Глава пятнадцатая пикник у заднего борта

Въезжая на парковку Кларенс-Бил на своем шикарном «линкольн-навигаторе», адвокат из Питтсбурга по имени Арчер Майлс наконец бросил первый взгляд на знакомый до боли силуэт дьюпонтского стадиона, видневшийся под огромными старыми платанами, выстроившимися рядами на газонах, разделяющих секторы парковочной площадки. Дело шло к полудню, и солнце било в глаза так сильно, что Арчеру приходилось щуриться. Нет, ну кто бы мог подумать? Прошло больше сорока лет, а здесь все по-прежнему… До игры еще чуть ли не два часа, а половина мест на парковке уже занята Водители пытаются найти компромисс: оставить машину по возможности в тени, поближе к выезду и в то же время так, чтобы было не слишком далеко идти до стадиона — до Чаши Чарли… Господи, да когда же он был здесь на игре в последний раз? Наверное, года три-четыре спустя после выпуска Чаша конечно, не принадлежала к жемчужинам архитектуры Дьюпонта, но тем не менее производила впечатление… хотя бы своими размерами. Громадная бетонная бочка высотой с двадцатиэтажный дом. Официально она называлась Чашей Дьюпонта… но к тому времени, когда команда Йеля превратилась в «Бульдогов», а команда Принстона — в «Тигров», в Дьюпонте, равно как и в Гарварде, твердо решили избегать сравнения университетских спортивных команд с какими бы то ни было животными. Никаких острых зубов, клювов или когтей, никаких свирепых морд. Постепенно в Дьюпонте прижилось прозвище «чарли» — так называли себя и сами спортсмены, и их однокурсники и преподаватели. Это была своего рода шутливая, но не легковесная дань уважения основателю самого университета — Чарльзу Дьюпонту. В его честь и университетский стадион тоже стал называться Чашей Чарли.

Как же давно это было! Просто Ветхий Завет какой-то! О, Дьюпонт! О, традиции! Кто бы мог подумать, что спустя столько лет, умудренный опытом и ставший за время работы прожженным циником Арчер Майлз так растрогается, вернувшись на стоянку перед служебным входом на стадион в день футбольного матча? «Это похоже на возвращение домой, в молодость», — думал он, умиляясь сам себе. Пожалуй, это был предел его способности к самоанализу, несмотря на то, что анализировать мысли, чувства и поступки других людей Майлс умел на редкость хорошо. Иначе ему никогда не удалось бы добиться столь многого в профессии адвоката Впрочем, дома ему приходилось выступать перед куда более строгой судьей и суровой коллегией присяжных. Арчер давно уже убедился, что нет необходимости делиться какими бы то ни было внутренними переживаниями с Дебби — его второй женой, блондинкой на двадцать два года младше него, и — как он начал в последнее время замечать — на редкость злой на язык. Сейчас Дебби сидела рядом с мужем на переднем пассажирском сиденье «навигатора», обитом тончайшей выделки кожей. Ей уже было скучно. Впрочем, скучно Дебби стало еще до начала поездки, если не сказать — с того самого дня, когда Арчер предложил ей съездить на выходных в Дьюпонт на футбольный матч. Делиться сентиментальными переживаниями с двумя подростками — Тайсоном и Портером, сидевшими во втором ряду огромного восьмиместного джипа, было тем более бесполезно. Эти дети были результатом «второго захода» Майлса в супружескую жизнь и стали его повторным вкладом в улучшение демографической ситуации в стране. Увы, взаимопониманием с этими юными представителями нынешнего донельзя циничного поколения Арчер похвастать не мог. Стоило ему дать малейшую слабину, выражающуюся, например, в восторженных или же, напротив, депрессивных эмоциях, как дети набрасывались на него с едкими и порой неоправданно жестокими замечаниями и приколами.

— Ты действительно собрался здесь парковаться? — спросила Дебби. — По-моему, тут одни студенты.

Так оно в общем-то и было. Стоянка была сплошь уставлена разнокалиберными внедорожниками и мощными пикапами, набитыми молодыми парнями и девчонками.

— Ради этого я сюда и приехал, — пояснил Арчер. — Я хочу, чтобы Тайсон понемногу приобщался к студенческой жизни. Эти… как теперь говорят, тусовки у заднего борта всегда были необыкновенно веселым временем для каждого уважающего себя студента.

Тайсон недавно перешел в среднюю школу Хотчкисс. Для Арчера было принципиально важно, чтобы его дети учились в Дьюпонте. Речь шла даже не об их судьбе, а, положа руку на сердце, о его внутренней самооценке. Поступи его дети в тот же университет, где когда-то учился он, — и Арчер получил бы еще один повод с полным правом мысленно сказать себе: «А ведь я чего-то стою, если так многого в жизни добился».

Он еще раз осмотрел ближайший участок стоянки. Нет, что-то действительно было… не так. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, асфальт просто усеян смятыми и пока еще целыми белыми пластмассовыми стаканчиками. Немало таких же пластиковых «грибочков» торчало и в траве под платанами. Да и сами студенты… Нет-нет, конечно, Арчер знал, что нынешние студенты одеваются куда менее официально, чем во времена его молодости годы, но все же он был несколько удивлен тем, что предстало перед его глазами: шорты, футболки, шлепанцы… и пикапы? Да, все течет, все изменяется, но у Майлса из головы не выходили картинки прошлого: «форды» и «бьюики», седаны и универсалы, набитые студентами. Не студентами и студентками, а только студентами — в те времена Дьюпонт практически был мужским учебным заведением. И даже на пикник в честь матча любимой команды они приезжали в твидовых пиджаках или в блейзерах поверх рубашек с галстуками.

Совершенно случайно — по крайней мере, так ему показалось, — Арчер Майлс припарковал свой «навигатор» в самом конце ряда, на расстоянии трех парковочных мест от ближайшей машины — внушительного джипа, возле открытой задней дверцы которого собралась компания студентов.

Выключив кондиционер, Арчер открыл окно машины. Воздух на стоянке сотрясался и дрожал от рева, наверно, нескольких сотен автомобильных магнитол. Этого, в общем-то, и следовало ожидать. Гораздо больше его удивил, причем неприятно, проникнувший в машину с улицы запах: тяжелый, густой, кислый почти до тошноты. Арчер готов был поклясться, что эта «парфюмерная композиция» состоит из двух ярко выраженных ароматов: пива… и высыхающей под солнечными лучами человеческой мочи.

— Офигеть! — выдал с заднего сиденья Портер, младший из мальчиков, делая вид, что его вот-вот вырвет. — Чем это тут воняет?

— Как, сынок? Неужели ты до сих пор не понял? — удивилась Дебби. — Сейчас я тебе все объясню. Так пахнет застарелая…

Арчер ткнул жену локтем в бок, заставив таким образом замолчать.

— Лично я не знаю, почему здесь так пахнет, — сказал он. Затем, высунув руку в окно и сделав широкий жест, торжественно объявил: — Ну вот, прошу. Дьюпонт, стадион, футбольный матч и полагающийся по этому поводу пикник у заднего борта.

«Линкольн-навигатор» — высокая машина. С ее сидений видно далеко. Арчер не мог не обратить внимания на вроде бы беспорядочное, но тем не менее явно имеющее свой внутренний ритм движение возле каждой стоявшей на парковке машины. И дело было не только в музыке, доносившейся из множества динамиков. Скорее всего, внутренний ритм этому движению задавало что-то другое. Это было какое-то качание — вверх-вниз, вверх-вниз… и бульканье… похожее на то, с каким лопаются пузыри на поверхности кипящего супа. Арчер снова прищурился. Никаких пузырей тут, понятно, не было… это были локти, плечи и головы, движущиеся вверх и вниз, к асфальту возле внедорожников и к задним бортам пикапов. Да что они там делают? От ближайшего к машине Майлсов джипа раздался взрыв смеха и крики — тоже совершенно невнятные.

Компания, окружившая заднюю часть автомобиля, на миг расступилась, и в поле зрения Арчера попал большой алюминиевый бочонок, закрепленный в какой-то пластиковой штуковине. Один из парней яростно качал рукоятку на верхней части этой странной конструкции. Другой сжимал в руках выходившую из контейнера кишку ядовито-зеленого цвета и пытался попасть вырывавшейся из нее струей в огромный пластмассовый стакан. Судя по всему, что-то в этом процессе у ребят не заладилось: либо тот, который качал насос, прилагал слишком много усилий, либо контейнер уже почти опустел. В общем, из шланга вырывалась не жидкость, а одна лишь пена, которой уже были напрочь перепачканы шорты поливальщика.

