Религиозность молодежи

7.1. Религиозность молодежи как предмет социологического исследова­ния. 7.2. Молодежь как объект воздействия тоталитарно-деструктив­ных сект. 7.3. Русская православная церковь и молодежь.

Формационные и цивилизационные изменения, коренным образом преобразовавшие общественное бытие народов России с начала 90-х гг. XX в., не могли не повлиять на состояние индивидуального, группового и общественного сознания молодежи. За последние пятнадцать лет про­изошло содержательное изменение мировоззренческих основ молодежи. Господствовавшее в советское время в общественном сознании научное, атеистическое мировоззрение под воздействием общественного бытия и, прежде всего, средств массовой информации стало вытесняться и за­мещаться вненаучным, религиозным мировоззрением.

В России разрабатывается новая государственная политика по от­ношению к религии и церкви. Еще в советское время в октябре 1990 г. был принят Закон СССР «О свободе совести и религиозных организа­циях», который давал гражданам СССР право «беспрепятственного ис­поведания религии (статья 1), определения своего отношения к рели­гии (статья 3), право получения духовного образования (статья 6)», а также упрощалась процедура регистрации религиозных организаций (статьи 7,12,14). Самое главное — впервые за время существования Со­ветского Союза вводится принцип невмешательства государства в дела религиозных организаций и отказ от пропаганды атеизма (статья 5). Еще в большей степени свободу граждан в сфере верований определил За­кон «О свободе совести и религиозных объединениях», принятый Госу­дарственной думой 19 сентября 1997 г.

Изменения, произошедшие в жизни молодежи, государственной политике в области религии вызвали лавинообразный рост интереса молодежи к религии и оккультизму вообще, поскольку источниками религиозных верований по-прежнему остались: страх человека перед

природными и социальными силами, господствующими над людьми; не­уверенность в будущем, стремление защитить себя, своих родных и близ­ких с помощью сверхъестественных сил, поскольку социум такой защи­ты не предоставляет; неудовлетворение социумом потребностей чело­века (эмоциональных, социальных или духовных), а также кризисные обстоятельства его личной жизни и др.

Поэтому не случайно, если еще 10-15 лет назад среди молодежи был самый низкий показатель религиозности (1-3%), то в 1997 году, по данным исследовательской группы под руководством М. Горшкова, ве­рующих в Бога среди опрошенной молодежи оказалось 32,1% (среди взрослых 34,9%); колеблющихся между верой и неверием соответствен­но 27 и 27,6%; безразлично относящихся к религии 13,9 и 14,7%; неверу­ющих 14,6 и 13,5%.

Проведенный нами в 2004 г. опрос студентов (460 чел.) двух госу­дарственных (СПГУТД и ИНЖЕКОН) и негосударственного (Акаде­мия гуманитарного образования) вузов состояния их религиозности определился следующим образом:

• верующий и соблюдаю религиозные обряды — 4,3%;

• верующий, но не соблюдаю религиозные обряды — 51%; •я — атеист — 7,1%;

• у меня вера в душе (не обязательно религиозная) — 37,6%.

Что же представляет собой религиозность молодежи с точки зре­ния социологии?

7.1. Религиозность молодежи как предмет социологического исследования

Социология религиозности молодежи является специальной соци­ологической дисциплиной, формирующейся на стыке религиоведения, социологии религии и социологии молодежи и других дисциплин.

Предметом социологии религиозности молодежи является изуче­ние состояния, типологии и тенденций формирования религиозного со­знания, включающего веру, мировоззренческие представления, пережи­вания и знания, а также религиозного опыта и поведения молодежи (в возрастном интервале от 16 до 30 лет) в индивидуальной, групповой и массовых формах.

Центральным понятием социологии религии в молодежной среде выступает «религиозность молодежи», которая предполагает прежде всего выявление степени приобщения молодежи к религиозным ценно­стям и системам. Но такая традиционно сложившаяся номинальная при-

вязка социологической дисциплины к одному, пусть и наиболее харак­терному понятию, вовсе не означает, что вне поля зрения социолога ос­таются проблемы внерелигиозности и секулярности молодежи.

Все три понятия — «религиозность», «внерелигиозность» и «секулярность» — представляют органическое целое, благодаря взаимозави­симости их содержания. Религиозность, представляемая как определен­ная форма или степень религиозного сознания, опыта и поведения мо­лодежи, является базовым понятием, на котором фокусируется предмет­ное внимание социолога, так как без исследования религиозности теря­ет смысл и исследование внерелигозности. Внерелигиозность, рассмат­риваемая как онтологическая рефлексия религиозности, представляет собой степень и форму нейтрального, безразличного или радикально отрицательного отношения к религиозности. Подлинно виерелигиозный человек по самым естественным причинам может и не задумываться над проблемой религиозности. Секулярность, рассматриваемая как степень и форма участия молодежи в освобождении от влияния религии, систе­мы ее ценностей и норм, отражает, скорее всего, реальный переход от религиозности к внерелигиозности. Хотя секулярное состояние населе­ния и молодежи, которое возникает в структуре определенного культур­но-исторического контекста, может существовать параллельно с явле­нием внерелигозности и фактически с ним совпадать, все же именно се­куляризация придает внерелигиозности активный, отрицающий рели­гиозность, или атеистический характер. Социологические исследования свидетельствуют, что атеист и просто внерелигиозный человек — дале­ко не одно и то же.

Здесь мы должны осознавать качественную дискретность не подда­ющихся социологической операционализации переходов от «неверия» к религиозному отношению, от него — к секулярности, а от последней — к религии через атеистическое отрицание или принцип свободы совес­ти, и отсюда — к веротерпимости внутри самой Церкви. В этом — источ­ник изначального многообразия типов религиозности. Сложность в том, что проблемы сознания, индивидуальной психологии веры переплета­ются с множеством социальных форм организации религиозного образа жизни. Религиозность и секулярность различаются между собой не толь­ко и не столько типом сознания и поведения (что, конечно, важно, бе­зусловно), сколько характером институциоиализации. Чтобы до конца понять это, необходимо обратиться к определениям самих понятий «ре­лигия» и «секуляризация».

Религия — сложный социальный и культурно-исторический инсти­тут, который включает в себя системы:

• религиозного сознания (верований);

• религиозного культа (обрядов);

• религиозных организаций (учреждений),

и выполняет в обществе ряд функций - смыслополагания, компен­саторную функцию социальной интеграции, коммуникации, социального контроля, мировоззренческую и др.

Секуляризация — процесс освобождения от религиозного контроля в мирских делах, освобождение человека от власти религии, освобожде­ние различных сфер общественной жизни от влияния религии и церкви, от ее регулирования религиозными нормами.

Секуляризация с самого начала проявлялась как установление свет­ского контроля над сферами бывшей церковной монополии. Это пред­полагало отчуждение церковных и монастырских земель, передачу цер­ковной власти светским судам, замену клириков (членов церковной иерархии) мирянами в правительственных учреждениях, отделение цер­кви от образования и т. д. В историческом смысле секуляризация проти­воположна по направленности процессу сакрализации, которая означа­ла распространение религиозного влияния на различные сферы соци­альной жизни в период социокультурного формирования господства института церкви как особого типа религиозной организации, постро­енной на началах строгой централизации и иерархичности отношений между священнослужителями и верующими и отвечающей за сохране­ние и воспроизводство норм религиозного сознания и поведения.

