Доигрался

В среду весь день гоняюсь за хитрыми турагентами и горящими путевками в Грецию. В конце концов мне удается узнать об очень выгодном предложении в компании «Солнечная радость», крошечный офис которой находится рядом с Паддингтоном. Они предлагают недельный отпуск на греческом острове Кос. Вылет из Гатвикского аэропорта в субботу. Ладно, пусть это остров. И скорее всего, его главной достопримечательностью будет попсовая дискотека, а не архитектурные достижения великой Эллады. Но какая, к черту, разница? Это же заграница, так? Сойдет. Правда, Мэнди, представитель «Солнечной радости», не очень-то распространяется о других деталях поездки. Например, о гостинице, — говорит, что нам все скажут по прибытии на место. О трансфере из аэропорта и обратно, — об этом мы тоже узнаем по прибытии. О расстоянии до пляжа, — по словам Мэнди, на таком маленьком острове до пляжа везде близко. Но, в сущности, какая разница. Все мои сомнения развеяли яркие фотографии из брошюрки, которой Мэнди заманчиво помахала перед моим носом. Правда, домой мне брошюрку не дали. И главное, это дешево. До неприличия. Поэтому я соглашаюсь. Подписываю отказ от права подать в суд на агентство «Солнечная радость» в случае, если мой отпуск окажется не солнечным или не радостным. Мэнди выдает мне билеты, выводит из офиса, запирает за мной дверь и вывешивает табличку «Закрыто».

Готово.

Пятница, вечер. Я лежу на своей кровати, наблюдаю, как сигаретный дым струйкой поднимается к потолку. Грустно. Грустнее некуда. Комната похожа на место падения самолета: содержимое шкафа и комода разбросано по полу и кровати. Из недр шкафа я извлек «моднейшие» курортные приобретения за последние десять лет: бермуды длиной до щиколотки, о-о-о-чень облегающие плавки, шлепанцы с нарисованными пальмами и бейсболку с надписью «Оторвался на Канарах». Но мне так грустно вовсе не от того, что предстало моему взору. Наоборот, от того, чего я не могу сейчас видеть. Эми. Где она сейчас. И с кем.

Вчера ночью я принял важное решение. Было уже около пяти утра. Я лежал рядом с Эми в ее кровати. Мы отлично провели вечер. Сначала сходили на любительский спектакль, где играла ее подруга, потом поужинали с труппой и завершили постельным многоборьем. Эми уже спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я все время думал о Тристане. Точнее, об Эми и Тристане. Что они могут быть вместе. Я тщетно пытался заставить себя не думать об этом, убеждал себя, что волноваться не о чем. На улице начинало светать. Задроздели дрозды, зашуршали первые машины. Я лежал напряженный и бессонный. Я был в отчаянии. Поэтому я принял решение не думать о Тристане. И всякий раз, когда он появится в моих мыслях, заставлять себя думать о чем-нибудь приятном. О чем угодно. И у меня получилось: я уснул.

Получается и теперь.

За последние полчаса мысли о Тристане отравляли мне душу не меньше восьми раз. И я сразу представлял себе восемь вещей, более приятных, чем Тристан. В том числе:

а) мышиные какашки;

б) вшей;

в) слюнявых собак;

г) геморрой;

д) смерть.

Эти мысли не доставили мне большого удовольствия, зато спасли от полного безумия и паранойи. Смотрю на часы: ровно семь. Эми сейчас, наверное, уже встретилась с Тристаном. Козел. Быстро прибавляю к своему списку варикоз.

— Ну, — говорит Мэтт, появляясь в дверях. На нем самая старая рубашка и потрепанные джинсы: униформа для мальчишника у Алекса. — Как сборы?

Я пинаю пустую дорожную сумку.

— Хреново. А у тебя?

Он похлопывает по карману, из которого торчит зубная щетка:

— Еду налегке. — Потом подсаживается ко мне на кровать, достает сигарету. — Когда вылетаете?

— Завтра утром, в девять пятнадцать.

— Значит, Эми сегодня ночует здесь?

— Нет, у нее ужин с другом.

— Что? — смеется Мэтт. — И она надеется, что ты не опоздаешь на самолет? Видно, она плохо тебя знает.

— Я не опоздаю.

Услышав мой тон, Мэтт смотрит на меня с удивлением:

— Друг, у тебя все в порядке?

— Конечно, — отвечаю я. — Почему должно быть не в порядке?

— Да так. — Взгляд его полон скепсиса. — Просто не слышу в твоем голосе энтузиазма. Сам посуди: ты отказываешься от классного мальчишника в Эдинбурге, потому что едешь в отпуск с женщиной своей мечты, а вид у тебя печальнее, чем у свиньи на скотобойне.

— Да нормально у меня все, — говорю я. Но это не так. И Мэтт прав — я и впрямь веду себя странно.

Мне хотелось бы рассказать Мэтту, что меня гложет. О Тристане и о вранье Эми. Сказать, что я ни в чем не уверен. Что мое самолюбие втоптано в грязь, и с каждой минутой я закапываю его еще глубже. Но я не могу. Потому что Мэтт — мой друг. И потому что я знаю, как люди реагируют на растоптанное самолюбие. А мне жалости не надо. Ни от Мэтта, ни от Эми. Вообще ни от кого. Поэтому ничего не остается, как сменить тему.

— Слушай, Мэтт, — говорю я. — Извини.

— За что?

— Что не поехал на мальчишник к Алексу.

— Да забудь.

— Ты не злишься?

Он пристально смотрит на меня:

— Конечно, злюсь. Ты предпочел женщину своим друзьям. За это тебя расстрелять бы. — Он смягчает тон, кладет руку мне на плечо. — Но я дам тебе отсрочку, если она того стоит, договорились?

— Она того стоит.

— Вот и хорошо. Именно это я и надеялся услышать. — Он встает и идет к выходу, но у двери медлит, оборачивается. — Да, кстати, мой гардероб в твоем распоряжении, так что не стесняйся. А то наденешь эти свои тряпки, и она тебя точно бросит — кто ж с таким уродом рядом встанет. Спокойной ночи! — салютует мне на прощанье и уходит.

Но ночь у меня выдалась отнюдь не спокойная. Дерьмовая, скажу я вам, выдалась ночка. Мне удалось убить чуть больше часа, подбирая вещички из летней коллекции Мэтта Дэвиса и запихивая их в сумку вместе с билетами и документами. Однако за этими радостными хлопотами наступил полный упадок. Я сижу на кухне наедине с бутылкой водки и кувшином свежего лимонного сока. Погружаюсь все глубже.

Минуты проносятся мимо, Черчилль пялится на меня со стола. Список вещей, более приятных, чем Тристан, растет. В восемь тридцать, когда Эми и Тристан уже наверняка прибыли к какому-нибудь охренительно дорогому ресторану, в моем списке значится пятьдесят пунктов, один мрачнее другого. Например, зубной налет. А еще вонючие носки и дурной запах изо рта. К одиннадцати, когда они, наверное, завершали ужин чашечкой ароматного кофе, пунктов уже сто и список тянет на определение «идиотский». Последними в нем значатся рыбная чешуя, АЭС и грязь. В перерывах между поглощением водки и заполнением списка я звоню Эми домой. Постоянно. Но ее дома нет. Она все еще с ним. Полночь, за полночь. К черту список. Начинаю кидать дротики в доску на стене, воображая вместо мишени лицо Тристана. К черту сок, пью чистую водку, точнее, допиваю то, что осталось.

Но тут происходит нечто. Около часа ночи раздается звонок в дверь. Меня распирает от смеха. И я начинаю смеяться. Громко, во весь голос, почти что в истерике. Такое облегчение. Важно лишь то, что Эми пришла ко мне и все мои треволнения были напрасны.

Выжрав столько водки, что могу рассчитывать на российское гражданство, я, вместо того чтобы броситься в объятия своей возлюбленной, нетвердой походкой ковыляю к входной двери.

* * *

Чистосердечное признание No 5:

Измена

Место действия: дом Мэтта, Лондон.

Время действия: сейчас.

Открываю входную дверь.

— Привет, Джек.

— Салли? — спрашиваю я. Пришлось спросить, потому что с первого взгляда мне непонятно, кто эта тонкая женщина, привалившаяся к нашему косяку. Лицо ее занавешено светлыми космами, а тело прикрыто платьем какой-то жуткой расцветки. При таком маскараде, да еще с моим затуманенным зрением достоверная идентификация личности практически невозможна.

