Маленькая девочка, изменившая нашу жизнь

Часто, оглядываясь назад, мы начинаем лучше понимать тонкий юмор Бога. Я, например, даже представить себе не мог, что сухая десятиминутная проповедь подростка окажет такое решающее влияние на мою дальнейшую жизнь.

Эта неуклюжая проповедь была моей собственной.

Мне исполнилось тринадцать лет, когда мы поехали навестить мамину родню в Спрингдейле, штат Арканзас. В то время мы уже жили в новом доме в Лос-Анджелесе. Отец погостил всего несколько дней, а мама осталась. Они с отцом являлись посвященными в духовный сан в Ассамблее Божьей, и мой дядя попросил ее провести евангелизационные служения для молодежи в его церкви. (Все мамины родственники, кроме одного, были проповедниками!)

Однажды вечером, после маминой проповеди, я опустился на колени у простых деревянных перил алтаря в церкви моего дяди. Вдруг я почувствовал, как будто нахожусь не в церкви, а где-то на небесах. Перед моими глазами крупными буквами были написаны слова: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всему творению». Великое Поручение из Евангелия от Марка 16:15! Я открыл глаза, потом снова закрыл их, но горящие слова остались на прежнем месте.

У меня не осталось сомнений, что я был призван проповедовать, возможно, даже быть миссионером, поскольку слова приказывали мне «идти по всему миру».

Я поднялся с колен и в поисках мамы пошел мимо других верующих. Затем встал на колени возле нее и шепотом рассказал о том, что со мной произошло. Мама посмотрела на меня, улыбнулась и обняла за плечи. В тот вечер она была немногословной, и только на следующий день поделилась своими чувствами.

— Пойдем со мной, сын, — сказала мама, как всегда, прямо. Мы пошли в центр Спрингдейла и зашли в обувной магазин.

— Покажите этому молодому человеку самую лучшую пару туфель, — заявила мама.

Я изумленно смотрел на нее: мои туфли еще не износились. Я обувал их, когда шел в школу или церковь, но не для игр с кузенами — мы обычно бегали босиком!

Мама посмотрела мне в глаза и улыбнулась.

— Я хочу, чтобы у тебя было праздничное настроение, Лорен. Это самое малое, что можно сделать, чтобы показать, насколько мы с папой согласны со словом Божьим: «Как прекрасны на горах ноги благовестника...» (Исаия 52:7).

Наша семья с радостью восприняла мою новость.

— Если ты собираешься нести Благую Весть, — сказала мама, — то сейчас самое подходящее время, чтобы испытать свои крылья!

Мой дядя предложил мне проповедовать вместо мамы на служении в следующее воскресенье.

Мысль о предстоящем выступлении с кафедры перед арканзасскими фермерами с загорелыми морщинистыми лицами наполнила меня желанием сделать все наилучшим образом. Каждый день я молился и просил Бога помочь мне найти соответствующее место Писания для моей будущей проповеди. Мне пришла мысль рассказать об искушениях Иисуса в пустыне. Данная тема для меня самого являлась очень важной в познании Божьего водительства.

И все же мне было неловко оттого, что придется стоять перед взрослыми и говорить им об искушениях. Что мог тринадцатилетний мальчик знать об этом? А потом, я полагаю, все искушения индивидуальны. Конечно, у меня были нормальные сексуальные волнения, как у всех подростков, но они не были неуправляемыми. Как-то соседские мальчишки, спрятавшись за углом, пытались соблазнить меня сигаретой, но это занятие казалось мне глупым. Я сказал им об этом, и они оставили меня в покое.

Молясь в течение недели перед своей первой проповедью, я слышал и гораздо более неуловимые «другие голоса», пытавшиеся меня соблазнить. Например, желание не отставать от мальчишек и не только не отставать, но и превосходить. Вообще-то, в стремлении к лучшему нет ничего плохого, но если оно начинает тобой руководить, тогда это искушение.

