Глава восьмая. Получилось так, что моя трусость спасла жизни смельчаков.

Получилось так, что моя трусость спасла жизни смельчаков.

- Возвращайтесь в круг! Ради всего святого возвращайтесь в круг на свои места! – истошно завопил я, силясь перекричать шум битвы, и мне это удалось. Пятеро храбрецов услышали меня, и сумели каким-то чудом прорваться к спасительным цифрам. Это были Вильям, Санджай, Рави, Муту и Фабио. Последний уже успел обзавестись винтовкой. Все они тяжело дышали, торопливо перезаряжали оружие и опасливо поглядывали на копошившихся повсюду безликих. Не замечая укрывшихся за магическим кругом людей, существа суетливо передвигались с места на место, теребили убитых и раненых, визжали, хрипели, отплевывались тягучей черной субстанцией и быстро вращали уродливыми головами, точно прислушивались и принюхивались. Их, наверное, скопилась уже целая сотня. Минут через пять они угомонились. Похватали за ноги и за руки тех безликих, кто уже не мог передвигаться самостоятельно, подобрали фрагменты тел наших товарищей и, победно размахивая дубинками и копьями, удалились сквозь черный туман. Как только последний из них скрылся из вида, доносившийся снаружи гул утих. Вместе с тем свинцово-серое сияние в храме сменилось бледно-голубым лунным светом.

В следующую секунду наши индусы, Санджай, Рави и Муту в страхе отпрянули от статуи, не переставая причитать на родном языке. Мне больно резануло слух слово «Кали». Я обернулся и от ужаса едва не лишился рассудка.

***

Мраморная Геката бесследно исчезла, уступив место другому каменному божеству, и теперь на постаменте сидела, скрестив ноги, гигантских размеров черная женщина с длинными всклоченными волосами. Высунув остроконечный язык из оскаленной клыкастой пасти, женщина устремила на нас ядовитый взгляд, пропитанный вожделением, ненавистью и торжеством. Её обнаженное, забрызганное настоящей кровью толстое тело украшало ожерелье из человеческих черепов и широкий пояс, увешанный кровоточащими человеческими конечностями. Но самое страшное она держала в четырех когтистых руках – в одной руке изогнутый окровавленный меч, а в трех остальных – отрубленные головы наших товарищей!

Пунцовые круги побежали у меня перед глазами. В ушах зазвучали предсмертные крики и стоны. Я задрожал, зашатался и, теряя почву под ногами, неуклюже попятился назад. Не знаю, что меня ожидало, помешательство или обморок, но Провидению было угодно, чтобы я обратил туманный взор в сторону, и в следующую минуту страх сменился отвращением и неприязнью.

Устремленные на каменное божество глаза сэра Генри пылали безумным восторгом, высокий лоб покрылся испариной, ноздри нетерпеливо раздувались, тонкие губы подергивались, будто он хотел что-то сказать, но не находил слов, правая рука все еще покоилась за пазухой, а левая повисла вдоль туловища и рефлекторно подрагивала, как у больного падучей болезнью.

Я смотрел на него, и обрывки фраз, жесты, мимика, намеки и полунамеки из прошлого, точно осколки таинственной мозаики складывались в единое целое в лихорадочно работающем мозгу. Зерна сомнений дали долгожданные всходы. Мне открылось многое.

- Покажите, что вы прячете за пазухой? - крикнул я сэру Генри.

Он вздрогнул и в недоумении уставился на меня.

- Покажите нам, что вы прячете за пазухой, сэр Генри? – повторил я свой вопрос.

- Чего вы добиваетесь, Чарльз? – Было заметно, что ему нелегко говорить. Вероятно, он еще не до конца вышел из транса.

- Я хочу знать правду. Все мы хотим знать правду, - ответил я, озираясь.

Муту лежал на спине и корчился от боли. Равви опустился на четвереньки и перевязывал его раны, приговаривая что-то дрожащим голосом. Этим двоим, было не до меня. Зато остальные слуги – Вильям, Санджай и Фабио прислушались к моим словам и теперь напряженно следили за нами.

- Я не желаю с вами разговаривать, - рассеянно пробормотал сэр Генри.

- Не желаете, и не надо. Вы уже сделали свое подлое дело - заманили нас в ловушку, чтобы принести в жертву этому безобразному идолу.

- Что вы несете? Не хочу слушать подобный вздор!

Его голос набирал силу.

- Клянусь Девой Марией, он будет говорить, - прорычал Фабио, вскидывая винтовку.

- А ты, я гляжу, никак не уймешься, мерзавец. Надо было пристрелить тебя еще у входа в храм, - сэр Генри впился в португальца ненавидящим взглядом.

- Не кривите душой, любезнейший. Вы не могли его пристрелить у входа в храм. Он был вам нужен здесь. Он и все мы - одиннадцать друзей, не больше и не меньше, - сказал я. - Вильям, что было написано на ступеньке?

- Молчи, болван! – взорвался сэр Генри.

- Еще одно слово, и, клянусь, я выстрелю! – предупредил его Фабио.

- Сын потаскухи смеет угрожать благородному джентльмену, - натужно рассмеялся сэр Генри и потянулся левой рукой к кобуре с револьвером.

***

У меня никак не укладывался в мозгу его безрассудный поступок. Что это было: глупость, отчаяние, недооценка врага или что-то иное? Почему вместо того, чтобы обуздать гнев и призвать на помощь свое знаменитое красноречие, он все-таки дал волю гневу? Да как бы там ни было, но он потянулся к кобуре. Фабио выстрелил. Пуля пробила насквозь «благородную» голову, и, когда я подбежал к сэру Генри, он уже умирал, погрузившись в беспамятство, но и тогда его правая рука оставалась за пазухой и продолжала прижимать к сердцу драгоценный языческий артефакт.

Дата добавления: 2015-09-06