Глава двадцать третья модель на подиуме 5 страница

У двух сидевших за столом игроков в «Бейрут» и прочие пивные игры в такие моменты просто слюнки текли, а глаза буквально вылезали из орбит, как у персонажей из мультфильмов.

Со стороны центрального столика, перекрывая шум голосов, вдруг раздался негромкий, но безошибочно узнаваемый звон. Двое парней и их девушки, рискуя разбить дорогую посуду, лупили серебряными ножами по круглым пузатым винным бокалам. Бокалы были пока что пусты, и звук действительно получился звонкий. Не желая отставать от зачинщиков, эту свежую инициативу подхватили и остальные гости мужского пола, даже Хойт и, уж конечно, Ай-Пи.

Грохот поднялся такой, что у Шарлотты чуть не лопнули барабанные перепонки. Естественно, этот хрустально-серебряный звон сопровождался бурей свиста, смеха и аплодисментов. Чем-то все это напоминало массовую истерику на площадке молодняка какого-нибудь огромного обезьянника. Юные приматы явно хотели заявить о себе как о вышедших из детского возраста самцах, готовых бросить вызов не только старым вожакам, но и кому угодно — хоть всему миру. У Шарлотты возникло ощущение, что на нее обрушивается звон не пары десятков винных бокалов, а целой батареи ксилофонов, на которых играли обитатели сумасшедшего дома.

Несколько десятков луженых глоток сначала вразнобой, а затем, по мере настройки, и в унисон стали выкрикивать какую-то короткую речевку. В общем гвалте Шарлотта даже не сразу разобрала, что именно они орут:

— Секси-прекси!

— Секси-прекси!

— Секси-прекси!

— Секси-прекси!

И вот, когда беспорядочный гвалт перешел наконец в ритмичное скандирование, из-за центрального столика, отодвинув стул, встал элегантный — на самом деле безупречно элегантный — молодой человек. Даже со стороны было видно, что идеально сидящий смокинг, хрустящая белая рубашка с манишкой и воротничком с высокими острыми уголками и «бабочка» не взяты напрокат и даже не куплены, а сшиты на заказ. Зал встретил его громом аплодисментов — такой овации Шарлотта еще никогда не слышала… хотя нет, пожалуй, один раз было — тогда, в прошлой жизни, весной, когда на выпускной церемонии в школе торжественную речь произносила Шарлотта Симмонс… Вот только там, в Спарте, аплодисменты не сопровождались смехом, визгом и свистом в два пальца Этот пронзительный свист, донесшийся одновременно с нескольких сторон, напомнил Шарлотте тот звук, с каким новогодние петарды уносятся в уже уставшее от бесконечных хлопков и взрывов небо.

Разумеется, это был Вэнс. Выглядел он как настоящий аристократ, патриций, собравший в своем доме лучших друзей. Высокий, стройный, как античная колонна с прямой спиной и гордо поднятой головой. Его светлые волосы не торчали во все стороны, как обычно, а были зачесаны назад и уложены. В них даже был сделан пробор; впрочем, волосы его были до того густые, что пробор выглядел узкой тропинкой, бегущей по дну глубокого каньона. Чем-то Вэнс напомнил Шарлотте Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, портрет которого был помещен на обороте изданного в мягкой обложке романа «По эту сторону рая».

Она до сих пор даже не представляла что он может выглядеть таким красавцем, живым воплощением аристократизма и достоинства и в то же время гламура. Ах… да это ведь он и есть «секси-прекси» — сексапильный президент студенческого братства Сейнт-Рей.

С легкой, едва заметной, спокойной и безмятежной улыбкой уверенного в себе человека Вэнс поднял наполненный шампанским бокал на уровень груди и громко — громче, чем он когда-либо до сих пор говорил в присутствии Шарлотты, — сказал:

— Джентльмены!

