ГЛАВА 22. Кирилл молча выслушал рассказ, потом побарабанил пальцами по столу.

Кирилл молча выслушал рассказ, потом побарабанил пальцами по столу.

– Прежде чем ответить на твои вопросы, разреши задать свой…

– Ну?

– Тебя не смущает, что я зарабатываю на жизнь торговлей женским телом?

Я пожала плечами:

– Почему-то нет, хотя, конечно, сутенерство нельзя отнести к почтенным занятиям. Только мне кажется, что ты не привозишь девчонок на проспект в машине и не бьешь кнутом, заставляя ублажать клиентов, у тебя, очевидно, клуб или стрип-бар?

– Угадала, – усмехнулся Кирилл, – моя семья традиционно была в оппозиции к закону. Дедушка получил кличку Барон на зоне, отец, пока не убили, был одним из авторитетов.

Но сейчас иные времена, поэтому Кирилл совершенно открыто держит заведение «Ночной разговор». Ресторан, стриптиз-бар… Ничего особенного, но прибыльно, народ ломится в клуб стаями. Но есть у Молокова еще один бизнес, о котором мало кто знает.

Кирилл поставляет девочек элите.

– Не могу назвать имен, – объяснял собеседник, – но верь, у меня в клиентах ходят такие люди!

Девушки у Молокова соответственные. Их назвать путанами язык не повернется. Как правило, все с высшим образованием или студентки. Владеют иностранными языками, великолепно держатся, воспитанны, водят автомобиль, легко поддерживают беседу на любую тему, безукоризненно одеты, причесаны… Стоит съем такой девочки бешеную сумму. Кирилл тщательно следит за здоровьем «жриц любви» и далеко не всякую возьмет на работу. Как в любое хорошее место, так и в его клуб можно попасть только по рекомендации, девчонке, прыгающей на углу и ловящей клиентов на дороге, путь сюда закрыт. Девушки трудятся в общей сложности года два-три.

– Потом теряют свежесть, – объяснял Молоков, – приедаются клиентам, они у меня постоянные. Даю путанам выходное пособие и увольняю. Кстати, подавляющее большинство моих «работниц» успевает сколотить неплохой капитал. Я, естественно, беру с мужиков деньги, отчисляю девкам процент, но если кто дарит подарки – милости просим. Они мне не нужны. Киски и квартиры получают, и машины, и шубки, уж не говорю про духи, косметику, золотишко. Знаешь, какой тут плач стоит, когда я сообщаю об увольнении?

Кирилл настаивает на соблюдении кое-каких простых правил. Никакого пьянства или наркотиков, упаси бог украсть у клиента даже носовой платок, и каждые две недели шагом марш на осмотр к гинекологу. Все. Сказочные условия. Девицы это понимают и стараются.

– Полина попала ко мне год тому назад, – пояснял Кирилл.

– Как она узнала про тебя?

Молоков вытащил золотой портсигар, вынул тоненькую сигариллу и учтиво поинтересовался:

– Ничего, если подымлю?

– Сама курю, – ответила я, доставая «Голуаз».

– Полину рекомендовала Варя Хоменко, одна из девочек, впрочем, давно уволенная.

Варя позвонила и спросила:

– Простите, Кирилл Олегович, вам нужны сотрудницы?

– Хорошие – да! – ответил мужик.

На следующий день явилась Полина.

– Она меня полностью устроила, – рассказывал хозяин, – интересная внешность, образованна, раскованна… Вот только одна деталь: Железнова была замужем, а я предпочитаю не связываться с замужними. Не хочу скандала с супругом.

– Что? – закричала я. – Полина? Замужем?

– Разве это удивительно? – вскинул брови Кирилл. – Молодая девочка, ей, по-моему, года двадцать три было?

– Да…

– Самый возраст для брака, хотя, насколько я помню, из документов следовало, будто она уже лет шесть, как семейная дама. Вроде в восемнадцать лет выскочила замуж.

– Невероятно!

