Батюшка-сестрица

У МИССИС Б., в прошлом химика, начал внезапно меняться характер. Она

стала беззаботной, странно фривольной, острила, каламбурила, ничего не

воспринимала всерьез. ('Возникает ощущение, что вы ей безразличны, -

рассказывала одна из ее подруг. - Похоже, ее теперь вообще ничего не

трогает'.) Поначалу такое резкое изменение личности приняли за гипоманию*,

но потом выяснилось, что у нее опухоль головного мозга. Краниотомия, вопреки

надеждам, выявила не менингиому, а рак, поразивший базальные отделы лобных

долей, примыкающие к глазницам.

Всякий раз, когда я видел ее, Б. казалась очень оживленной, постоянно

шутила, отпускала шпильки (с ней обхохочешься, говорили сестры в Приюте).

- Ну что, батюшка, - обратилась она однажды ко мне.

- Хорошо, сестрица, - сказала в другой раз.

* Легкая форма маниакального состояния.

- Слушаюсь, доктор, - в третий.

Обращения эти, судя по всему, казались ей взаимозаменяемыми.

- Да кто же я наконец? - спросил я как-то, слегка уязвленный таким

отношением.

- Я вижу лицо и бороду, - сказала она, - и думаю об архимандрите. Вижу

белый халат - и думаю о монашке. Замечаю стетоскоп - и думаю о враче.

- А на меня целиком вы не смотрите?

- На вас целиком я не смотрю.

- Но вы понимаете разницу между священником, монахиней и доктором?

- Я знаю разницу, но она для меня ничего не значит. Ну батюшка, ну

сестрица или доктор - из-за чего сыр-бор?

После этого случая она частенько поддразнивала меня: 'Как дела,

батюшка-сестрица?', 'Будьте здоровы, сестрица-доктор!' - и так далее, во

всех комбинациях.

В одном из тестов мы хотели проверить ее способность различать правое и

левое, но это оказалось весьма непросто, поскольку она произвольно называла

то одно, то другое (при этом в ее физических реакциях не было никакой

путаницы с ориентацией, как это случается при нарушениях восприятия или

внимания, когда пациента 'уводит' в сторону). Указав ей на это, я услышал в

ответ:

- Левое-правое.,. Правое-левое... Стоит ли копья ломать? Какая разница?

- А есть разница?

- Конечно, - сказала она с точностью химика. - Правое и левое можно

назвать энантиоморфами, но мне-то что? Для меня они не различаются. Руки...

врачи... сестры... - добавила она, видя мое изумление. - Неужели непонятно?

Они не имеют для меня никакого смысла. Ничто не имеет смысла... по крайней

мере, для меня.

- А это отсутствие смысла... - замялся я, не решаясь продолжить, - оно

вас не беспокоит? Сама бессмысленность что-нибудь для вас значит?

- Абсолютно ничего, - ясно улыбнувшись, ответила миссис Б. таким тоном,

словно удачно пошутила, победила в споре или выиграла в покер.

Что это было - отказ принимать действительность? Бравада? Маска,

скрывающая невыносимое страдание? Выражение ее лица не оставляло сомнений:

ее мир был полностью лишен чувства и смысла. Ничто больше не воспринималось

как важное или неважное. Все для нее теперь было едино и равно - мир

сводился к набору забавных пустяков.

Мне, как и всем окружающим, такое состояние казалось трагедией, однако

саму ее это совершенно не трогало: в полном сознании происходящего она

оставалась равнодушной и беспечной, пребывая во власти какого-то последнего

леденящего веселья.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, миссис Б. перестала

существовать как личность, 'лишилась души'. Это напомнило мне Вильяма

Томпсона (а также профессора П. - см. главу 1). Таков результат описанного

Лурией эмоционального уплощения, с которым мы познакомились в предыдущей

главе и еще раз встретимся в следующей.

Дата добавления: 2015-10-13