ГЛАВА 17. Утром меня разбудил громкий лай Банди

Утром меня разбудил громкий лай Банди. Часы показывали семь. Вспомнив, что сегодня нужно ехать к Гене Кристалинскому, я, охая и вздыхая, сползла на первый этаж, где наткнулась на гроб. Возле полированного ящика стоял Борис, гневно выговаривающий питбулю:

– Слышь, парень, ей-богу, мне это надоело!

– Что случилось? – поинтересовалась я.

Режиссер пропел:

– Дашенька, доброе утро. Извини, разбудил тебя.

– Ничего, мне пора уходить.

– Все убегаешь, – придвинулся совсем близко мужик, – не хочешь даже разговаривать.

И он неожиданно обнял меня за плечи.

– Ну что ты, – я попыталась вывернуться из цепких объятий, – просто у меня работа!

– А Маня сказала, ты бросила преподавать.

Обозлившись на болтливую сверх всякой меры дочь, я быстро нашлась:

– Действительно, я прекратила одно время сеять разумное, доброе, вечное, но теперь опять взяла группу.

Борис придвинул лицо совсем близко.

– Ну хоть вечерок посиди дома, дай возможность за тобой поухаживать…

– Извини, – вертелась я, словно червяк под каблуком, – боюсь, это не понравится моему бойфренду.

Борис разжал кольцо рук.

– У тебя есть любовник?

Решив сменить скользкую тему, я быстро спросила:

– Что наделал Банди?

– Лезет все время спать в гроб, – возмутился режиссер, – просто отвратительно!

– Сегодня же прикажу Ивану разломать ящик в куски, – пообещала я.

– Ни в коем случае! – перепугался Борис. – Ты с ума сошла!

– Но этот похоронный атрибут надоел мне до жути, – ответила я, – мало того что занимает много места и вообще выглядит отвратительно, так еще Бандюша избрал его любимым местом для отдыха, а мне категорически не нравится, когда собака спит в гробу!

– Дашенька, – вздохнул режиссер, – если тебе и впрямь некуда девать сей предмет, подари его нам.

– Зачем?

– Мы бедные киношники, вечно экономящие средства. Сериал, который сейчас снимаем, нельзя назвать даже малобюджетным, он крохотнобюджетный, у нас жалкие копейки. Честно говоря, нам просто повезло с вами, потому что сумели сберечь кучу средств, оказавшись в Ложкине. Сняли ваши интерьеры, машины… Будем работать с животными… И уж совсем подфартило с гробом. В сценарии есть сцена шикарных похорон, поняла?

– Ладно, – кивнула я, – только после окончания съемок все равно нужно сжечь его.

– Заберем гробик с собой, – пообещал режиссер.

Потом он неожиданно опять обнял меня.

– Ну так как? Приедешь сегодня пораньше? Впрочем, если хочешь, можем встретиться в городе.

– А твоя жена как посмотрит на эту ситуацию?

– У меня нет жены, – изумился Борис.

– Ты же говорил про сына…

– Мы давно в разводе, я абсолютно свободен, без каких-либо обязательств…

– А я нет… У меня есть старый любовник, можно сказать муж…

– Да? – недоверчиво протянул режиссер. – Что-то он у вас в доме не появляется…

– Сегодня увидишь, – пообещала я и, мигом натянув куртку, вылетела во двор.

Стоял дикий холод, и оглушала пронзительная тишина, которая бывает только ясным, морозным, ранним утром в деревне. Моментально замерзнув, я влетела в гараж. Надо было надеть шубу, кстати, не помешало бы выпить кофе… Только из-за противного, приставучего мужика приходится спешно уезжать из дома. Интересно, он долго собирается снимать тут свой идиотский сериал? Сколько времени они обычно делаются? Я никогда не смотрю «мыльную» продукцию, вернее, не включаю телевизор, когда идут «семейные» и «любовные» драмы. Вот криминальные истории обожаю. Про Коломбо, ментов и Леху Николаева знаю все.

Прямо из гаража я позвонила Дегтяреву.

– Алло, – пробормотал сонный голос.

– Привет, это я.

– Дарья? – удивился Александр Михайлович, потом помолчал и в ужасе спросил: – У меня будильник сломался? Который час?

– Полвосьмого.

– Что у вас случилось?! – почти выкрикнул полковник.

– Да ничего, полный порядок.

– Зачем звонишь тогда в такую рань? – сбавил тон Дегтярев.

– Приезжай к нам сегодня ужинать…

– И ты проснулась ни свет ни заря, чтобы позвать меня?

– Конечно, боялась, что на работу убежишь!