— Марк, твою мать! — завопил парень со шлангом. — Уймись ты! Что, сила есть — ума не надо? Займись, на хрен, чем-нибудь другим!

Компания, наблюдавшая за попытками приятелей налить себе еще стакан пива, просто покатилась со смеху.

— Так это же пиво! — радостно сообщил жене и детям Арчер, сделав вид, что не расслышал «какой-то там матери». — Понятное дело, почему я сразу не догадался. В наше время у таких бочонков кран был сбоку, и мы их укладывали горизонтально.

Настало время спуститься с высот «навигатора». Арчер потянулся и сказал сыновьям:

— Тайсон, Портер, идите сюда. — Мальчики послушно подошли. Он показал рукой: — Видите, вон там, между деревьями? Это Чаша Чарли. Трибуны вмещают семьдесят тысяч человек. Долгое время это был самый большой университетский футбольный стадион в стране. Когда я здесь учился, он был забит под завязку на каждом матче. Да уж, народу набивалось туда столько, сколько проектировщикам и не снилось. — Арчер ухмыльнулся, подмигнул сыновьям и покачал головой, явно углубившись в воспоминания о тех славных временах, когда он с однокурсниками всеми правдами и неправдами пробирался на стадион.

Шестнадцатилетний Тайсон не постеснялся продемонстрировать отцу, как ему скучно слушать все эти рассуждения о том, как когда-то кому-то было хорошо и весело. Не успевший еще стать полным циником и наглецом тринадцатилетний Портер соизволил порадовать папочку, сделав вид, будто ему не все равно, что за стадион тот ему расписывает. Ради этого он даже несколько секунд смотрел приблизительно в том направлении, которое указал отец.

Повернувшись к Дебби в надежде заинтересовать ее воспоминаниями о добрых старых временах, Арчер подмигнул жене и сказал:

— Мамочка, я кажется тебе не рассказывал? Мы обычно здесь назначали свидания, на этой парковке, только не в любой вечер… а обязательно в ночь накануне матча… то есть… сама понимаешь… наш пикник у заднего борта начинался еще с вечера.

— Да что ты, пап? — спросил Тайсон. — И чем же вы всю ночь занимались? Давай, колись, называй вещи своими именами!

Арчеру очень не нравилось, что Тайсон в последнее время стал активно отвоевывать внешние права на «взрослость». Так, например, он считал своим долгом влезть в любой разговор на темы, считающиеся взрослыми, и потребовать, чтобы родители, как он выражался, «называли вещи своими именами». Не говоря уж о том, что парень энергично навязывал всей семье свой подростковый жаргон, который, к сожалению, очень быстро пускал корни в семейном лексиконе.

— Чушь какая-то! — воскликнула Дебби, прокомментировав таким образом не то реплику сына, не то слова мужа о бурных годах его далекой студенческой молодости. Мгновенно вспотевшая на жаре, с прилипшими ко лбу прядями волос, она внимательно разглядывала так некстати сломанный ноготь, покрытый персикового цвета лаком. Ноготь пострадал только что — в тот момент, когда Дебби пыталась вытащить здоровенную корзинку для пикников из бездонного багажника «навигатора» и водрузить ее на тот самый откидной задний борт.

— Давай, выкладывай, чем вы там занимались, — настаивал Тайсон. — Это слово все знают, даже Халк.

Тайсон называл своего брата Портера Халком[20] и считал эту кличку верхом остроумия, хотя тот был худой, маленький для своего возраста и даже стеснялся снимать на людях рубашку или футболку, потому что на его тощей груди можно было пересчитать все ребра Со смешанным выражением презрения и великодушного терпения Портер поспешил сменить тему разговора На правах младшего в семье он позволил себе — совершенно по-детски, с точки зрения формы, однако уже с подростковым умением анализировать ситуацию, — усомниться в строгой логичности задуманного отцом мероприятия:

— Если игра начинается в час, то чего мы сюда приперлись в четверть двенадцатого?

— Потому что я целых четыре часа промучилась, набивая едой эти дурацкие корзинки, — сказала мама, — и нам теперь придется устроить ланч здесь, извините за выражение, на свежем воздухе. Пока наш дорогой папочка предается приятным воспоминаниям о прежних днях, а заодно и надирается в стельку, я рекомендую вам перестать хныкать и жаловаться. Идите-ка оба сюда, помогите мне вытащить еду из корзинок и расставить… тоже мне, стол — полбагажника Давайте.

— Ну, мама, — нарочито капризным тоном протянул Портер. — Я вовсе и не жаловался. Я только задал вопрос. Честное слово, мамочка.

— Дорогая, я что-то не расслышал, ты, кажется, сказала: «надирается в стельку»? — осведомился Арчер.

— И правильно сказала, — парировала Дебби. — А то я не вижу, сколько здесь бутылок напихано. Ты небось решил, что тебе снова девятнадцать лет?

— А что в этом плохого? Уже и помечтать нельзя. А если я даже и выпью немного…

— Плохого ничего, но…

— Эй, погодите! Ну вы и здорово придумали! — сказал Тайсон с сарказмом, присущим подросткам, обучающимся в закрытых элитных школах северо-восточных штатов. — Я, кажется, начинаю въезжать, какого лешего мы встали в полшестого утра и пилили сюда из Коннектикута на пикник в старом Дьюпонте. Оказывается, цель заключалась в том, чтобы все получилось до того круто и всем бы все до того понравилось…

Арчеру захотелось придушить сына… или по меньшей мере уложить на обе лопатки ответным острым ироническим замечанием… но он этого не стал. Чтобы успокоиться, он даже сосчитал до десяти, глядя в землю перед собой. Нет, плохо, конечно, когда дети позволяют себе так цинично прикалываться над родителями, но если родители начнут отвечать тем же, да еще пользуясь богатым опытом придумывания издевательских шуток, то… конец света, наверное, наступит раньше, чем хотелось бы.

Из размышлений о судьбах человечества его вывела оглушительная музыка. Арчер поднял глаза и…

Что ж, по крайней мере, Тайсон больше совершенно не интересовался целью поездки за тридевять земель. Его внимание целиком переключилось чуть в сторону — за несколько стоявших в ряд машин. Судя по его отвисшей челюсти и горящим глазам, там творилось что-то чрезвычайно достойное внимания.

— Bay! — воскликнул парень. — Вы только посмотрите на них! Ну, чуваки зажигают!

Арчер Майлс и сам увидел, как на грузовую платформу одного из пикапов забралось несколько крупных, спортивного телосложения молодых людей, которые устроили на этом импровизированном ринге настоящее пивное побоище. По всей видимости, этот вид спорта был для них не единственно привычным: об этом говорили их стройные тела с отлично развитой мускулатурой, в наличии которой убедиться было нетрудно: все парни были почти голые, в одних только шортах, едва не сползающих у них с бедер. Со стороны пикапа доносились крики, смех, время от времени слышались тяжелые удары — видимо, там кто-то если не падал, то во всяком случае основательно припечатывался к борту пикапа. Один из парней вскочил на платформу и с расстояния в два фута стал брызгать пивной струей в лицо другому из проткнутой чем-то вроде гвоздя алюминиевой канистры.

— Ну все, умри, ублюдок! — завопил облитый пострадавший мужественным голосом настоящего мачо и бросился на «огнеметчика» врукопашную.

Двойной гулкий удар возвестил о том, что оба участника этого «рыцарского турнира», поскользнувшись, грохнулись на пол пикапа. Схватка продолжилась в партере. Время от времени мелькали ноги, колени, ступни, плечи, раскрасневшиеся физиономии, гримасы борцов. Через открытое окно дверцы пикапа наружу вырывалась громкая музыка. Гортанный женский голос жалобно выводил какую-то рваную, словно не дописанную композитором мелодию — типичную попсовую композицию. Текст песни, как это всегда бывало в последние годы, изрядно озадачил Арчера Майлса: «…Ах, какой же он хороший, Грязный Санчес ее хочет, а она все крутит задом, говорит, что ей не надо…» Пританцовывая в такт музыке, за поединком наблюдала целая компания студентов. Выше всех торчала голова почему-то странно покачивавшегося из стороны в сторону здоровенного верзилы не меньше шести с половиной футов ростом, стройного, но сплошь покрытого рельефной мускулатурой. Он подбадривал возившихся в кузове пикапа бойцов, хлопал в ладоши и радостно вопил, когда у кого-то из них либо получался, либо — что происходило чаще — не получался какой-нибудь эффектный прием. Тем временем в тыл к великану крадучись, как партизан, зашел другой парень — определенно меньше него ростом и габаритами. Диверсант прижимал к себе большой и явно не пустой пластмассовый стаканчик. Неожиданно он размахнулся, как подающий в бейсболе, и окликнул высокого парня:

— Эй, Мак!