Пауза. Он чуть наклонил голову, словно прислушиваясь. В зале стояла полная тишина, нарушаемая лишь легким шипением пара, вырывавшимся из-под крышки где-то там, на кухне. Гордо вскинув голову, Вэнс обвел взглядом все столики с гостями, для чего ему пришлось даже чуть скосить глаза к переносице. Один вид Вэнса, один его горделивый силуэт настроил присутствующих на возвышенный лад: они действительно почувствовали себя «золотой молодежью». Это была не просто компания молодых разгильдяев, нарядившихся в официальные смокинги, белые сорочки и «бабочки», приколовших к нагрудным карманам сверкающие золотом именные медали членов студенческого братства Святого Раймонда и украсивших лацканы ленточками в цвет сейнт-реевского стяга, но всего несколько минут назад резвившихся в вакханалии безудержного веселья. В этот миг каждый из них осознал свою принадлежность к элите, к той лучшей части их поколения, которой самой судьбой суждено сыграть особую, значительную роль в жизни страны и, быть может, всего мира.

Наконец Вэнс, вздернув подбородок еще чуть выше, поднес бокал к губам и произнес:

— За наших дам!

Хойт, Ай-Пи, оба любителя игры в «Бейрут», Оливер по кличке «гобоист» — все члены братства Сейнт-Рей встали из-за столов, подняли бокалы и в едином порыве прокричали в ответ: «ДАМЫ!», а вслед за тем таким же единым, словно поставленным хореографом движением запрокинули головы и влили себе в глотки по бокалу шампанского.

Затем все шумно расселись по местам, смеясь и аплодируя, и каждый второй поспешил засвидетельствовать свое внимание «даме». Шарлотта заметила, как рука Джулиана скользнула на затылок Николь, как он приподнял и повернул ее голову к себе и наклонился над подругой с таким видом, словно собирался облизать ее лицо. Впрочем, ограничиться ему пришлось кратким, но эффектно выглядевшим со стороны поцелуем в губы. Хеди, успевший дойти до гораздо более серьезной «кондиции», расплылся в дурацкой улыбке, а затем с размаху ткнулся в колени своей спутницы. Девушка явно не знала, как поступить: восторженно захихикать или все же рассердиться и одернуть парня? В итоге она пошла на компромисс: оглядев сидевших с нею за одним столом, вскинула брови и пожала плечами, будто говоря: «Ну что поделаешь с этим придурком?»

Ай-Пи, напротив, был просто воплощением заботы и нежности. Опустившись на стул рядом с Глорией, он одарил ее самым сентиментальным и восхищенным взглядом, какой только можно было вообразить, и поднял бокал к губам в безмолвном тосте, адресованном лично ей. Та в ответ расплылась в милейшей улыбке, положила правую ладонь на левую руку своего кавалера, слегка сжала ее и приподняла. При этом Глория не смотрела ни на кого, кроме Ай-Пи. Тот безудержно улыбался. Он был так счастлив и горд, что на этом приеме его сопровождает очаровательная малышка Глория; Шарлотта просто готова была прослезиться: настолько умилительно он выглядел и настолько она была рада за него. В этот момент она вдруг почувствовала, как рука Хойта легла на ее спину и стала водить по ней круговыми движениями, как прежде, а сам он наклонился к ней, посмотрел на нее любящим взглядом, о каком только может мечтать любая девушка, приблизил губы к ее уху и чуть слышно прошептал:

— За одну даму…

Потом, наклонившись еще ниже, Хойт нежно поцеловал ее в шею.

Это было такое ощущение … о Господи! Щекочущий холодок пробежал по ее коже и в то же время изнутри вспыхнул огонь. Озноб и жар одновременно! Хойт тем временем вновь посмотрел Шарлотте в глаза, и этот взгляд волной нежности пронзил все ее тело… Боже мой, никогда ей не привыкнуть к этому взгляду… а он опять наклонился и, отбросив прядь волос, снова поцеловал ее в шею… Господи, что творится!.. Шарлотта непроизвольно прикоснулась кончиками пальцев к шее Хойта — потому что его голова была практически у него за спиной… нет-нет, только самыми кончиками пальцев, но тут же отдернула их, потому что ей совсем не хотелось, чтобы Хойт подумал, будто она ждет от него сейчас более страстного глубокого поцелуя или еще каких-нибудь вольностей прямо за столом. Ей казалось, что Джулиан и Николь ведут себя слишком… свободно. Ну, хочется им пообжиматься и поцеловаться взасос, до самых гланд… и прекрасно… можно за них только порадоваться… но не при всех же… Словно угадав мысли друг друга, они с Хойтом одновременно выпрямились, и… все вернулось в строгие рамки приличий. Он больше ее вообще не касался, но по-прежнему сидел, повернув голову в сторону Шарлотты, и смотрел на нее все теми же… влюбленными… глазами… и этот взгляд стоил гораздо больше всех поцелуев на свете.

