Глава I. Итак, вы позвонили на 03 3 страница

Но чудес, увы, на свете не бывает. Настало время, когда доктору Шапиро пришлось на собственной, так сказать, шкуре испытать силу косности, невежества и абсолютной неспособности предвидеть негативные последствия своих действий, свойственных некоторым руководящим органам тех лет. Суть же конфликта главврача Шапиро с городским руководством заключалась вот в чем.

Известно, что имеют место два определения нашей Службы — «Скорая медицинская помощь» и «Неотложная медицинская помощь». Какая же, однако, между ними разница? Исходя из обычной житейской логики, а также согласно словарю В. И. Даля, два этих понятия в принципе означают одно и то же. То есть, чистая тавтология по принципу «масло масляное». Но так уж исторически сложилось, что в постановлении Наркомздрава 1919 года, о котором шла речь выше, наша Служба была создана именно для оказания скорой медицинской помощи пострадавшим и больным на улице. А Служба неотложной медицинской помощи, образованная в 1924 году, предназначалась для того же самого, но в квартире. Таким образом, в самом начале своего существования обе эти практически идентичные, родственные друг другу службы действовали по отдельности. Но, вот уже двадцать пять лет, мы носим следующее название — Станция скорой и неотложной медицинской помощи Москвы.

Что же произошло за это время? Что заставило две Службы слиться воедино? И, наконец, какая существует связь между всеми этими межведомственными перипетиями и трагической судьбой добрейшего, интеллигентнейшего доктора Шапиро? А связь тут самая прямая. Вспомним, что представляла собой столичная Станция скорой медицинской помощи где-нибудь в 1966 году, когда ее руководителем был Леонид Борисович. Это была великолепная, четко отлаженная служба, в штат которой принимались только высококлассные специалисты, вплоть до того, что на должность фельдшеров у нас могли претендовать в основном лишь мужчины. Водителем машины Скорой помощи мог стать у нас только шофер первого класса... Словом, никакого сравнения с обычной нынешней ситуацией, когда вследствие неукомплектованности штатов мы вынуждены принимать к себе на службу всех, кого попало. Станция же «шапировского» образца была и остается для нас, прямо скажем, недостижимым сегодня идеалом.

А параллельно с нашей Службой в Москве долгие годы существовала, как я уже говорил, также и Служба неотложной медицинской помощи, руководимая непосредственно райздравотделами на местах. А проще говоря, столичная «неотложка» как бы состояла при районных поликлиниках. Отличалась она от нас тем, что обслуживала преимущественно больных на дому, зачастую, пациентов поликлиник. То есть, по вызову к вам выезжал некий дежурный врач, один, без всяких фельдшеров, который и оказывал вам помощь на дому. А в случае необходимости, тот же врач набирал номер 03 и вызывал Скорую помощь, если больной был тяжелый или нуждался в срочной госпитализации. Понятно, что подобная ситуация открывала врачам простор для самой широкой импровизации в свою пользу. В результате чего, сама работа медика в системе Неотложной помощи постепенно превращалась как бы в некую сомнительную подработку.

Там, в этой «неотложке», подрабатывали все, кому не лень — и гинекологи, и дерматологи, и санитарные врачи... Словом, люди, дополнительного заработка ради, готовые «лечить» кого угодно и как угодно. На что годится, скажем, тот же дерматолог, столкнувшийся на вызове с тяжелой коронарной патологией или болями в животе неизвестного происхождения? Хорошо еще, если у него хватит соображения вызвать Скорую. А если ему вздумается провести «курс лечения» на основе своих медицинских познаний? Ведь самолюбие врача, кем бы он ни был по профессии — это знаете, вещь довольно тонкая, при том, многие из нас мнят себя если не новым Боткиным, то Склифосовским уж точно... Вот так оно и получилось, в результате чего в Москве начала неуклонно возрастать кривая смертности, в основном среди больных с сердечно-сосудистой патологией, являющихся пациентами районных поликлиник.