Тот обернулся и тут же получил прямо в грудь полноценную пивную гранату. Пиво растеклось по его телу, весьма двусмысленно намочив шорты. Осознав случившееся, верзила заорал: «Ах ты, хрен собачий!» и бросился в погоню. Партизан, впрочем, оказался неплохо подготовлен тактически. Увернувшись от налетевшей на него мускулистой фигуры, он бросился на асфальт и, перекатившись с боку на бок, очутился под колесами пикапа. Обежав кузов машины пару раз, высоченный парень чуть успокоился и стал выманивать противника, стараясь надавить на его самолюбие:

— Выходи, трус, умри как мужчина! Нечего отсиживаться в норе! Чего заныкался, как чмо последнее?

Так все и продолжалось в том же духе, а охрипшая певица продолжала сотрясать воздух своими стенаниями:

— А она вся такая горячая — ждет, чтобы ей захренячили… А она вся такая горючая, но ей не в кайф целоваться с вонючими…

Тайсон, естественно, был в восторге от этого спектакля. «А что, — подумал он, — может, эти пикники у заднего борта — вовсе не такая хрень, как мне показалось?» Арчер же прикладывал немало усилий, чтобы доказать самому себе, что ничего такого не происходит: в конце концов, подобные пикники всегда отличались бурным весельем и некоторой невоздержанностью в употреблении спиртного. «Они такие же, как мы, — аргументированно, словно выступая в зале суда, уверял он самого себя. — Вся разница только в стиле. Невозможно требовать сегодня, чтобы студенты соблюдали все те правила и условности, которые регламентировали нашу жизнь… ох, как же давно это было… сорок лет назад». Вот только не все удавалось списать на стилистическую разницу. Например, едва закончился — по всей видимости, вничью — поединок в кузове пикапа, как двое других парней влезли на платформу и, схватив за руки одну из девчонок, стали затаскивать ее к себе. Девушка была, естественно, блондинкой, высокого роста с несколько тяжеловатой фигурой, особенно в верхней части, но в данной ситуации это едва ли могло расцениваться как недостаток. На ней были обтягивающие джинсы, а сверху — кружевной намек на некую кофточку, расстегнутую… по самое «дальше некуда». Девушка вырывалась и визжала, причем первое получалось у нее куда менее убедительно и эффективно, чем второе. Дергаясь и извиваясь, она добилась только того, что ее немалого объема грудь оказалась полностью открытой любознательным взорам окружающих. К тому моменту, когда парни заволокли красотку на платформу, прозрачная блузка вылезла из брюк, а поскольку она не была застегнута, шикарные формы блондинки предстали во всей красе. Ни о каком лифчике, конечно, не было и речи. Узкие джинсы, распахнутая блузка, большая грудь, торчащие соски — зрелище получилось действительно впечатляющее.

— Вау-у-у-у-у-у-у! — заорал один из парней, затаскивавших девушку в пикап, и его восторженный вопль подхватили стоявшие вокруг приятели.

Оказавшись в центре внимания, девушка отнюдь не пришла в восторг. Она недовольно что-то прошипела своим похитителям, и они моментально ее отпустили. Быстро завернувшись в свою кофту, блондинка перебросила ноги через борт и, не позволив никому помогать себе, легко спрыгнула с платформы на землю. Она улыбалась, но глаза девушки были опущены, и она повторяла:

— Господи Боже ты мой… Боже ты мой…

И тут вдруг, словно из ниоткуда появился очень ладно — по-борцовски — сложенный парень, одетый в низко сидящие на бедрах спортивные трусы, из ширинки которых торчал длиннющий — фута в два — пластиковый пенис с непомерно огромными яичками, пристегнутыми к нему снизу. Этот клоун вызвал всеобщее восхищение и смех. Особое «изящество» столь свежей шутке придавала внешность парня: его волосы, а также борода и усики были тронуты сединой. Когда он наклонял голову, чтобы посмотреть вниз, на свое прицепное мужское достоинство, становилось заметно, что бородка почти совпадает по цвету с растительностью, плотно покрывающей грудь.

— Где она? Куда делась эта женщина? — пьяным голосом завывал клоун, крутясь на месте. Пластиковый пенис смешно болтался в разных направлениях.

Арчер просто обомлел. «Да уж, ничего себе, привез сыновей познакомиться с университетской жизнью. Интересно, какие выводы сделают для себя Тайсон и Портер? Нет, я не ханжа, — думал он, — видит Бог, студенты всегда остаются студентами, и мы тоже порой развлекались на грани допустимого, но это… это уж вовсе непристойно, и более того — аморально» — (в памяти адвоката неожиданно всплыл этот на глазах выходящий из употребления в интеллигентном обществе термин).

Он искоса бросил взгляд на Тайсона и Портера. Оба были в восторге и полностью поглощены происходящим.

По мере того как солнце прогревало асфальт и воздух, дышать на парковке становилось все тяжелее. От земли шел тошнотворный запах. Пиво, конечно: как минимум четыре акра асфальта, сплошь залитого пивом. Судя по валявшимся на газонах стаканчикам, пиво проливали и на траву под платанами. Прилипая к асфальту подошвами кроссовок и шлепанцев, на этих четырех акрах вовсю развлекалась новая американская элита — студенты Дьюпонта. Вся эта толпа — панорама качающихся голов, плеч, локтей — припадала к заветным стаканчикам и бочонкам. Тысячи галлонов пива выливались через пластиковые шланги в отправлялись в желудки страждущих студентов. Из желудков же путь этой жидкости лежал… куда? Дальнейшее было понятно. В результате столь неумеренных возлияний вся парковочная площадка насквозь пропиталась запахом мочи — как минимум четыре акра зассанного асфальта.

— Что-то я здесь никого из первокурсников не вижу, — сказала Мими, кивнув в сторону компании парней, собравшихся у задней дверцы черного «форда-экспедишн». Все они сжимали в руках здоровенные пластиковые стаканы и жадно ловили взглядом каждое движение возившегося с алюминиевым бочонком, шлангом и краником приятеля. Но жажда явно не ослабила их настолько, чтобы отказаться от шуток и приколов.

— Да что ты дурью маешься, Грифф! Забыл, что в нашей стране все закручивается по часовой стрелке?.. Чего ты его дергаешь? Да, видно, под другое у тебя руки заточены!

Этот шедевр остроумия был встречен общим смехом.

— Да уж, Грифф, ну ты и СПИЗД!

— Твою мать, это что еще за спизд? А может, лучше мне этого и не знать?

— СПИЗД — это значит специальное издание, ограниченный тираж! Таких «тормозов», как ты, большими партиями не выпускают!

Новый взрыв смеха.

— Ой-ё-о-о-о-о! — негромко сказала Мими. — Тоже мне, студенческий клуб. А ведь один из самых престижных.

— А из какого они клуба? — поинтересовалась Беттина.

— «Дельта Хэнда Пока», — ответила Мими. — А может, и нет. Я только знаю, что они из какого-то студенческого братства. Да кто их сейчас разберет, надрались пива, вот им и кажется, что чем громче проорешь, тем смешней получится.

— А наших первокурсников что-то действительно не видно, — заметила Беттина. — По крайней мере, девчонки стадами не бродят.

— А мы трое что, по-твоему, не стадо? — усмехнулась Мими.

— Даже не знаю, как к ним… подступиться, — окинув парковку критическим взглядом, констатировала Беттина. — Все тусуются около своих машин… Ощущение такое, что все компании сложились уже давно, все друг друга знают. А вообще странно. Я лично никогда не слышала про пикники у заднего борта. Ты сама откуда узнала про это?

— Да я точно не помню, — соврала Шарлотта. — Просто кто-то рассказывал. Судя по тому, что говорили, тут вроде должно быть весело.

— Ты уж извини, подруга, — сказала Мими, — но тут у тебя прокол получился. Нет, мы на тебя не наезжаем, но согласись — тут у нас облом вышел. Отстойное мероприятие.