Многообразие форм и масштабов социально-исторической и институциализации религии столь велико, что социологу предпочтительно рассматривать религию в качестве естественного проявления социаль­ной жизни, а не патологического отклонения от ее законов. В современ­ном обществе наблюдается двойственная тенденция: с одной стороны, усиливается процесс секуляризации, утрачивания религией своего со­циального влияния, а с другой — растет многообразие форм религиоз­ной жизни, сопровождаемое поисками нового смысла религии и стрем­лением к экуменизму — достижению более глубокого сотрудничества и взаимопонимания между различными религиями, конфессиями и веро­учениями. Таким образом, проблема религиозности, несмотря на про­цессы секуляризации и десакрализации и десакрализации политичес­кой власти, продолжает оставаться весьма актуальной.

Многообразие религиозной жизни, если взять только внешнюю сто­рону, проявляется в сложнейшей системе исторически сложившихся, традиционных религий и нетрадиционных вероучений, в разнообразии форм организации и объединений (церковь, конфессия, деноминация,

вероисповедание, секта, культ и др.). В структуре населения Земли ве­рующие составляют подавляющую часть: по данным середины 80-х го­дов XX в., из почти 5-миллиардного населения христиане насчитывают 1 млрд 400 млн., из них католики — около 800 млн., протестанты — 400 млн., православные — около 200 млн. Буддисты составляют, по некото­рым данным, около 300 млн., индуисты — около 600 млн., мусульмане — около 800 млн., конфуцианцы — около 300 млн.

Такие сведения трудно суммировать, так как отсутствует единая система получения достоверной информации о религиозности населе­ния. В последнее время появляются данные о количестве приверженцев местных традиционных верований, например, анимизма, шаманизма, трайбалистских африканских культов -112 млн. и о количестве «новых религий» — 111 млн. Нет точных данных о численности верующих в нашей стране (России и странах СНГ), в Китае. Есть уточняющие дан­ные о географическом распространении буддизма — его приверженцев в мире сейчас насчитывается уже около 700 млн., а не 300, как было при­ведено по другим источникам.

По самым приблизительным подсчетам получается, что на Земле к началу 90-х годов XX в. три четверти населения были верующими (по данным Р. Чиприано — 79%!). Если при этом представить, что молодежь составляет почти половину населения Земли, и допустить, что остальные возрастные группы населения являются верующими примерно на 80%, то даже при таких допущениях получается, что больше половины моло­дежи Земли является верующей. На сам деле верующих среди молодежи наверняка гораздо больше, при наличии соответствующей статистики, хотя степень религиозности может оказаться весьма различной.

Во всяком случае проблема религиозности молодежи весьма значи­ма в масштабе всей земли, она не просто отражает острые процессы сак­рализации и секуляризации в отдельной стране. Масштабность этой проблемы явно недооценивается социологами, которые с удовлетворе­нием пишут о расширяющейся секуляризации светского мира.

Кроме того, в содержательном плане проблема состоит не столько в том, является ли молодежь преимущественно религиозной стратифика­ционной группой или преимущественно внерелигиозной, секулярной, в зависимости от идейной позиции социолога, — а, скорее, в том, способна ли молодежь выполнить свое авангардно-историческое предназначение и с каким исходом для судьбы всего общества.

Религиозная «стратификация» молодежи оказывается чрезвычай­но важной для определения эволюционного контекста исторических судеб общества — ведь смыслополагание является одной из ведущих

социальных функций религии. И тут дело не только в том, какой конк­ретно символ веры, или смысл эволюционной самоорганизации, должен одержать верх, но прежде всего в том, что именно молодежь, хотя и на разных фазах поколенческих циклов, оказывается так или иначе и суб­станциональным источником, и конечным реализатором смыслового самоопределения общества. Разумеется, молодежь в качестве ярко вы­раженного субъекта смыслополагания (как светского, так и религиоз­ного) проявляет себя именно в эпохи динамического состояния исто­рии, когда действительно можно говорить о торжестве ювентократии (власти юных), в отличие от периодов относительной стабильности или застоя, когда функция смыслоопределения монополизируется более зре­лыми возрастными группами и просто геронтократией.

В классической социологии религии, к сожалению, не уделялось специального внимания характеристике религиозных и секулярных про­цессов в молодежной среде. Это в большей степени присуще исследова­телям конца XX в., когда исход борьбы за молодежь властвующих и иде­ологически контролирующих структур и последствия борьбы самой молодежи за свободу самоопределения приобретают особо е значение для судеб XXI в.

Конфессиональное пространство современной России чрезвычай­но многообразно и разнообразно. Только в Государственном реестре Минюста на 1 января 2003 г. зарегистрированы 21 448 религиозных орга­низаций, представляющих более 60 конфессий, церквей, религиозных направлений и деноминаций. Кроме того, большое число религиозных организаций и групп действуют без регистрации.

Учитывая многонациональный состав Российской Федерации, сей­час практически в каждой области, крае, республике, где бы они ни на­ходились, проживают люди как минимум 50-60 национальностей, пос­ледователи 20-30 конфессий или религиозных направлений. Среди всего этого конфессионального разнообразия в России и в большинстве реги­онов больше всего, как по числу направлений, так и по числу последова­телей и их религиозных объединений, представлено христианство. В Российской Федерации сейчас действуют как минимум 40 христианс­ких церквей, направлений, деноминаций. Абсолютное ведущее место среди них занимает православие в лице Русской Православной Церкви (11 299) религиозных объединений — 53% всех религиозных объедине­ний, зарегистрированных в Минюсте на 1 января 2003 г. Православие также представлено 162 религиозными объединениями РПЦЗ, РПСЦ, РПАЦ ИВД, УГЩ (Киевского Патриархата) и 288 объединениями ста­рообрядцев разных направлений и толков. 4764 зарегистрированных

(подчеркнем это, так как, видимо, примерно столько же действующих без регистрации) объединений имеют различные направления протес­тантизма (в 1992 г. их было 510). 268 религиозных объединений имеется у римско-католической и 4 — у греко-католической церквей, 61 — у Ар­мянской апостольской церкви.

Второе место по числу верующих и пока третье — по количеству общин в России занимает ислам — 3467 религиозных объединений (в 1992 г. было 1216). Зарегистрировано также 218 буддистских и 270 иудаистских объединений, 97 — Общества сознания Кришны. Остальные 550 зарегистрированных в Минюсте объединений приходятся на 22 мало­численных и маловлиятельных религиозных направления.

На за сухими цифрами статистики важно видеть то, что все эти по­чти 21 500 религиозных объединений существуют в нашей стране на за­конных основаниях, зарегистрировав свои уставы в органах юстиции. Как бы ни относились к ним и их организаторам, руководителям и про­поведникам те или иные представители органов власти, некоторые слои общественности или другие конфессии, нельзя забывать, что их после­дователи — это наши сограждане, соотечественники, реализовавшие тем самым свое конституционное право на свободу совести.

Теперь обратимся к вопросу: какое место в многообразном и разно­родном конфессиональном пространстве России занимает Русская Пра­вославная Церковь, какова ее роль в этой ситуации и каково, образно говоря, ее самочувствие в насыщенном иноконфессионалыюм окруже­нии? В силу особенностей исторической развития России, а также наи­большей массовости своей базы православие занимает особое, преобла­дающее место в конфессиональном пространстве страны, которое никто не может, да и не пытается поставить под сомнение. Особая роль право­славия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и куль­туры признана законодателем в преамбуле федерального закона «О сво­боде совести и о религиозных объединениях» от 1997 г. Как уже отмеча­лось выше, православные религиозные объединения составляют более половины всех зарегистрированных религиозных объединений в стра­не. Примерно такую же часть составляют православные верующие в об­щем составе населения. По данным одного из опросов, проведенных Все­российским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в но­ябре 1998 г., исповедуют православие 48,1% населения России, что со­ставляет примерено 85-90% от численности всех верующих. Правосла­вие, Русская Православная Церковь (РПЦ) занимают сейчас доминиру­ющее положение в средствах массовой информации (СМИ), прежде все­го электронных СМИ. Широко развивается православное религиозное

образование. И вместе с тем в церкви, в кругах православной обществен­ности постоянно высказывается тревога по поводу деятельности в стра­не других конфессий, особенно католицизма, многочисленных протес­тантских объединений и новых религиозных движений (НРД).

