Читайте также: |
|
Обе воюющих стороны торопились к решающей схватке. И хотя не были еще отданы конкретные распоряжения и приказы, все, от офицеров до рядовых, чувствовали, что времени мало, и спешили каждый исполнить как можно скорее свои, порой и немудреные, но важные дела.
В полку Ази Асланова был банный день, и старшина Антон Воропанов никому не давал зазеваться.
– Поторапливайтесь, ребята, уже смеркается, а многие еще не купались.
К тому же он экономил горячую воду, отпускал ее черпаком.
– Прямо как водку отмеряет, дьявол, – беззлобно ругались ребята – вода доставлялась издалека, скупость старшины была понятна.
В десяти метрах от костра, на котором кипели котлы, была поставлена палатка – в ней, защищенной только от ветра, и купались бойцы. Ефрейтор Мустафа Великанов принимал у них грязное нательное белье и выдавал свежее. Многие из бойцов тут же точили о ремни свои бритвы и брились – наводили, как говорится, шик‑блеск.
Илюша Тарников, Кузьма Волков и Вася Киселев пришли купаться позже всех.
– А‑а, неразлучная троица! – язвительно встретил их старшина. Рановато пришли! Не могли явиться попозже?
Три друга (весь полк называл их «неразлучной троицей») вытянулись по стойке «смирно» и всем своим покорным видом словно просили прощения.
Старшина улыбнулся, сказал:
– Вольно! Раздевайтесь!
Мгновенно разделись, побросали обмундирование на брезент, расстеленный перед палаткой. Волков ухитрился снять гимнастерку вместе с нижней рубашкой и свернул гимнастерку так, чтобы старшина этой рубашки не видел.
– Чего ж ты так старательно завернул ее, а? – спросил Киселев. Боишься, как бы петушиный хвост тебя не выдал?
Кузьма округлил глаза, кивнул неприметно в сторону старшины:
– Помалкивай. Потом объясню.
Но Вася Киселев не утерпел и развернул тщательно свернутую гимнастерку Кузьмы. Тот не успел помешать дружку – полосатая тельняшка красовалась на развернутой гимнастерке.
– Эх, Кузьма, предаешь ты танкистов!
– Я? Чем это их предаю?
– А тем, что ставишь моряков выше танкистов. Хлеб кушаешь наш, а спишь и видишь себя моряком. И старшины не боишься. А ведь он, лютый, тельняшку тебе носить запрещает. По табелю не положено – раз, в стирку возьмешь, а заменить нечем, – два.
– Ладно, ладно, нашел время… Об этом можно и потом погутарить…
– Потом поздно будет! – не унимался Вася. – Ты честь танкистов унижаешь перед моряками.
– Да что ты привязался с этой честью? Можно подумать, что я меньше тебя люблю танкистов!
– Рано‑поздно я эту злополучную тельняшку украду и порву.
– От тебя всего можно ожидать.
Илюша видел: друзья вот‑вот опять сцепятся.
– Отставить! – рявкнул он что есть силы. – Что это за разговорчики? Не нравятся мне они. Если «троица» ругается, то что же делать остальным?
– Есть отставить! – оба спорщика снова стали по стойке «смирно».
– Вот это другое дело! Вася, ты что прицепился к этой рваной тельняшке? – Тарников подмигнул Киселеву. Если мозолит глаза, возьми и порви, если нет прихвати с собой, постирай. Ну, в баню ша‑го‑м… марш!
И Вася, и Илюша расхохотались. Улыбнулся и Кузьма. И все трое ворвались в палатку.
Шариф посторонился перед ними и голой ногой толкнул в сторону собранные обмылки, потом сделал вид, что намыливает ногу, наклонился, собрал обмылки, скатал их в шарик и, прикрыв платком, который принес стирать, ушел одеваться.
Мыльная вода из палатки вытекала по желобу в воронку от бомбы.
Баня работала до наступления темноты.
Смыв с себя грязь и пот, танкисты повеселели, и смех, и шутки слышались в разных концах лагеря до самого отбоя.
С вечера пошел снег. За ночь замело воронки от бомб и снарядов, следы танковых гусениц, автомобильных и тележных колес, конских копыт и солдатских сапог. Все вокруг обновилось, все словно белой простыней покрылось, а воздух посвежел, очистился от запахов войны.
– Замаскировало нас любо‑дорого, – смеялся Асланов, обойдя роты. Ну, комиссар, давай обедать!
На обед был приготовлен плов – такой, каким его представляют армейские повара. И все же это была не обычная пища.
Филатов быстро управился с полной тарелкой, вытер губы краем салфетки аккуратно свернутая белая салфетка выглядела странно в темной руке Филатова, в темной палатке, на грубом столе, сколоченном из снарядных ящиков.
– Честно говоря, я впервые в жизни ем настоящий плов. Слышать о нем слышал, и немало, а попробовать не удавалось…
Асланов разбросал ложкой горячий плов по тарелке.
– Значит, у тебя исторический день, Михаил Александрович.