Беттина оторвала ногу от асфальта и посмотрела на подошву сандалии.

— Бр-р-р. Мерзость. Везде пиво. Воняет, как из канализации. А мусора-то сколько. Все эти стаканчики и вообще всякая дрянь. Как будто на помойке все мусорные мешки распотрошили.

— Да уж, и вонь тут, — добавила Мими. — Спорим, они и ссут прямо здесь? Разве что за машину друг от друга отходят. Да и чего от них ждать? Чтобы так нажраться, знаете сколько пива надо выдуть!

— Девчонки, вы меня извините, — сказала Шарлотта, — но я ведь не специально. Откуда ж я знала, что этот пикник у заднего борта — просто пьянка. Я, честно говоря, думала, что мы здесь… ну, не знаю, познакомимся с кем-нибудь.

Неожиданно она поняла, что поменялась ролями с подругами. В тот вечер, когда они собирались на дискотеку в Сейнт-Рей, Мими и Беттине пришлось просто тащить ее… ради знакомства с новыми людьми, которых никогда не узнаешь, если просиживать все вечера в общаге. А теперь уже Шарлотте пришлось тащить их за собой: там, в Сейнт-Рее, ей действительно удалось обзавестись новыми знакомствами.

— Слушайте, ну давайте просто еще пройдемся немного, посмотрим, что к чему, раз уж мы сюда притащились.

— Чует мое сердце, что хрен нас кто-нибудь отсюда увезет, — сказала Мими. — Ладно, сюда-то мы на автобусе приехали. На матч болельщиков всегда подвозят, но я что-то никогда не слышала, чтобы их потом обратно развозили.

А ведь действительно — все как тогда, в Сейнт-Рее! Только с точностью до наоборот. Но Шарлотта в прошлый раз не позволяла себе так брюзжать из опасения, что подружки ее бросят, что они сочтут ее недостаточно крутой, да и просто не желая портить им настроение — ведь и правда мало радости добираться домой через темный кампус.

— Я думаю, здесь должен ходить автобус из Честера, — предположила Беттина.

— Да уж хорошо бы. Лично я пешком не пойду. Отсюда до кампуса мили две переться, если не больше.

— Брось, Мими, не может быть, чтобы здесь было так далеко. Давайте еще прогуляемся, — предложила Шарлотта. — Вдруг все-таки наткнемся на кого-нибудь из знакомых.

— О’кей, — сказала Мими, закатывая глаза и сопровождая свое согласие тяжелым вздохом.

Шарлотта тотчас же потащила ее за собой в глубь стоянки, опасаясь, что Мими вдруг передумает. В глубине души она чувствовала себя виноватой. На самом деле она вытащила подруг в такую даль вовсе не из бескорыстной любви к приключениям и познанию новых вариантов неформального студенческого отдыха. Шарлотта не решилась признаться им в том, что просто не хотела и, что греха таить, побаивалась болтаться тут в одиночку. Все-таки компания девчонок — совсем другое дело. А если девушка появляется одна, все будут воспринимать ее просто как искательницу приключений. А то, ради чего она на самом деле сюда пришла…

Трое первокурсниц чуть изменили курс, чтобы обогнуть черный «линкольн-навигатор». Ну и здоровенная же махина! У задней дверцы стояли двое мальчишек-подростков, женщина и немолодой уже мужчина. Все четверо уплетали бутерброды, извлеченные из большой корзинки для пикника. Мужчине было лет шестьдесят, если не больше. Отложив едва надкушенный бутерброд, он взял широкий, с толстым донышком стакан с каким-то явно крепким коричневым алкогольным напитком, сделал хороший глоток и с печалью во взгляде уставился куда-то вдаль. Ясное дело — бывший выпускник. Видно, ностальгия замучила. А иначе — какой серьезный взрослый человек выдержал бы в этом гибриде пивного бара с общественным туалетом больше десяти секунд? Женщина — симпатичная блондинка, наверное, дочка — сидела на краешке багажного отделения, жевала сандвич и всем своим видом демонстрировала, как ей противно находиться в этом гадюшнике, да к тому же и скучно до смерти. Младший из мальчишек старательно пытался изобразить «лунную походку» Майкла Джексона и при этом ныл: «Ну, мам… а когда футбол-то начнется?» Старший мальчик, стоявший облокотясь о борт машины, с явно издевательским видом пояснил ему:

— Какой еще футбол, тупица? Прикол тут вовсе не в футболе, а в том, что это дьюпонтский предматчевый пикник у заднего борта. Эх ты, темнота!

Очередной внедорожник. Вокруг здоровенного алюминиевого контейнера для пива собралась веселая компания. Парни и девчонки радостно кричали, смеялись — в общем, веселились от души. Вскоре и Шарлотта с подружками увидели через головы тусовщиков причину веселья. Рядом с пивным бочонком двое парней легко держали за ноги вниз головой девушку. У нее во рту был конец шланга от пивного бочонка, и еще один парень дергал ручку насоса, качая пиво прямо ей в рот.

— Тьфу, блин… — сказала Беттина, которую аж передернуло. — Смотреть и то страшно. Как, спрашивается, можно глотать пиво, если ты висишь вверх ногами, а какой-то урод сует тебе в глотку шланг, да еще и насосом подкачивает?

— Что ты так за нее беспокоишься? — усмехнулась Мими. — Девочка получила все, что хочет. Двое мужиков в районе промежности, еще один что-то в рот сует, а остальные смотрят.

Они пошли дальше. Миновав несколько пустых машин, подружки замедлили шаг у очередного пикапа. Посмотреть здесь было на что. Колоритного вида «дизель» с повышенной лохматостью как головы, так и груди был одет в низко сидящие на бедрах спортивные трусы. То, что должно было скрываться под этим предметом гардероба, было остроумно продублировано в увеличенном масштабе: между ног у парня болтался здоровенный игрушечный член. Парень стоял на платформе, закрыв глаза, и пытался, хотя и не слишком успешно, двигаться в такт музыке, согнув локти и шевеля бедрами в стиле диско. Магнитола в кабине пикапа была включена на полную громкость:

— Она хочет, она хочет, ты слышишь, братан, она хочет, а он мудак. Ты знаешь, братан, он полный мудак, он сидит и дрочит…

— Фу-у, — сказала Беттина, — знаешь, как этот стиль называется? Кранк, — просветила она Шарлотту. — Терпеть этого не могу. Прикол в том, что рэп вроде как привязывают к мелодии. По-моему, толку — ноль, ни танцевать, ни слушать невозможно.

— Да-а, какие же они все-таки уроды. Вы только посмотрите на этого дебила, — кивнула Мими в сторону парня с пластмассовым членом. — Я так понимаю, это и называется членством в студенческом клубе. Да уж, студенческие братства… элита университета. Хрень какая.

Не слишком внимательно слушавшая ее Шарлотта промычала:

— М-м-м… а, да, может быть…

Она пыталась вспомнить, где видела этого волосатого парня с проседью, который танцевал, прицепив искусственный член.

— Эй! Слушай! Здорово! Где-то я тебя видел! — Из-за пикапа шагнул высокий стройный парень, ткнув пальцем Шарлотте чуть не прямо в лицо. На нем, естественно, были только шорты-хаки, висевшие на бедрах ниже, чем, согласно законам анатомии, на мужском теле может что-то удержаться. Это был… да, конечно, это был тот самый «кинувший» Беверли парень из команды по лакроссу. Харрисон! Шарлотта почувствовала, как у нее по коже пробежали мурашки. Вот, собственно говоря, и он — тот человек, ради возможной встречи с которым она и затеяла эту «исследовательскую экспедицию» на пикник, — ну, а дальше-то что?

Он подошел к ней вплотную, широко ухмыляясь и лишь в последний момент убрав выставленный вперед палец.

— Вспомнил! Ты ко мне в Лэпхем приезжала! С этой… ну, как ее… с подружкой…

— С соседкой. Ее зовут Беверли, — уточнила Шарлотта.

«Ну и голосок — блею как овечка», — подумала она.

— Молодец, что пришла, — сказал Харрисон. — Присоединяйся, будем веселиться. Иди сюда.

— Куда?

— Как куда? Сюда залезай, в кузов.

— Полезем в кузов? — спросила Шарлотта, оглядываясь на Мими и Беттину. — Вы как?

Это предложение она высказала доверительным тихим голосом, при этом заговорщицки улыбаясь: «Почему бы и нет? Это может быть забавно».