Со временем власти всё же осознали, что к чему, и попытались по мере своего разумения исправить сложившуюся ситуацию. В силу чего, недолго думая, они приняли соломоново решение: «Объединить Станцию скорой медицинской помощи города Москвы с пунктами столичной неотложной медицинской помощи». Власти наивно полагали, что, свершив этот простой волюнтаристский шаг, то есть, насильственно объединив хорошее с плохим, они получат в результате сказочное превращение отсталого в передовое. Но, в реальной жизни все произошло, как говорится, с точностью до наоборот. Повисшее тяжкой обузой на блестяще отлаженном механизме Службы 03 разболтанное хозяйство Неотложной помощи, вполне закономерно потянуло Скорую за собой на дно. То есть в самый короткий срок судьба в лице столичной власти низвела Скорую помощь до уровня «Неотложки»... Недаром сказано: «Разрушить легче, чем построить». И потому последующим руководителям стоило в дальнейшем огромных усилий и жертв, чтобы поднять вновь созданную структуру — «Скорая» плюс «Неотложка» — на уровень, приличествующий столичной медицинской службе. Да, именно жертв, первой из которых стал, как ни парадоксально, сам Леонид Борисович Шапиро, главный врач Московской Скорой.

Еще задолго до столь нелепого и противоестественного, по его мнению, объединения двух служб он выступал с категорическим неприятием подобного союза. То есть, в принципе, доктор Л. Б. Шапиро, конечно же, не отрицал того, что Московской неотложной помощи на ее нынешнем этапе самой сейчас необходима срочная неотложная помощь. Но реорганизацию этого, вконец разболтавшегося механизма, нужно начинать на его собственной основе. А именно — значительно повысить уровень специалистов неотложки, причем весьма желательно поначалу провести среди них очень строгий отбор, оставив только профессионалов достаточно высокого класса. При этом все подразделения «неотложки» обязаны, как и прежде, состоять при районных поликлиниках, обслуживая закрепленных за ними больных. И это было очень хорошо, так как врачи знали всех хроников и тяжелых больных, каждый на своем участке. А Скорая помощь, в свою очередь, должна и впредь оставаться такой, как и раньше. На неё необходимо возложить лишь методическое руководство Службой неотложной помощи, но не более того.

Учить, подсказывать, курировать — вот все, чем мы могли бы поспособствовать своим коллегам из столичной Неотложной помощи, — твердил во всех инстанциях Л. Б. Шапиро. — Никогда мы не отказывались протянуть им руку помощи. Но не надо при этом, извините, путать сено с хреном! Ибо, девятый вал той массовой загрузки, которая тут же навалится на Скорую, не предназначенную для таких объёмов работы, грозит первым делом смести с лица земли и саму нашу Службу. Помяните мое слово, так оно и будет.

Леонид Борисович оказался, к нашему несчастью, хорошим пророком. Ведь если, скажем, практически все бригады скорой помощи окажутся в какой-то момент задействованы на одних лишь исключительно квартирных вызовах к больным, где нам в случае чего взять специалистов для экстренной помощи на улицах? Что значит «в случае чего» — можно, я думаю, не разъяснять. Даже сегодня, притом, что наш собственный автопарк более-менее соответствует масштабам современного мегаполиса, мы иногда испытываем сверхнагрузки в этом смысле. То есть, когда, к примеру, на десять тысяч выездов Скорой приходится около полуторы тысяч экстренных, тех, где мы действительно нужны.

Но, как и следовало ожидать, все эти убедительные и логически обоснованные пророчества Л. Б. Шапиро оказались тогда гласом вопиющего в пустыне. Вот почему, когда я вспоминаю эпоху Шапиро, на память поневоле приходят горькие строки В. Высоцкого: «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах»... Леонида Борисовича, слава Богу, подобной казни не подвергли, его просто-напросто уволили с занимаемой должности. Что, как мне кажется, было для него в определенном смысле не менее жесткой карой, чем костер. Ибо, без любимой работы жизнь Леонида Борисовича утратила всякий смысл. Не учёл он, видимо, народную присказку: «Бодался телёнок с дубом»...

Каверин Николай Михайлович

Но, как было когда-то провозглашено одним из наших вождей, — «У нас незаменимых нет». Впрочем, так же, как и нет незанятых руководящих кресел. Таким вот образом, теперь уже во главе новой объединенной Службы скорой и неотложной медицинской помощи был поставлен Николай Михайлович Каверин. К слову, от какого бы то ни было родства с известным писателем Вениамином Кавериным наш новый главный врач открещивался категорически. И очень сердился, когда его начинали слишком уж упорно «доставать» по этому вопросу...