Желание быть наравне с другими ребятами заставляло меня делать то, что мне было не свойственно. Например, я мог мчаться на велосипеде наперегонки со своими друзьями вдоль центральной белой линии шестирядной трассы Олимпик, а машины проносились мимо всего лишь в нескольких дюймах от нас. Было и другое, что я строго соблюдал: свои русые волосы я разделял пробором на одну сторону и обильно смазывал бриолином. Следил, чтобы джинсы всегда были подвернуты, а рукава габардиновой рубашки завернуты ровно на один раз. На ногах у меня были модные ботинки от фирмы Чиппева, которые так высоко ценили мальчишки (я заработал их, разнося газеты).

А что обо всем этом говорил мне Бог? Беспокоился ли Он по поводу моего катания на велосипеде по середине перегруженных автомобилями трасс, бриолина или модных ботинок от Чиппева? Может, и беспокоился, видя, что мое желание угодить сверстникам грозило стать для меня настоящей проблемой, весьма нежелательной, особенно сейчас, когда я намеревался начинать свое собственное служение.

Итак, моя проповедь была об искушениях, но поскольку длилась она всего десять минут, маме пришлось быстро что-то придумать, чтобы занять неиспользованное время. Слава Богу, фермеры терпеливо выслушали меня и вежливо поблагодарили, но думаю, что, вернувшись домой, они признались сами себе, что как проповедник я был не на высоте. Однако самое главное, эта проповедь помогла мне разглядеть то, что впоследствии могло принести много неприятностей. Что в моем понимании означало «принадлежать»? Какое значение я придавал мнению других обо мне, особенно, если это были люди, которых я уважал? Возможно, эти «другие» голоса однажды станут для меня настоящим испытанием.

Нам предстояло услышать историю о смуглой девочке, которой было суждено изменить нашу жизнь.

Это случилось накануне моего пятнадцатилетия. Сидя на деревянной скамье в зале церкви в Лос-Анджелесе, я слушал проповедь отца. Но на самом деле, в то утро мои мысли были заняты другим: о выставленной на продажу подержанной машине. Долгие месяцы я копил заработанные за развозку газет деньги, чтобы купить машину. Не просто машину, а «чеви» выпуска 1939 года. Я бы покрасил ее в голубой цвет, снял бы хромированное покрытие и опустил задний мост, как делали все.

Вдруг что-то в голосе отца привлекло мое внимание. Он рассказывал об арабском ребенке (отец только что вернулся из своей первой поездки за рубеж — на Святую Землю). Эта поездка была для него подарком от мужского библейского класса. Что-то в голосе отца насторожило меня. Его обычно громкий бас стал мягче, почти дрожал.

— Это была маленькая одетая в лохмотья арабская девочка с протянутой грязной рукой, просившая: «Бакшиз», что в переводе с арабского означает «милостыня». Я никогда не забуду ее лица — до конца своих дней...

Отец посмотрел на деревянную кафедру перед собой. Откашлявшись, он сказал, что девочка восьми лет пришла из палестинского лагеря беженцев. Ее одежда выглядела потрепанной, волосы слиплись, а на руках она держала совсем маленькую девочку.

— Нам хозяева советовали не подавать милостыню нищим, чтобы им не было повода постоянно попрошайничать.

Но я не мог отвернуться от нее. Я вытащил из кармана несколько монет и положил ей в руку.

Отец остановился, и на мгновение мне показалось, что он сейчас расплачется. В церкви стало очень тихо. Отец продолжал:

— В тот вечер в гостинице я опустился на колени возле своей кровати. Вдруг передо мной появилось грязное лицо палестинской девочки. Я закрыл глаза, но оно не исчезло. И снова девочка протянула ко мне руку, но когда я посмотрел в ее молящие глаза, то мне показалось, что она просит нечто более важное, чем деньги. Она протягивала руку за утешением, ободрением, любовью и надеждой, за Евангелием.