— Привет, красавчик, — говорит она, откидывая с лица волосы. Действительно Салли Маккаллен собственной персоной.

Я поддерживаю ее за локоть, чтобы она не упала. Но поскольку и сам с трудом стою на ногах, в итоге мы цепляемся друг за друга, стараясь удержать равновесие.

— Ты что тут делаешь? — удается мне спросить.

— А ты как думаешь? — Она заваливается вперед и пытается меня поцеловать.

— Иди домой, — говорю я, слегка отталкивая Салли.

— Почему? — В ее глазах искреннее удивление.

Хороший вопрос. На который мой одурманенный мозг в данный момент не в состоянии выдать вразумительный ответ. Она ведь вообще-то хорошенькая. А я вообще-то очень зол на Эми. Так что и правда, почему бы ей не остаться у меня? Но вскоре ответ всплывает сам собой. Потому что так нельзя. Потому что я надеялся увидеть в дверях Эми, а не Салли.

— Потому что уже поздно, — бормочу я, пытаясь закрыть дверь, — а мне завтра рано вставать. И я иду спать.

Но Салли ухмыляется и протискивается мимо меня в дом. Я поворачиваюсь, вижу, что ее уже нет, и в недоумении качаю головой. Но почему — ко мне? И почему именно сейчас? И самое главное, почему не пару месяцев назад, когда я этого так страстно желал? Я закрываю дверь, уверенный, что в этом мире нет справедливости, и иду за ней на кухню. Салли уже стоит у плиты и оглядывается вокруг. Вижу, как ее взгляд останавливается на бутылке водки.

— Ты разве не предложишь девушке выпить? — спрашивает она лукаво. — Раньше ты всегда предлагал мне выпить. — Потом подходит к столу и делает большой глоток прямо из бутылки. Косится на меня. — А сейчас что изменилось? Ты меня больше не хочешь? — Делает еще глоток, надувает губки и оседает на стул. — Не хочешь, да?

Я помню, как она лежала в моей мастерской. Помню все изгибы ее тела, бархатистость кожи. На секунду я закрываю глаза, прогоняя видение. Сейчас все по-другому. И я другой. Салли права. Я больше не хочу ее. Мне нужна только Эми. Только чтобы Эми вернулась — живая и здоровая.

— Ты пьяна, — говорю я заплетающимся языком. — Я вызову тебе такси.

Иду мимо нее к телефону, но она хватает меня, притягивает к себе.

— Не хочу такси. Хочу тебя.

— Салли, у меня есть девушка, — отвечаю я и вдруг чувствую жуткую усталость. Я слишком пьян. Пусть Салли убирается отсюда. Я просто хочу спать.

Но она еще не все сказала.

— Ну и что? Когда у меня был парень, это не помешало тебе попытаться затащить меня в постель. Так?

— Так, — соглашаюсь я. — Но ты тогда не переспала со мной, и я сейчас тоже с тобой спать не буду.

Она меня отпускает, идет к раковине, наполняет стакан водой и залпом его осушает.

— А между прочим, он меня бросил, — говорит она, поворачиваясь ко мне. — И все из-за того, что сказала та девчонка, что была с тобой на вечеринке у Хлои. Он заявил, что я грязная шлюха и он не хочет иметь со мной ничего общего.

— Мне очень жаль.

Но мне совсем не жаль. Я знаю, что Салли без этого урода будет лучше, хотя сейчас она, скорее всего, не согласится со мной. Или еще хуже — подумает, что я решил за ней приударить. Дескать, он ей не подходит, а вот я в самый раз.

— Так это она твоя девушка?

— Да. Эми. Ее зовут Эми.

— Она вроде не в твоем вкусе.

— Почему это? — спрашиваю я, глядя на телефон, выжидая подходящий момент, чтобы снова предложить вызвать такси.

— В смысле внешности. — Она закидывает ноги на стол. Платье задирается, обнажив идеально крепкие икры и бедра.

— Вообще-то она, — говорю я, уже по-настоящему разозлившись на Салли, — замечательная. Абсолютно в моем вкусе.

— Правда? Ну и где она сейчас?

— Что?

— Где она? — Салли демонстративно оглядывает кухню и встает. — Где же эта замечательная женщина? — Она открывает холодильник. — Тут ее нет. — Вытаскивает банку пива, откупоривает и пьет. Ставит банку на стол. — А тут? — бормочет она, открывая шкаф и заглядывая в него. Покачнувшись, разворачивается и пьяными глазами смотрит на меня. — И тут нет.

— Ее нет дома. — Не успеваю я закончить эту фразу, как по всему миру страдающие недержанием старики начинают праздновать свое вступление в список более приятных, чем Тристан, вещей.

Салли приподнимает брови:

— Хозяйка за порог…

На этот раз я даже не спрашиваю, вызвать ли ей такси. Уже достаточно наслушался. Взглянув на часы, вижу, что уже второй час ночи. Иду к телефону, поднимаю трубку, набираю номер. Но мои пальцы уже так много раз сегодня это проделывали, что набирают цифры автоматически. Я звоню Эми. Я звоню, но к телефону никто не подходит. Потому что она все еще не вернулась домой.

Она все еще с ним.

— Прежде чем вызвать мне такси, — слышу я голос Салли у себя за спиной, — обернись и посмотри, от чего ты отказываешься. Конечно, — продолжает она, когда я смотрю на нее через плечо, — ты это все уже видел…

Она выбирается из трусиков, остальная одежда уже валяется на полу.

— Я иду наверх, — говорит она, поворачиваясь ко мне спиной, — жду тебя через минуту.

Но я не пришел. Ни через минуту. Ни через час. Потому что я не выходил из кухни. Меня как будто парализовало. Я просто сидел там и думал, что же мне с этой фигней делать. Если бы я сказал, что мне совсем не хотелось подняться к Салли, я бы наврал. Нет, ну правда. Посмотрите на нее. Венера. Виагра ходячая. Воплощение секса. Бери ее голыми руками. Такой шанс раз в жизни выпадает. Но у меня есть Эми. И я искренне верил в то, что сказал Салли: Эми в моем вкусе. Все в ней в моем вкусе. Сейчас ровно два часа ночи, и я в последний раз звоню Эми. Ответа нет. Значит, она еще не вернулась, значит, она все еще с этим Тристаном. Ну и что? Я же не знаю наверняка, чем они сейчас занимаются. Как бы там ни было, если Эми мне изменяет, это не дает мне права изменять ей. Принцип «око за око» тут не подходит. Я сам должен решить, верен ей или нет.

И я решил: верен.

Салли лежит на спине в моей постели, когда я вхожу в спальню. Ставлю Толстого Пса на шесть, чтобы хватило времени доехать в Гатвик и встретить Эми, а потом ложусь рядом с Салли. Она спит. Точнее, просто вырубилась. И я рад. Значит, она не будет ко мне приставать, а мне не придется от нее отбиваться. Мы просто будем спать. Я до смерти устал. И я чертовски пьян. Мне одиноко. Мне так нужно прижаться к кому-нибудь. И я, прекрасно зная, как это может быть истолковано, прижимаюсь к Салли и осторожно обнимаю ее, стараясь не разбудить.

Меня будит стон.

Мой собственный стон.

С минуту я лежу неподвижно, просто лежу и наслаждаюсь приятным чувством, разливающимся от паха по всему телу. Мои губы размыкаются и шепчут: «Эми». Я протягиваю вниз руки и провожу пальцами по ее волосам. Слышу, как шумно она двигается. Приподнимаюсь к ней, и у меня снова вырывается стон. Чувствую ее трепетный язык, и мое тело непроизвольно изгибается. Я ее хочу. Хочу войти в нее. Прямо сейчас. Обхватываю ее, тяну к себе. Ее губы прижимаются к моим, я открываю глаза и тону в ее взгляде. Какую-то секунду не могу понять, что со мной.

Потом чувствую, что кончаю.

И меня кидает в дрожь.

Потому что это Салли, а не Эми. И я понимаю, что только что совершил самую большую ошибку в жизни.

ЭМИ

Джек опаздывает на два часа. Это 120 минут… 7 200 секунд.

Я знаю.

Я считала.

Соня, представитель «Солнечной радости», уже отметила всех остальных в своем списке и ушла к стойке паспортного контроля. Я остаюсь одна у стойки регистрации (которая вот-вот закончится), отчаянно вглядываясь в лица людей, что стоят в очередях на другие рейсы. И хотя новые сандалии безбожно трут, нервно шагаю из угла в угол.

Мои эмоции уже перешли все возможные стадии и границы.