Тем временем со стороны центрального столика снова раздался призывный звон серебра о винные бокалы. Хрустальный звук был до того звонкий, что не обратить на него внимания было невозможно. Вэнс опять встал. Он сделал торжественный взмах рукой и заговорил серьезным тоном и чуть нараспев:

— Милые дамы, мы приветствуем вас в нашем обществе, мы возносим вам хвалу, мы заявляем, что сердца доблестных рыцарей ордена Святого Раймонда открыты для вас, как открыты для вас двери всех комнат. — Для особо непонятливых он ткнул пальцем в сторону потолка.

Взрыв одобрительного смеха, пьяного свиста и какого-то кошачьего мяуканья встретил этот шедевр красноречия Вэнса.

— И поскольку для нас ваше присутствие на этом празднике является величайшей честью, — продолжал разглагольствовать Вэнс с бокалом шампанского в руке, — можете считать любое свое желание нашим желанием. Чего бы вы ни захотели — вам нужно только попросить, а если вы захотите чего-нибудь, о чем даже не просят… прошу внимания, дамы!.. мы готовы отдать вам все… начиная с самих себя! — С этими словами он залпом осушил бокал.

Что творилось в зале в этот момент — трудно описать словами. Просто ад кромешный. Все сейнт-реевцы повскакали на ноги, подняли бокалы, заржали, как табун молодых жеребцов, зааплодировали и, мгновенно настроившись на единый ритм, завопили нараспев:

— Трах-трах-трах! Трах-трах-трах! Трах-трах-трах!

После такого красноречивого признания в сжигавших их глубоких чувствах сейнт-реевцы с удвоенной пьяной энергией начали лапать своих подруг. Даже Ай-Пи, который вплоть до этого момента вел себя по отношению к своей роскошной Глории предельно корректно, наклонился к ней, обнял за плечи и стал ритмично подергивать девушку к себе. Глория опустила голову, отвернулась, даже поморщилась, но потом холодно улыбнулась и отпихнула кавалера.

— Ну все… Айви… уймись, — сказала она ласково.

Тем временем в зале опять появились карибские полковники, несшие большие подносы с основным блюдом: как-то хитро приготовленное мясо под соусом. Впрочем, чтó именно оказалось у нее в тарелке, Шарлотта так и не выяснила. Ей было до того хорошо и так весело, что она и не думала о еде. Красное вино словно бы само собой материализовалось в круглых пузатых бокалах… Шарлотта даже не поняла, кто их наполнил. Вино — это, конечно, совсем другое дело. Пить его гораздо легче и приятнее, чем эту мерзкую водку, и потом — ну скажите на милость, кто и когда всерьез напивался красным вином?

Соблюдая правила вежливости (Шарлотте хотелось верить, что это именно так), Хойт повернулся к соседке справа — Глории — и заговорил с ней. Высокий мастер спорта по «литрболу» увлеченно беседовал о чем-то со своей подругой, сидевшей слева. Заметив, что Шарлотте не с кем поговорить, его товарищ по «Бейруту» взял на себя труд задать ей пару вопросов — чтобы девушка не скучала. Это было очень мило с его стороны, но вопросы ограничились стандартным набором: откуда она и на каком курсе учится. Ах, так? Ее тут опять принимают за ребенка? Шарлотта как из пулемета обстреляла собеседника своей отработанной скороговоркой про Спарту-Северная Каролина-можешь-не-переживать-никто-не слышал, но сделала это совершенно беззлобно. Она была в слишком хорошем настроении, чтобы на кого-либо сердиться. Ей только хотелось показать парню, что она слишком крута, чтобы просто сидеть здесь и отвечать на дурацкие вопросы. Встретив такой отпор, сосед стушевался и даже по-черепашьи втянул голову в плечи.