Сразу же хочу оговориться, что к сроку пребывания доктора Н. М. Каверина на посту главы Службы 03 фатальная цифра «9» никакого отношения не имеет — ибо срок этот составил ровно четырнадцать лет. Но, по сравнению со всеми предыдущими руководителями Скорой, на его долю выпали действительно трагические испытания. И во многом они, скажем прямо, были обусловлены свойствами его характера. Николай Михайлович, который, слава Богу, и по сей день пребывает в добром здравии в свои восемьдесят лет, по своему складу человек очень жесткий, требующий весьма уважительного отношения к себе со стороны окружающих.

Перед Н. М. Кавериным была поставлена всего лишь одна задача, но какая — объединить Службу скорой помощи со Службой неотложной помощи. Первым с нами в этом смысле «сочетался браком», как сейчас помню, Свердловский район Москвы. Согласно достигнутой договоренности, он должен был предоставить в распоряжение Скорой пятнадцать машин неотложной помощи, что и было сделано в скором времени. Но ведь нас, простите, не интересуют неработающие машины. Нам нужны работающие на них врачи!

Вот тут-то и случилось то, чего мы больше всего опасались, давая согласие на столь неравный брак. Бывшие штатные врачи Неотложки в нашу Службу не пошли. И их легко понять. Ведь что представляло собой дежурство в Неотложке? Берешь, к примеру, какие-нибудь пять-шесть вызовов и едешь, не спеша, куда твоя душа желает. Никакой ответственности, никакой отчетности... Совсем не то, что у нас. О жесткой дисциплине, царящей на Скорой, ходили по Москве легенды. Получил вызов — лети как пуля по указанному адресу, разбирайся в ситуации на месте и тут же, не задерживаясь, обратно. Так за сутки налетаешься, бывало, что ноги уже не держат. Понятно, что привыкшим к своей сладкой жизни «неотложникам» такой режим работы был совсем не по душе. Вот почему с теми пятнадцатью машинами, с которыми к нам в Скорую должны были прийти семьдесят врачей, пришло всего лишь человек десять. Прельстить кого-либо даже дополнительным заработком было непросто. Недаром же у нас на Скорой помощи бытует поговорка: «Работаешь на одну ставку — нечего кушать, а на две — некогда кушать». С одной стороны, никто вам не запрещает вкалывать хоть сутки через сутки с соответствующей оплатой за фактически отработанное время. С другой стороны то, чем мы занимаемся на Скорой, мы сами называем не работой, а дежурством. То есть, сделай я, скажем, за сутки всего один выезд по вызову или двадцать один, заплатят мне за них в итоге совершенно одинаково. Но, правда, и одно дежурство на другое не похоже. Вчера вы, допустим, съездили семь раз, а сегодня — восемнадцать. Стало быть, вчера у вас была возможность не особо напрягаться, отдохнуть, вздремнуть...

Но ведь точно в такой же ситуации постоянно прибывают и все наши, так сказать, собратья по столичным аварийным службам — пожарные, милиция. То есть, если вы, закончив медучилище или мединститут, захотите более-менее спокойной жизни, вам, конечно, благоразумнее всего направить свои стопы в специализированные центры или что-то аналогичное. У нас же, в Скорой помощи, покой нам только снится! И как это ни прискорбно, мы, сотрудники Службы 03, часто спасающие людям жизнь и сохраняющие здоровье, сами своим здоровьем похвалиться никак не можем.

Я уже затрагивал вопрос высокой смертности врачей Скорой, но, коль опять зашла об этом речь... Бывают случаи, когда наш сотрудник умирает прямо на выезде, в машине. Но чаще всего случается так, что врач, уже возвратившийся на Станцию или после дежурства домой, ложится вздремнуть и... всё. Был человек — нет человека. Если бы выражение «сгорел на работе» не было бы таким банальным и затасканным, я бы употребил его как самое точное в данной ситуации. Причины же всех этих страшных трагедий, как правило, разнообразием не отличаются — инфаркт, инсульт. Гипертоническая болезнь в нашей среде — вообще, так сказать, профессиональное, ведущее заболевание...

Но, тем не менее, к нам на работу люди все-таки идут, а иногда идут и весьма охотно. Почему, вы спросите? Им что, себя не жалко? Ну, мотивы тут у каждого свои. При всех издержках на Станции скорой помощи можно при условии достаточно интенсивной работы, измеряемой количеством дежурств, заработать по нынешним меркам как бы и немного. Но это «немного» будет гораздо значительнее того, что среднестатистический российский медработник сможет заработать где-нибудь. К чести, скажем, наших московских властей, в ведении которых находится Служба 03, работники столичной Скорой получают в два раза больше, чем все их коллеги — скоропомощники по всей России в целом. Казалось бы, тут бы только и радоваться, что судьба ниспослала нам столь заботливое руководство во главе с таким сильным мэром. Да, разумеется, честь им и хвала, ибо все эти средства черпаются из нашего же внутригородского бюджета. Но с другой стороны (ведь у каждого явления есть, как минимум, две стороны) — что такое для врача Скорой зарплата в семь с половиной тысяч рублей? Как на это прожить человеку семейному, не говоря уж о полноценном отдыхе и восстановлении сил после изматывающей работы?