7.15. Его нет = слабое удивление (нормальное мужское хамство).

7.30. Его нет = раздражение (можем не успеть сделать покупки в беспошлинной зоне).

7.45. Его нет = злость (славное начало отпуска).

8.15. Его нет = беспокойство (вероятность опоздать на самолет растет с каждой секундой).

8.45. Его до сих пор нет = паника (до вылета осталось меньше тридцати минут).

Теперь я просто боюсь.

Джек умер. Другого объяснения просто не может быть. Он был жестоко убит в гатвикском экспрессе, и теперь его неопознанный труп лежит где-то в огромной луже крови. Динамик останавливает скорбный ход моих мыслей:

«Заканчивается посадка на рейс СБООЗ до Коса. Просим всех оставшихся пассажиров пройти к выходу Д46».

— Слушай, Господи, — вслух бормочу я, но потом останавливаюсь, стараюсь придать голосу больше благочестия, — Дорогой Бог. Я знаю, что до сих пор не являла собой образец чистоты и сострадания, но я хочу измениться. Я обещаю тебе, здесь и сейчас, что буду ходить в церковь по воскресеньям, если ты сделаешь так, чтобы Джек пришел. Очень, очень тебя прошу. Пожалуйста, соверши для меня вот это одно, ма-а-аленькое чудо! — В отчаянии оглядываюсь вокруг. — Я отдам все свои деньги на благотворительность. — Делаю виноватое лицо в сторону девушки на регистрации. Она пожимает в ответ плечами, смотрит на часы и качает головой. — Уйду в монастырь. Этого ты хочешь?

— Эми! — раздается голос Джека, и я вижу, как он мчится ко мне с билетами в руках.

Черт, не надо было про монастырь!

— Прости, пожалуйста, прости меня! — едва может выдохнуть он и протискивается мимо меня, даже не поцеловав.

— Что случилось? Где ты был? — ору я, разрываясь между желанием облегченно погладить его и зло пихнуть в спину.

Девушка за стойкой скептически оглядывает Джека, пока тот нервно роется в сумке в поисках паспорта. Достав его, он останавливается на секунду, чтобы перевести дух. Девушка смотрит на фотографию в паспорте, потом снова на Джека. Понимаю, сравнить холеного (и чего уж там скрывать, симпатичного) парня на фото и запыхавшегося замухрышку с мокрыми волосами и разглядеть в них сходство крайне сложно. Но потом Джек вспоминает о своем красном дипломе из Университета Обольстителей и выдает ей ослепительную улыбку, от которой обычно у любой дамочки коленки подкашиваются.

— Вы уже не успеете сдать багаж, придется взять с собой, — говорит девушка неохотно, но я-то вижу, что она растаяла. — Поторопитесь.

— Спасибо, — улыбается снова Джек. — Пошли! — командует он, закидывая сумку на плечо. Свой баул я с трудом отрываю от пола. Несмотря на советы Хел, у меня там практически весь гардероб и еще полмагазина «Бутс». Джек этого не замечает. Он рвется вперед, расталкивая других отпускников.

— Джек, подожди! — кричу я, но он и в ус не дует.

По закону подлости наш выход — самый дальний от регистрации. Тщетно пытаюсь подозвать носильщиков с тележками, которые вьются вокруг толстых мужиков с сумками для гольфа. Неужели не видно, что мне тележка нужна больше? Всем этим толстякам физические нагрузки только на пользу.

Бесполезно. Век благородных рыцарей канул в Лету. Я вперевалку семеню за Джеком, который явно решил готовиться к Лондонскому марафону. Минут через пять, все еще не преодолев и половины пути к выходу, в изнеможении приземляюсь на двигающуюся дорожку, хватая ртом воздух. Сердце колотится где-то в горле.

— Давай, вставай! — кричит Джек. У него еще хватает наглости орать на меня. — Мы же опоздаем на самолет!

— Не могу… У меня сумка…

Я подъезжаю к Джеку, он вырывает у меня сумку и взваливает ее на второе плечо.

— Эми! Что у тебя там?

— Кирпичи! — злобно взвизгиваю я.

— Кирпичи?..

— Чтобы гостиницу построить, понятно? — рычу я, мне жутко хочется его прибить. Скидываю сандалии и бегу за Джеком.

Соня громко прицокивает, когда мы врываемся в переход к самолету. Ее оранжевый загар на свету имеет какой-то зеленый оттенок.

— Вам придется сидеть порознь, — объявляет она и улыбается. — Желаю солнечного и веселого отпуска.

Я представляю себе, как она будет выглядеть с выбитыми передними зубами.

С Джеком мы сидим по разные стороны от прохода. Я втискиваюсь в самое экономное кресло из всего экономического класса в истории авиации и запихиваю свою сумку под ноги.

Мои пятки стерты в кровь, плечи раздавлены, все болит, я дышу как загнанная лошадь, поэтому не сразу замечаю, что рядом со мной сидит Адский Ребенок. Исчадие ада, дитя Сатаны. Он зловеще улыбается мне, потом открывает рот и издает такой пронзительный вопль, что на секунду мне кажется, будто самолет сейчас от страха сложит крылья.

— Ой, да заткнись ты! — орет ему храбрая блондинка, сидящая у окна, я в ужасе сжимаюсь. Она роется в спортивной розовой сумке и достает оттуда соску. Обтерев соску о джинсовую мини-юбку, блондинка сует ее в рот ребенку. — Еще одна такая выходка — и ты вылетишь в окно, — рычит она. Судя по взгляду, блондинка не шутит. — Ты меня понял, Даррен?

Даррен быстро бьет меня соской по ноге и отрыгивает какую-то мерзкую жидкость мне на руку. Напомните, чтобы я связала свои фаллопиевы трубы противозачаточным узлом.

* * *

Обычно я люблю летать. Мне нравятся все эти бесплатные пакетики, которые раздают в полете, и дешевая еда в самолетах. Мне нравятся старомодные плюшевые мишки в беспошлинных отделах и бессмысленные статьи в журналах. Я люблю струйки холодного воздуха из кондиционера над головой и наушники с радио. И противные освежители в туалетах, и педальки для смыва. Люблю легкость в животе во время взлета и посадки. Я даже люблю, когда самолет начинает вибрировать от турбулентности, — так еще интереснее.

Но сегодня я ненавижу все, каждый сантиметр этого вонючего, паскудного самолета. Рейс ЭМИ-1 на Остров Фантазий рухнул.

Не выжил никто.

Мне обидно, потому что я несколько дней готовилась к нашей поездке. Я продумала все до мелочей: как мы встретимся ранним утром в аэропорту, словно тайные любовники, как будем целоваться, гуляя по магазинчикам в беспошлинной зоне, как будем смеяться и обниматься, когда Джек заплатит целое состояние за флакон моих любимых духов. Я предвкушала, как, взявшись за руки, мы пройдем на посадку и прижмемся друг к другу в самых укромных креслах у окна. Я даже думала, что мы займемся любовью в туалете во время полета и вступим в «клуб любителей высоты».

И это только для начала.

Правда, сейчас пластинка сентиментальных мелодий саундтрека к моим фантазиям остановилась со страшным скрежетом.

— Ну, так почему ты опоздал? — холодно спрашиваю я Джека, отмыв руку.

Он поправляет сумку у себя в ногах.

— Похмелье.

— Понятно. — Я прочищаю горло. — А чем ты вчера занимался?

— Я мог бы тебе задать тот же вопрос, — резко парирует он, когда стюардесса протанцовывает мимо нас, проверяя, пристегнуты ли ремни, и начиная инструктаж по технике безопасности. Я вытягиваю шею из-за ее зада, обтянутого полосатой юбкой. Джек словно не замечает меня. Он хватается за свой ремень и на автомате следует командам стюардессы — застегивает, подтягивает.

Стюардесса удаляется.

— Ты это о чем? — зло шепчу я.

Джек вытаскивает плейер из сумки, надевает наушники.

— Я тебе вчера звонил до двух часов ночи. Как поужинали?

— Я была у Хел, — возражаю я очень громко, из последних сил пытаясь привлечь внимание Джека.

Стюардесса уже протараторила половину инструктажа и теперь показывает свисток на спасательном жилете. В тот момент, когда я повысила голос, она нечаянно свистнула, и от громкого звука включился Даррен. Он явно не собирается уступать пальму первенства в поединке по преодолению звукового барьера.

Джек приподнимает брови и включает плейер, не желая слушать мои объяснения. Я вижу, как он улыбается стюардессе и закрывает глаза. Мы еще не взлетели, а он уже уснул.

