Александр Иванович, а что можешь о Каберове сказать?

- Каберов вообще-то был очень мужественным летчиком. Он даже командира полка как-то выручал. А выручал как, знаешь? Видит, что два немецких самолета атакуют командира, тогда он выходит и сам себя подставляет. Потом его сбили в Волосовском районе. И его женщина какая-то местная приютила, дала место в бане вместе с козой, сказала: «Спи тут! А то немцы приходят у меня.» А потом, когда наши войска освободили деревню, сказала: «У меня летчик сбитый!» Но мне так общаться не приходилось, я обслуживал его самолет. У нас работы было много: нас четыре человека звено обслуживало. А звено — это четырнадцать машин.

Так вот, что еще можно сказать? Мне пришлось служить на аэродроме, когда наши летчики-истребители прикрывали «Дорогу жизни» под Ладожским озером. Слезы капают у меня с глаза, когда я вспоминаю об этом. Но расскажу все о том, что осталось в памяти. Придет, помню, эшелон с Ленинграда на станцию Войбаколо. Люди были полумертвыми и худыми. Когда мы, военные, были свободны, ну когда не было боевых вылетов на прикрытие бомбардировщиков, мы выгружали их. Потом их отправляли дальше в тыл на машинах ЗИС-5 и ГАЗ-АА (знаменитые «полуторки»). А лед, между прочим, тогда был не очень толстым на Ладоге. Часто немцы с другой стороны вели обстрел по машинам эвакуированных. Дорога по льду Ладожского озера была отмечена флажками. Она была вся в полынях, потому что немцы постоянно стреляли по этой трассе из орудий. Наши «ястребки» ничем не могли им помочь: то была плохая видимость погоды, то — обрабатывали другой объект поражения.

Жили мы тоже в очень непростых условиях. Нашим жилищем были ледяные наземные шалаши. Я сам такой шалаш делал. На четырех жердях ставилась палатка. Кругом, сверху и по бокам клалась хвоя — ветки с еловых деревьев. Также внутри, кругом и сверху накрывали брезентом. Весь этот дом-шалаш посыпался толстым слоем снега. Внутри шалаша из жердочек делали что-то вроде широких скамеек, на которые клали лапы елочные. Брезент заменял нам постель и одеяло. Обмундирование наше было полностью ватным. Всегда не хватало валенок, не говоря уже о летных унтах. Внутри такой фазенды помещалась железная керосиновая бочка от горюче-смазочных материалов, которая переоборудовалась под печку. Топили ее дровами, которые всегда были сырыми. Но мы могли подлить на эти дрова немного бензину и они горели тогда. Но тогда все было очень строго, везде соблюдалась осторожность! Дым шел наверх через цементную трубу. Часто немцы, видя дым, открывали по аэродрому артиллерийский обстрел. Поэтому топились «фазенды» аккуратно, а большой слой еловых лап маскировал дым и он уносился счастливым ветром. Еще самое тяжелое в 1941 году для нас, было то, что у нас не было каптерок, где бы мы, оружейники, могли бы смазывать и разбирать пулеметы, и всегда бы были готовы обеспечить надежные вылеты истребителей. Самолет заносился в ангар и там мы прямо приводили его в порядок. Затаскивали самолет за плоскости обычно по четыре, по пять, по шесть человек.

Потом наступил 1942 год. Ленинград находился в полной изоляции от Родины. А по Ладоге, днем и ночью, с Большой земли через северную дорогу с Тихвина и Вологды непрерывно шли грузы в блокадный Ленинград.

Дата добавления: 2015-09-06