Звучат обвинения их в прозелитизме, в посягательстве на канони­ческую территорию РПЦ, раздаются призывы к властям законодатель­но или административно запретить или ограничить деятельность сопер­ничающих с РПЦ конфессий.

Следует признать, что конкуренция между конфессиями в борьбе за влияние на общество и за привлечение новой паствы действительно существует, и она носит довольно острый характер. Но иначе и быть не может. Общий процесс реформ социально-экономического и обществен­но-политического устройства России, демократизация законодательства и всего строя общественной жизни не могли не коснуться и религиоз­ной сферы: не может быть рынка товаров без рынка идей. В России сло­жилась ситуация религиозной свободы, которой так долго добивались и православная церковь, и все другие конфессии, образовалось то самое чрезвычайно насыщенное и разнородное конфессиональное простран­ство, о котором шла речь выше. Эта религиозная свобода ставит каждо­го россиянина, имеющего религиозные потребности (особенно из числа впервые обращающихся к вере), в ситуацию непростого выбора, а церк­ви и другие религиозные организации — в ситуацию жесткой конкурен­ции за привлечение этих людей к себе. И тут оказалось, что не все церк­ви готовы к этому, не готова оказалась, в первую очередь, православная церковь: она веками проводила свое вероучение в массы, опираясь на поддержку государства, которое всеми мерами подавляло ее конкурен­тов, но теперь по закону, отделившему религиозные организации от го­сударства, и по демократическим нормам современного цивилизован­ного мира православная церковь такой поддержки лишилась. И тому же за годы политики государственного атеизма она утратила опыт и навы­ки миссионерской деятельности в различных группах населения. В то же время протестантские объединения именно за эти годы подавления и преследования накопили богатый опыт миссионерства, который в ус­ловиях свободы сразу стал приносить им свои плоды. Проблема для РПЦ заключается вовсе не в конкуренции со стороны других конфессий, и особенно со стороны западных миссионеров и новых религиозных дви­жений, а в том, что РПЦ пока сильно отстает в богословском осмысле­нии, и в практическом (пастырском, миссионерском) освоении новых социальных реалий и места в них Церкви, а также в предложении обще­ству четко разработанной позитивной программы духовного возрожде-

ния и выхода из затяжного кризиса. Правда, в последнее время в РПЦ в этом отношении наметился существенный сдвиг: в 2000 г. Архиерейс­кий Собор РПЦ принял «Основы социальной концепции Русской Пра­вославной Церкви». Это значительное событие и для церкви, и для об­щества. Вслед за православной церковью приняли свои социальные кон­цепции мусульмане, иудаисты и пятидесятники.

Но до сего времени позитивное утверждение православия, его иде­алов и достоинств на практике часто подменяется борьбой с другими конфессиями, ожесточенной полемикой с ними, желанием во что бы то ни стало дискредитировать своих оппонентов-конкурентов. То есть по­зитивная идентификация православного христианина (чем его вера луч­ше других) подменяется идентификацией негативной (чем другие веро­исповедания хуже). Из психологии известно, что негативная идентифи­кация всегда ведет в росту напряженности и конфликтам.

Между тем, православие — в силу богатого нравственного содержа­ния своего вероучения, и в силу своих исторических заслуг перед рос­сийским обществом — имеет все возможности для открытого диалога и достойной полемики с другими христианскими и нехристианскими кон­фессиями.

Православная же церковь оказалась лицом к лицу не столько с ре­зультатами своей миссионерской деятельности, сколько со стихийным наплывом неофитов, людей из числа еще недавно неверующих, многие из которых, кстати, пришли в церковь не в силу религиозной потребно­сти, а в поисках новой идентичности. Какие же выводы можно сделать из нарисованного выше конфессионального портрета страны?

Во-первых, следует признать реальность и закономерность именно такого современного состояния конфессионального пространства России. Его разнородность и насыщенность в переплетении с многообразием эт­нического состава населения составляет культурное богатство России, но при этом всегда таит в себе возможность возникновения и -обострения противоречий и конфликтов на национальной и религиозной почве. Пе­ред российским обществом стоит непростая и ответственная задача кон­солидации как одного из важнейших условий выхода и кризиса, обеспе­чения национальной безопасности и поступательного движения вперед. Предпосылкой ее достижения в многонациональном и многоконфессио­нальном обществе является воспитание, утверждение, даже — заботливое культивирование в массах населения национальной и религиозной тер­пимости, установок толерантного сознания и поведения. У нас нет иного выбора, нет иного пути достилсения мира и согласия в обществе, раздира­емом сейчас национальными и религиозными противоречиями.

Во-вторых, таким же насущным путем к достижению мира и согла­сия в многоконфессиональном обществе является диалог. Речь в дан­ном случает идет не о доктринальном диалоге и не о том, что кто-то дол­жен поступиться своими догматами и канонами, а о поиске общих инте­ресов и ценностей, способных объединить усилия всей общественности и религиозных конфессий на благо всего общества, нашей России, об умении слушать и понимать друг друга, даже разные религии.

Значительная часть молодых людей, не только верующих в Бога, но и неверующих, считает себя сторонниками традиционных религий.

Сказывается здесь среди прочих причин тесная связь религиозного и национального самосознания. Отрицая свою религиозность при мировоз­зренческой самоидентификации, молодежь в то же время относит себя к приверженцам традиционных религиозных объединений. Таким образом, скажем, православие или ислам воспринимаются не только как собствен­но религиозная система, а как естественная культурная среда, нацио­нальный образ жизни («русский — поэтому православный», «татарин — поэтому мусульманин»). Так, к православным отнесли себя не только 56,2% колеблющихся, 24,1% верующих в сверхъестественные силы, но и 8,8% индифферентных и даже 2,1% неверующих молодых людей.

Мировоззрение многих молодых людей далеко от «монолитности», его характеризуют довольно сложная структура и размытость. Напри­мер, к колеблющимся между верой и неверием отнесли себя 32,7% пра­вославных, 30,0% мусульман, 14,3% протестантов; к верующим в сверхъе­стественные силы — 6,5% православных, 6,7% мусульман, 6,3% католи­ков, 10,0% иудеев, а также 37,7% верующих, не принадлежащих к какой-либо конкретной конфессии.

Уважение к своим национально-конфессиональным традициям, однако, вовсе не переходит в готовность слепо и беспрекословно следо­вать социально-политическим и духовным предписаниям религиозных руководителей. Так, на вопрос: «Какую роль, по Вашему мнению, долж­ны играть религиозные организации в духовной и общественной жизни нашей страны?» ответы распределились следующим образом. За актив­ную роль конфессий именно в общественно-политической жизни обще­ства высказалось лишь 5,4% молодых респондентов. Значительно боль­ше (24,0%) считают, что деятельность конфессий должна быть направ­лена только на удовлетворение религиозных потребностей верующих, и почти половина (49,2%) молодых людей полагают, что деятельность кон­фессий должна быть строго ограничена — служить укреплению духов­ности и нравственности в обществе. Сходные ответы были получены и среди взрослого населения (соответственно 7,0; 24,0; 59,7%).