Мими и Беттина молча смотрели на нее. Беттина многозначительно покусывала нижнюю губу. Шарлотта понятия не имела, что еще им сказать, пытаться ли уговаривать дальше. Ей хотелось остаться, но если подруги не согласятся, то не должна ли она будет уйти вместе с ними? Не решат ли они, что Шарлотта просто воспользовалась ими, или, того хуже, не обидятся ли на нее всерьез: ведь получается, что только она одна из всей троицы привлекает внимание крутых парней? Это вовсе не входило в планы Шарлотты.

— Эй, эй! Кто там у нас? Привет!

На платформе пикапа, возле волосатого «танцора» с пластиковым членом, стоял высоченный парень — понятное дело, тоже в необыкновенно низко сидящих шортах-хаки. Шарлотта узнала его мгновенно. Ну конечно, это ведь тот самый верзила из команды по лакроссу, который наехал на «Мутантов Миллениума» на ступеньках колледжа Бриггс, перепугав «ботаников» до смерти. Теперь ей стало понятно, почему и тип с пластмассовым членом показался знакомым. Конечно, они тут все вместе.

— А я тебя узнал! — сказал великан. — Ты эта… которая… ну…

Он был так пьян, что не смог договорить фразу до конца.

— Иди сюда! Тусоваться со мной надо! А не с этим козлом! — Для большей убедительности он ткнул пальцем в Харрисона. — Лезь сюда, будем танцевать шейк.

И верзила затрясся всем телом, производя удручающее и даже пугающее впечатление: опущенные вдоль тела расслабленные руки мотались из стороны в сторону, а рот открылся, так что большая нижняя губа болталась в такт движениям.

Шарлотта недоверчиво смотрела на происходящее. Этот верзила пугал ее. Он перестал трястись, шагнул к краю платформы, перегнулся через борт и протянул вниз, к Шарлотте, свои длинные, как у орангутанга, лапы.

Девушка не могла выдавить из себя ни одного слова, только покачала отрицательно головой.

В следующую секунду выяснилось, что настоящий спортсмен, несмотря на алкоголь, способен двигаться очень быстро, просто молниеносно, и решать если не стратегические, то по крайней мере тактические задачи. Верзила, стоявший в кузове, согнулся пополам, и когда центр тяжести его тела оказался за краем платформы, он просто перевалился на землю, но в последний момент успел перекувырнуться и приземлиться рядом с Шарлоттой. Перевернувшись с боку на бок, он вскочил на ноги. На его пьяной физиономии светилась довольная, хотя и несколько маниакальная улыбка.

— Ну давай, пошли! Теперь настало время рока!

На этот раз она не только помотала головой, но и слабым-слабым голоском проговорила:

— Нет.

— Пошли, пошли, оп-ля! — промычал Мак. С этими словами он положил свои ручищи ей на талию и без особых усилий оторвал от земли. Удерживая девушку в вытянутых руках, словно дорогую вазу, он понес ее к пикапу — прямо к приготовившемуся принять ценный груз придурку с пластмассовым членом, который стоял, ухмыляясь и вытянув руки.

— ПУСТИ! УБЕРИ РУКИ! ПЕРЕСТАНЬ! ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ!

Шарлотте было страшно — и противно. Как же это так: не спросив ее согласия, какой-то пьяный дебил тащит ее туда, где из трусов этой преждевременно поседевшей гориллы торчит пластмассовый член.

— Слушай, Мак, отпусти-ка ее. Видишь — девушка не хочет.

Харрисон. Шарлотта могла видеть его только периферийным зрением.

— Отвали на хрен, мудак. Ты на кого наехал, щенок? За базар отвечаешь? Знаешь, Харрисон, кто ты такой? Ты сам как баба сопливая.

— Чувак… ладно тебе, отпусти ее давай. Ну, не хочет девушка в наши игры играть. Что ты до нее докопался?

— Ах, ты… блин… урод… — бухтел Мак, пытаясь одновременно запихнуть Шарлотту на платформу пикапа и при этом не потерять из виду Харрисона.

Харрисон тем временем подскочил к Маку, обхватил его обеими руками за талию и потащил прочь от пикапа. На какое-то мгновение Мак потерял равновесие и судорожно задергал одной ногой, пытаясь вновь нащупать точку опоры. Не теряя времени, Харрисон сделал ему подсечку, и великан Мак стал заваливаться на спину, продолжая при этом держать Шарлотту. Миг падения растянулся в ее сознании, как в замедленной съемке. Девушка даже успела почти спокойно задуматься над тем, чем такой полет закончится для нее и не сломает ли она себе что-нибудь. В последний момент Мак все же разжал хватку и успел подставить руки так, чтобы не грохнуться на асфальт спиной и затылком. Оставшаяся без всякой опоры Шарлотта так и рухнула ему всем весом прямо на грудь и живот. В ту же секунду она соскользнула с обидчика, перекатилась на асфальт, вскочила на ноги. При этом в ее поле зрения на миг оказались Беттина и Мими, с изумленным ужасом смотревшие на все происходящее. Беттина! Мими! Но выводить подруг из шока у Шарлотты не было времени. Мак уже тоже вскочил на ноги, пошатываясь, огляделся…

и двинулся прямо к ней… Ну и взгляд! Впрочем, Шарлотта быстро поняла, что взгляд этот направлен куда-то вверх, за ее плечо и голову. Мак уставился не столько на нее, сколько на Харрисона… В следующее мгновение Харрисон обхватил Шарлотту одной рукой, выставив другую вперед в последней надежде остановить Мака не кулаками, а словом.

— Мак, ты совсем охренел? ОТВЯЖИСЬ ОТ НЕЕ! У тебя совсем башню снесло, твою мать? Это же не девчонка из наших поклонниц! Ты уже вляпался с одной стервозной бабой! Что, на самом деле хочешь вылететь отсюда, на хрен?

В ответ Мак попытался выдвинуть какой-то аргумент, начинавшийся со слов: «Твою мать, хрен они меня…» Впрочем, на середине фразы человеческую, пусть и не слишком вразумительную и чрезмерно эмоциональную речь сменил звериный рык. Преображение произошло мгновенно: буквально в следующую секунду Мак уже смотрел на Харрисона взглядом голодного тигра и двигался к нему походкой тигра на охоте. Харрисон отпустил Шарлотту и встал в стойку. Мак был явно крупнее и, по всей видимости, сильнее, но и пива он выпил определенно в несколько раз больше. Понимая, что в такой драке его преимуществом может быть более высокая скорость и лучшая координация движений, Харрисон начал пританцовывать на месте, покачивая плечами из стороны в сторону. Мак бросился вперед, но Харрисон ловко увернулся. Мак пролетел мимо, однако ему удалось удержать равновесие; он развернулся и снова бросился на неожиданно оказавшегося юрким противника. Спектакль начался… Шорты на обоих бойцах сползали все ниже и ниже… Пот тек с них градом… По два тоненьких ручейка на каждом уже затекали за резинки трусов и дальше, придавая их виду дополнительную пикантность… Впрочем, куда более сильное, чем спустившиеся трусы, производили их играющие под блестящей на солнце кожей мышцы. На этот раз Мак действовал осторожнее, он стал выжидать подходящего момента для атаки…

Вокруг дерущихся уже собралась толпа зевак. Все жаждали крови — выбитых зубов, расквашенных носов, ободранной кожи и заплывших глаз. Не прошло и нескольких минут, как зрители образовали четкий круг, ограничивший место поединка. Пробраться сквозь эту толпу было бы просто невозможно. Боевой дух дерущихся зрители поддерживали пьяными криками, аплодисментами и улюлюканьем. Шум стоял невообразимый… Какой там кранк, какой рок, какое диско — радио вообще не было слышно. Ограниченное пространство свело на нет преимущество Харрисона в скорости… Мак фактически загнал его в угол, и теперь Харрисон шаг за шагом отступал, пятясь к борту пикапа. Впрочем, позорно спасаться бегством Харрисон не собирался. Рассчитывать на остатки здравого смысла в голове Мака больше не приходилось. От него уже можно было ожидать не просто веского мужского аргумента в виде зуботычины, но пьяного желания стереть противника в порошок… Между ними оставалось не больше двадцати футов. Мать твою! Харрисон перестал отступать… Совершенно неожиданно он ринулся прямо на Мака. Тот опешил… Харрисон поднырнул под здоровенные ручищи противника… и всей массой своего тела ударил великана сбоку под колени. Мак рухнул, как подрубленное дерево. В итоге оба противника оказались на асфальте.