Пока отец говорил, я смотрел на свои дорогие ботинки. У всех невольно текли слезы. Отец рассказал нам, как он всю ночь пролежал без сна в номере гостиницы и не мог забыть лица девочки.

— Я хочу вам кое-что сказать, — продолжил он, выпрямившись. — После той ночи я изменился. Я буду до конца своей жизни рассказывать нашим сестрам и братьям о нуждах людей за океаном. Я хочу помогать им. Всемирные миссии существовали до сих пор лишь на словах, но теперь все будет иначе. С этого момента у миссий есть лицо. Это лицо ребенка.

Мое пятнадцатилетнее сердце наполнилось новым переживанием. Я понимал, что отец не был единственным в собрании, кто больше не сможет оставаться прежним. И вдруг в памяти всплыли слова, впервые услышанные мной в церкви дяди в Арканзасе: «Идите по всему миру...»

Может, было что-то, чем я мог бы пожертвовать прямо сейчас?

Я старался не думать о машине.

Церковные приоритеты изменились. Теперь больше денег предназначалось для работы за океаном. Прихожане стали щедрее, и общий доход церкви возрос на тридцать процентов. Мы даже смогли оплачивать местные счета.

Отец просто горел подобной деятельностью. Неделями он рассказывал нам о жизни одного африканского миссионера и трудностях, с которыми тот сталкивался, и наконец, заинтересовал этим всех нас.

Затем, в одно из воскресений, он выкатил на церковную сцену совершенно новый «джип»:

— Мы отправим его в Африку, если соберем деньги.

Наконец-то, и я смогу внести свою лепту. Я решил отдать свой двухмесячный заработок за разноску газет — сорок долларов — на покупку этого «джипа». Я так и не купил себе скоростную «чеви», но зато помог приобрести автомобиль, который проедет полмира.

Однако я не отказался от своей мечты купить себе машину. Я убедил отца позволить мне работать еще на двух работах, помимо разноски газет. Тем же летом мне удалось собрать достаточно денег и купить свою первую машину: это был «чеви» 1939 года выпуска. Я очень гордился своей покупкой, хотя бедная машина насчитывала одиннадцать лет и едва ездила. Обе задние двери были поломаны. Я снял с нее хромированное покрытие и с помощью друзей покрасил в голубой цвет.

Но к моей гордости примешивалось еще что-то еле уловимое: тихий голос настойчиво говорил мне, что моя жизнь — нечто большее, нежели машины или желание не отставать от моих ровесников. А поездка в Мексику на пасхальные каникулы с десятью другими ребятами, казалось, окончательно подтвердила мои смутные догадки. В восемнадцать лет мы мало что знали о людях других культур, но, используя школьный запас испанского, мы пытались передать им самое важное Послание на земле. Невероятно, но наши усилия увенчались успехом. Почти двадцать мексиканцев сказали: «Да, мы хотим принять Иисуса». Некоторые прямо на улице становились на колени, чтобы помолиться. Несмотря на печальный конец нашей поездки (с двумя другими ребятами я попал в больницу с дизентерией), я чувствовал уверенность, что встретился с Божьим водительством.

Что-то, чего я не понимал до конца, росло внутри меня.

Вероятно, именно поездка в Мексику повлияла на мое решение учиться в библейском колледже Ассамблеи Божьей в Спрингфилде, штат Миссури.

Одним погожим осенним днем 1954 года, когда мне исполнилось девятнадцать лет, мы с сестрой Филлис (она также хотела учиться в Центральном библейском институте) складывали свои вещи в мой «додж» 1948 года выпуска, сменивший «чеви».

Отец, мама и десятилетняя Дженни стояли возле дома и ждали. Я видел, как они изо всех сил старались не заплакать, когда мы закончили укладывать вещи в машину и отец помолился за нашу физическую и духовную безопасность.

Выехав со двора на шоссе, мы повернули на восток, по направлению к Спринфилду. Так началось путешествие длиною в жизнь.

Дата добавления: 2015-10-13