Итак, Шарлотта вновь оказалась в социальной изоляции. Ну да и ладно, не все ли равно? Она ведь Шарлотта Симмонс… Девушка постаралась напустить на лицо как можно более безразличное, почти скучающее выражение и даже высокомерно вздернула подбородок. Так-так, а теперь посмотрим. И послушаем. Только сейчас она обратила внимание, что в банкетном зале звучит музыка. Диджей играл какую-то странную композицию, судя по тексту называвшуюся «Политика танца». Очень, очень странная вещь… Какая-то она… многослойная, что ли, как симфония. Шарлотта уже успела отвыкнуть от музыки более сложной, чем два-три аккорда танцевальной попсы и еще более незатейливый аккомпанемент к рэпу. То, что выдавал сейчас за пультом диджей, звучало по сравнению с привычными в Дьюпонте «произведениями» почти как Бетховен… ну, может быть, не совсем как Бетховен… но было в нарастающих звуках, все более и более ярких и сильных, что-то близкое классическим симфониям — симфоническое звучание сегодняшнего дня. У нее в голове даже мелькнула мысль, что стоит что-нибудь почитать по теории…

Но может ли действительно доставить удовольствие анализ этой самой «Политики танца»? Факт остается фактом: пора признаться самой себе, что Хойт как-то совсем перестал уделять ей внимание, целиком переключив его на Глорию, чьи груди, кажется, вот-вот вывалятся из декольте прямо на залитую соусом тарелку. А что, если он решил приударить за ней, пойдя по дорожке Джулиана? Что, если он…

Слава Богу, этот прием не зря назывался официальным. Члены братства Сейнт-Рей, даже разгоряченные алкоголем, все же старались соблюдать некие нормы приличия и не забывать, что они в смокингах и с ними официально приглашенные девушки — не просто девчонки, а именно девушки или даже «спутницы». Такие слова, как «спутница» или «дама», подчеркивали особый статус приглашенной, а сам факт приглашения являлся своего рода подтверждением определенной серьезности сложившихся между нею и молодым человеком отношений. В общем, обстановка не слишком располагала к тому, чтобы парни разыгрывали привычную роль плейбоев и дурачились…

Шарлотта встала со стула. Поли-тика тан-ца о-о-ой как голова-то кружится ее красное платье то есть платье Мими кажется еще короче чем было тан-ца тан-ца о-о-ой голова два шага в сторону от стола поли-тика нет не чувствует себя твердо и уверенно на этих каблуках нужно сказать Мими что ее туфли о-о-ой но все равно надо идти о-о-ой поставить ноги прямо и согнуться в талии поли-тика о-о-ой наклониться и сделать вид что стряхивает что-то с носка правой туфли Мими тан-ца тан-ца о Боже мой а платье-то точно укоротилось остался всего дюйм или два до того места где ноги становятся становятся чем да задницей вот чем — тика танца ее ноги ее голые ноги каждый каждый парень Хойту видите ли Глорию подавай о-о-ой что ж такое с головой-то каждый может видеть эту эротичную ямочку между икрой и коленом поли-тика тан-ца. Она выпрямилась — о боже осторожнее подол не одергивать нам стесняться нечего о-о-ой — и медленно не торопясь вышла из зала по извилистому маршруту чтобы убедиться — пусть Хойт полюбуется видом сзади тан-…