– Почему? Бывает и такое.

Я молчала. Оснований не верить Кириллу у меня не было. Он-то не знает, как Поля старательно пыталась окрутить богатых мальчиков.

– Почему же ты нарушил свои правила и взял ее на работу?

Кирилл вздохнул:

– А она пришла вместе с супругом, тот сказал, что ничего против общения жены с клиентами не имеет.

– Ни фига себе! Вот это муженек! Разрешил жене работать проституткой.

Молоков пожал плечами:

– Всякое бывает, такого могу порассказать, со стула упадешь!

– А как звали этого продвинутого мужика?

Кирилл нахмурился.

– Имя идиотское… М-м-м, Дормидонт… нет, погоди, Каллистрат… нет, нет, во: Бонифаций! Точно! Помню, там буква «ф» была! Бонифаций!

– И долго у тебя Поля вкалывала?

– Так до сих пор ее не уволил. Она уехала в мае жить к Кристалинским, июнь, июль ее не было, в августе отправилась отдыхать, вроде к матери в Америку моталась… В сентябре опять начала пахать.

– Они у тебя каждый день заняты?

– Ну, как получится. Иногда и раз в месяц выходит. От клиентов зависит. У меня много иногородних, явятся в Москву и заберут на три-четыре дня, потом свободна.

– То есть ты хочешь сказать, что у Полины было много свободного времени?

– До фига, они у меня еще и учиться успевают, и отдыхать!

Я засунула руку в волосы и принялась ерошить шевелюру. Ну Поля, Полечка… Ай да многостаночница! Везде успевала. И на Кирилла поработать, и к обеспеченным сыночкам поприставать…

Молоков проводил меня до «Рено» и предложил:

– Давай как-нибудь сходим в ресторанчик? Слушай, а зуб-то перестал болеть!

– Я и не сомневалась. Вот только завершу расследование, и погуляем, – ответила я.

– Хочешь, приезжай в «Ночной разговор»?

– Старовата я у тебя девочкой работать.

Молоков засмеялся:

– Зову как посетительницу, естественно, за счет заведения. Программа, правда, специфическая, зато кухня отличная… А насчет старости ты не права… Есть у меня парочка мужиков, западает только на дам элегантного возраста. Если скажу тебе, какие особы у меня служат, упадешь, не встанешь. Кроме свиристелок, держу еще и женщин, ну, скажем, бальзаковских лет… Так что, если захочешь подработать, милости прошу…

– Спасибо, подумаю, – ответила я и уехала.

Часы показывали пол-одиннадцатого утра, когда я, зарулив в кафе «Делифранс», купила кофе-коктейль и два круассана.

Я люблю эту торговую точку, расположенную возле метро «Маяковская», так же трепетно и нежно, как «Макдоналдс». Здесь чувствую себя в Париже, глядя на бегущую за окнами московскую толпу. Да и круассаны тут подают совсем такие, как во Франции. В остальных местах под этим названием вам пытаются впихнуть клеклые булки, а не нежные рогалики из тонкого слоеного теста.

Слопав выпечку, я подумала и позволила себе еще кусочек грушевого торта. Когда весишь чуть больше собаки, можешь разрешить себе излишества. Хотя смотря о каком псе идет речь. Снап и Банди намного крупнее меня. Я нахожусь где-то между мопсами и питбулем. Хуч весит четырнадцать килограммов, а Бандюша восемьдесят два, во мне же ровнехонько сорок восемь. Значит, если сложить вместе Хучика и Банди, и потом разделить на два, то получаюсь я. Ваша покорная слуга – среднее арифметическое от двух кобелей.

Грушевый торт исчез так же быстро, как и появился. Облизнувшись, я хищно покосилась на суфле из клубники, но потом все же решила: хватит. Вес у меня, конечно, небольшой, но печень может взбеситься и отомстить хозяйке, дорвавшейся до жирного теста. И вообще, следует прекратить обжорство и заняться делами. Сначала я набрала полученный от Кирилла телефон Вари Хоменко. Но трубку никто не снимал. Небось девушка на работе или шляется по магазинам. Ладно, займемся следующим вопросом.