– Могла не стараться, – вздохнул Дегтярев, – сегодня пятница, я так и так к вам собрался прикатить.

– Хочешь, заеду за тобой?

– Давай.

Договорившись с полковником, я метнулась в Чапаевский переулок. Часы показывали четверть девятого, когда «Рено» послушно замер возле нужного дома. От души надеясь, что Геннадий не ушел к метро, я взлетела на второй этаж и принялась звонить в дверь. Раздалось шарканье, и дверь распахнулась.

Я знаю, что пьянство никого не красит. Мой последний муж был запойным алкоголиком, собственно говоря, именно по этой причине я и разошлась с ним в свое время. Некоторые люди могут пить годами, но все равно ухитряются прилично выглядеть, другие за месяц превращаются в жалкое подобие человека. Мой бывший муж и стоявший сейчас на пороге Гена Кристалинский были из второй категории. Насколько понимаю, еще ранней осенью Геннадий шикарно одевался, посещал дорогой парикмахерский салон, ездил на новенькой иномарке и мог позволить себе любую прихоть. Сейчас мой взгляд упал на чучело.

В темноватом коридоре, держась одной рукой за ободранную стену, стояло, покачиваясь, существо, одетое в рваные, грязные джинсы и давно не стиранную, замызганную рубашку. Темные сальные волосы напоминали шерсть нерасчесанной персидской кошки, мутные глазки плавали под красными, воспаленными веками. Пару секунд помятая личность тупо смотрела на меня, потом раздвинула узкие губы, прячущиеся в трехдневной щетине, и просипела:

– Чего надо?

Мне в нос ударил аромат перегара и нечищеных зубов. Стараясь не дышать, я вытащила из сумки бутылку пива и покачала ею перед носом парня.

– Хочешь?

– Давай, – оживился хозяин.

Не выпуская емкость из рук, я шагнула в квартиру и решила на всякий случай уточнить:

– Ты Геннадий Кристалинский?

– Уж не знаю теперь, – вздохнул парень, – раньше и впрямь меня так звали, но теперь, похоже, имя мое «Никак» и звать меня «Никто».

Русский человек – философ от рождения. Французский бомж, или, как называют там людей подобной категории, клошар, веселое, необремененное никакими особыми думами существо. Летом ночует под мостами, радуясь каждой бутылке дешевого вина, попавшей в руки. Зимой, прячась от сырости и холода, перебирается на какую-нибудь жилплощадь, где коммунами обитают подобные ему экземпляры. Бродяга-француз не корчит из себя Сартра и Камю в одном флаконе. Чаще всего он честно признается: да, пью, потому что обожаю такой образ жизни. Времяпрепровождение в коробке из-под холодильника на берегу Сены милее мне, чем скучное, буржуазное прозябание. Клошар доволен собой и окружающим миром. Милостыню он клянчит весело, не ноя и не жалуясь… Кстати, малочисленные парижские нищие, которых, впрочем, вы никогда не встретите на Больших бульварах или Елисейских Полях, никогда не стоят просто с протянутой рукой. Они пытаются хоть как-то закамуфлировать свою деятельность. Делают вид, что торгуют спичками, или пытаются играть на гитаре.

Российский алкоголик мигом объяснит вам, что вступить на отвратительный путь пьянства его заставила жуткая трагедия, достойная стать сюжетом для Федора Михайловича Достоевского. Наш пьющий соотечественник мучается, постоянно испытывает комплекс вины, стенает, плачет, ноет, портя жизнь не только себе, но и всем окружающим. Вот он, дрожа от похмелья, дергает вас за рукав возле ларька и бормочет:

– Умоляю, один рублик, на лекарство для смертельно больного ребенка, я – ветеран афганской войны, потерял половину внутренностей…

Естественно, вы не верите, но потом делается неприятно, а вдруг правда про ребенка? Опрокинув «пузырек» с дешевым красным вином, клошар становится счастливым. Наш бомж, скушав «огнетушитель», мучается раскаяньем и стыдом до следующей дозы. Вот и Гена расфилософствовался с утра пораньше. Решив растоптать в зародыше это желание, я протянула ему «Балтику».

– Действуй!

Кристалинский мигом содрал пробку посредством дверной ручки. Я подождала, пока пол-литра напитка исчезнет в его глотке, и продолжила искушение. Из недр сумочки появилась еще одна емкость, на этот раз с водкой. Не выпуская ее из рук, я поинтересовалась:

– Нравится?

Потерявший всякое человеческое достоинство парень кивнул.

– Тогда веди на кухню.