Вопрос о том, что творится с зарплатой работников лечебных учреждений где-нибудь на Севере или Дальнем Востоке, я сейчас намеренно выношу за скобки. Сие мы чуть ли не каждый день видим по телевизору, и потому я в этом смысле ограничусь только одним словом: «безобразие». Иначе моя книга воспоминаний и размышлений грозит превратиться в некий злободневный публицистический памфлет. Но это, извините не моя профессия. Я занимаюсь только тем, что знаю и умею сам... И потому, испросив у читателя прощения за столь пространное лирическое отступление, возвращаюсь к рассказу об историческом воссоединении двух спасательных медицинских служб Москвы — Скорой помощи и Неотложной помощи. А именно, к приходу на руководящий пост этой вновь созданной структуры весьма неоднозначной личности — Николая Михайловича Каверина.

Как я уже отметил, наш новый шеф взялся за дело объединения двух Служб с довольно непривычной для нас жесткостью и напором. Да и то сказать, если вся эта реорганизация находилась под прямым контролем тогдашнего первого секретаря Московского горкома КПСС товарища Гришина! Однако, как показала жизнь, одной лишь жесткости и целеустремленности для успеха этого нового партийного начинания оказалось маловато. То есть, советская партийно-бюрократическая машина в очередной раз сработала по привычному, многократно опробованному клише. Была затеяна довольно шумная компания по ломке давно устоявшейся структуры и замены её на новую. Да вот только никто из этих ура-реформаторов не позаботился о достаточно приемлемом материально-техническом обеспечении данного процесса... Все, как и всегда у нас, было опять же основано на одном лишь голом энтузиазме. Вот вам, дескать, мудрое указание, а уж как вы его будете исполнять — это теперь касается только вас самих, дорогие товарищи медики!...

Что скрывать, о первых этапах этой бурной реорганизации даже порой не хочется вспоминать. И самым тяжелым моментом для всех тех, в ком еще свежа память о «золотом веке» столичной Службы 03, стало непростое испытание так называемой «психологической недогрузкой». Одно дело, когда ты, скажем, круглые сутки мчишься куда-то по действительно важной причине, зная, что от скорости твоего прибытия зависит чья-то жизнь. И, совсем другое, когда ты порой возвращаешься из долгой, утомительной поездки по городским окраинам, даже не раскрыв ни разу своего ящика с медикаментами. То есть, по сути, твоя помощь никому особенно и не нужна. А конкретно, твоими пациентами на этот раз были так называемые хронические больные — люди, которым вовсе не требовались услуги именно Службы скорой помощи! Ты, стало быть, выступал здесь уже не в качестве врача-профессионала, спасающего человеку жизнь, а в роли некоего серенького подчищалы.

А по сему, довольно многие из асов Скорой, уязвленных до глубины души своим теперешним статусом серых подчищал, демонстративно покидали ряды вновь образованной Службы. Это, не считая того, что в новую структуру, как я уже говорил, отказывались переходить врачи из бывшей неотложки... Кадровый кризис был налицо. Вот почему, на первых порах становления Станции скорой и неотложной медицинской помощи Москвы ее очередному шефу, то бишь, Николаю Михайловичу Каверину, было безумно трудно управлять разваливающимся прямо на глазах коллективом. Тут-то и пригодились столь свойственные ему волевые качества, благодаря чему, уже через год-полтора положение стало постепенно выправляться, и выправлялось, таким образом, на протяжении четырнадцати лет. Казалось бы, чего же боле? Честь и хвала товарищу Каверину за этот его подвиг трудовой! Но, как показало дальнейшее, не тут-то было. За все муки, за все пережитое им в период восстановления двух порушенных одним махом столичных медицинских служб Николая Михайловича ожидала «награда» совсем иного рода. Причиной же всему этому, на мой взгляд, послужили более чем нездоровые настроения, сложившиеся как ни прискорбно, именно в партийно-комсомольской среде коллектива Станции. Да и без помощи их старших товарищей тут явно не обошлось... Словом, от лица партийной организации Московской Службы 03 в прокуратуру поступило мерзкое подметное письмо, проще говоря, донос, на главного врача Н. М. Каверина. Правда, и время тогда было подходящее для экзерсисов подобного рода — на престол как раз взошел Ю. В. Андропов. В письме-доносе «доводилось до сведения», что Н. М. Каверин, пользуясь, дескать, своим высоким служебным положением, самым беспардонным образом берет взятки со всех подряд, начиная от подчиненных и кончая пациентами. Появление этого р-р-разоблачительного документа было продиктовано, конечно же, отнюдь не трогательной заботой наиболее здоровых сил нашего коллектива о моральной чистоте своих рядов. Цели ниспровергателей были более прагматичны — убрать неудобного Каверина, посадить на его место более покладистого и уживчивого шефа. Да и сами методы дискредитации человека были настолько грубыми и топорными, что я, право же, до сих пор диву даюсь, как было можно на основании таких поистине смехотворных «улик» упечь за решетку ни в чем не повинного человека! А именно, что у гр. Каверина при обыске были обнаружены две... крайне «подозрительные» рубашки!