Популярность этого тезиса в общественном мнении молодежи под­тверждает и то, что в поддержку духовно-нравственной деятельности религиозных организаций выступают представители всех мировоззрен­ческих групп (верующие в Бога — 56,1%, колеблющиеся — 52,4; верую­щие в сверхъестественные силы — 58,4; индифферентные — 35,0; неве­рующие — 34,2%), а также конфессиональных групп (православных — 56,0%; мусульман — 60,0; католиков —- 75,0; протестантов — 64,3; будди­стов - 50,0%).

Таким образом, большинство молодежи, положительно относясь к возрастанию влияния религиозных организаций, фактически выражает пожелание, чтобы религиозные организации четко определили свое мес­то в общественной жизни и не вмешивались в сферы, лежащие вне их ком­петенции. Напомним, что на парламентских выборах в декабре 1995 г. «Христианско-демократический союз — христиане России» набрали лишь 0,3% голосов электората, общероссийское мусульманское движение «Hyp» — 0,6%, а общественно-политическое движение «Союз мусульман России» даже не смогло собрать подписи для участия в выборах.

Интересно также проследить, как верующая молодежь и население в целом воспринимает идеи религиозного плюрализма. Исследование показало, что, в отличие от некоторых религиозных руководителей, на­селение, в том числе молодое, не соглашается с идеей исключительнос­ти одной религии. Тезис о том, что православие должно стать государ­ственной религией, разделяют 11,5% молодых респондентов и 16,3% взрослых. Равенство религий перед законом, независимо от их вероуче­ния и истории, поддержали 40,0% молодых и 40,8% взрослых. Готовы отдать предпочтение традиционным религиям, ограничивая деятель­ность новых конфессий, соответственно 23,2 и 28,2%.

Больше всего поддерживают идею придать православию государ­ственный статус верующие в Бога (17,4%), а наименее расположены к этому верующие в сверхъестественные силы (5,7%). За равенство рели­гий выступает большинство во всех группах с удивительно равными показателями — около среднего значения по молодежной выборке 40,0%. Знаменательно, что аналогичный показатель также среди взрослого на­селения — 40,8%. Среди сторонников оказывать предпочтение традици­онным религиям выявился известный разброс мнений — от 22,0% (ве­рующие в Бога) до 18,5% (неверующие).

В конфессиональных группах государственный статус православия готовы поддержать 18,4% православных и 5,6% буддистов при полном отказе от этого респондентов-мусульман, католиков, протестантов, иуде­ев. Идея равенства религий нашла более значительную и довольно

дружную поддержку, хотя и с разными показателями, у 37,0% православ­ных, 44,0 буддистов, 57,1 — протестантов, 70,0 — иудеев, 80,0% — му­сульман. За предпочтение традиционным религиям выказались, есте­ственно, представители этих лее конфессий: православные — 24,2%, му­сульмане — 20,0%, буддисты — 22,2% и только 14,3% протестантов.

Убедиться в том, что отношение к религии, восприятие ее норм и правил в системе ценностей современной молодежи занимает далеко не ведущее место, помогают ее ответы и по другим позициям.

Так, на вопрос: «Чем Вы занимаетесь в свободное время?» лишь 3,2% опрошенных ответили — «посещаю церковь (религиозные объедине­ния)». При этом среди конфессиональных групп наиболее склонны по­сещать религиозную обитель молодые мусульмане (13,3%) и протестан­ты (57,1%). Менее популярным у молодежи в плане проведения досуга, чем посещение церкви, является только посещение политических орга­низаций (0,4%). Заметим, что, хотя к православным себя относят 46,3% опрошенной молодежи, около 4,0% из них посещают церковь. На воп­рос: «Каков Ваш обычный круг неформального общения?» только 4,4% ответили — «единомышленники, разделяющие мои религиозные и по­литические взгляды».

Рассматриваемая проблема очевидного «обмирщения» ценностей и предпочтений молодежи может быть раскрыта и путем анализа отве­тов на вопрос о ее идеалах. Так, если только у 22,0% опрошенных в жиз­ни есть идеал, которому бы хотелось подражать, то из них лишь у 11,4% в качестве идеала для подражания выступает духовный наставник.

На вопрос: «С кем бы Вы могли поделиться своими самыми сокро­венными мыслями?» лишь 3,4% опрошенных назвали духовного настав­ника. Небезынтересно, что среди верующих в сверхъестественные силы этот показатель составит 6,9%, т. е. в два раза больше, чем в среднем. Видимо, это говорит о том, что в их жизни большую роль играют ново­явленные идолы, гуру, современные «колдуньи» и т. д.

Определенные различия между верующей и неверующей молоде­жью сказываются и в степени проявления интереса к политике (среди группы неверующих в 1,5 раза больше, чем в группе верующих, тех, кто внимательно следит за политической информацией в стране), а также в степени участия в работе политических партий, митингах, демонстра­циях, забастовках и т. д. (в течение последнего года группа неверующих в два раза больше участвовала в подобных акциях). Исследование так­же показало, что верующие менее склонны к открытым формам протес­та. Показательна в этой связи возможная реакция различных групп мо­лодежи в случае значительного ухудшения уровня жизни. Готовы при

таком повороте событий принять участие в различных акциях протеста 8,2% верующих в Бога, 4,9% колеблющихся, 4,1% верующих в сверхъес­тественные силы, 9,5% безразлично относящихся к религии и 15,7% не­верующих.

В группе верующих больше проявляется и патриархальное, искон­но русское понимание «правильности» (справедливости) норм социаль­ного общежития, что продемонстрировали ответы на вопрос о том, как надо относиться к закону. Среди склонных его соблюдать во всех случа­ях, даже если он не вполне соответствует сегодняшним реальностям, верующих в Бога и в сверхъестественные силы меньше, чем безразлич­ных и неверующих (7,9 и 8,2% против 13,9 и 11,0%). Значительно ближе для верующих идея «не так важно, соответствует ли что-либо закону или нет, — главное, чтобы это было справедливо» (соответственно 36,5 и 42,4% против 28, 1 и 28,8%).

Итак, религиозность, как и все мировоззрение современной моло­дежи, имеет довольно сложную структуру. При общем возрастании, по сравнению с прошлыми десятилетиями, числа верующих, среди моло­дых людей выявляется довольно значительная часть (более 50%) нео­пределившихся — колеблющихся между верой и неверием, а также ин­дифферентных и верящих в безликие сверхъестественные силы. Нере­лигиозный тип мировоззрения присущ значительному числу молодежи. Сама же религиозная молодежь в большей мере выступает за сохране­ние семейных и национальных ценностей и, при всей озабоченности зло­бодневными общественно-политическими реалиями, не готова в насто­ящее время к их изменению.

Однако не следует и преувеличивать значение социологических данных, свидетельствующих о религиозной самоидентификации моло­дежи. Американский социолог Чарлз Глок, мысли которого оказались созвучны нашему времени, полагал, что принадлежность к религиозным организациям выступает как «функция внесения значимости в религи­озный опыт», что позволяет индивиду справиться с возможными кризи­сами жизни, а также «заменить формой религиозного статуса отсутствие чувства социального статуса». Последнее утверждение вполне справед­ливо по отношению к молодежи, особенно несовершеннолетней.