Я не стану описывать вам состояние пищеблока, не собираюсь доводить людей до процесса обратной перистальтики. Сообщу лишь, что под стать пейзажу был и аромат. Впрочем, нашлись здесь и домашние животные, большие, какие-то тучные тараканы, нахально сидевшие повсюду и даже не пошевелившиеся, когда я вошла в помещение.

Брезгливо стряхнув прусаков, я села на колченогий стул и спросила:

– Как ты дошел до жизни такой, а? Родители вроде приличные люди…

– Не твое дело, – буркнул Гена.

Потом, очевидно, в его мозгах рассвело, и он с надеждой поинтересовался:

– Тебя они прислали?

– Кто?

– Ну эти, – он замялся, потом совсем тихо добавил: – Родители…

– Нет, они наняли меня, чтобы расследовать смерть Полины Железновой.

– Чего? – оторопел парень. – Кого?

– Полины Железновой, – четко повторила я, – твоей любовницы…

Неожиданно Гена залился идиотским смехом. Так тупо ржет дебил, глядя на мучения попавшей под колеса автомобиля собаки.

– Полина умерла! Ой, не могу, покарал господь шельму, значит, недолго дочерью богатых родителей пробыла. А уж как хотела деньги тратить…

Внезапно он остановился и добавил:

– Паскуда!

Подумав, что у парня от алкоголизма помутился рассудок, я решила внести ясность в ситуацию. Показала ему еще раз бутылку, потом помахала перед носом пятисотенной бумажкой.

– Это мне? – оживился Гена.

– Обязательно получишь, если внятно объяснишь, что к чему. Каких богатых родителей ты имеешь в виду? Своих?

– Нет, – протянул Гена, – Кристалинских…

– Ты пропил последний ум, – обозлилась я, – Соня и Данила твои отец и мать, а у Полины только мама, Нина. Хотя она и живет сейчас в Америке, назвать богачкой Нину никак нельзя!

Гена хмыкнул и неожиданно четко, ясно и вполне разумно заявил:

– Ну, едрена-матрена, частный детектив! Говно ты, а не сыщик! Ничего не знаешь! Полина – дочь Кристалинских, а я, как выяснилось, никто и звать меня никак.

От неожиданности я чуть не выронила бутылку.

– Врешь!

– Ты это, с ханкой-то поосторожней, – заботливо сказал парень, – неровен час кокнешь.

– Рассказывай живо!

– А что? – сам у себя спросил Гена. – Зачем мне теперь их доброе имя беречь? Выгнали меня, как собаку. Значит, обязательств никаких. Слушай, коли хочешь, история замечательная.

Полина появилась в доме Геннадия через два дня после того, как Ляля сломала руку. Неприятность произошла с женой Кристалинского на рынке. Когда она шла по мясному ряду, откуда ни возьмись вылетел парень и сбил ее с ног. Правда, хулиган остановился, кинулся поднимать Лялю, но та отказалась от помощи и плача поехала домой. Положив невестку в больницу, Соня мигом наняла прислугу, чтобы у сына всегда была горячая еда и чистая квартира. Так в семье Кристалинских появились Майя и Полина. И если кухарка не вызывала у парня никаких эмоций: толстая, некрасивая тетка, стоявшая весь день у кастрюль, то Поля понравилась Кристалинскому чрезвычайно. И через три дня девица оказалась в его кровати.

У Гены до этого случались связи на стороне. Нет, он вполне хорошо относился к жене, благосклонно принимал ее заботы о себе… Но Лялечка была безнадежно провинциальна, воспитана в жуткой глуши бабкой-учительницей и имела соответствующие взгляды на жизнь. Милая, порядочная, хорошенькая, но страшно скучная, невероятно правильная. Не было в ней того «поди сюда», что делает даже дурнушку желанной для парня. Да еще Лялечка оказалась дальней родственницей Кристалинских. Честно говоря, Гена не слишком разобрался, какой. То ли его прадед женился на сестре прабабки Ляли, то ли двоюродный брат деда на сестре бабушки… Но только пару лет тому назад Ляля приехала из глуши посмотреть Москву, остановилась у них в доме и вмиг покорила сердце Сони.

Гена только удивлялся. Мать его, человек не слишком приветливый, резкий на язык, совершенно не стесняющийся никого. Любые неурядицы Соня привыкла улаживать при помощи денег. В детстве Гена имел все. Данила и при коммунистах отлично зарабатывал, был директором завода, номенклатура по тем временам и соответствующие блага: госдача, черная «Волга» с шофером, паек и спецполиклиника… Так что комната Гены ломилась от игрушек, и к нему бегало сразу две няни. Соня великолепно относилась к сыну. Он ездил к морю, получил лучшее образование, выучил английский язык… Но всяческих нежностей в их семье не водилось. Никаких песенок на ночь мама сыну не пела, не чесала спинку и не целовала без конца мальчишку. Впрочем, Гене и не особо хотелось этого, и, если бы ему предложили выбор: послушать сказку в мамином исполнении или получить машинку, не колеблясь бы выбрал последнее.