«Как ты мог? — кричу я про себя. — Только лишь потому, что не смог дозвониться до меня, ты решил, что я развлекалась с Тристаном? Джек, ты что, вообразил, будто я с ним всю ночь трахалась? Да? Ты настолько не уверен в себе и ревнив, что не можешь доверять мне больше пяти минут?»

Я втягиваю щеки, складываю руки и сердито смотрю на свой складной столик. Я понимаю, что мой яростный монолог годится лишь для прослушивания на главную роль в мыльной опере, но мне до лампочки. Я продолжаю наш молчаливый разговор, гневно притопывая ногой.

«Ну давай, валяй в том же духе, мрачный, раздражительный, мстительный, малохольный придурок. Порти мне поездку и дальше. Опоздал, чтобы меня „наказать“. Чтобы посмотреть, как я себя поведу. Можешь и дальше ломать свою убогую комедию. Только знай, что Тристан для меня ничего не значит…»

Где-то на середине своей язвительно-обвинительной речи я вспоминаю, что Джек о Тристане и словом не обмолвился. Он просто подозревает меня. А я веду себя так, будто действительно в чем-то провинилась.

Сдаюсь и впадаю в уныние.

Когда подают завтрак, я отказываюсь. Вместо этого смотрю, как Демон Даррен опрокидывает яичницу на свою мать. На всякий случай рассматриваю его затылок — вдруг у него за ухом татуировка «666».

Вообще-то это Тристан вчера подложил мне свинью, а не я ему. Я-то как раз очень хотела с ним встретиться. Я не могла позволить, чтобы Джек со своей нелепой паранойей поставил крест на моих отношениях с обществом. В конце концов, мои друзья были со мной еще задолго до появления Джека.

Почти час я прождала Тристана в баре в Сохо. Не знаю, почему я приперлась вовремя и почему так нервничала, пока ждала его. Тристан всегда и везде опаздывает — это одна из его отличительных особенностей.

— У меня свидание с этой восхитительной девушкой, — прошептал он, когда я наконец почувствовала его руку на своем плече и поцелуй на щеке.

Я зарделась. А ведь целый час готовилась к встрече.

— Она такая изящная, — продолжил он, взбираясь на соседний табурет.

Сама не заметила, как моя рука потянулась к волосам и поправила прическу.

— Ох, Тристан, — воскликнула я и легонько толкнула его в колено. Я и забыла, каким пронизывающим может быть взгляд его зеленых глаз.

— Маргарита, — прошептал он мечтательно. — Она испанка. — И после паузы, выдержанной для большего эффекта: — Хочу тебе сказать, наверное, это ОНА, моя мечта.

Тут он заказал два бокала шампанского, пока я врачевала свое самолюбие после падения — поскользнулась на собственном тщеславии.

— Тристан, это же замечательно! — как можно искреннее ответила я и натянуто улыбнулась. А в следующий миг вспомнила, почему не захотела встречаться с ним в колледже. Дежа-вю.

— Иду с ней сегодня в ночной клуб. Поэтому не смогу с тобой поужинать. Ты же не обидишься, правда? — И продолжил, не дожидаясь ответа: — Посмотри на себя. По тебе сразу видно, что ты влюблена. Просто прелесть.

Я дала ему возможность потрепаться вволю. Охала и ахала в нужных местах, когда он рассказывал о своей поездке в Гималаи. За все время я не произнесла ни слова, но примерно через час, когда Тристан свалил, оставив меня сидеть у барной стойки, я пожалела, что не оборвала его.

Надо было заткнуть его, когда он снисходительно отзывался о наших с Джеком отношениях. Надо было сказать ему, что мне совершенно не интересны его амурные похождения и просто смешны его недолгие победы. Надо было ответить ему, что теперь он не кажется мне забавным оболтусом, как когда-то; что он больше похож на незрелого юнца, который до смерти боится серьезных отношений. И еще надо было сказать, что с людьми следует обращаться более уважительно и избавиться наконец от манер испорченного ребенка. И что заставлять меня ждать — грубо и бестактно. Да и вообще, зачем я согласилась на эту встречу?

Как бы то ни было, я должна объяснить Джеку, как мне жаль, что я его не послушала. Но в самолете, набитом курортниками, это невозможно, придется ждать до приезда в отель.

Смотрю на своего взъерошенного и несговорчивого спутника. Он тихо посапывает, и на какое-то мгновение я чувствую огромное облегчение. Перспектива очередного признания меня совсем не радует, я даже подумываю, не кинуться ли мне к пилоту, чтобы попросить его развернуться и лететь обратно. Тогда я бы могла сбежать и уйти в монастырь.

Я ведь лишь хочу, чтобы все было просто и понятно.

Моя жизнь была так легка, когда я влачила существование в одинокой пустыне Гоби. Не было ссор, истерик и недопонимания. Да, иногда мне было нестерпимо скучно, но я знала, где я и что я. Вот я, и вот я; и мы со мной друг друга прекрасно понимали. А теперь я все время путаюсь в чувствах и постоянно оправдываюсь.

Взять, к примеру, Хел. Когда она узнала, что я была на барбекю у Хлои, то перестала со мной разговаривать. Всю прошлую неделю я оставляла ей сообщения на автоответчике. Даже послала ей открытку, но она и слышать обо мне не хотела. Я знала, что придется явиться к ней с повинной. Я слишком суеверна, чтобы вот так уехать из страны, не объяснившись с ней. Поэтому вчера, распрощавшись с Тристаном, я отправилась к Хел.

Когда я стояла у порога, бормоча «прости меня» тридцать раз без передышки, она и бровью не повела.

— Тебе не кажется, что я заслуживаю большей откровенности? — спросила она, хватая бутылку вина, которую я протянула как символ мира. Я остановилась на середине слова. Хел в ярости страшна. — Что я, по-твоему, должна сейчас чувствовать? — продолжила она, когда я робко последовала за ней по коридору.

— Огромное желание вырвать сердце мне и придушить Джека? — отважилась спросить я.

Но Хел было не до смеха.

— Что-то вроде того, — сказала она, схватила пульт и остановила кассету с «Друзьями», так и не предложив мне присесть. Я поняла, что настроена она предельно серьезно. — Для тебя слово «уважение» что-нибудь значит?

Еще как значит. Уважение Хел для меня значит все. Ругаться с ней стоя мне не хотелось, поэтому я плюхнулась в кресло и во всем призналась. Рассказала, как я страдала, когда наврала ей о своей мнимой болезни, и как я все испортила на вечеринке у Хлои, и как ужасно я себя чувствую с того самого дня.

Хел слушала, пока мне самой не надоело унижаться. Потом сложила руки на груди и покачала головой.

— Когда я сказала «уважение», я имела в виду самоуважение, дурочка, — окончательно смутив меня своим сочувственным тоном, произнесла она. — Мне все равно, что ты делаешь, если это то, чего ты хочешь. Ты не должна делать что-то в угоду мне или кому бы то ни было. Ты всегда знала, чего хочешь, и мне это качество в тебе нравилось больше всего. Не стоит жертвовать им только потому, что ты влюбилась.

— Откуда ты знаешь, что я влюбилась? — спросила я в изумлении. Она ведь даже ни разу не видела Джека.

— Правду не скроешь, — ответила она. Потом Хел пришлось меня простить, потому что я расплакалась. Похоже, я научилась хорошо рыдать. Раньше не умела. Хм, надо теперь научиться разумно использовать новый талант. Может, мне стоит пойти на прослушивание в какую-нибудь романтическую комедию? Ну, такую, где главная героиня должна всхлипывать и хныкать в каждой сцене. Да я бы там деньги лопатой гребла! Не знаю уж, почему я расплакалась. Мне вдруг стало так легко оттого, что Хел поняла мои чувства. Поняла, что я ВЛЮБИЛАСЬ и это оправдывает мои поступки.

— Перестань, — досадливо приказала Хел.

— Прости, — шмыгнула я.

— И кончай извиняться. Все нормально. — Она поцеловала меня в щеку и сунула мне стакан с вином.

Я поняла, что все встало на свои места. Особенно когда Хел сказала:

— Ревушка-коровушка.

— Боже, как я по тебе скучала, — рассмеялась я, забираясь на диван и устраиваясь рядом с ней.

Мы чокнулись.

— Ну давай, рассказывай, каких приключений ты на свою задницу нашла. И поподробней.

Мы пили вино, и я рассказывала. Про свою работу, про Джека и про Тристана, про вечеринку и про отпуск. Нам так много нужно было обсудить, что опомнились мы только в два ночи.