Вместе с тем результаты социологического исследования показы­вают, что, несмотря на распространенность в молодежной среде субъек­тивно оцениваемой религиозности, объективные признаки воцерковленности, такие, как регулярное посещение церкви, соблюдение обря­дов, чтение молитв, колеблются на уровне 3-8% в каждой возрастной группе.

Что касается содержания верований молодежи, то оказалось, что ее религиозное сознание эклектично: численность верующих в христианс­кие догматы и в оккультно-магические явления среди самой юной моло­дежи одинакова и приближается к уровню 50% (47-49% 17-летних ве­рят и в колдовство, и в астрологию, и в Божий суд одновременно).

Юное поколение не столько «обращается к Богу», сколько адапти­руется к религии, церкви, мистике, которые стали привычным обрамле­нием их бытия (так, среди 17-летних в 1997 г. стало в 3 раза меньше «нео­фитов», чем тех, кто «всегда верил в Бога»: 11 и 38%).

Общим свойством религиозности современной молодежи является ее пассивный, нецерковный характер. Так, посещают церковь (с различ­ной частотой в течение года, но в основном 1-2 раза в год «по праздни­кам») 45% 17- и 24-летних и 47% — 31-летних. (Для сравнения: дискоте­ки и вечеринки посещают вдвое больше 17-летних — 84%). В церковь ходит столько же молодежи, что и в кафе и рестораны (45%), а также в театры и музеи (43%). Такое эпизодическое, от случая к случаю, посеще­ние церкви, требующей от своих прихожан дисциплины, постоянного участия в богослужениях, говорит о том, что религиозность большин­ства молодежи носит формальный, номинальный характер, а отчасти, возможно, представляет собой более личный, внутренний тип. А не тра­диционно православный — церковно-общинный и обрядовый.

Такую внецерковную религиозность немецкий социолог Томас Лукман называл «невидимкой», «приватной». В наших условиях она про­является в том, что молодежь, выросшая в отрыве от православных тра­диций, верит в возможность личного общения с Богом без посредниче­ства церкви и священников. Все это не дает оснований ожидать успеха от предлагаемого церковными иерархами «пастырского душепопечительства» над молодежью. И хотя молодое поколение, все более осозна­ющее себя православным, может оказаться более восприимчивым и ло­яльным к религиозной идеологии, необходимо учитывать двусторонний характер социального взаимодействия церкви и молодежи, то обстоя­тельство, что воцерковление юношей и девушек, даже если удастся объе­динить их в молодежные центры при епархиях, поломнические и скаут­ские лагеря, как того требует патриарх, — все это может повлечь обрат­ное воздействие: молодежь своим социальным потенциалом способна содействовать «ювентизации» церкви, т. е. ее обновлению, нежелатель­ным для иерархов преобразованиям, обусловленным включением мо­лодых людей в церковное сообщество.

7.2. Молодежь как объект воздействия тоталитарно-деструктивных сект

Человечество вступило в XXI век в состоянии тревожной неопре­деленности и ожидания непредсказуемых катастрофических событий в различных сферах своего бытия. Это состояние порождает у людей об­щий трагический настрой, психологическую неустойчивость и поиск какой-то опоры, которая позволила бы сохранить смысловые основы жизни.

С конца 80-х годов прошлого столетия духовное поле России под­верглось беспрецедентной за всю ее историю экспансии со стороны псев­дохристианских, оккультных и откровенно сатанинских сект, пришед­ших как с Запада, так и с Востока. Используя сложную социально-поли­тическую, экономическую и духовно-нравственную ситуацию в рефор­мируемой России, секты пустили глубокие корни и стали ощутимо вли­ять на развитие духовной жизни российского общества. Членами этих сект в короткие сроки стали миллионы наших граждан.

Особое внимание секты обратили на вербовку в свои ряды учащей­ся молодежи. Сектантские вербовщики стали активно проникать в шко­лы и вузы, навязывая свои образовательные программы, семинары, лек­тории и курсы, вербуя из школьной и студенческой среды своих буду­щих адептов. В результате под воздействием сектантской пропаганды и агитации тысячи студентов вузов оказались в этих сектах, забросили учебу, появились многочисленные случаи психических расстройств и самоубийств.

Основными личностными причинами вовлечения молодых людей в секты являются неудовлетворенные потребности (интеллектуальные, эмоциональные, социальные или духовные), неудовлетворенность гос­подствующей в семье, социальной группе и обществе в целом системой ценностей, своими социальными статусом и ролями, а также кризисные обстоятельства личной жизни.

Сектантство вообще может проявляться в различных сферах жиз­ни: в религии, политике, социальной сфере, культуре и т. д. Нас же инте­ресует прежде всего религиозное сектантство, хотя мы убеждаемся, что некоторые современные культы, именующие себя церквями, не имеют к религии никакого отношения и прикрываются религиозной символи­кой лишь в чисто корыстных целях: создания себе некого духовного ре­номе (репутации), ухода от налогов, «страданий» за веру в случае «гоне­ний» на организацию. Типичными представителями здесь являются «Церковь Саентологии» и «Брахма Кумарис». Однако, независимо от

духовной стороны мировоззрения всех культов, их объединяет то, что все они деструктивны, а многие из них тоталитарны и потому обществен­но опасны.

В религиозном смысле энциклопедический словарь «Христианство» определяет секту как «организованное общество людей, разномыслящих с господствующей церковью, но согласных друг с другом в религиозном отношении». Религиозные секты классифицируются по источникам, в которых они черпают свое учение, и путям, которыми они идут в реали­зации своего учения. Необходимо заметить, что религиозные секты, как правило, отрицая догматические основы учения господствующей Церк­ви, не порывают с ее историческим преданием, но обвиняют ее в извра­щении этого предания и претендуют па роль его истинных хранителей и продолжателей. Это характерно для большинства христианских сект.

Что касается определения современных сект, то здесь существует некая многоголосица. Одни называют их новыми религиозными движе­ниями, но мы уже сказали о том, что некоторые из этих «новых движе­ний» к религии вообще отношения не имеют. В европейских странах их стали именовать «культами». Это название больше соответствует реаль­ном содержанию и деятельности этих организаций, ибо «культ» означа­ет почитание не только Бога, но и определенного человека (властелина, предка, военачальника, гуру и т. д.), а мы знаем, что в подавляющем боль­шинстве этих организаций учреждается культ руководителя организа­ции и пожизненно, и посмертно.

В то же время в ряде европейских стран этим организациям стали давать более жесткие и конкретные определения, отражающие их ис­тинную сущность. И здесь нужно назвать прежде всего Францию. В мае 2001 г. во Франции был принят новый закон о сектах, который сформу­лировал основные характерные признаки сект:

• дестабилизация сознания вовлеченных в организацию людей;

• навязывание своим адептам необходимости разрыва всех связей с прежним окружением;

• покушение организации на физическое здоровье своих членов;

• вербовка и вовлечение в свою организацию людей детского возраста;

• антиобщественные призывы, обращенные к своим адептам и во время вербовки новых членов;

• нарушение существующего общественного порядка;

• нарушение правовых и этических норм, установленных в обществе;

• финансовые махинации, уход от налогов;

• попытка проникновения во властные структуры.

Перечисленные признаки применимы к любой из деструктивных сект и дают представление об их истинной сущности. Исходя из пере­численных признаков, бывший министр иностранных дел Франции Ален Вивьен дал такое определение современным сектам: «Мы называем сек­той не отдельные ветви крупных религиозных конфессий и не новые религиозные движения, как бы ни были они своеобразны в своих веро­ваниях. Во Франции мы называем сектами сообщества, основанные на идеологической тоталитарной структуре, поведение которых нано­сит серьезный ущерб фундаментальным свободам и общественной ста­бильности» ¹. Мы считаем такое определение современных сект удач­ным, ибо оно отражает их главные духовно и социально опасные при­знаки: тоталитарность и деструктивность.

