Ставшее дороже целого мира

вадцатого мая, через три месяца после заключения в пхень-

янскую тюрьму, меня перевели в тюрьму Хыннам. Я был

преисполнен негодования и чувствовал стыд перед Небе-

сами. Меня сковали наручниками с вором, чтобы я не сбежал, а

затем нас посадили на поезд и отправили в путь, который занял

семнадцать часов. Глядя в окно, я чувствовал, как из глубины

души к горлу подступает нестерпимая горечь. Казалось неверо-

ятным, что мне приходится проделывать весь этот извилистый

путь через реки и долины в качестве узника.

Тюрьма Хыннам представляла собой концентрационный

лагерь, узники которого трудились на фабрике по производству

удобрений. В течение двух лет и пяти месяцев я занимался там

тяжелым принудительным трудом. Саму систему принудитель-

ного труда Северная Корея переняла у Советского Союза. Совет-

ское правительство, опасаясь за свою репутацию в глазах миро-

вого сообщества, не могло взять и перебить тех, кто принадлежал

к классу буржуазии или просто не был коммунистом. Для этого

оно придумало особую меру наказания — принудительный труд.

Людей жестоко эксплуатировали и принуждали к непосильному

труду до тех пор, пока они не умирали от истощения.

Коммунисты Северной Кореи переняли советскую систему

и стали приговаривать заключенных к трем годам принудитель-

103

 

Д

· Человек планеты, любящий мир ·

ных работ; в реальности до окончания этого срока почти никто не

доживал.

Наш день начинался в 4:30 утра. Мы строились на плацу, и

нас обыскивали на предмет наличия запрещенных вещей, прове-

ряя тело и одежду. Мы снимали с себя всю одежду, и она тща-

тельно обыскивалась. Каждую тряпку выколачивали так, что на

ней не оставалось и пылинки. Вся процедура занимала не менее

двух часов. Лагерь Хыннам находился на морском побережье, и

зимний ветер, словно стилет, кромсал наши голые тела.

После проверки нас кормили отвратительной пищей, и за-

тем мы шли четыре километра до фабрики удобрений. Мы шага-

ли туда колоннами по четыре человека, держась за руки с теми,

кто шел впереди, и не имея права даже поднять головы. Нас

сопровождал вооруженный конвой. Тех, из-за кого колонна

отставала или кто размыкал руки с впередиидущим, жестоко

избивали за попытку побега.

Зимой на дорогу наметало сугробы выше человеческого

роста. Морозными зимними утрами, когда нам приходилось

шагать через сугробы, достававшие до макушек, у меня начинала

кружиться голова. Заледеневшая дорога была скользкой, как

каток, а морозный ветер обжигал таким холодом, что волосы

буквально становились дыбом. Даже после завтрака мы чувство-

вали себя обессиленными, и у нас подгибались колени. Тем не

менее, нам приходилось проделывать весь путь до фабрики, едва

волоча ноги. И я, плетясь по дороге в полуобморочном состоя-

нии, твердил себе снова и снова, что я — сын Небес.

На фабрике нас ожидала гора удобрения, которое мы назы-

вали аммонием. На самом деле это был сульфат аммония —

самое распространенное сельскохозяйственное удобрение. Про-

ходя по конвейеру, этот порошок сыпался из желоба прямо в

огромную кучу на пол, словно белый водопад. Вылетая из жело-

ба, аммоний был очень горячим, и даже среди зимы над ним

поднимались ядовитые испарения.

· Глава 2. Слезы, потоком льющиеся из сердца ·

Порошок очень быстро остывал и становился твердым, как

лед. Наша работа состояла в том, чтобы разгребать лопатами эту

кучу и наполнять аммонием соломенные мешки. Эта куча более

двадцати метров высотой звалась у нас горой удобрений. Около

этой горы посреди огромной территории трудилось одновремен-

но восемьсот или девятьсот человек, пытаясь урезать гору хотя

бы наполовину.

Нас разбивали на бригады по десять человек, и каждой

бригаде нужно было за день наполнить и погрузить 1300 мешков,

то есть по 130 мешков на человека. Если бригада не справлялась

с задачей, рацион ее членов урезался вдвое, поэтому все труди-

лись так, словно от выполнения плана зависела их жизнь.

Чтобы перетаскивать наполненные мешки с большей эф-

фективностью, мы сшивали их самодельными иглами из стальной

проволоки. Иглы мы делали так: брали кусок проволоки и клали

его на рельсы, пробегавшие через фабрику. Когда по рельсам

проходила небольшая вагонетка с сырьем, проволока расплющи-

валась и становилась хорошей иглой.

Чтобы прорезать дырки в мешках, мы использовали оскол-

ки стекла, ради которых приходилось бить окна на фабрике.