— Уже поздно, ты бы позвонила своему Ромео, — зевнула Хел. — Скажи, что останешься здесь на ночь.

— Я не могу остаться. Еще вещи не собраны. Она погрозила мне пальцем и слизнула остатки вина с губ.

— Ты вечно берешь целую прорву. А нужны-то всего двое трусов — одни на себе, другие стираешь, — купальник и пара платьев. Поверь мне.

Я наклонилась, взяла телефон и, набирая номер Джека, чувствовала себя ужасно виноватой. Надо было ему раньше позвонить.

Хел потянулась, как сонная кошка.

— Можешь утром взять такси. Что, не отвечает?

— Занято. — Я положила трубку на место.

— Да не волнуйся, у тебя с ним впереди целая неделя, — сказала она.

* * *

Оп-ля!

Мои попутчики дружно аплодируют, когда наш самолет приземляется в Греции, с опозданием на целый час. Я не разделяю их восторга. Я совсем не в радостном расположении духа. Ноги отекли, глаза опухли, и я потеряла столько жидкости, что почти превратилась в чернослив.

Джек как раз наоборот: выглядит свежо и с легкостью выпрыгивает под палящее солнце. Он с удовольствием вдыхает раскаленный воздух, в то время как я сразу же превращаюсь в потную губку.

— Отличная погодка, — говорит он, как будто здешний климат — его рук дело.

Соня ведет нас к терминалу. Что бы там Джек ни говорил о чудесном климате, меня не проведешь. Кажется, Гамлет как-то заметил, что в королевстве Датском попахивает гнилью. Надо было его на остров Кос отправить.

Мы проходим таможню, дожидаемся, когда остальные получат свой багаж, усаживаемся в автобус, который бы не приняли даже на свалку, — и все это в гробовом молчании. Настроение испорчено окончательно и бесповоротно. К тому же прикидываться чужими, когда вы знакомы с самыми интимными запахами друг друга, практически невозможно. Все равно что сдавать экзамен без шпаргалки.

Я разглядываю Кос через грязное потрескавшееся стекло и грызу ногти. Поездка все больше напоминает ад.

И это остров моей мечты? Вот это?

Когда наша колымага наконец останавливается на главной площади, я могу осмотреться. Еще только полдень, а народу толпы. Судя по обгорелым носам и красным спинам, большинство — англичане. Иначе почему они не замечают музыки, что грохочет из паба «Бульдог» на углу?

Соня берет автобусный микрофон, и тот начинает оглушительно свистеть.

Так, ее соло.

— Раз, раз-два-три, — объявляет она зычным голосом конферансье Королевского варьете. — Итаак, дрррррузья мои! Мы на «Вилла Стефано»! Добро пожаловать на рррадостный и солнечный курррорт!

Над пабом и магазинчиками торчит здание, которое вполне могло бы сойти за гостиницу. Правда, такое чувство, будто балконы на него налепили через много лет после постройки самого здания. Из бетонных стен над верхним этажом торчат ржавые прутья, — видимо, добавят еще этаж. Два строителя сидят на крыше у сломанной вывески «Вилла Стефано», курят и подозрительно оглядывают новоприбывших туристов.

Неужели здесь? Не мог же Джек забронировать для нас вот эту дыру.

Или мог?

Соня все еще ведет перекличку. Семья Расселов, которые сидели рядом с нами, все в одинаковых красных футбольных формах, толпой бегут к ней, громко споря по поводу клеенчатого сомбреро жуткого зеленого цвета, что украшает башку младшенького. Шляпа ему велика, и мальчишка ничего не видит. Он спотыкается обо все сиденья, разливает свою колу, подгоняемый криками разгневанного папаши. За ним следует Демон Даррен. Точнее, блондинистая мамаша тащит его под мышкой, а он ожесточенно дрыгается, пуская зеленые сопли.

До меня доходит, что после Расселов по алфавиту идет Росситер, но нас почему-то не вызывают.

Уф, пронесло, значит, мы все еще на пути к шикарной гостинице.

Но через мгновение сбылись мои наихудшие опасения. Соня, видимо, плохо знает алфавит.

— Пошли, нас зовут, — говорит Джек.

Я перевожу взгляд с гостиницы (это же Алькатрас!) на пупок Джека.

Нет.

Этого не может быть.

Мы в Греции. Я в отпуске. И раз уж я в отпуске, мне жизненно необходимы:

— Отдельные апартаменты в удаленном конце здания, С собственным балконом.

— Большой номер на двоих с отдельной ванной.

— Вид на море изо всех окон с обзором на все 360 градусов.

— Полное отсутствие других туристов в радиусе 5 миль.

— Наличие по соседству романтичных недорогих таверн, которыми владеют приятные семейные пары.

— Как минимум один пустынный пляж в наше личное пользование.

* * *

Я смотрела передачи про отпуск. Я знаю свои права потребителя.

Что происходит?

То, чего и следовало ожидать, если организация нашего отдыха поручена Джеку. Джеку, который даже в борделе не сможет организовать нормальный секс.

Дети в футбольной форме уже буйствуют в холле гостиницы, пока мы регистрируемся. Нам дают программу пребывания. Над головой читаю вывеску огромными буквами: КАРАОКЕ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР! ЖИВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!

Живое?

Да я к концу недели сдохну.

* * *

На четвертом этаже в коридоре нет света. Я стою в темноте, у моих ног забытый мешок с цементом. Джек ковыряется с замком. Везде запах плесени. Покопавшись минуты две, Джек в отчаянии рычит и всем своим весом наваливается на дверь. Под его натиском та открывается, и Джек делает шаг в сторону, пропуская меня. Я захожу, из комнаты опрометью выбегает таракан.

Отлично! Отсюда бегут даже тараканы.

— Не так уж и плохо, — словно прочитав мои мысли, защищается Джек.

Ну да, трущобы в Калькутте намного хуже.

Ставлю сумку на пол и медленно оглядываю комнату. Между двумя односпальными кроватями этажерка, на ней сломанная лампа. У стены огромный стол. На нем треснутая ваза с цветами. Провожу пальцем по пыльным пластмассовым лепесткам.

— Как мило, — только и могу выдавить я, сгорая от желания швырнуть вазу с цветами об стену.

Джек распахивает дверь на балкон и осматривает окрестности.

Вид открывается шикарный — соседнее здание.

В следующую секунду комнату наполняют ароматы с улицы — запах жареной еды и гнилых отходов.

Я гневно зыркаю на Джека и удаляюсь в ванную. Надо успокоиться. Сидя на унитазе, считаю до двадцати. Глубокий вдох. Выдох. Ну, давай, ты с этим справишься.

Когда я выхожу из ванной, Джек распаковывает вещи.

— Все в порядке? — спрашивает он.

Нет. Не в порядке! Ты приволок меня в самый ужасный постоялый двор в мире, и я в шоке. Поверить не могу, что ты такой скупердяй. Вот что мне хочется сказать. Но я этого делать не буду. Потому что я взрослая женщина. Вместо этого я просто сижу и дуюсь. Однако по сравнению с Джеком я просто любитель — он дуется прямо-таки профессионально.

— Джек? — в конце концов произношу я.

— Да?

— Ты что, не собираешься со мной разговаривать?

— А сейчас я что, по-твоему, делаю? Нет уж, я не сдамся.

— Слушай, это глупо. Ну к чему такая напряженность в отношениях?

— Напряженность? Это не я напрягаюсь. Я откидываю волосы.

— Ты не присядешь на минутку?

Джек кидает футболку на кровать и усаживается на стул. Складывает на груди руки и делает недовольное лицо. Он сейчас похож на преступника в полиции во время допроса.

— Я очень волновалась, когда ты опоздал в аэропорт, — начинаю я.

— Я тебе уже говорил. У меня было похмелье, — прерывает он. — Я всю ночь пил с Мэттом.

— А я думала, Мэтт собирался на мальчишник.

— Он ушел около восьми.

— А ты чем занимался? — Понимаю, что допрашиваю слишком пристрастно, но ничего не могу с собой поделать. Его ответы не добавляют ясности.

— Я всю ночь пил в одиночку. — Он поднимает на меня глаза, сощуренные в усмешке.

— Ты напился, потому что не смог до меня дозвониться?

— Эми, я напился, потому что мне так захотелось.

От его тона мне становится не по себе.

— Джек, ты совсем не то подумал, — говорю я. — В смысле, то, что ты подумал, этого не было…

— Ну давай. Говори, чего тянуть?