В чем конкретно выражается деструктивный характер современ­ных сект? Деструктивный означает разрушающий (или ведущий к раз­рушению) какую-то структуру. В данном случае речь идет о разруше­нии социальной структуры общества.

Современные секты по преимуществу деструктивны. Используя в корыстных целях предоставленные законами демократических стран религиозные права и свободы, спекулируя на религиозном плюрализме и толерантности, они стремятся навязать обществу и государству гос­подство своей «реальности», нарушая все писанные и неписаные прави­ла человеческого общежития. Главным отличительным признаком дес­труктивной секты является обман и контроль сознания своих адептов. Их деструктивность проявляется в том, что они извлекают (изыма­ют) своих адептов (членов своей организации) из социальной структу­ры общества и помещают их в изолированное от общества замкнутое пространство, которым эта организация является. Став членом секты, человек выводит себя за рамки социальной структуры общества, лишая себя одновременно принадлежащих ему в обществе прав и свобод, ибо эти права и свободы в полном объеме забирает себе секта, она решает, чего и сколько нужно дать адепту, заботясь лишь о том, чтобы не нанес­ти ущерба интересам организации. Права и свободы личности полнос­тью приносятся в жертву секте. Секты создают замкнутые системы, жи­вущие по своим законам, непроницаемые для внешнего мира и игнори­рующие его. Общество, состоящее из таких замкнутых систем, нежиз­неспособно по определению, оно обречено на гибель.

_____________________________

¹ Материалы Международной научно-практической конференции. «Тоталитарные секты — угроза XXI пека». — Нижний Новгород, 2001. Изд. Братства св. Александра Невского, 2001. С. 13.

Какие конкретные формы социального деструктивизма использу­ют современные секты? Начнем с основополагающей ячейки общества - семьи. Секта не заинтересована в сохранении, а тем более укреплении светской семьи как своего антипода. Она готова ее терпеть только в том случае, когда все члены семьи являются ее адептами. Но это не носит массового характера, и там, где супруги занимают противоположные позиции по отношению к секте, семья неизбежно распадается. Секта приветствует этот распад и подталкивает к нему всегда, ибо, пока этого не произошло, находящийся в секте супруг (или супруга) несет в себе угрозу ухода из нее, угрозу того, что он (или она) в какой-то момент по­считает семью более значимым фактором своей жизни и уйдет из секты. Распад семьи становится двойной трагедией для детей, ибо они не толь­ко лишаются одного из родителей, но и втягиваются с родителем (осо­бенно если это мать) в секту. Позиция секты в этой ситуации однознач­на: распад семьи светской есть фактор укрепления семьи сектантской.

Другой формой деструктивизации семьи является отрыв от семьи принадлежащих к секте взрослых детей, которые могут быть оторваны от семьи в буквальном смысле, ибо могут быть посланы сектой для слу­жения в какой-то другой отдаленный регион или даже в другую страну. Особенно активно это практикуют «Свидетели Иеговы». В международ­ном Центре «СИ» в Солнечном вы встретите не только русских, но и англичан, и немцев, и представителей восточных стран, приехавших сюда на «служение». Большинство из них — это люди молодого возраста.

Социальный деструктивизм сектантства проявляется во многих других сферах социальной жизни. Он выражается, в частности, в пре­дельном сужении сферы социальной идентификации личности, ее твор­ческих возможностей. Это сужение выражается, прежде всего, в жертве своими интересами в пользу интересов организации. Человек бросает любимую работу и идет работать вахтером, уборщицей и т. д., чтобы иметь больше времени на служение организации. Студент или студентка бро­сают учебу в вузе, потому что, по утверждению секты, ничему хорошему светская школа не учит, а истинное образование и понимание жизни че­ловек получает в своей организации (секте).

Одним словом, секта обрывает все имеющиеся до вступления в нее социальные связи личности и замыкает их на себе. Она начинает заме­нять семью, работу, друзей и родственников.

Социальный деструктивизм сектантства создает своеобразную ма­териальную базу для тоталитаризма, ибо, сконцентрировав в себе все социальные связи личности, секта получает возможность поставить в тоталитарную зависимость от себя не только все стороны ее внешней,

но и внутренней жизни. Деструктивизм сект тесно переплетается с их тоталитаризмом.

Тоталитаризм является неотъемлемым признаком современных сект. Тотальный означает полный, всеохватывающий, всеобъемлющий. Сектантский тоталитаризм означает полный, всеохватный контроль над личностью адепта секты. Под ним понимается не только контроль всех сторон внешней жизни и деятельности члена секты, но и его сознания, его духовного, морального и психологического состояния. Выключение адепта из всех сфер социальной жизни сопровождается отключением его от общественно значимой информации. Ему фактически запрещается ре­агировать на государственную символику, соблюдать национальные тра­диции, читать светскую («бесовскую») литературу, читать газеты и жур­налы, слушать радио, смотреть телевизор, участвовать в торжествах и праздниках, отмечать дни своего рождения, встречать Новый Год и т. д.

Сектантский тоталитаризм приводит в конечном счете к формиро­ванию мировоззрения, отвергающего окружающий мир во всех его про­явлениях, равно как и людей, стоящих вне данной секты. Строится не­видимая глухая стена, разделяющая мир на два лагеря: мы, т. е. члены секты, люди, олицетворяющие праведность и добро, истину и жизнь, и они — слуги ложных богов, носители ложных ценностей и злых помыс­лов. Эти два лагеря, несущие один — свет, другой — тьму, радикально противоположны и непримиримы, как непримиримы истина и ложь. Наиболее характерными и опасными для истины и свободы, по утверж­дению тоталитарных сект, являются традиционные религии. Только с их уничтожением восторжествует «истинная вера» и их сектантский бог вознесется и спасет утопающий во зле и лжи мир.

Эта идеология «единственно истинного» учения данной секты, ее претензии на богоизбранность и непогрешимость формируют у адепта слепое повиновение секте и ее лидеру (или группе их), утверждает в его сознании некое духовное и нравственное превосходство над всеми, кто не разделяет ее учения, как над недочеловеками, глупыми и слепыми, не способными понять величие и важность тех истин, которые секта про­возглашает. Этот «сброд» подлежит безжалостному уничтожению, как балласт, мешающий познанию истины и движению к счастливой жизни.

Тоталитаризм предполагает одномерное мышление, он непримири­мый враг мышления независимого. Поэтому секта запрещает своим адеп­там самостоятельные суждения по тем или иным (особенно богословс­ким) вопросам, не допускает самостоятельного изучения своего «свя­щенного писания» и тем более личного толкования его положений. Она не допускает стихийных дискуссий, связанных с вопросами веры. Одним

словом, она осуществляет жесткий контроль не только над поведением, но и сознанием личности.

Проблема контроля сознания своих адептов является для деструк­тивных, тоталитарных сект ключевой, ибо кто контролирует сознание личности, тот, по определению, контролирует и ее поведение. Не надо считать, что контроль сознания есть некое таинство или даже мистика. Ничего мистического здесь нет, хотя секты всеми способами и средства­ми пытаются замаскировать процесс перестройки сознания адепта и придать ему видимость естественности и добровольности. На самом же деле разработана и отшлифована целая система методов и приемов, обес­печивающая радикальное изменение сознания адепта и его последую­щий контроль. Эта система заставляет адепта думать, чувствовать и дей­ствовать в строго заданном, нужном секте направлении. Она лишает че­ловека самостоятельности мышления, свободы выбора и свободы дей­ствия. Фактически система контроля сознания в деструктивных сектах приводит к разрушению личности.