Дамская комната — а назвать это роскошное помещение туалетом ни у кого бы язык не повернулся — была разделена на несколько зон… в первой стояли кресла и столики и даже вазы с цветами… а дальше был туалет, и там все блестело и сверкало и выглядело новым с иголочки, даже пол был выложен не просто красивым кафелем под мрамор, а затейливым узором из блестящих ромбовидных плиток рыжеватого и белого цвета. Шарлотта прошла прямо к огромному стенному зеркалу над рядом раковин. «Ага, а вот и я — Шарлотта Симмонс!» Поскольку вокруг никого не было — может, разве что в кабинках за сверкающими полированными алюминиевыми дверцами, — она позволила себе покривляться перед собственным отражением: так-так, вот мы недовольны, вот сердимся, вот нам скучно, вот мы заинтересованы… Она отошла на шаг и, уперев руки в бока, повела бедрами сначала в одну сторону, потом в другую… в одну — в другую… и продолжала строить рожи… и… Боже мой! В глубине помещения послышался щелчок открываемой защелки. Одна из дверей открылась, и кто-то вышел из кабинки! А вдруг эта девушка видела, как она кривляется перед зеркалом? Шарлотта быстро включила воду в раковине… нет, этого мало… она наклонилась к зеркалу и оттянула двумя пальцами нижнее веко, словно пытаясь разглядеть попавшую ресничку или соринку.

Вскоре Шарлотта выпорхнула из дамской комнаты и… вот так сюрприз!.. наткнулась прямо на Хойта. А где же наша Глория? Как, и думать о ней забыл? Он смотрел прямо на нее и улыбался, и эта улыбка не была ни озорной, ни насмешливой, ни улыбкой вежливости — это была улыбка, предназначенная только ей, такая нежная и проникновенная — та, которой Хойт улыбался ей с самого приезда в Вашингтон. Шарлотту так и подмывало посмотреть через плечо, не подглядывает ли за ними мисс Крисси Сноб Сарказм, скрипя зубами от зависти. Да и есть чему позавидовать — кто бы мог подумать, что крутейший парень Сейнт-Рея будет так нежно смотреть на нее и улыбаться ей. Да-да, тот самый Хойт с волевым лицом и ямочкой на подбородке… ка-а-а-акой же он все-таки красивый.

Хойт переключил свое внимание на Шарлотту, передав наконец Глорию в полное распоряжение Ай-Пи. Он уже больше не называл ее по имени, а окончательно перешел на всяких «деток» и «заек» и гладил ее по плечам и рукам. А в зале тем временем становилось все более шумно… равномерный прибой разговоров, цунами смеха, крики молодых людей, напившихся словно не вином, а пьянящим живительным соком молодости… кого же они напоминают? Ах, да! Юные вакхи… да, вакхи и вакханки… Хойт подлил Шарлотте еще вина — она его вообще-то об этом не просила, но по сравнению с водкой… у-у… что ей бокал-другой вина? А ведь как здорово придумано — сравнить сейнт-реевских парней с вакхами нашего времени… вон один идет — вакх вакхом… вон второй — вакх, так тебя трах… Кто бы мог подумать, что к слову «вакх» так легко подберется рифма? А что она на самом деле знает о Вакхе, Бахусе… Стоп, этот диджей что, специально включил музыку громче, или музыка звучит уже внутри нее? Музыка теперь казалась такой громкой… под перебор гитарных струн Джеймс Мэтьюз пел:

Остался я один,

Но было мне легко…

Я научился ждать,

Чтоб счастье не ушло…

Эти слова почему-то показались ей ужасно смешными.

— Зайка, ты чего смеешься? — спросил Хойт.

— Да вот… — Очередной приступ смеха не дал Шарлотте договорить. «А на самом деле… ой, я уже и не помню, что тут такого смешного, чувак».

На мгновение Шарлотта забеспокоилась, с чего бы это она стала такой забывчивой, но… какая разница? Лучше оставить все размышления и тревоги на потом… сегодня — веселимся.