— Да нечего говорить. Ты знаешь, что я вчера встречалась с Тристаном. (Джек смотрит в сторону и втягивает щеки.) Но мы всего лишь выпили по стаканчику, — продолжаю я, — даже не пошли в ресторан. Расстались в полдевятого, потому что у него в ночном клубе было назначено свидание с другой девушкой. Поэтому я пошла к Хел.

— Как мудро с твоей стороны.

— Джек, прошу тебя. Я говорю правду. Я хотела встретиться с Тристаном. Обсудить последние новости. Между нами ничего не было. Я тебе уже говорила. Он мне просто друг. Как Хлоя тебе.

— Я с Хлоей не спал, — не упускает возможности напомнить Джек.

Мы смотрим друг на друга несколько секунд. И я понимаю, что проиграла. Я должна признать свою неправоту.

— Прости, Джек. Мне не стоило с ним встречаться. Как только я его увидела, сразу это поняла.

— Все чисто и невинно, да? — Язвительность из него так и прет.

— Да.

— Ты могла бы мне позвонить.

— Знаю. Я собиралась, но не заметила, как пролетело время. А потом я позвонила тебе от Хел, в два часа. Но у тебя было занято.

Джек трет брови.

— Да, все очень убедительно.

— Это правда! Позвони Хел, если мне не веришь.

— Да зачем? Ясно же, что она тебя прикроет.

Я хватаю его за руку, чтобы заставить посмотреть на меня, но он отворачивается, и моя рука падает рядом с его.

— Джек. Это нечестно. Я не позволю тебе так мучить меня за то, чего я не делала! — Меня душат слезы. Стараясь скрыть их, смотрю в потолок и горько смеюсь. — А знаешь, что смешно? То, что я сама себе доверяю. Когда я увидела Тристана, все мои мысли были только о тебе и о том, как я предана тебе. Да, мне не следовало встречаться с ним, потому что тебе это было неприятно. Я просто заупрямилась. Признаю это и прошу, прости меня. Я не сделала ничего плохого. Я бы ни за что не смогла причинить тебе боль. Я думала, ты это знаешь.

Надо убираться отсюда, пока я не задохнулась. Я хватаю сумку.

— Эми, подожди. — Джек встает в двери, заграждая мне проход. — Прости меня, ладно? Не уходи.

Я пытаюсь унять дрожь в подбородке, пока Джек объясняется. Но дрожь не унимается. Как я и думала: Джек проспал. Сегодня утром я два часа провела в душевных муках, а он просто проспал!

Иногда я до смерти ненавижу мужчин.

— Ты правда хочешь уйти?

Я трясу головой, роняю сумку на пол.

— Нет! Я хочу, чтобы день начался сначала.

— Ну прости меня, прости, — шепчет Джек, заключая меня в объятия. Он баюкает меня, целует в волосы. Потом тянет на кровать, накрывает одеялом. — Закрой глаза, — бормочет он гипнотизирующим голосом, — через минуту зазвонит будильник. Ты проснешься и забудешь все, что случилось за последние несколько часов. Ты почувствуешь легкость, покой и безмятежность. Твой парень перестанет вести себя как идиот, твой отпуск начнется заново, приятно и весело. Дззззззззззынь!

— Ладно, ладно! — смеюсь я, откидывая одеяло и жадно вдыхая свежий воздух.

— Прости, — снова говорит он. Теперь я его узнаю. Это снова мой Джек.

— И ты меня прости. — Мир?

— Мир, — киваю я, поднимаю его футболку, наклоняюсь и целую Джека в живот. Чувствую, как напряглись его мышцы, прижимаюсь щекой. Вдыхаю запах его кожи. — Что это? — спрашиваю я, заметив красное пятнышко около ремня.

— Где? — Джек вскакивает, с ужасом оттягивает кожу на животе и разглядывает пятно.

— Не волнуйся, наверное, след от сумки. — Мне смешно, что он так волнуется за свою внешность. — Загар оно тебе не испортит.

Я толкаю его обратно на постель и целую в красное пятнышко, потом кладу ему на живот голову. Джек напряжен, я чувствую, что он смотрит в потолок.

— Ты думаешь о том же, что и я? — спрашиваю его.

— Не знаю. А ты о чем думаешь?

— Что это самый ужасный номер в моей жизни.

— Нет, я не об этом думал.

— А о чем?

Джек садится и свешивает ноги с постели.

— О еде. Умираю с голоду.

* * *

Гипноз Джека сработал. После обильного завтрака мы снова в прекрасном расположении духа. Он заявляет, что отныне мы живем по законам отпускников — максимум веселья и минимум просиживания в гостинице. Поначалу я сопротивляюсь и умоляю переехать в другую гостиницу. На моем Острове Фантазий мы должны целыми днями блаженно нежиться в постели под прохладным бризом кондиционера, а на закате выходить на личный пляж и неспешно потягивать мартини. Но Джек на этом острове ни разу не был. Он и слышать о переезде не хочет. Не знаю, что на него нашло, но он вообще ни о чем слышать не хочет. Его невозможно перекричать или переубедить.

— К черту гостиницу. Да, тут ничего нет, но нам ничего и не надо. Лучше мы с тобой все вокруг посмотрим. Давай, приключения нас ждут, — возбужденно агитирует он.

— Но…

— Нет, пожалуйста. Только не говори мне, что ты из тех девушек, что готовы целыми днями валяться на пляже с бульварным романом в обнимку. Прошу тебя! Скажи, что ты не такая.

—Я…

— Значит, решено. Мы возьмем напрокат мопед, посмотрим, что тут есть интересного. Тут наверняка полно каких-нибудь достопримечательностей. Это же Греция. Колыбель искусств. Мифы, храмы и прочее… — Он разводит руками, на лице дикая улыбка.

— Но, Джек…

— И не волнуйся, я сам поведу. Конечно, это не самый безопасный транспорт, но я буду очень осторожен. Честное слово.

— Да я не об…

— Вот и отлично. Поехали! — Он вскакивает, тянет меня за руку.

Я вопросительно на него смотрю:

— Джек, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да! Великолепно! И готов пуститься в путь. — Он еще сильнее тянет меня за руку, и я по привычке сплетаю наши пальцы. Он на секунду закрывает глаза и целует мои кулаки. — Обещаю, что это будет лучший отпуск в твоей жизни.

Спустя некоторое время Джек успокаивается, но я все равно чувствую какую-то перемену в нем. Не то чтобы он отдалился от меня, наоборот. Он очень мил и нежен. Но за три дня мы ни разу не занялись сексом. Он со мной обращается так, будто мы не любовники, а просто друзья. Возможно, мы слишком устаем — приходим в гостиницу под вечер, буквально валясь с ног. Плюс эти односпальные кровати и обгорелые спины. И все-таки меня изводит сомнение, а поверил ли Джек моему рассказу о Тристане.

Но я решаю оставить все как есть и больше не поднимать эту тему. Насколько я знаю Джека, скоро гормоны возьмут верх и он забудет все на свете. И потом, у этого воздержания есть и свои плюсы. Мы с Джеком наконец-то общаемся. По-настоящему. И нам весело. Время, которое ушло бы у нас на секс, мы тратим на открытия. Мы открываем для себя не только остров с его ароматными оливковыми рощами и пыльными дорогами, но и друг друга. Джек не подпускает меня к своему телу, но зато мне открыт доступ к его душе. В маленьких тавернах за графином сангрии он говорит о своих замыслах, о новых картинах; рассказывает, как ему противно писать на заказ только ради того, чтобы продержаться на плаву. Каждую ночь, возвращаясь в гостиницу, я понимаю, что влюбляюсь все сильнее и сильнее.

Но на четвертый день все меняется. Потому что в этот день закончились наши поиски идеального пляжа. Проезжая по прибрежному шоссе, мы разом заметили небольшую бухточку и долго не могли понять, как же туда попасть. В конце концов бросили мопед в кустах и начали спускаться по камням, но вскоре наткнулись на ступеньки, выдолбленные в скале.

Когда мы оказываемся на берегу, у меня захватывает дух. Остров Фантазий! Тьфу — и рядом не стоял. Это РАЙ!

Через пару секунд мы, уже раздевшись, бежим к морю. Вода бирюзовая и такая прозрачная, что видно ногти на пальцах ног. Джек подныривает под волну и выплывает подо мной, выталкивая из воды. За последние несколько дней это первый тесный контакт наших тел. Я обхватываю его талию ногами. Ресницы у Джека слиплись, в глазах отражается море. Я улыбаюсь ему.