— Что это за херня там творится? — спросил Вэнс, стоявший у самой кабины в кузове пикапа Джулиана. Оттуда он не только слышат вопли разгоряченной толпы, но и видел, как рядом с одной из машин образовалось кольцо из плотно прижатых друг к другу человеческих тел. Судя по всему, эта компания наблюдала за чем-то чрезвычайно захватывающим: то и дело кто-нибудь возбужденно подпрыгивал повыше, чтобы лучше видеть через головы стоящих впереди.

Хойт, сидевший на платформе пикапа, привалившись к борту, и допивавший уже четвертый — или все-таки пятый? — стакан пива, лениво прокомментировал:

— Да какая, на хрен, разница? Судя по воплям, драка какая-то. Эх, вечно одно и то же. Ничего нового.

Стакан с пивом был все-таки, видимо, пятым по счету, и потому разомлевший Хойт так старательно убеждал Вэнса, что будет лучше никуда не ходить, ни на что не смотреть, а посидеть еще немного вот здесь на солнышке, в таком удобном, как домашнее кресло, кузове пикапа. И действительно, с какой стати куда-то переться, чтобы посмотреть, как кто-то бьет кому-то морду? Здесь так хорошо…

Тем не менее очередной вопль, вырвавшийся разом из нескольких десятков глоток, все же помог любопытству одолеть в душе захмелевшего Хойта пьяную лень. Хойт встал — что оказалось несколько труднее, чем он предполагал, особенно если учесть, что опереться о борт обеими руками парень не мог. То есть сейчас не мог. Правая рука бережно сжимала большой пластиковый стакан с пивом.

— Пойду все-таки гляну, — сказал Вэнс. Его голубые глаза засверкали в предвкушении щекочущего нервы зрелища. Старина Бу, уже долгое время орудовавший насосом, чтобы утолить жажду едва ли не дюжины членов братства Сейнт-Рей, пришедших на пикник со своими девчонками, оторвался от пивного бочонка и тоже вытянул шею, высматривая, что происходит там, откуда доносятся такие радостные и азартные вопли. Хотя остальные парни из Сейнт-Рея и их девушки стояли на асфальте и не могли ничего разглядеть, все они тоже непроизвольно повернули головы и стали смотреть в ту сторону, где явно начиналось какое-то веселье.

У Хойта кружилась голова — от выпитого и от того, что встал он слишком резко. Но проснувшееся любопытство худо-бедно разогнало круги перед глазами, помогло собрать в кулак силу воли, и через пару секунд он уже спрыгнул на землю вместе с Вэнсом и Бу.

Они оказались далеко не единственными из тусующихся на парковке студентов, кто бросил пиво и решил посмотреть, «что за херня там творится». Прибыв на место событий, Хойт сразу понял, что пробраться сквозь плотно сомкнутые ряды зрителей будет нелегко. Тем не менее Хойт, и в трезвом виде не страдавший излишней скромностью, под воздействием пива и вовсе не был склонен считать, что член почтенного студенческого братства Сейнт-Рей должен подчиняться законам, сформулированным толпой и определяющим действия той же самой толпы. Он привык брать от жизни все, что ему нужно, и именно тогда, когда ему хочется. Орудуя локтями, Хойт стал вкручиваться в толпу, как штопор в пробку, или скорее разрезать ее, как нож масло.

— Дай пройти… поберегись… пусти-пусти… Эй! С дороги! Я же говорю — поберегись! Твою мать, пусти, кому говорю!

В тех редких случаях, когда кто-нибудь не понимал, с кем имеет дело, и пытался не пропустить его, Хойт изображал на лице давным-давно отработанное перед зеркалом выражение презрения и грозного — последнего — предупреждения. В такие мгновения его взгляд весьма убедительно выражал простую мысль: «Ты, придурок, хоть понял, с кем связываешься?» Чем-то он в этот момент напоминал сурового воина из каких-нибудь «Звездных войн», который, пробиваясь с лазерным бластером сквозь толпу разнопланетного сброда, предупреждал зазевавшихся: «Разойдись, уроды! Горячей плазмы захотели?»

В мгновение ока Хойт оказался в первом ряду. Твою ж мать… Ничего удивительного, что тут столько народу собралось… На ринг вышли Мак Болка и Харрисон Ворхиз… Мак Болка и Харрисон Ворхиз! Ребята здорово набрались — под завязку! — и дрались всерьез, а совсем не по приколу. Начало поединка Хойт пропустил, но и оставшаяся часть обещала быть очень интересной. Противники кружили по импровизированному рингу, выжидая удачного момента для атаки… Судя по тяжелому дыханию и стекающему поту, сил они уже потратили немало… О серьезности и напряженности поединка говорило и количество кровоподтеков, полученных при падении на асфальт ссадин, а также грязи на обоих противниках. Из носа Харрисона прямо ему в рот стекала тонкая струйка алой крови… Харрисон подсознательно пытался перекрыть этот липкий солоноватый поток нижней губой… Глаза Мака Болки сверкали под надбровьями, как два фонарика в глубоких провалах кратеров. «А парни-то на последнем издыхании, — подумал Хойт, — если только я что-нибудь понимаю в драках…»

Наклонившись к уху стоявшего рядом парня, имевшего чрезвычайно дохлый и рахитичный вид, он поинтересовался:

— Что случилось-то? Из-за чего дискуссия?

— Да из-за девчонки сцепились, — ответил рахитик, не отводя взгляда от дерущихся.

— Что за девчонка?

— Да вон, с той стороны стоит. — Все так же глядя на участников поединка, парень махнул рукой. — Вон та, в платье.

В толпе зевак была всего лишь одна девушка в платье. Опознать ее с того места, где стоял Хойт, оказалось трудно: она закрыла почти все лицо ладонями — не то от страха, не то переживая, что из-за нее случилось такое. Рот девушки был чуть приоткрыт, брови сдвинуты, из широко открытых, полных ужаса глаз текли по щекам слезы… Минуточку, минуточку. Да это же она, та самая девчонка… твою мать, как же ее зовут? В общем, эта первокурсница, которая так лихо обломала его в тот вечер на дискотеке… Впрочем, эта мысль промелькнула где-то на периферии сознания Хойта. Сейчас его гораздо больше волновала судьба другого человека — Харрисона, который принадлежал к их братству. Член братства Сейнт-Рей! Да к тому же еще и игрок в лакросс… Но эти мысли Хойт даже не сформулировал отчетливо, он скорее ощущал единство с Харрисоном каким-то шестым чувством, словно они были подключены к некоей общей сети. Братство Сейнт-Рей — ребята, с нами лучше не связываться! Что бы ни случилось, мы своих в обиду не даем. Если Харрисону вдруг потребуется помощь — любая помощь — в борьбе против этого пещерного медведя, то она будет ему предоставлена в масштабе всех имеющихся сил. Он, Хойт Торп — настоящий воин, и отсиживаться в драке, где участвуют ребята из Сейнт-Рея, не в его правилах.