«Пострадавшие» доказывали, что пошли на столь крупные затраты денежных средств вынужденно, по причине вымогательства со стороны обвиняемого. О бесспорной коррумпированности гр. Каверина неопровержимо свидетельствовали, по мнению суда, и другие найденные у него (не менее подозрительные) вещи — две еще не распечатанные бутылки армянского коньяка и охотничий нож сувенирного типа. Да, здорово, видать, разжился-то на взятках гр. Каверин! Подумать только — две рубашки, две бутылки, нож!... Но, как бы там ни было, «самый гуманный суд в мире» влепил, однако, гр. Каверину по всей строгости социалистической законности — аж восемь лет тюрьмы. То, что перед ними на скамье подсудимых сидит Заслуженный врач, кандидат медицинских наук, участник Великой Отечественной войны и, наконец, руководитель одной из важнейших аварийных служб Москвы, принявший этот пост в самое тяжелое для Станции скорой помощи время и, ценой титанических усилий, вытащивший-таки её из коматозного состояния, строгих судей не интересовало. Сами-то они уж наверняка были чисты перед партией и народом в смысле того, что никогда в жизни не принимали от сослуживцев в дни своего рождения презенты в виде рубашек или коньяка... Но, это я так, между делом.

Разве только стоит упомянуть, что Николаю Михайловичу в то время, когда из главврача Московской Скорой превратился в зека, было шестьдесят два года. Но, чего не сделаешь ради защиты родины от «преступных коррупционеров»?

И хотя судьба после этого вроде бы чуть-чуть ослабила свою волчью хватку в отношении Н. М. Каверина — отсидел он всего год и восемь месяцев, будучи в лагере врачом медпункта (кандидат медицинских наук, как никак!), — случившееся с ним, бесспорно — трагедия. Трагедия яркой личности, павшей жертвой мелких серых бездарей. С другой стороны, это — настолько типичный случай в истории нашей страны, что, боюсь, всё рассказанное здесь мною не вызовет у читателя никакого ощущения сенсационности. И не такое, мол, видывали! Правда, самому Николаю Михайловичу, с которым мы с тех пор довольно часто видимся, от этого ничуть не легче...

Но жизнь есть жизнь, и, чтобы ни случилось, все должно идти своим чередом. Таким вот образом освободившееся место главного врача Московской Скорой занял в скором времени Анатолий Владимирович Шматов. Как человек, остро чувствующий время, он за свое семилетнее пребывание на этой должности (опять же не попав в фатальную девятку) внес очень большой вклад в научно-техническое оснащение Службы 03.Тогда, я помню, в моду вошли АСУ — автоматизированные системы управления. Первой была создана АСУ экстренной госпитализации больных.

ГЛАВА III. ДЕТСТВО. ЮНОСТЬ. РОДОСЛОВНАЯ…

Эту главу я хочу начать цитатой из известной книги братьев Вайнеров «Петля и камень в зеленой траве»: «Они (т.е. герои книги. — И.Э.) жили в старом пятиэтажном доме где-то в Сокольниках. Кажется, этот район называется Черкизово. А может быть и нет, я плохо разбираюсь в этих трущобах. Человеку, который здесь родился, не стоит на что-то надеяться, его жизнь всегда будет заправлена тоскливым запахом нищеты».