Вот что пишет в этой связи известный американский исследователь психологического насилия над личностью в деструктивных сектах Сти­вен Хассен: «Применение контроля сознания в деструктивных культах направлено, по меньшей мере, на разрушение подлинной личности ин­дивидуума — его поведения, эмоций, мыслей — и ее вторичное констру­ирование по образу и подобию культового лидера. Это делается путем жесткого контроля и управления физической, интеллектуальной, эмо­циональной и духовной жизнью адепта, чьи уникальные свойства при этом подавляются. Культовый контроль сознания — социально органи­зованный процесс, поощряющий зависимость и подчинение. Он расправ­ляется с индивидуальностью новичка, погружая его в среду, где не оста­ется места для свободного выбора. Интерес вызывает лишь догма, при­нятая группой. Все, что не вписывается в измененную картину реаль­ности, оказывается ненужным»¹.

Для того чтобы работа по «промыванию мозгов», т. е. изменению сознания, шла успешно и эффективно, секта создает соответствующие условия и добивается их неукоснительного исполнения адептами. Уста­навливается жесткий контроль за временем всех актов жизни и деятель­ности сектанта, а также окружающей его физической средой. У адепта создается ощущение бессилия, страха и зависимости перед сектой. Осу­ществляется манипуляция поощрениями и наказаниями и даже пере-

________________________

¹ Стинсн Хассен. Освобождение от психологического насилия. СПб., нрайм-ЕВРОЗ-НАК, 2001. С. 81.

живаниями адепта в целях полного подавления прежних образцов со­циального поведения. Формируется устойчивая установка, что любая неудача в делах адепта имеет причину в его личной неполноценности. Заключительным условием является то, что адепта держат в полном неведении относительно того, что над ним осуществляется духовное и нравственное насилие по изменению сознания, подавлению его воли и превращению в раба организации. Фактически в деструктивных сектах идет обкатка тех приемов и методов, с помощью которых глобалисты собираются строить одну большую всемирную секту, которую российс­кий философ и писатель Александр Зиновьев назвал «Человейником». Вот почему глобалисты так трепетно опекают тоталитарные секты и так яростно защищают их. Это их детище, их реальная сила по отработке ме­тодов изменения и контроля сознания всех людей планеты. Этот сектант­ский напор, соединенный с властными усилиями по всеобъемлющему кодированию людей, поставил человечество перед реальной угрозой пол­ной победы сатанинских сил и апокалипсического конца земной цивили­зации. К сожалению, мы плохо осознаем реальность этой угрозы.

В свою очередь сектанты продолжают совершенствовать свою сис­тему одурачивания людей, умножая на новые миллионы будущих робо­тов грядущего глобалистского «человейника». Сопротивляться этому можно только тогда, когда человек понимает, что с ним происходит и к чему это все приведет. Пока перед нами конкретная реальная опасность — деструктивные, тоталитарные секты, и мы должны знать, в чем эта опасность состоит и как ей противостоять.

В частности, мы должны знать, что кроме определенных условий, создающих более эффективные возможности влияния секты на процесс изменения сознания адепта с последующим контролем, определены и основные направления, компоненты (факторы) этого изменения. Сти­вен Хассен выделяет четыре таких направления: контроль поведения, контроль мышления, контроль эмоций и контроль информации.

Контроль поведения. Он включает контроль и регулирование фи­зической реальности индивида, т. е. того, с кем живет и общается член группы, какую одежду и какого цвета он предпочитает, какую прическу носит, что ест и пьет, сколько спит, как распоряжается своим временем (особенно свободным). Основное время адепт должен пребывать в сек­те и посвящать его каким-то групповым ритуалам.

Адепт не может принимать каких-то важных решений, не поставив об этом в известность руководство секты и не попросив у него позволе­ния на то или иное действие. Он должен постоянно информировать стар­ших о своих мыслях, чувствах и действиях. Провинившийся должен быть

наказан, а ревностный служитель — публично поощрен. Индивидуализм осуждается и поощряется «групповое мышление». Адепт должен неукос­нительно исполнять все предписанные сектой правила поведения и бе­зоговорочно подчиняться старшим, назначенным сектой.

Контроль мышления. Его необходимость диктуется тем, что рели­гиозная или оккультная доктрина секты рассматривается как абсолют­ная истина, как догма, не требующая доказательств. Она рассматрива­ется также как единственно возможный и реальный путь решения всех человеческих проблем.

Доктрину культа, — пишет С. Хассен, — можно, как правило, выра­зить простейшей формулой: «Мы — путь! Мы — истина! Вы, те, кто не с нами, погибли. Мы знаем, а вы — нет». Она проповедует черно-белое мышление и делит мир на упрощенные дихотомии — добро и зло, «мы» и «они»¹.

Для того, чтобы блокировать мыслительные процессы адепта сек­ты, создается свой сектантский «подтасованный язык». Секта здесь ис­ходит из того, что контроль сознания начинается с контроля слова.

В достижении контроля мышления адептов секты широко приме­няют моделирование поведения. Моделью здесь, как правило, выступа­ет лидер этой секты или другие «начальники». Кроме того, в целях по­давления мышления широко используются гипнотические методики (в частности медитирование), когда часами производится монотонное по­вторение какой-то фразы или формулы, вводящее человека в состояние транса, т. е. сфокусированного внимания. В этом состоянии существен­но облегчается возможность управления сознанием адепта, и идеи докт­рины секты пускают в нем глубокие корни.

В управлении (контроле) мышлением адепта секты большую роль играет постоянное напоминание ему «нетленных истин» о том, что в любых условиях, при любых обстоятельствах, в любом вопросе лидер секты и сама секта всегда правы, и, наоборот, никогда не прав сам адепт. Его проблемы и ошибки есть результат его личных недоработок: тупос­ти, лени, неумения, слабой веры, неправильного использования реко­мендованных методик и т. д.

В результате адепт лишается возможности проверки реальности всего того, что говорят и заставляют делать его в секте. Таким образом контроль сознания предполагает подмену реальности ее сектантской схемой, формирование черно-белого мышления по принципу: «Мы» —

_______________________________

¹ Стиисн Хассен. Освобождение от психологического насилия. СПб., прайм-ЕВРОЗ-НАК, 2001. С. 94.

это олицетворение добра, «они» (внешние) — олицетворение зла, широ­кое использование «новояза» (специфического сектантского словаря), поощрение только «хороших» и «правильных» мыслей, применение гип­нотических техник, принятие желаемого за действительное, отказ от разумного аналитического мышления и конструктивной критики, пол­ный отказ от возможности права на истину у других религиозных или иных организаций.

Контроль эмоций. Одна из главных задач деструктивной секты — заглушить внутреннее сопротивление и сомнение адепта в правильнос­ти сделанного им выбора (вступления в секту). Они глушат его целым набором своих приемов и методов, отработанных десятилетиями и даже столетиями. Они на начальном этапе осыпают новичка всевозможными комплиментами, повышенным вниманием к его особе, т. е. «бомбарди­руют любовью». Одним словом, вокруг него создается аура заботы, вни­мания и «неподдельной» любви. Затем, когда новичок утвердился окон­чательно в правильности своего выбора и в том, что ему посчастливи­лось стать членом «этой лучшей в мире» организации, начинается пос­ледовательное «закручивание гаек». Тоска по семье и друзьям, проявле­ние любви и внимания к ним объявляются непреодоленным эгоизмом, потому что он не думает о своем новом доме - секте, которая спасла его от вечной гибели и забвения. От адепта требуют не отвлекаться на «вто­ростепенные и ненужные вопросы».