Харрисон из последних сил держал стойку. Дышал парень тяжело и прерывисто; было видно, что кислорода его перетруженным легким явно не хватает. Взгляд какой-то остекленевший. Казалось, он вообще не видит ничего вокруг и не понимает, что происходит. Ощущение было такое, что еще несколько секунд — и парень рухнет на асфальт, причем даже не от удара, а просто оставшись без сил. Болка подходил все ближе. Понимая, что терять ему нечего, Харрисон с криком, похожим скорее на сдавленный стон, ринулся в последнюю контратаку. Резко выбросив вперед сведенные вместе руки, он попытался под этим прикрытием прорваться через жернова лап противника и уже с короткой дистанции нанести тому решающий удар. Первая часть плана Харрисону удалась. Он подобрался к Болке вплотную, но… удара не получилось, и противники рухнули на землю. При борьбе в партере вес Болки сыграл ему на руку. Вскоре он подмял Харрисона под себя и навалился на него всей своей массой. Здоровенной лапой Болка прижал голову Харрисона к асфальту, ободрав ему кожу с левой стороны лица. Каким-то борцовским приемом он сцепил свои грабли в замок на шее противника и стал давить на нее изо всех сил. Шея изогнулась под опасным углом. Зрители, понимая, чем это все может кончиться, замерли в оцепенении. Р-раз! — и Харрисон в самом деле надломился. Хотя он еще напрягал все силы, пытаясь вырваться из удушающих объятий Болки, но вдруг его тело превратилось в безвольно лежащий на земле, безжизненный кусок мяса. Убедившись, что противник действительно повержен, Болка привстал на колени и вытер лицо липкой от пота, крови и выпитого пива ладонью. При этом он продолжал обеими ногами сжимать, казалось, уже бездыханное тело Харрисона. Посмотрев на толпу зрителей безумным взглядом, он оторвал руки от земли и поднял их на уровень груди. Хойт ничуть не удивился, если бы Болка сейчас издал звериный вой и начал лупить себя кулачищами в грудь. Харрисон, лежавший на боку между ног победителя, медленно перевернулся на спину. Его глаза были закрыты. Но, к облегчению зрителей, грудь его подымалась и опускалась в прерывистом дыхании. Что ж по крайней мере, жив. На лице Болки появилось серьезное, едва ли не виновато-грустное выражение, и всем своим видом он словно говорил: «Да не хотел я уродовать его, он сам напросился, сам полез в драку». Вот в этот-то момент в опьяненном мозгу Хойта что-то и заклинило. Он вдруг почувствовал, что всей душой ненавидит этого верзилу. Этого тупого ублюдка. Да кто он такой? Эту человекообразную обезьяну родом откуда-то с Балкан, наверное, привезли в Дьюпонт в качестве подопытного животного и только по ошибке зачислили в студенты. Какого, собственно говоря, хрена этот йети решил, что может безнаказанно бить ребят, принадлежащих к самому крутому студенческому братству? Благородное чувство протеста, желание восстановить попранную справедливость окрылило Хойта. Он был готов на подвиги: честь истинных дьюпонтцев, честь братства Сейнт-Рей была поставлена на карту. Ненависть и омерзение в его душе уступили место более благородному чувству: еще бы — назови любую банальную драку защитой чести и достоинства, восстановлением справедливости, и она превратится в противостояние добра и зла.

Человекообразная обезьяна тем временем медленно поднялась на ноги. Болка посмотрел на лежащего Харрисона и покачал головой, словно извиняясь перед противником за то, что с ним сделал. Затем он повернулся к сопернику спиной и обвел глазами толпу зрителей. На его роже застыла недобрая усмешка. Ощущение было такое, что он может в любой момент наброситься на чем-то не понравившегося ему человека и просто разорвать его на куски. Так Болка простоял некоторое время, явно пытаясь вспомнить, из-за чего, собственно, разгорелся весь сыр-бор. Вдруг звериный оскал на его физиономии сменился подобием человеческой улыбки.

— Моя… это моя баба… — сказал он медленно, невнятно выговаривая букву за буквой и при этом улыбаясь все шире и шире. Горилла-переросток с синдромом Дауна. — М-мо-я-а… м-моя… н-не тро-г-гать…

Болка сделал шаг вперед. Ну да, конечно, по направлению к ней, к этой первокурснице… Ошибки не было: драка произошла именно из-за нее.

Шаг, другой…

— М-моя дев-в-чон-ка…

— Оставь меня в покое! — Эти слова прозвучали не как вопль ужаса или крик о помощи, а скорее как окрик, команда.

— Ты… это…

— Я СКАЗАЛА: ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Нет, вы только посмотрите на эту девчонку! Она просто в ярости! Ей, конечно, было страшно, и вообще такая драка — зрелище не для слабонервных, и лицо ее было перемазано слезами, но сейчас она была в ярости. Первокурсница защищалась!

Болка, казавшийся после драки еще крупнее из-за того, что был покрыт потом, а его мышцы, накачанные кровью, еще не потеряли объем, сейчас больше, чем когда-либо, напоминал свирепого медведя, которого если не смутило, то, по крайней мере, остановило тявканье увязавшейся за ним в лес дворняжки. Зрители, еще недавно подбадривавшие дерущихся радостными криками, замолчали и замерли, словно парализованные… жалкие, никчемные существа…

Да, настал его миг! Хойт не столько понял, сколько почувствовал это! Линии каких-то невидимых графиков словно сошлись в его мозгу в одной точке. Произошло замыкание. Хойт понял, что пора действовать. До чего ж он нравился сам себе, как гордился тем, что не принадлежит к бессловесному, трусливому большинству, как радовался подвернувшейся возможности отомстить за побежденного, пусть и в честной драке, друга и защитить тем самым братство Сейнт-Рей! На волне этого вдохновения парень моментально, буквально за секунду, разработал план действий.

— Эй, придурок! — «А что, неплохо прозвучало, — поймал себя на мысли Хойт, — не истошно громко, но и не тихо, как раз так, чтобы услышали все зеваки и, конечно, этот готовый принять любое оскорбление на свой счет пещерный медведь».

Словно не поверив своим ушам, великан медленно обернулся.

— Я тебе говорю, придурок! Отвали от нее! Это моя сестра!

Болка наклонил голову набок, изобразил на роже глумливую улыбку и спросил:

— А ты что еще за хрен с горы?

— Слушай, если она моя сестра, то как ты думаешь, кто я такой? Брат я ей, въезжаешь? Я думал, уж до этого даже полный дебил может допереть, но, видно, переоценил твои умственные способности. Так вот, повторяю: я хочу, чтобы ты отвалил на хрен и оставил мою сестру в покое!

Нужно было видеть, как злоба и ярость на лице великана медленно, но верно, словно кто-то подвинул рукоятку реостата, сменились признаками мыслительной деятельности. Болка явно пытался рассмотреть ситуацию в общепринятой системе координат и ценностей. Как бы то ни было, но брат есть брат, и как он будет выглядеть перед всеми, собравшимися посмотреть на драку, если размажет по асфальту и этого самоуверенного фраера? Хойт, стоявший всего футах в четырех от великана, тем временем просто наслаждался жизнью. Все видели, как он бросил вызов этому костолому! Все слышали, как ловко он поставил его на место! А ведь это только начало! Главное теперь — не терять темп. Грузить, грузить, грузить мозговой процессор этого неандертальца! Рано или поздно он зависнет.

— Я сказал… отвали… на хрен… от моей сестры!

Реостат понизил силу тока еще на несколько делений. Неандерталец почти спокойным голосом спросил:

— А откуда я знаю, что она твоя сестра?

Болка решил, что лучше будет перевести ситуацию из области примитивного противостояния на куда более цивилизованный уровень выяснения достоверности информации. Хойт понял, что великан попался. С совершенно серьезным и невозмутимым видом, словно учитель, обращающийся к нерадивому ученику, он сказал:

— Откуда? Если хочешь, можешь проверить документы. Они у меня прямо с собой.

Хойт запустил руку в левый карман шортов и, старательно изображая, будто что-то там ищет, сделал два шага навстречу великану, оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки. Выудив наконец из кармана какую-то бумажку — на самом деле квитанцию на DVD, взятый напрокат в киоске, — он протянул ее Болке.

— На, читай.

Ничего не понимающий неандерталец взял бумажку в лапу и уставился на нее, явно не въезжая, на кой, собственно, хрен она ему сдалась.

И тут Хойт нанес противнику отработанный удар тыльной стороной предплечья прямо в нос, вложив в это движение на сей раз всю свою силу. Кровь из разбитых ноздрей великана действительно полилась ручьем, однако сам он не только не упал, но даже практически не шелохнулся. Более того, Болке вновь все стало ясно, и под кровавой маской его губы изогнулись в хищной ухмылке. Прежде чем Хойт понял, что происходит — а путей к отступлению он себе не продумывал, ну просто не приходилось ему никогда отступать после такого выпада, — великан обхватил его рукой за шею и стал форменным образом откручивать ему голову. Не столько со страхом, сколько с удивлением Хойт обнаружил, что больше не может дышать. Впрочем, даже удушье показалось ему мелочью по сравнению с тем ужасом, какой он испытал, осознав, что впервые в жизни встретил непреодолимое препятствие: того самого сотого противника, о котором предупреждал его отец. Да, в девяносто девяти случаях прием, которому тот научил его, срабатывает безотказно. Но есть один случай, один процент из ста, когда ты, применив его, оказываешься бессилен. И вот время настало: Хойт нарвался на того самого. Сейчас ему не было даже страшно, по крайней мере, пока. Задыхаясь, он куда больше переживал из-за своей самоуверенности, не позволившей ему более трезво оценить ситуацию и просчитать ее еще хотя бы на пару ходов вперед. Кроме того, — и это приводило Хойта в полное отчаяние — он не смог защитить достоинство настоящего дьюпонтского студента, настоящего члена братства Сейнт-Рей.