Полковники неведомой карибской страны внесли десерт. Это были внушительных размеров сооружения в больших разноцветных глазированных чашах, к которым прилагались длинные-длинные серебряные ложки, и можно было есть сколько хочешь. Оказалось, что сооружения изготовлены из замороженного шоколадного мусса, украшенного сверху клубникой. Намереваясь ограничиться маленьким кусочком, Шарлотта запустила ложку в недра вазы и… ложка оказалась такая большая и такая длинная… ручка прямо как рычаг, и ложка почему-то застряла в замороженном муссе… надо нажать посильнее… и… чего и следовало ожидать. Шарлотта не смогла правильно рассчитать силу действия этого рычага. В результате шарик десерта неожиданно легко оторвался от основной массы и… упс… катапультировался в воздух. Описав изящную дугу и зависнув в верхней ее точке, как показалось Шарлотте, на целую вечность, сладкий шарик приземлился прямо ей на колени — на край платья, как раз посередине. Часть ледяной сладости размазалась по ее ногам, не прикрытым платьем, а остальное так и осталось лежать на подоле. Шарлотта просто оцепенела от ужаса. Кусок замороженного темного шоколада прямо там, практически на том самом месте! Она была готова провалиться сквозь землю от стыда.

— На, держи, вытри! — Это была Глория. Перегнувшись через колени Хойта, она протянула стакан с какой-то прозрачной жидкостью, судя по пузырькам — с содовой, и свой носовой платок.

— Давай я счищу! — предложил Хойт и потянулся своей ложкой прямо туда…

— Нет, Хойт, не надо! — Шарлотта, чувствуя себя полной дурой, но продолжая хихикать, оттолкнула его руку.

— Ну давай сама, — сказал он, протягивая ей ложку.

«Позор-то какой», — повторяла про себя Шарлотта, вычищая липкую холодную массу из… ну, в общем, практически у себя между ног.

Со стороны центрального стола вновь донесся призывный звон серебра о хрусталь. Ответная реакция изрядно захмелевших сейнтреевцев была еще более бурной, чем раньше. Все сидевшие за столами — даже некоторые девушки — похватали ножи и стали исступленно колотить ими по бокалам и стаканам. Слава Богу! Никто не обращал на Шарлотту внимания, и она смогла целиком сосредоточиться на том, чтобы счистить шоколадное пятно с самого видного и в то же время такого неприличного места. Со всех сторон на нее обрушивался нестерпимо резкий звон бокалов, приступы пьяного хохота, крики… Р-раз!.. за одним из столов послышался уже совсем другой звон — осыпающихся осколков: по-видимому, кто-то не рассчитал и слишком сильно ударил свой бокал… Р-раз!.. и второй… а потом третий бокал рассыпались на мелкие осколки под сокрушительным ударом серебряного клинка… Р-раз!р-раз!р-раз!р-раз!.. Осколки сыпались уже по всему залу… р-раз!.. Даже Ай-Пи проникся новой затеей: сначала он просто бился в конвульсиях от душившего его смеха, а затем взял свой столовый нож, перехватил его за лезвие и… р-раз!.. ударил тяжелой ручкой, как дубинкой, по большому круглому винному бокалу. Осколки разлетелись в разные стороны, как при взрыве. Все сидевшие поблизости, включая Глорию и Шарлотту, пригнулись и закрыли глаза ладонями, не без оснований опасаясь получить шальным осколком в лицо или даже в глаз, после чего Ай-Пи сказал:

— Вот дерьмо… твою мать, охренеть можно… ну ладно, я не хотел… Вот это хрень! Посмотрите-ка на эту хреновину — просто невероятно!

С этими словами он поднял двумя пальцами плоское основание бокала с ножкой. Каким-то чудом эта часть хрупкого хрустального сосуда осталась в целости и не улетела вместе с осколками.

— Ишь ты… ни хрена… с ней не сделалось! Стоит как вкопанная! — Ай-Пи продемонстрировал всем сидящим за столом обнаруженное им чудо природы и каприз баллистики — уцелевший во время взрыва стеклянный гриб на тонкой ножке. Парень при этом так и сиял: еще бы, кто так может — и сам повеселился и людям одно удовольствие!

Неожиданно изо всех углов повылезали карибские полковники. Возглавлял эту потешную армию солидной комплекции мужчина лет сорока в рубашке и «бабочке», но без пиджака. Именно к нему и направился Вэнс для переговоров. Со стороны было видно, как Вэнс, возвышаясь над метрдотелем едва ли не на голову, разводит руками и то согласно кивает, то начинает жестами категорически возражать против выдвигаемых обвинений. Со стороны он напоминал футбольного рефери, сигнализирующего о нарушении правил и необходимости пробить штрафной. Зал же отзывался на попытки метрдотеля предъявить претензии смехом, свистом и улюлюканьем.