— Восхитительно, — вздыхаю я, оглядываясь. На берегу ни души.

— Ты восхитительна, — отвечает он.

Я провожу рукой по его волосам и нежно целую. Все, больше не могу. Воздержание смертельно для меня. И наверняка опасно для здоровья. Постоянное возбуждение без намека на удовлетворение — прямой путь к потере влечения.

— Пойдем со мной, — шепчу я и тащу его по воде.

— Куда? — спрашивает Джек.

Я видела это в кино. И не раз. И твердо решила заняться сексом на мелководье. Даже если для этого мне придется его изнасиловать.

Но насилие не понадобилось. Все совершенно добровольно. Когда мы целуемся и волны плещутся у наших ног, в Джеке что-то меняется. Как будто вся страсть, которую он сдерживал последние дни, вырвалась на свободу. Не знаю, сколько раз мы с ним занимались сексом, но в сравнении с нынешним все блекнет. Это что-то!

Джек словно воплощение всех идеальных мужчин мира. Да, здесь слишком жарко, и песок всюду лезет, но сегодняшний оргазм взлетел на верхнюю строчку моего секс-парада.

— Ух ты! — выдыхает Джек, когда мы наконец опускаемся с небес на землю.

Он целует мои веки, нос, щеки, как будто я его самая большая драгоценность в мире. Я касаюсь его лица, он открывает глаза. И вот тогда я чувствую, как все мое тело пронзило, словно по венам потек чистый адреналин.

Брови у Джека сведены. Взгляд такой, словно он сейчас расплачется. Он бережно убирает мне с лица мокрый мышиный хвостик моих волос.

— Эми, я… — начинает он.

— Шшш, — улыбаюсь я, прикладывая палец к его губам. Потому что мне впервые не нужны эти слова. Я и так все знаю.

* * *

Следующие три дня мы нежились на пляже. В один из вечеров, вернувшись в гостиницу, Джек стал натирать меня кремом. Я так расслабилась, что и не заметила, как уснула голой прямо на одеяле.

Просыпаюсь от тихого шуршания.

— Не двигайся! — приказывает Джек. Я напрягаюсь всем телом.

— Пожалуйста, скажи, что это не паук!

— Это не паук, — смеется Джек. — Не двигайся, я почти закончил.

— Что закончил?

— Подожди и сама увидишь.

Я вслушиваюсь в шуршание, потом Джек подходит к кровати и садится рядом со мной.

— Теперь можно повернуться?

— Да, — говорит он, и я поворачиваюсь к нему. — Вот, — и он протягивает мне лист бумаги.

Я пристально рассматриваю рисунок, который он сделал, пока я спала. Удивительно.

— Нравится? — спрашивает Джек. Я тянусь к нему и целую.

— Очень. Долго ты рисовал?

— Не знаю, ты спала минут тридцать.

Я снова смотрю на рисунок. Неужели у меня и правда такой счастливый вид, когда сплю? Джек смотрит мне в лицо:

— Я тебя не приукрашивал. Ты просто была такая красивая. — Он гладит меня по щеке.

Мысль о том, что он рисовал и Салли, проносится у меня в голове. Я невольно думаю, что с ней он мог быть так же близок.

— Ты, наверное, всем девушкам это говоришь, — шучу я, но не могу скрыть едкости.

— Других девушек нет. Больше нет. Только ты. Я кладу рисунок на стол, притягиваю Джека к себе, и мы вместе лежим на постели. Я ему верю. Полностью. Я верю, что он только мой. Вдыхаю его запах. Да, я счастлива, как никогда.

Мы целуемся, и я ласково глажу его по голове.

— Спасибо, — шепчу я, — пойдем, я угощу тебя ужином.

Джек улыбается и садится на краю постели. Смотрю, как он натягивает рубашку. Я снова беру рисунок в руки. Не знаю, целовать рисунок или Джека, они оба так много для меня значат.

Неделя — для отпуска слишком мало. Это все знают. Но я об этом вспоминаю, когда пятница уже на носу. Только я расслабилась, только загар начал становиться ровным, как уже пора уезжать.

Несправедливо.

В последний вечер мы нарядились и пошли ужинать в любимую таверну.

— Не грусти, — шутит Джек, наливая мне знаменитую греческую ракию.

— Не хочу уезжать, — принимаюсь стонать я.

Мы сидим на террасе над заливом. Темно. Только блестит на небе круглая луна да бьется пламя свечи на столе.

— Хочешь, хочешь, — смеется Джек, — тебя ждет новая работа, будет где южным загаром щегольнуть. Только приедем, сразу поймешь, как тебе хотелось домой.

Подходит официант, и мы с ним болтаем. Он спрашивает, как мы отдохнули, мы говорим, что здорово. Узнав, что завтра нам уезжать, он всем своим видом выказывает сожаление.

Когда официант уходит, мы облокачиваемся о деревянную балюстраду и разглядываем звездный балдахин.

— Ты права, — вздыхает Джек, — давай переедем сюда навсегда.

— Договорились.

— Найдем себе виллу в горах. Ты посвятишь себя выращиванию бородавок и усов, — шутит он, — а я буду лепить скульптуры из козьих какашек.

— А что, если мы с тобой устанем друг от друга?

— Ну, тогда я всегда смогу подыскать себе козу, а ты юного рыбака.

— Отлично. Значит, остаемся. — Я наклоняюсь и целую его.

— Не выйдет. Мне бы пришлось держать тебя взаперти, чтобы никто не украл, — шепчет он.

Я прижимаю его ладонь к своей щеке.

— Спасибо, что сдержал слово.

— Какое?

— Ты обещал мне лучший отпуск на свете, — целую его ладонь, — так и вышло.

Джек пальцем хлопает меня по носу.

— Эй, рано сантименты разводить. У нас впереди еще праздничный ужин.

Мы как-то незаметно выпиваем два графина вина и только потом осознаем, что времени уже за полночь. Я объелась — виноградная долма стоит в горле.

— Пора возвращаться, — говорит Джек, когда официант приносит нам счет. Как всегда, мы — последние посетители заведения.

— Я не хочу.

— Да ты что? Мы же пропустим дискотеку. Я давно хотел добраться до этого караоке.

— Врешь! — смеюсь.я.

— А ты и не знала? Я же король караоке.

— И что ты собираешься петь?

— «Южные ночи», естественно!

По дороге в город л прижимаюсь щекой к спине Джека и мурлычу что-то себе под нос. Теплый соленый ветер путается в моих волосах. Я так счастлива, что не сразу замечаю, как мы свернули не на ту дорогу.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, выпрямляясь. Джек сворачивает на обочину.

— Увидишь, — отвечает он и останавливает мопед.

Он ведет меня по камням на вершину скалы.

— Я не мог уехать, не взглянув на него на прощанье, — говорит он.

Под нами, меж двух оливковых деревьев, наш пляж. С этой стороны я его ни разу не видела. Стою, ошеломленная красотой луны и сияющих волн. Джек стоит сзади, обнимая меня за талию. Я вдыхаю густой воздух, напоенный ароматами трав и стрекотом цикад.

Великолепно.

Наконец-то я нашла то, что искала.

— Джек, — шепчу я.

— М-м-м? — Чувствую, что он зарылся лицом в мои волосы.

— Ты тоже это чувствуешь? — Что?

У меня сердце сейчас из груди выпрыгнет.

— Что все так, как должно быть. Что мы созданы друг для друга. Что все у нас всерьез?

Поверить не могу, что говорю такое занудство, но я действительно так думаю.

Джек сжимает меня еще крепче, кладет голову на плечо. Я ласково ерошу ему волосы, он отстраняется. Поворачиваюсь к нему, разглядываю его черты в лунном свете. Я знаю, что сейчас он произнесет это. Все даже лучше, чем в кино. Я почти не дышу, у меня трясутся коленки.

— Пожалуй, нам пора, — говорит он, не глядя на меня.

— Что?

Он отпускает мою руку. Все еще прячет взгляд.

— Уже поздно, пора возвращаться.

* * *

Сижу на мопеде позади Джека, почти не касаюсь его.

Не понимаю.

Почему? Этот вопрос терзает меня.

Что со мной не так?

Я думала, что у нас все прекрасно. Что мы отличная пара. Нам весело, у нас обалденный секс, но даже этого ему недостаточно, чтобы сказать мне о своих чувствах.