Поэтому парень очень удивился, увидев, какие бурные эмоции вызвало у всегда сдержанной Сони появление Ляли.

– Я всегда мечтала о дочери, – вздыхала Соня, таская повсюду с собой девчонку, – вот погоди, выдам тебя замуж…

Но Лялечка влюбилась в Гену с первого взгляда. Парень, поняв, что стал объектом чувств, особо не ломался. Сердце его было свободно, Лялечка была хорошенькая, к тому же еще и влюблена, как шестиклассница. Да и мать в восторге от девчонки! Несколько Гениных приятелей недавно женились, и Кристалинский слышал, что свекрови оказались на «ножах» с невестками. В случае с Лялей подобный вариант был исключен, и Гена с радостью повел девушку под венец. Он искренне считал, что любит Лялю и является хорошим мужем. Некоторые зигзаги в сторону даже не следовало считать зигзагами, так, ерунда. Ну понравилась девчонка из бутика «Версаче», ну трахнул парикмахершу из салона «Велла-Долорес», ну провел выходные с хорошенькой медсестрой из стоматологической поликлиники… Все это бабы не их круга, так, чистая ерунда, для тонуса.

Отделывался от своих мимолетных любовниц Геннадий очень легко. Покупал норковую шубку или «Жигули», по цене выходило одно и то же. Но в своем доме он впервые пошел на интрижку. Конечно, не следовало начинать роман в родных стенах, но Полина была хороша, как майский день, Ляля лежала в больнице, а свекровь сидела у кровати невестки. Сам дьявол подталкивал Гену и Полину навстречу друг другу, да они особо и не сопротивлялись.

Месяц пролетел вмиг, накануне приезда из клиники жены Гена зазвал к себе домработницу и накинул на ее точеные плечики шубку из голубой норки.

– Нравится?

– Очень, – радостно ответила Полина, – хотя вроде не по сезону, лето на дворе. Лучше бы зимой подарил, чтобы сразу носить!

– Мороз еще придет, – махнул рукой Гена, – успеешь покрасоваться. А вот насчет меня… Ну да ты человек взрослый, поэтому буду откровенен. Завтра возвращается Ляля, извини, тебе придется уйти.

Увидев, как исказилось лицо любовницы, парень быстро добавил:

– Я нашел изумительное место, у Морозовых. Двое стариков, работы мало, зарплата больше, чем у нас…

Полина сняла обновку, аккуратно повесила на спинку кресла и мирно прощебетала:

– За заботу спасибо. Только у меня характер особый, мне или все подавай, или ничего. А шубку подари Ляле, чтобы той не так холодно было, когда убираться отсюда придется.

– Извини, не понял… – сказал Гена, – что за чушь ты несешь? Забирай манто и дуй к Морозовым.

– Нет, мой дорогой, – ответила Поля, – я теперь здесь навсегда. Думаешь, я случайно к вам в дом пришла? Ну откуда я появилась?

– Мать в агентстве наняла.

– Это повариху, а меня где взяла?

– Где?

– А ты поинтересуйся, спроси у Сони, кто ей приказал взять меня?

– Приказал? – изумился Гена и рассмеялся. – Не пори чушь! Моей матери нельзя ничего приказывать, не тот она человек.

– Ошибаешься, – торжествующе отозвалась Полина, – есть один мужчина, который может с ней сделать все.

– Кто?

– Кирилл Олегович Молоков!

– Кто? – изумился Гена. – Какой еще Молоков? Не знаю такого.

– А что ты вообще о Соне знаешь? – вопросом на вопрос ответила девушка.

Кристалинский растерялся:

– Она моя мать!

– Это замечательно, – ухмыльнулась Полина, – а еще что? Ну кто ее родители, где появилась на свет, как она познакомилась с твоим отцом, что делала до замужества?

Гена напрягся:

– Вроде она сирота. Во всяком случае, никаких бабушек или дедушек у меня никогда не было. Кажется, папу она увидела в больнице, где лежала после операции аппендицита… Ну, кажется, так!

– Так-так, – хихикнула Поля, – выходит, ты – дурак. Ладно слушай историю про благородную даму с темным прошлым!

Дата добавления: 2015-09-05