Закончив переговоры, Вэнс обратился к соратникам с официальным заявлением:

— Господа, я только что имел беседу с уважаемым джентльменом из администрации отеля «Хайятт Амбассадор». В ходе переговоров я позволил себе процитировать одно из изречений нашего покровителя, самого святого Раймонда, которое в переводе с латыни звучит следующим образом: «Да ну вас на хрен, включите все это дерьмо в счет».

Смех, аплодисменты, свист. Джулиан заорал во весь голос: «Сейнт-Рей! Сейнт-Рей! Сейнт-Рей!», — надеясь, что остальные подхватят, но присоединились только несколько парней, а общего хора не получилось.

— Господа, — вновь обратился Вэнс к присутствующим, — позвольте мне вновь поднять бокалы за наших дам. Я с удовольствием повторю свой тост, если… если, конечно, всеми нами любимый стеклобой Ай-Пи, краса и гордость Сейнт-Рея, позволит мне договорить до конца, не перебивая мою краткую речь звоном разлетающейся посуды.

И опять — хохот, аплодисменты, свист, неразборчивые выкрики. К этому времени сейнт-реевские братья были уже настолько пьяны, что воспринимали многословную буффонаду не менее пьяного Вэнса на полном серьезе. Им казалось, что такие изящные и проникновенные слова придают их встрече особую элегантность и шик. Ай-Пи вообще был на седьмом небе от счастья. Он улыбался Глории, затем обводил сияющим взглядом зал, а потом снова переводил глаза на свою даму, пребывая в полной уверенности, что Вэнс отвесил ему на редкость удачный комплимент, выделив из общей толпы. Привыкли пинать старину Ай-Пи — а вот вам: сам Вэнс говорит, что я покруче многих.

— И все же настал момент, — продолжал Вэнс, — предложить тост за вас.

Он сделал паузу. В зале на время установилась тишина. Учитывая состояние, в котором пребывали присутствующие, следовало отдать должное ораторскому мастерству Вэнса, сумевшему утихомирить толпу своей изобилующей перифразами речью. Шарлотта вдруг подумала, что никто в зале, кроме нее, наверняка не знает слова «перифраза». На ее лице появилась загадочная, чуть надменная улыбка человека, который не только знает себе цену, но и ощущает свое превосходство над окружающими. Какая же она умная, а еще самый крутой парень в Дьюпонте полез в драку за нее, влюбился в нее и сейчас гладит ей спину на виду у всего зала.

— Дамы, — продолжал Вэнс, — так случилось, что судьба привела вас сюда, в этот зал, где собрались отметить годовщину объединяющего их братства в высшей степени достойные мужчины. За последние годы они превратили нашу старую добрую ассоциацию Сейнт-Рей в настоящее братство во всех смыслах слова. Пожалуй, сплотиться крепче и… теснее можно только в похожем на кабину истребителя салоне «ламборгини» нашего Сая. — С этими словами он церемонно кивнул Сайрусу Бруксу, которому папочка примерно полгода назад подарил самый дорогой спортивный родстер в мире — «ламборгини-леопардо». Прилив пьяного красноречия не покидал Вэнса, и он решил посвятить присутствующих в тайный смысл использованного им образа. — Кто хочет проверить, насколько мы крепко сплочены в нашем братстве, — милости прошу попарно в этот гроб на колесах. Его, кстати, недавно отремонтировали хрен знает в который раз, и у вас есть шанс сплотиться в нем до неприличия тесно и близко, а то Сай раздолбает его опять на хрен или — что может случиться очень скоро — угробит на хрен эту долбаную трансмиссию: ну никак мой уважаемый брат Сайрус не может въехать, что это за дерьмо такое — ручная коробка передач, и что это за хреновина торчит у него между сиденьями как вставший… сами знаете что.