Крики! Яростные вопли! Град ударов! Летящие отовсюду руки и ноги! Погребающая его под собой лавина! Под тяжестью навалившегося на него груза Хойт рухнул на асфальт. Не без основания посчитав его действия, мягко говоря, не слишком корректными, не вмешивавшиеся в драку до поры до времени парни из команды по лакроссу бросились не столько помогать Болке, который и один бы управился с обидчиком, сколько восстанавливать попранную, с их точки зрения, справедливость. Хойт видел, слышал и понимал все, что с ним происходит: он чувствовал, как на него градом сыплются удары, как обдирается об асфальт кожа на локтях, как давит на него чудовищный вес, — но при этом мозг отказывался воспринимать боль. Более того: в какую-то секунду ему даже стало легче дышать. Оказывается, Болка разжал свою медвежью хватку, предоставив приятелям отыграться на обидчике. Хойт понимал, что его могут забить до смерти, но, по крайней мере, он умрет, дыша. Действуя инстинктивно, парень постарался свернуться в клубок и закрыть руками голову. Боли от ударов он по-прежнему не чувствовал. Его мозг, обрабатывая полученную информацию, выдавал лишь одно резюме: да, его бьют. В какой-то момент Хойт вдруг понял, что не чувствует левой руки. Посмотрев в ту сторону, он удивился, как она неестественно выгнута. Не почувствовал он и чудовищного удара локтем по затылку. Просто кто-то, как ему показалось, выключил свет. Стало темно — и все кончилось. Впрочем, нет, не все — по крайней мере, кислый запах пролитого пива его ноздри по-прежнему ощущали. В следующее мгновение Хойт понял, что помимо обоняния у него остался еще и слух. Он услышал громкий хриплый голос, хорошо знакомый каждому студенту:

— Эй там, хорош кулаками месить! Я кому сказал, тупые ублюдки, бычки застоявшиеся!

Бычки, бычки застоявшиеся. Это означало, что на парковку прибыли Брюс и патруль университетской полиции. Брюс был огромный толстый мужик, уже немолодой; он имел привычку называть парней в кампусе «застоявшимися бычками». Ну вот, этого еще не хватало. Хойту пока что даже не было больно — хотя он и понимал, что это «пока» надолго не затянется. Его бесило другое — давно уже забытое чувство поражения. Он прокололся. Он был воином, сраженным в расцвете молодости. Утешало только то, что винить себя вроде бы было не за что: ну, нашлась на силу другая сила. Жаль, что обломали его благородный порыв, а так — он же все сделал правильно. Как этому Болке закатал в рыло: кровищи — фонтан! Классический нокаут… был бы. Твою мать! Ну надо же было нарваться именно сегодня! А ведь говорил отец — берегись того самого, сотого.

«Я снял на видео как белые обезьяны в фуражках и с дубинками лупили в кровь моих черных братьев это моя кровь это твоя кровь вставай ниггер подними свою задницу с дивана выбирайся из гетто покажи этим свиньям видео где моя кровь твоя кровь кровь наших братьев пусть они теперь трясутся за свои шкуры вставай ниггер пришел твой день прольется теперь кровь белых обезьян в полицейской форме пусть подавятся козлы нашей кровью и захлебнутся своей как последние суки козлы суки козлы…»

Джоджо вдруг осознал, что последние пятнадцать минут думает только о том, как бы забраться на шкаф в раздевалке, раздолбать к чертовой матери стоящие там под потолком колонки и, просочившись по проводам, все-таки добраться до этого гребаного Доктора Диза, чтобы открутить наконец его говорливую башку. «Ну ничего я в этой жизни не понимаю, — подумал Джоджо. — Какого хрена Чарльз навязывает этот идиотский рэп, эту так называемую музыку всей команде? Если некоторым черным дебилам она и нравится, так сидели бы себе в гетто и не высовывались». С какой стати он, Джоджо Йоханссен, должен слушать этого урода, этого хренова Доктора Диза, который лупит ему по башке каждую минуту и каждую секунду, пока он переодевается на тренировку?

Сам Чарльз Бускет, сидевший на скамейке у своего шкафчика — через четыре от шкафчика Джоджо, — уже переоделся и теперь позволил себе заняться своим вторым после баскетбола любимым видом спорта: прикалываться над Конджерсом. Судя по всему, он не собирался оставлять новичка в покое, чтобы тому, не дай Бог, жизнь медом не показалась.

— Эй, Вернон, — громко, чтобы все в раздевалке его хорошо расслышали, сказал Чарльз, — у тебя, я смотрю, новое точило появилось.

«Точилом» на своем гетто-сленге чернокожие игроки называли автомобиль.

Конджерс, чей шкафчик находился аккурат напротив места Чарльза, осторожно, явно, чтобы не брякнуть лишнего, ответил:

— Ну… да…

Он давно уже уяснил, что ни одно слово Чарльза, каким бы то ни было образом касающееся его, нельзя оставлять без внимания. Самый невинный вопрос может скрывать в подтексте какой-нибудь дурацкий прикол или до слез обидную шутку. Вот и сейчас следовало проявить особую бдительность, потому что Чарльз пользовался гетто-сленгом только по приколу.

— Ну так давай, колись, что за точило-то?

— «Вайпер», — так же осторожно, специально не вкладывая в голос никаких интонаций, произнес Конджерс.

— «Вай-вайпер»? — переспросил Чарльз. — У-у-у-у! Так ты чё у нас, стал быть, уже классный игрок, малыш? Когда ж у тя эта тачка нарисовалась?

Сначала Вернон внимательно повторил про себя вопрос, проанализировал его, внимательно продумал ответ и только после этого сообщил:

— Пару дней назад.

— «Додж-вайпер». Клевое точило. И сколько бабла отвалил?

Вновь долгая пауза.

— Мне подарили.

— Подари-или? — с деланным изумлением сказал Чарльз. — Это кто-то тя сильно полюбил. Ну колись: твоя болельщица раскошелилась?

— Нет.

— Значит, болельщик, — сделал мрачный вывод Чарльз. — Ну, надеюсь, он хоть не пидор. Ты сам посуди: такая тачка весит штук пятьдесят, а то и шестьдесят. Неужели ты после этого не будешь возбухать, если этот чувак погладит тебя по попке? Или пригласит развлечься, и чтоб ты ему потом сказал «спокойной ночи»?

— По попке, — копируя интонацию Чарльза, повторил Трейшоун. Ему этот прикол понравился. — Хо-хо-хо! Наверно, хороша попка у нашего Вернона.

Лицо Конджерса помрачнело. Ему эти инсинуации пришлись явно не по душе.

— Какого хрена ты гонишь? — огрызнулся он на Чарльза. — Я вообще не знаю, кто мне эту тачку подарил.

— Даже не знаешь? Ни хрена себе! Если б мне кто подарил такую тачку, я уж всяко постарался бы хоть запомнить, как зовут такого отморозка. Нет, чё-то тут не так! Он даже не знает, кто это так расщедрился!

— Ну не знаю, не знаю я, отвали! — взвился Конджерс. — Хрен его знает, откуда она взялась. Я пришел после тренировки в раздевалку, переоделся, ну, похлопал себя по карманам штанов, чувствую — что-то лишнее, достаю — а это гребаные ключи, а к ним это колечко с биркой прицеплено, — для большей убедительности Конджерс продемонстрировал диаметр колечка, на которое и были надеты ключи и бирка с его именем, — вот такое. Въезжаешь? Ну, я репу почесал, смотрю — рядом никого. Вижу: на бирке написано: «Вернон Конджерс», перевернул — а там на обороте номер машины. Хрен его знает, что за машина, думаю. Ну я типа вываливаюсь из раздевалки, выхожу на улицу, вижу — прямо у поребрика тачка стоит, и это она и есть. Нет, серьезно, номер-то я сразу запомнил. Въезжаешь? Дверцы типа открыты, я влез, осмотрелся… дай, думаю, ключ проверю… ну, типа подходит… посмотрел в бардачке, а там документы. Ну, я в них заглянул, читаю и думаю: ё-мое, так и ведь и техпаспорт, и все бумаги на мою маму оформлены. То есть я чисто законно могу брать эту тачку и ехать, куда хочется…

— Ш-ш-ш! — сказал Чарльз и изобразил на лице выражение тревоги и озабоченности. — Тихо! Ты, главное, про это никому не вякай…

Дата добавления: 2015-10-16