Быстро потыкав в кнопки, я услышала бодрое:

– Слушаю.

– Женька, скажи пароль!

– Опять двадцать пять, – сердито ответил эксперт, – ни за что!

– Женюсик, – прочирикала я, – помнишь, ты говорил о чудо-скальпеле, английском, в бархатной коробочке? Ну тот, который дико дорого стоит в «Медтехнике» и с которым так здорово работать?

– И что? – осторожно поинтересовался Женька.

– Он твой.

– С ума сошла, да?

– Ну должна же я сделать тебе подарок к 25 де-кабря.

– Это что за праздник?

– Милый, ты совсем заработался, Рождество!

– Так не наше же, католическое!

Я вздохнула, не буду пускаться сейчас в теологическую дискуссию о том, когда и сколько раз появлялся на свет Христос.

– Ну, Женюсик, я живу полгода в Париже и, естественно, отмечаю и их Рождество. Так что радуйся! Скальпель твой, а теперь будь умницей, скажи пароль.

– Подожди, – буркнул Женька и положил трубку на стол.

Я терпеливо ждала.

– Липа, – сообщил приятель.

– Что?

– Ну пароль такой, липа.

– Спасибо, котеночек.

– Кушай на здоровье, – буркнул Женька.

Я вновь принялась терзать «Сименс». Тесно общаясь с Александром Михайловичем много лет, я узнала кое-какие секреты. В частности, этот. Когда сотруднику правоохранительных органов нужно уточнить домашний адрес какого-нибудь человека, милиционер набирает заветный номерок, называет свою фамилию, пароль и получает доступ к сведениям. Ну, на фамилию, предположим, наплевать, в МВД туча людей работает, не могут же девушки из адресного бюро знать всех? Зато пароль! Его меняют каждый божий день, вот ведь безобразие!

Услыхав «липа», женщина вежливо, но весьма холодно ответила:

– Слушаю.

Я поторопилась изложить суть дела.

– Бонифаций? – переспросила служащая. – Ни фамилии, ни отчества, ни года рождения?

– Вы хотите сказать, что каждый второй москвич носит такое имя?

– Ждите, – не пошла на контакт тетка.

В трубке воцарилась тишина. Я смотрела в окно, на улице пошел снег. Большими хлопьями он падал на землю. А ведь и впрямь скоро Новый год. Пора позаботиться о подарках. Что купить Кеше? Чем можно удивить человека, у которого все есть?

– Записывайте, – рявкнула трубка. – Бонифаций Юлианович Бортнянский. 1907 года рождения…

– Какого?

– 1907-го, – повторила раздраженно баба, – прописан по адресу Комаров переулок, дом 7, квартира 1.

– С таким именем один?

– Да.

Я ошарашенно пробормотала:

– И где этот Комаров переулок?

– Данный вопрос не ко мне, – гаркнули из трубки, следом понеслись гудки.

Отвратительно невежливая особа! Заглянув в атлас, я обнаружила нужный адрес в самом центре города. Комаров переулок находился между Новослободской и Тверской улицами. Внезапно меня осенило. Вот черт! Противная тетка не сказала номер телефона, правда, я его и не спросила, но ведь могла бы и сама сообразить!

Я снова потыкала в кнопки.

– Липа.

– Уже не «липа», – отрезали с той стороны.

– Почему?

– На часы взгляни, – буркнула мегера, – полдень пробило.

Я швырнула «Сименс» в «бардачок». Ну и кадры, небось там сидят одни старые девы, вон какие злые, просто собаки. Хотя, например, наши псы излучают только доброжелательность! Делать нечего, придется ехать к этому Бонифацию. Может, у деда имеется внук, названный в его честь. Правда, если учесть, что дедуле без малого сто лет, внучку его небось все пятьдесят.