Хохот, кошачьи завывания в адрес Сая. Вэнс, улыбнувшись юному обладателю «ламборгини», продолжал:

— Нет, ребята, честное слово, вы хоть, мать вашу, и редкостные мудаки, но потрясающие парни. Я в Сейнт-Рее уже четвертый год, и с каждым годом наше братство становится все крепче. Никогда еще клуб, названный в честь нашего уважаемого святого «Ротик-на-замочек», — взрыв хохота, ужасно остроумно! — не было таким дружным и достойным. Это именно про нас сказано: один за всех и все за одного. Быть президентом ассоциации Сейнт-Рея — величайшая честь, которая выпала мне в жизни, и я хочу поблагодарить всех вас и хочу, чтобы вы знали, парни, что я вас люблю… Эй, минуточку, «один за всех и все на одного»… это же девиз этих долбаных «Ангелов ада»!

Давненько Вэнсу не удавалось срывать столько аплодисментов и восторженных воплей буквально за несколько минут.

— Если подумать хорошенько, то есть среди нас один ангел, восставший из ада. Если кто-то не понял, о ком я говорю, то для таких тормозов могу объяснить: этот чертов ангел способен поставить на уши любую важную шишку и заставить наложить в штаны любого, невзирая на звания и ранги. Будь ты кандидатом хоть куда — не вздумай натравливать своих шакалов на нашего доблестного рыцаря.

Эту часть речи Вэнс произнес, естественно, глядя на Хойта. Шарлотта обернулась посмотреть, как воспримет кавалер эти слова. По правде говоря, его реакция несколько озадачила ее. На лице Хойта застыла холодная улыбка, которую лишь с натяжкой можно было назвать вежливой. Он весь напрягся и даже перестал гладить Шарлотту по спине.

Вэнс тем временем взял бокал с шампанским, приподнял его перед собой и объявил:

— Джентльмены, за вас, за братьев Сейнт-Рея. — Вытянув руку с бокалом, он сделал полный оборот вокруг своей оси, давая понять, что готов чокнуться лично с каждым из сидящих за шестью столами. — Я горжусь вами, я горжусь собой, потому что мне выпала честь называть себя одним из вас, потому что все вы… мы… э-э… вы… — тут выпитый алкоголь начал брать свое, и язык у Вэнса все-таки стал заплетаться, — …вы… вот блин… вот дерьмо! Короче… за нас\ — С этими словами он запрокинул голову и влил в себя полный бокал шампанского.

Опять настоящий бедлам. Весь Сейнт-Рей снова вскочил на ноги. Все, что творилось в отеле «Хайятт Амбассадор» до сих пор, было по сравнению с этим легким бризом, под которым едва слышно шелестели кроны деревьев. Шквал криков, воплей и аплодисментов перешел в настоящий ураган, сопровождаемый топаньем ног. Будь здание гостиницы лет на пятьдесят постарше — оно вполне могло бы не выдержать таких потрясений. Впрочем, даже в современной гостинице администрация предпочитала выделять под студенческие встречи не главный ресторан со стеклянными стенами и ажурным потолком, а зал, спрятанный практически на бетонных плитах фундамента.

На какое-то время братья-сейнт-реевцы совершенно забыли о своих «обожаемых леди» — настолько потрясла их оглашённая Вэнсом информация, согласно которой они превосходили по всем статьям остальных, когда-либо имевших отношение к их рыцарскому ордену. Дамы, в свою очередь — Шарлотта могла видеть Крисси и Николь, а также, естественно, сидевшую справа от нее Глорию — откинулись на спинки стульев и терпеливо ждали, пока их кавалеры налюбуются собой и обратят наконец на них внимание. Девушки обменивались взглядами и многозначительными улыбками, но, присмотревшись, можно было если не увидеть, то почувствовать: общий сентиментальный порыв в какой-то степени затронул и их. Единственным парнем, не забывшим о своей даме в этот момент коллективного самовлюбленного безумия, был Хойт: он стоял и аплодировал, но смотрел вниз на Шарлотту — и даже подмигнул ей и нежно улыбнулся! В эту секунду она с огромным трудом взяла себя в руки и удержалась от того, чтобы броситься ему на шею и поцеловать прямо в губы.

Дата добавления: 2015-10-16