднее сиденье, а затем помчался обратно, по пути успев крикнуть Шарлотте и двум Девушкам-Совершенствам, Крисси и Николь: «Никому не расходиться! Если кто-то куда-то денется — всех поубиваю!», — а затем скрылся в доме.

Ему-то хорошо, подумала Шарлотта, а я тут стой как дура, с этими… Что делать, чем себя занять, пока его нет? Две сестрички из «Доилки» уже зашептались и захихикали. Подойти к ним и попытаться вступить в разговор? Наверное, в другой ситуации так и следовало поступить. Вот только… что-то подсказывало Шарлотте, что ничего нового из этой беседы она для себя не почерпнет, если, конечно, у нее нет желания лишний раз убедиться в собственной ничтожности. Она была уверена, что девчонки шепчутся именно о ней. Что же делать — так и стоять у крыльца, как нищей, как попрошайке, которая ждет не дождется милостыни в виде приглашения присоединиться к их крутейшему обществу? Как же, разбежалась — только ее им и не хватало. Конечно, красотки пялились на нее, на маленькую деревенскую дурочку-первокурсницу, совершенно неуместную в их обществе и неизвестно как затесавшуюся сюда.

Молча, без единого слова — тем более, что сейчас она все равно вряд ли смогла бы говорить, — Шарлотта подошла к машине и прислонилась к дверце багажного отделения. Так она и стояла, скрестив руки на груди и едва ли не каждые десять секунд поглядывая на часы. Таким образом она давала понять всем окружающим, что стоит здесь не просто так, не потому что ей делать нечего или идти некуда, а просто ждет кого-то — и этот кто-то, ясное дело, Хойт, не зря же она стоит как пришпиленная около его «джипа»… «Как же это унизительно, и почему, почему я все время должна доказывать кому-то, что нахожусь там, куда меня занесло, по праву, а не занимаю чье-то чужое место… Интересно, сколько времени можно простоять в такой позе, чтобы это выглядело естественно?»

К счастью, долго ждать Хойта не пришлось. Не прошло и нескольких минут, как вся компания загрузилась в его безразмерный «субурбан», но легче от этого не стало. Поскольку Хойт сел за руль, то Шарлотте выпала честь занять переднее пассажирское место рядом с ним. Вэнс и Крисси расположились на втором ряду, а Джулиан и Николь — в третьем, на сиденьях, разложенных посреди багажного отделения. Таким образом всей компании, не считая Хойта, предстояло смотреть Шарлотте в затылок всю дорогу, вне зависимости от того, хотели они того или нет, а раз так — то забыть о присутствии в их сплоченном коллективе «инородного тела» им при всем желании не удастся.

Едва они выехали с территории университета, как чуть в стороне от дороги показался уже знакомый Шарлотте огромный павильон, залитый светом множества гирлянд и увенчанный торчащей над крышей гигантской ручкой от сковородки. Вывеска из шокирующе-розовых неоновых трубок ничуть не выбивалась из общего «дизайна»: огромными буквами, словно выведенными невидимой рукой какого-то исполина, там было написано: «ШКВОРЧАЩАЯ СКОВОРОДКА».

— Смотри, Николь, наш последний шанс на жирненькое! — почти пропела Крисси. Взрыв смеха Судя по всему, идея заехать в такое дешевое в прямом и переносном смысле заведение показалась уморительно смешной не только Николь, но и всем остальным.

Шарлотта глядя в окно на огромное сооружение, с ужасом вспоминала тот кошмарный час (показавшийся ей по меньшей мере сутками), когда орбиты планет мамы и папы с одной стороны и супругов Эймори — с другой пересеклись в одной точке. Как же тяжело ей дался тот совместный обед «за знакомство». Нет сомнения, что и эта поездка превратится в такую же пытку, только продлится далеко не один час.

Голос с заднего сиденья произнес:

— Бог ты мой… Поверить не могу… Шарлин! Скажи своему приятелю, что его зовут Хойт, а не Негройт!

Шарлин!

Шарлотта отвернулась от окна Действительно, Хойт напялил себе на голову такую шапочку… какую носили чернокожие ребята в гетто Честера — она полностью закрывала лоб до самых бровей, а сзади спускалась до нижней части затылка. Зрелище было, быть может, и не слишком комичное, но во всяком случае неожиданное. Дабы покрасоваться, Хойт повернул голову и посмотрел на сидевших сзади пассажиров. При этом он улыбался, но не Шарлотте, а Крисси, словно желая вознаградить ее за остроумие…

А она назвала ее Шарлин!

— Ее зовут не Шарли-и-и-н… а Шарлотта, — сказал Хойт.

Ее.

Хойт сказал это веселым голосом, бросая слова уголком рта и обернувшись через плечо, чтобы убедиться, что они дошли до той, кому были адресованы, — Крисси. Разворачиваясь обратно — надо же все-таки и на дорогу смотреть, — он чуть улыбнулся и подмигнул Шарлотте.