Комаров переулок, кривой и узкий, изгибался во все стороны. Дома тут оказались под стать переулку – кособокие, перекошенные, словно пьяные. Номер семь выглядел совсем уж мерзко. Можно посоветовать киношникам снимать в нем сериал про ужасы войны. Здание смотрело на мир выбитыми стеклами лестничной клетки. Трехэтажное, дико грязное, с облупившейся штукатуркой. Дверь в подъезд стояла нараспашку, ни о каком кодовом замке или домофоне речи не шло. Внутри было холоднее, чем на улице, и резко воняло кошачьей мочой. Первая квартира оказалась, естественно, у самого входа. Звонка не нашлось. Я заколотила в дверь ногой, послышался тихий лай, потом шарканье, затем дверь без лишних вопросов распахнулась. Я глянула на хозяина и вздохнула.

На пороге стояла мумия, замотанная в какие-то тряпки. К ногам, обутым в валенки, жалась старая болонка, грязная и клочкастая, на руках мумия держала почти лысую кошку, один глаз у которой был затянут бельмом. Вместе этой гоп-компании двести лет, никак не меньше.

– Вы ко мне? – неожиданно бодро поинтересовался дедушка.

Собачка ткнулась в мои сапоги и тоненько запла-кала.

– Фу, – строго сказал хозяин.

– К вам, – ответила я. – Бонифаций Юлианович?

Дедуся кивнул:

– Вы из собеса?

Решив не пугать пожилого человека, я поспешила подтвердить.

– Да.

– А где Танечка?

– Заболела.

– Ладно, – смилостивился дедок, – входи, детка, прямо по коридорчику, на кухню.

Я добралась до темноватого помещения и села на жесткий венский стул с гнутой спинкой. Надо же, у кого-то они еще сохранились. Помнится, подобные стояли в коммуналке на улице Кирова, нынешней Мясницкой, где прошло мое детство.

Собачка вновь ткнулась мне в ноги и зарыдала. Я нагнулась, погладила плачущее животное и обнаружила, что под скомканной шерстью нет тела, одни тоненькие, хрупкие косточки, животное было измождено до предела. Впрочем, и хозяин, и кошка выглядели просто скелетами, один обтянут кожей, другой мехом…

– Ты, деточка, зря пришла, – со вздохом промолвил дедок.

– Почему?

– Так пенсия еще три дня тому назад кончилась, а следующую дадут не скоро, за продуктами идти не надо. Ступай дальше.

Я обвела взглядом компанию.

– Что же вы едите?

– Позавчера каша у нас была, геркулес на воде.

– А вчера и сегодня?

Бонифаций Юлианович пошамкал ртом:

– Собрался я, милая, в «Азазель» пойти, да закрылась наша точка.

– Куда?

– В «Азазель», трактир тут недалеко был, хозяин мне для Крошки и Васьки пакет давал с объедками, добрый человек. Я тебе по секрету признаюсь, и сам ел. А почему нет? Продукты свежие… Но вот прогорел. Мне бы и не надо еды, да вот Крошку с Васькой жалко.

Я просто потеряла дар речи.

– Васька еще ничего, – продолжал Бонифаций, кутаясь в нечто, бывшее когда-то одеялом, – а Крошка плачет и плачет, спасу нет.

– Дедушка, – проорала я, – сейчас я, мигом, только подожди!!!

Вылетев на улицу, я вбежала в ближайший супермаркет и понеслась по отделам.

Примерно через полчаса была готова геркулесовая каша.

– Экая ты транжира, – качал головой Бонифаций, – на молоке сварила, с сахаром… А это чего?

– Колбаса «Докторская».

– Ишь ты, – покачал головой дед и принялся аккуратно хлебать овсянку.