Может, я слишком давлю на него. Может, мысль о нашем совместном будущем пугает его. Возможно, он еще не готов к этому. Или думает, что я ему не пара. Может, я вообще все неправильно понимаю. Может, ему нужно нечто большее. Но что еще могу я ему дать? Я отдала ему всю себя. Больше у меня ничего нет.

И что мне теперь делать? Бросить его? Или забыть все и продолжать отношения без шансов на серьезную перспективу? Измениться самой?

Не могу понять, как мы дошли до такого кризиса. Еще недавно все было прекрасно, а теперь ни с того ни с сего стало ужасно. Как это возможно? Не понимаю. Что я такого сделала?

В голове кружится рой мыслей, и я не замечаю, как Джек все прибавляет скорость.

— Тише! — кричу я, когда он сворачивает на городское шоссе. Мы кренимся к дороге, но поворот слишком крутой. Чувствую, как Джек напрягается и жмет на тормоза. — Осторожно! — выдыхаю я, но уже поздно.

Опомнилась я, лежа на земле с вытянутыми руками. Повсюду песок. И локти болят. Вокруг темно и тихо.

— Эми? — доносится сдавленный крик Джека, но все еще не могу понять, где я. — Эми? Ты в порядке?

Я не могу говорить. Джек склоняется надо мной. Он испуган.

— Давай, положи руки мне на шею, — шепчет он и сам кладет мои руки себе на плечи. Затем осторожно поднимает меня. И только тут я замечаю, что он плачет, а я стою и поддерживаю его.

— Джек, что с тобой? — спрашиваю я хрипло.

— Я думал, что убил тебя, — всхлипывает он, — думал, ты умерла.

— Видишь, я в порядке. — Заглядываю ему в лицо. Он как безумный трясет головой. Мне становится страшно. — Джек, успокойся. Ничего не случилось. Мы упали, но все нормально. Я жива.

Джек хватает ртом воздух. Он бьет себя по голове, дергает за волосы.

— Ты не понимаешь. Я должен тебе кое-что сказать. Меня это мучает с тех пор, как ты спросила меня, что я чувствую… И подходим ли мы друг другу… И я хотел тебе сказать… хотел сказать… но не мог…

Я протягиваю к нему руки, и мне вдруг становится так легко. Все будет хорошо. Он меня любит. Я знала, я чувствовала. Пусть для этого понадобилось попасть в аварию, но главное, что он это понял.

Он отстраняется от меня и снова трясет головой.

— Ну же, скажи, — подбадриваю я.

Его душат рыдания, и мне его ужасно жаль. Никогда не видела, чтобы кто-то так страдал.

— Я все испортил. Все.

— Ну что ты, вовсе нет, — успокаиваю его я. — Все хорошо. Не бойся, скажи. — Джек захлебывается слезами, как ребенок. — Ну что ты, успокойся.

Он качает головой.

— Маккаллен. Салли Маккаллен, — выдыхает он, — та девушка с картины… которую ты видела у Хлои…

Он замолкает, пытается отдышаться. Поднимает на меня взгляд, слезы текут ручьем. Кажется, что его душит смех. И вдруг я все понимаю и делаю шаг назад.

— Что — Салли? — Он еще ничего не сказал, но я уже все знаю.

Джек всхлипывает.

— Кое-что произошло. В пятницу. Я думал, что ты была с Тристаном. Я все звонил и звонил тебе. Но тебя не было. Я напился, — он тяжело глотает воздух, — и тут пришла она. Прости… Прости меня, я так виноват перед тобой…

Но я его уже не слышу. Теперь мне все ясно: почему он опоздал в аэропорт, почему так странно себя вел, когда мы сюда приехали, почему избегал секса со мной, пятно на его животе…

Засос на его животе.

Чувствую, как Джек в темноте делает несколько нетвердых шагов ко мне.

— Я не виноват. Я хотел тебе сказать.

Вот сейчас я понимаю, что означает «глаза кровью налились». Я не слышу, что пытается сказать Джек, потому что мой кулак с размаху врезается в его щеку.

Он вскрикивает, но я уже далеко. Я бегу изо всех сил. У дороги нахожу перевернутый мопед, мотор все еще работает. Упираюсь всем своим весом, и мне удается поднять мопед. Когда Джек добегает до меня, я уже сижу на мопеде.

— Эми! — умоляюще кричит он и пытается меня схватить.

— Да пошел ты! — ору я, с размаху лягаю его в пах и уношусь прочь.

Инстинкт самосохранения — великая сила. Мне кажется, что весь мир рухнул, но я все равно смогла добраться до «Виллы Стефано» живой и невредимой. Спокойно ставлю мопед у гостиницы. Вазос, владелец бара, ведет караоке-дискотеку, все веселы и счастливы. Мамаша Даррена танцует пьяный канкан с одним из своих приятелей под собственный же аккомпанемент жутко исковерканной «Кармы Хамелеона». Я прохожу через бар к лестнице, меня никто не замечает.

Но как только оказываюсь в комнате, плотину прорывает. Сначала я тихо плачу, потом перестаю сдерживаться. С жуткими ругательствами вышвыриваю из окна вещи Джека, пока окончательно не выбиваюсь из сил.

Еще в аэропорту было заметно: что-то произошло. Я сразу должна была догадаться.

Но как он мог?

Как он мог так поступить со мной?

Я падаю на кровать и прижимаю руки к груди. Мне больно. Наверное, сердце на самом деле разрывается на части.

Спустя какое-то время всхлипы переходят в тихое хныканье, и я начинаю различать отзвуки караоке. В голове теснятся вопросы.

Как?

Где?

Почему?

Когда?

Не знаю, сколько уже сижу в темноте, пялясь на стену и придумывая ответы на свои вопросы. В себя прихожу от тихого стука в дверь.

— Эми, это я, Джек. Открой мне. Я зажмуриваю глаза.

— Тебе все равно придется меня впустить. — Он стучит сильнее.

Я затыкаю уши.

— Брось, — говорит он громче, — нам надо все выяснить. Я же знаю, что ты там.

— Убирайся, — всхлипываю я.

Мне хочется умереть. Я сворачиваюсь клубочком на кровати. Не хочу, чтобы он меня видел такой.

— Эми, прошу тебя, — умоляет Джек; он уже колотит по двери.

Я не реагирую. Оказаться бы сейчас дома, в своей постели. В покое. И зачем я только связалась с Джеком. Зачем доверилась, открылась ему. Не хочу быть тут, сейчас, не хочу быть собой.

Позже, не знаю через сколько времени, я понимаю, что в дверь уже никто не стучит.

Но я не сомневаюсь, что Джек не ушел, что он тут. Я это чувствую, я вижу его. Он не выходит у меня из головы. Я представляю, как мы целуемся на пляже. Как он смотрит на меня в лунную ночь, как он смеется, и ветер треплет его волосы.

Я все это так явственно вижу.

Но я не могу представить его с Салли.

Я распахиваю дверь. Джек сидит на лестнице, обхватив голову руками. Он поднимает голову. Лицо все в синяках, глаза залиты кровью.

— Что ты имел в виду? Что значит «кое-что произошло»?

Он смотрит на меня бессмысленным взглядом.

— Ну, что произошло? Джек не двигается.

— Я ее не трахал, — шепчет он. Меня всю трясет.

— Ну а что ты сделал?

— Я ничего не делал. Она сама. Она все сама.

— ГОВОРИ ЖЕ!

Джек снова обхватывает голову руками.

— Я спал. Проснулся от того, что она мне делала минет. Клянусь тебе. Больше ничего не было.

— Ой! Так она тебе всего лишь минет делала! — кричу я. — Бедняжка.

Джек встает.

— Нет, все было не так.

— Ну так просвети меня. Как это было? Как так вышло, что она упала на тебя и вонзила зубы в твой член?

Ему нечего сказать. Я смотрю на него с таким отвращением, будто передо мной куча дерьма.

Потому что теперь я это вижу. Вижу, как его лицо искривляется в блаженстве от прикосновений другой женщины.

— Видеть тебя больше не хочу! — выдыхаю я, захлопываю дверь и снова бросаюсь на кровать.

Джек долбится в номер, но я закрываю голову подушкой. Он так громко выкрикивает мое имя, что, наверное, уже распугал всю дискотеку. Слышу, как снизу ему орут, чтобы он заткнулся.

Потом все стихает. Не знаю, утащили Джека или он все еще под дверью. Мне плевать.

Беру со стола плейер, надеваю наушники. Включаю на полную мощность, чтобы не слышать собственных всхлипов. «Битлз» поют «Давай вместе».

Очень к месту.

ДЖЕК

Дата добавления: 2015-09-06