Проходит время, и у него вырабатывается устойчивое чувство стра­ха перед силой организации, ее всемогуществом. Но не как перед страш­ной и злой силой, а как воплощающей добро и любовь, страх за то, что он так и останется недостойным ее членом, не сможет служить ей так, как нужно, и она за это извергнет его из своих рядов обратно в тот мир зла, обреченный на гибель, который он когда-то разумно покинул. Так рож­дается и укрепляется фобия — устойчивый иррациональный страх пе­ред чем-то. Адепт становится устойчиво убежденным в том, что грешить перед своей организацией — это преступление, а уход из нее — это ду­ховный и физический конец, ибо жизнь вне ее теряет всякий смысл. Сформированное состояние фобии означает, что адепт окончательно «созрел» и не покинет секту ни при каких обстоятельствах.

Контроль информации. Секты активно эксплуатируют известную истину, что человеческое сознание не может функционировать нормаль­но, не подпитываясь постоянно информацией. Управляя потоком инфор­мации, секты лишают своих адептов возможности адекватно оценивать свое состояние, здраво судить о том, что происходит внутри секты и за ее пределами.

В информации своих адептов секты широко используют прямой обман в целях искажения информации в «нужном направлении». Они сводят к минимуму доступ адепта к внешним, некультовым источникам информации, не одобряя или прямо запрещая чтение «внешних» газет и журналов, научной литературы, прослушивание радио, просмотр теле­передач. Они особенно бдительно отгораживают своих членов от любой критической информации о себе, тем более, если она следует от бывших членов секты. Для того чтобы адепт не имел возможности знакомиться с нежелательной информацией, в секте поддерживается постоянный ре­жим его загруженности мероприятиями самой секты не только в вечер­нее время, но далее и в выходные дни.

Зато секты широко используют самые разнообразные формы и ме­тоды распространения информации, произведенной внутри самой сек­ты. Они активно практикуют издание собственных бюллетеней, листо­вок, журналов и газет, учебно-методической и учебной литературы, ти­ражирование аудио- и видеозаписи, документальных видеофильмов о себе и своих «успехах» и т. д. Они всегда стремятся быть на высоте тре­бований времени, и надо признать, что это им неплохо удается, ибо на­личие широких финансовых возможностей позволяет решать любые технические задачи, обеспечивающие им нужный успех.

В целях получения более обширной и подробной информации о сво­их членах секты идут на любые противоправные и неэтичные меры: до­носительство лидеру (руководству) секты о «крамольных» или просто «неправильных» мыслях кого-то из адептов. Такое доносительство и шпионаж друг за другом всемерно поощряется внутри сект. Поэтому адепт находится постоянно не только под бдительным оком своего на­чальства, но и своих «сотоварищей», готовых «заложить» его началь­ству в любое время и за любую мзду.

Тщательно собирается информация о прошлых «грехах» своих адеп­тов, совершенных им до вступления в секту, т. е. заурядный компромат, который в нужное время может быть использован в качестве инстру­мента шантажа.

Мы сделали в вышеизложенном материале лишь сжатый абрис тех форм, методов и приемов, которые практикуются сектами для измене­ния и контроля сознания своих адептов. В реальной жизни сект палитра этих приемов еще многообразнее, и в каждой из них имеются какие-то специфические оттенки, диктуемые ее доктриной.

И тем не менее предложенный материал позволит после его прочте­ния составить верное и достаточно полное представление о всем про­цессе «промывания мозгов» или изменении и контроле сознания как

главном условии «монолитного» единства и полной управляемости сво­их членов в любой деструктивной тоталитарной секте.

В заключение этого раздела предлагаемой Вам книги мы хотели бы привлечь Ваше внимание к духовной и нравственной деградации лич­ности в этих сектах.

Нельзя не обратить внимания на то, что все эти секты в той или иной форме спекулируют именно, и прежде всего, на духовных и нравствен­ных ценностях, обещая своим адептам достижение невиданных высот духовного и нравственного совершенства. Именно в этих сферах проис­ходит тонко замаскированное жульничество и подмена понятий. Как выразился известный российский психолог, много сделавший для ра­зоблачения разрушительной деятельности деструктивных, тоталитар­ных сект, Ф. В. Кондратьев, в них происходит подмена «светлой духов­ности» (любви к Богу как Духу) «духом сатанинского соблазна». «Я убежден, — продолжает далее Ф. В. Кондратьев, — что сами тоталитар­ные секты — это изобретение сатаны для своей экспансии»¹.

Это утверждение известного психолога далеко не беспочвенно. Дело в том, что духовность в ее религиозном понимании есть продукт дей­ствия на человека личностного Бога-Духа. В Новом Завете понятие Бог отождествляется с Духом. «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему долж­ны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4:24). Иисус говорит своим уче­никам: «Я пошлю вам от Отца Дух истины, Который от Отца исходит...» (Ин. 15:26). Таким образом, религиозная духовность порождается дей­ствием исходящего от Бога Духа, и духовным человек становится толь­ко тогда, когда впитывает в себя Дух Божий через веру, молитву и лю­бовь. Коренным отличием сектантской духовности от духовности рели­гиозной является то, что она имеет совсем другой источник, другой ха­рактер. Что это значит? Мы уже говорили, что духовной базой тотали­тарных сект является оккультизм в открытом или в замаскированном под религию виде. Оккультизм же Pie признает личностных богов. Он заменяет их тайными безличностными — духами, наделенными демо­нической силой, духами зла. Оккультная «духовность» есть результат слияния этих духов с человеческой душой, т. е. эта «духовность» не под­нимается выше психического уровня, причем по преимуществу сферы бессознательного. Поэтому даже Е. П. Блаватская — одна из столпов современного оккультизма, была вынуждена признать, что необходимо различать духовное и психическое и что движение по пути психического

___________________________________

¹ Тоталитарные секты — угроза XXI в. Нижний Новгород. Изд. Братства си. Алек­сандра Невского // Международная научно-практическая конференция 2001 г., с. 48.

развития приводит нас к уклонению в сферу зла. Исследование «духов­ности» современных деструктивных, тоталитарных сект подтверждает правоту предупреждений Блаватской по поводу уклонения в сферу зла. Несомненно эти секты — прежде всего носители зла и его провод­ники. Главное зло этих сект в том, что они превращают человека в раба, лишают его свободного поиска истины и смысла своей жизни, убивают в нем творческие потенции, делают из человека робота, подчиняющего­ся безропотно командам секты. Они лишают человека трагизма и красо­ты жизни, делают жизнь унылой и монотонной, серой и безынтересной. Такая «духовность» не есть путь духовного возвышения, а путь духов­ного оскопления, духовного унижения человека, ведущий его в тупик, в бессмысленность жизни.

Поэтому цели и задачи сект, формы и методы их практической дея­тельности по изменению всего психического строя личности в целях полной управляемости ее сознанием, чувствами и поступками не только бездуховны, но и безнравственны. Провозглашая высокие нравственные принципы своей деятельности, заботу о нравственном совершенствова­нии своих членов, секты на деле разлагают нравственное сознание сво­их адептов идеей их избранности и превосходства над другими людьми, находящимися вне секты. Последние объявляются неполноценными, никчемными людьми, обреченными на неминуемую гибель.

Дата добавления: 2015-09-07