Я осторожно опустила на пол две миски. Крошка и Васька ринулись к еде. Я никогда не думала, что кошка начнет с таким энтузиазмом есть геркулес. Фифина и Клеопатра ни за что бы не притронулись к этому блюду. Впрочем, наши киски отворачивают носы и от мяса, если оно, на их взгляд, недостаточно свежее. Несчастный же Васька на едином дыхании проглотил угощение, потом вылизал миску и сел около пустой посуды, уставившись на меня круглыми желтыми глазами. Впрочем, Бонифаций Юлианович и Крошка не отстали от кота. Дедушка опустошил тарелку мгновенно и потянулся к кастрюльке.

– Сейчас не надо, – пробормотала я, – может стать плохо, вы долго голодали.

– Твоя правда, детка, – вздохнул старик, – жадный стал, вот рука и потянулась.

– Вы живете тут совсем один?

– Как перст.

– Никого нет? Ни детей, ни внуков?

Бонифаций покачал головой:

– Сын умер, была еще внучка, да только она уехала давно, обещала писать, но, видно, не судьба…

– Вам никто не помогает?

– Ну приходит от вас женщина из собеса, два раза в месяц, да мне чаще и не надо… Пенсии аккурат на два похода в магазин и хватает.

Потом он, очевидно, увидал мое вытянувшееся лицо и быстро сказал:

– Я не жмусь, мы хорошо живем, в этом месяце только поистратились, потому что пришлось телевизор чинить.

И он ткнул пальцем в маленький черно-белый агрегат.

– Не могу без новостей, ты погоди, сейчас тебе кой-чего покажу…

С этими словами дедушка пошел к двери.

– А как звали ваших родственников? – поинтересовалась я.

– Сына Егором, внучку Катей, – ответил Бонифаций и добавил: – Жена еще была, Елизавета Андреевна, царство ей небесное, светлая память… А больше и никого.

Он ушел. Я осталась сидеть на холодной кухне, разглядывая руины мебели и остатки посуды. Грязные занавески свисали с ободранного карниза, здесь не было даже тараканов, от которых так страдают старые дома, расположенные в центре. Скорей всего хитрые насекомые не заглядывали в квартиру, зная, что там нечем поживиться.

Внезапно Крошка подошла ко мне и села у ног, преданно глядя в глаза.

– Что же мне с вами делать? – пробормотала я, лихорадочно соображая, как поступить.

Тут раздался кашель, и в кухню вступил Бонифаций Юлианович с гордо поднятой головой. Я посмотрела на старика и почувствовала, как в горле заворочался тяжелый горячий ком. На дедушке была старенькая, застиранная гимнастерка, на которой блестели бесчисленные ордена и медали.

– Вот, – с гордостью сказал Бонифаций, – в тяжелое время я не подкачал, сражался с врагом, потом всю жизнь до пенсии на одном месте проработал, на почте, отделением заведовал, не пил, не курил, взяток не брал, а трудился на благо нашей социалистической Родины. Я прожил свою жизнь честно, мне есть чем гордиться! Видишь, я полный кавалер ордена Славы, а его трусам и негодяям не давали!

Я оглядела «иконостас», а потом бросила взор на шатавшихся от слабости Ваську и Крошку, еще раз обежала взглядом кухню…. Внезапно ком в горле скатился вниз и лег камнем в желудок. Дедушка-то ветеран, орденоносец. У таких людей неплохая пенсия. Значит, работница собеса, пользуясь тем, что старик живет один, вульгарно обманывает его. Знаю, такие случаи бывают. Недавно Аркадий отказался защищать мошенницу, патронажную сестру. Она приходила к одиноким, больным людям и врала, что килограмм масла стоит двести рублей, а бабушки, неспособные сами выйти из квартиры, верили ей. И ведь эта дрянь приносила своим подопечным чеки, небось подбирала у касс бумажки с нужными суммами. Большинство покупателей просто бросает их.

– Дедушка, – сказала я, – уж, извини, не хотела тебя сразу новостью огорошить, думала потихоньку подготовить…

– Чего стряслось? – спросил Бонифаций.

– Я твоя правнучка Дарья, дочка Кати, приехала забрать тебя к себе.

Дата добавления: 2015-09-05