Шарлин! Ее! Небрежно брошенное Хойтом «ее» ранило Шарлотту почти так же сильно, как «Шарлин» из уст Крисси…

Тем временем Крисси снова подала голос:

— Ой, извини. У меня такая плохая память на имена… Вэнс! Вы что, сговорились? Поглядите-ка, дамы и господа, и позвольте вам представить: это мастер Вэнс Фиппс из фиппсовских Фиппсов! Ах ты мой цветочек, лютик ты мой золотистый!

Шарлотта непроизвольно оглянулась. Что ж, этого следовало ожидать. Вэнс напялил на голову точно такую же черную шапочку, как и Хойт, — и Джулиан тоже. Оба хмыкали, довольные произведенным впечатлением.

С третьего ряда послышался голос Николь:

— Ну, ребята, вы даете… просто дурдом. Крисси, слава Богу, хоть ты тут со мной. С этими придурками пока до Вашингтона доедешь — сама свихнешься. Тоже мне, парни из гетто! Вы еще поговорить, как они попробуйте.

Хойт, не отрывая глаз от дороги, продекламировал в стиле рэпа:

— Да не вопрос, Николь! Нам это в кайф!

Вэнс и Джулиан засмеялись.

— Да, у вас, видно, мозгов в голове совсем не осталось. Признавайся, Хойтси, ты это придумал? — спросила Николь.

Крисси присоединилась к подруге:

— А я бы хотела посмотреть, что будет, если вы в кампусе эти хреновины себе на репы натянете. Афроамериканская солидарность! Да попадитесь только черным на глаза — они вас линчуют на хрен!

Хойт, Вэнс, Николь и Джулиан отозвались одобрительным смехом.

Тем временем она… Шарлин… с трудом приходила в себя от увиденного и услышанного. Голова у нее была как в тумане. Все они, включая Хойта, ведут себя так, будто Шарлотты Симмонс не существует.

Вскоре выяснилось, что все это была лишь прелюдия к настоящему веселью. Как только «субурбан» выехал на федеральную трассу номер 95, Крисси, Николь, Джулиан, Вэнс и Хойт устроили себе настоящий фестиваль юмора, шуток, приколов и хорошего настроения. Шутки сыпались как из рога изобилия, приколы сменялись подколами, все веселились — но только не Шарлотта Симмонс. Стоило кому-нибудь затянуть песню, как остальные подхватывали ее — слова знали все пятеро. В какой-то момент после очередного анекдота с намеком на нетрадиционные сексуальные отношения — извращенные, с точки зрения Шарлотты, — Джулиан вдруг забормотал рэп, включавший следующие строчки:

Эй ты, возьми меня за тести-кулы…

Обсоси их, как пепси-кулу…

Эту самую «песню» с омерзительными «стихами» Шарлотта слышала в холле общежития в ту ночь, когда Беверли впервые отправила ее в секс-ссылку! Какой ужас! Оказывается, ее сегодняшние спутники, все пятеро, все, как один — члены престижных студенческих ассоциаций, знают эту песню наизусть. Они не просто слушают матерный рэп, но еще и подпевают Джулиану во все горло! И, судя по их довольным голосам, оттягиваются на полную катушку. Парни, одетые в свои дурацкие черные шапочки, увлеченно лупили кулаками в такт «музыке» — кто по рулю, кто по сиденьям. Крисси и Николь просто завывали от восторга. Можно было подумать, что нет на свете ничего более восхитительного и поражающего воображение, чем эти тестикулы. Шоссе было широкое, местами в десять полос, и народ в попутных машинах явно с подозрением посматривал на несущийся с приличной скоростью «субурбан» с очень странным экипажем на борту. «Что за фигня», — можно было прочесть на лицах людей, сидевших в машинах: трое белых парней в «чисто черных» шапочках дергают плечами в утрированным ритме, словно изображая рэп в каком-нибудь пародийном видеоклипе. Что ж, пятеро «братьев и сестер» могли быть довольны: они не только оттопыривались сами, но и производили убойное впечатление на окружающих.

Глядя на них, можно было с уверенностью сказать, что, по крайней мере, на первом этапе поездка удалась.

Затем они перешли к воспоминаниям о том, где, кто и до какой степени напился на одной из бесчисленных вечеринок, на которых они бывали все вместе. Вот в последний Хэллоуин — эта девчонка, Кэнди, появилась в бикини из серебристого ламэ — весь купальник составляли два-три шнурочка, и это очень прикольно смотрелось в мелькающем свете стробоскопа, но самое прикольное — на ней был кожаный ошейник с металлическими шипами, а к нему пристегнута тяжелая цепь, и за эту цепь ее вел совсем уж отвязанный чувак, вырядившийся и вовсе готично: весь в черном, с жирными черными волосами, завязанными в конский хвост, здоровенные серьги в ушах и золотые коронки на передних зубах, причем коронки были украшены не то бриллиантами, не то стразами — хрен их там разберет. Радостные вопли и взрывы хохота сопровождали это восторженное воспоминание.

Дата добавления: 2015-10-16