– Выходит, да. Ваши люди так расхваливают эту восточную еду, что думаешь, это что‑то недосягаемое. Все же однажды я уговорил жену приготовить плов, сам ей помогал, но, как мы ни старались, ничего путного не получилось. Рис разварился, получилась обыкновенная каша.
– Приготовить плов, да еще по всем правилам, конечно, не просто. Надо, как говорится, знать, из чего. И уметь… Вот этот плов, Михаил Александрович, не так уж и хорош, в нем многого не хватает. Но он мне приятен, как и домашний. Вот покончим с фашистами и, дай бог, будем живы, приедешь к нам, в Азербайджан, угостим тебя настоящим пловом. Убедишься: не зря так много говорят об этом блюде. Моя мать готовит плов из ленкоранского риса, с цыплятами… Джуджа‑плов называется… Аромат один чего стоит.
– А что? Я бы с радостью приехал, поглядел на ваши края… Мы с женой еще до войны мечтали побывать в Закавказье. Не довелось.
– Охоту любишь?
– Еще бы.
– Охота у нас богатейшая. Кстати, плов с дичью у нас тоже готовят. А если дичь еще самим добыта – она вдвойне вкуснее… Ну, а пока будем кушать то, что наш повар предлагает. Сдается мне, что этот рис – ленкоранский. Ну да, наш! – Ази с изумлением смотрел в тарелку. – Наш рис! В каком котле ни вари, он своего вкуса не теряет.
– И в самом деле… Я забыл тебе сказать – среди подарков из Азербайджана рис тоже был.
– А, вот то‑то же!
Лейтенант Смирнов, офицер для поручений, для краткости именуемый адъютантом, на цыпочках подошел к командиру полка.
– Это вам… – и положил на стол два письма.
Ази отодвинул тарелку, разорвал конверт и принялся за письмо.
На одно только мгновение. Филатов отвернулся, чтобы не смущать командира, а когда вновь на него глянул, поразился тому, как изменился в лице Асланов – казалось, вместо него посадили за стол другого человека враз постаревшего, бледного, неузнаваемого. Письмо дрожало у Ази в руке, дрожали губы, как у ребенка.
– Что случилось, Ази Ахадович? Откуда письмо?
– Из дому. О брате Гаджибабе. Сообщают: погиб.
– Когда? Где?
– На фронте. Месяц назад… Вот, письмо из воинской части приложено. Нет брата…
Два белых конверта лежали на темном столе.
Плов в тарелках остывал.
Филатов не знал, что сказать.
Смирнов стоял неподвижно в углу землянки. Несчастье, свалившееся на командира полка, он воспринимал, как свое. Но тоже не знал, чем помочь.
– Случившегося уже не исправишь, Ази Ахадович, – пытался утешить командира полка комиссар. – Жаль человека. А вернуть невозможно.
Ази Асланов вытер глаза. На сердце легла свинцовая тяжесть.
Минуту спустя он поднялся, чтобы выйти на воздух.
– Оденься, – сказал Филатов.
– Подождите, товарищ подполковник, – Смирнов метнулся к вешалке, подал Асланову шинель и шапку‑ушанку.
Ази долго ходил взад‑вперед около землянки, но и на воздухе ему казалось тесно и душно.
Начиная с прошлого лета, он получил из дому и от знакомых немало писем, в которых сообщалось о смертях или ранениях многих его сверстников, товарищей детства и юности. Но такого тяжкого известия не получал еще никогда…
Не зная о том, что случилось, к Асланову подошел капитан Макарочкин.
– Разрешите обратиться? – спросил он.
– Да, говорите.
– Не знаю уж, как вы отнесетесь… Неловко как‑то.
– Говорите, в чем дело.
– Вы ведь, наверное, знаете, что я родом из Абганерово… Вот если бы разрешили мне съездить туда, узнать что‑либо о своих домашних? Может быть, мать вернулась домой…
В день освобождения родного города капитан Макарочкин мчался на танке по своей улице. Увы, он не увидел ни своего дома, ни близких своих, ничего не мог узнать о матери. От хаты осталась только красная кирпичная труба, а у нее не спросишь, где хозяйка.
Подполковник задумался. Макарочкин стоял в ожидании его решения.
Наконец Ази Асланов спросил:
– Одного дня хватит?
– Вполне, товарищ подполковник.
– Танки у тебя отремонтированы?
– Да. Все на ходу.
– Хорошо. Оставь вместо себя одного из командиров взводов и езжай.
– Спасибо! – тихо сказал Макарочкин. – Разрешите идти?
– Ты что, хочешь пешком?
– Честно говоря, еще не думал, как. Может, на попутных.
– Подожди. Начальник снабжения собирался послать в Абганерово машину за продуктами. Если не уехал, поезжай с ним, а если уехал, то скажи от моего имени Чеботареву, пусть тебе даст машину!
Ази смотрел вслед Макарочкину, пока тот не исчез из виду.
«Бедные матери! – подумал он, представив себе, как старая мать встретит Макарочкина. – Сколько горя им достается, бед и тревог… Как теперь моя мать? Что делает? Знает ли о брате? Хоть бы не сказали ей о гибели Гаджибабы. Не выдержит она такого удара…»
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 172 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава четырнадцатая | | | Глава шестнадцатая |