Наверное, охранники все-таки жалели нас, видя, в каких ужасных

условиях нам приходится работать, потому что они не запрещали

нам бить окна. Однажды, пытаясь перегрызть кусок проволоки, я

сломал себе зуб. Даже сейчас можно увидеть, что один из моих

передних зубов слегка обломан. Для меня это — незабываемое

напоминание о тюрьме Хыннам.

Из-за непосильного труда люди истощались все сильнее —

все, кроме меня. Я сохранял свой прежний вес в 72 килограмма,

чем вызывал зависть у сокамерников. Я всегда отличался недю-

жинной физической силой. Но однажды я все-таки сильно заболел

— судя по симптомам, это было что-то похожее на туберкулез.

Эти симптомы держались около месяца, однако я не пропустил ни

дня работы на фабрике. Я знал, что если не приду, ответственность

за мою часть работы ляжет на остальных членов бригады.

· Человек планеты, любящий мир ·

Благодаря моей силе люди называли меня «стальным чело-

веком». Я мог вынести даже самую тяжелую работу. Тюрьма и

принудительный труд не были для меня серьезной проблемой.

Как бы жестоко вас ни избивали и какими бы ужасными ни были

обстоятельства вашей жизни, вы стерпите все, если в вашем

сердце есть ясная цель.

Серная кислота, которая использовалась для производства

сульфата аммония, оказывала губительное воздействие на наш

организм. Когда я работал на японской сталелитейной фабрике в

Кавасаки, я несколько раз был свидетелем того, как люди, про-

мывавшие цистерны из-под серной кислоты, умирали от ее ток-

сичных испарений. В Хыннаме ситуация была гораздо хуже.

Кислотные испарения были такими густыми и ядовитыми, что у

людей выпадали волосы и кожа покрывалась язвами, из которых

сочились кровь и лимфа. Большинство людей, работавших на

фабрике, очень быстро начинало рвать кровью, и они умирали в

течение полугода. Мы надевали для защиты рук резиновые пер-

чатки, но их очень быстро разъедало кислотой. Серная кислота

уничтожала нашу одежду, делая ее непригодной для носки, и

заставляла нашу кожу рваться и кровоточить, порой разъедая ее

до костей. Однако нам приходилось работать без единого выход-

ного, несмотря на то, что наши раны постоянно кровоточили и

сочились гноем.

Наш дневной рацион состоял из двух неполных чашек риса.

К нему не было никаких добавок, кроме супа — круто подсолен-

ной воды с плавающими в ней листьями редиса. Суп был таким

соленым, что от него першило в горле, но так как рис был слиш-

ком твердым, нам приходилось размачивать его в супе. Однако

никто и не думал отказываться от супа — заключенные выпивали

все до последней капли. Получив свою порцию риса, люди тут же

проглатывали ее одним махом. А потом, съев свой рис, они вытя-

гивали шеи и оглядывались по сторонам, наблюдая, как едят

другие. Порой кто-нибудь запускал свою ложку в чужую миску с

супом, и начиналась потасовка.

· Глава 2. Слезы, потоком льющиеся из сердца ·

Один священник, который был вместе со мной в Хыннаме,

однажды сказал: «Дай мне хотя бы одну фасолинку, и я подарю

тебе двух коров, как только мы выберемся отсюда». Люди были в

таком отчаянии, что если кто-нибудь из заключенных умирал во

время еды, окружающие выковыривали у него изо рта остатки

риса и доедали их.

Что такое боль от голода, знают лишь те, кто лично испы-

тал ее. Когда человек голоден, обычное зернышко риса становит-

ся просто бесценным. Даже сейчас я прихожу в волнение, стоит

мне лишь подумать о Хыннаме. Трудно поверить, что одно-

единственное рисовое зернышко может придать телу столько сил,

но когда ты очень голоден, ты до слез тоскуешь о еде. Если чело-

век сыт, мир кажется ему большим и значительным, но для го-

лодного человека зернышко риса становится больше целого

мира. Для того, кто голодает, рисовое зернышко приобретает

колоссальную ценность.

С первого же дня в тюрьме я взял за привычку отдавать по-

ловину своей порции другим заключенным и съедать лишь то,

что оставалось. Я тренировался так три недели, а потом стал

съедать свою порцию целиком. Это внушило мне мысль о том,

что моей порции достаточно для двух человек, и благодаря этому

мне было легче переносить голод.

Жизнь в концлагере была так ужасна, что ее невозможно

представить, не испытав на собственном опыте. Половина заклю-

ченных умирала в первый же год, и нам каждый день приходилось

видеть, как через задние ворота выносят мертвецов в деревянных

гробах. Мы трудились не покладая рук, и единственной нашей

надеждой выбраться из неволи был такой вот деревянный ящик.

То, что с нами делали, было бесчеловечным зверством даже

для такого жестокого и немилосердного режима. Все эти мешки с

удобрениями, пропитанными слезами и горем заключенных,

грузились на корабли и отправлялись в Советскую Россию.

· Человек планеты, любящий мир ·

Тюрьма Хыннам,

Дата добавления: 2015-10-16