Не скрою, что с этих строк мне в свое время стало здорово не по себе. Да и сейчас они вызывают во мне гамму самых разных чувств. Дело в том, что я родился именно в Черкизово и как никто иной, до сих пор прекрасно помню этот чудовищный «тоскливый запах нищеты». Ибо, людей даже довольно среднего достатка, не говоря уже о богатых, в этом забытом Богом районе Москвы тогда, во времена моего детства, просто не было. Да и странно было бы представить их появление в тех бараках и клоповниках, которые служили пристанищем для десятков тысяч людей. Это действительно был один из самых захудалых, окраинных районов Москвы.

Но в отличие от нашего нынешнего образа жизни, когда мы порой не знаем, как зовут соседа по лестничной клетке, мы знали друг о друге практически все. Скажем, наша семья жила тогда на Третьем Черкизовском проезде. И нам было известно досконально, кто к кому пришел, кто от кого ушел, кто чей любовник, кто, что ел сегодня на обед, кто на что живет, кто, где чего украл...

Кроме того, Черкизово славилось своим хулиганьем. Хорошо помню, как в 1953 году в результате бериевской амнистии наш и без того криминогенный район буквально затопила волна бывших заключенных, что естественно спокойствия в столице не прибавило. И точно так же, как сегодня у всех на слуху, скажем, солнцевская преступная группировка, так в те годы славилась своими подвигами наша местная черкизовская банда. В то же самое время, что весьма характерно для советского режима, каждый житель Черкизово должен был находиться под бдительным оком карающих органов. Так, буквально каждый член каждой из десяти семей, населявших наш убогий деревянный домишко, был учтен в особой Домовой книге, находящейся в ведении особой же «хозяйки дома». Уж что-что, а строгий надзор за «гражданами» в Стране Советов был всегда на должной высоте! Что, повторяю, вовсе не препятствовало ни бурному росту уличной преступности, ни бесконтрольной деятельности так называемых «черкизовских мануфактурщиков». А именно, масса людей у нас занималась тем, что изготовляла у себя на дому из подручных материалов ходовые кофточки, сорочки, блузки и тому подобный швейный ассортимент, который затем прямо с рук реализовывался мальчишками на знаменитом Преображенском рынке. Я, правда, в этом бизнесе не участвовал, на что были свои причины...

Отличительной особенностью Черкизово была и булыжная мостовая старой кладки, по которой можно было вволю прогуливаться пешком, так как даже нормального общественного транспорта у нас тогда не было. Был какой-то трамвай, который доходил лишь до Халтуринской улицы от Преображенки, а оттуда к себе домой уже надо было идти пешком.

Местом тусовки всех наших тогдашних пацанов был угол Черкизовского проезда, где в одном из дворов устраивались танцы под патефон. С каким жадным мальчишеским интересом следили мы из подворотни за танцующими парами!... С одной стороны, скудный быт, убожество и нищета, а с другой — такая душевная близость между людьми, о которой сегодня можно только мечтать. Или вот, скажем, в саду был убит участковый милиционер. Это сегодня убийства стали, чуть ли не нормой, а тогда все Черкизово неделю тряслось как в лихорадке, настолько это выглядело дико и невероятно: «Как это так — убить милиционера?» Так что в моем восприятии то время отделено от настоящего как бы неким бронированным стеклом. Только теперь начинаешь осознавать, что ты живешь действительно в другой стране, совершенно непохожей на ту, в которой родился.

Помню, как в одном из вконец обветшалых деревянных клоповников-мышатников, случился пожар. Так вот, надо было видеть, с какой готовностью помочь, с каким сочувствием соседи отнеслись к погорельцам. Им нашлось место в какой-то каморке, куда местные доброхоты тут же натащили кучу всякой всячины — кто тумбочку, кто табуретку, кто собственного пошива кофточку. Это я к тому, что нищета у нас тогда царила страшная, и даже табуреточка ценилась на вес золота. Но не было в сердцах людей той жадности, того стремления к стяжательству, которые обуревают наше общество сейчас.

Игорь Элькис

В таком вот специфическом районе Москвы, в такой вот специфической социальной атмосфере я и появился на свет 16 ноября 1940 года в семье так называемых «совслужащих», ибо слово «интеллигенция» было в те времена не в чести. Оттуда мой отец ушел на фронт, где и погиб. А мы с мамой были эвакуированы в Среднюю Азию, затем в Татарстан. Когда же мы вернулись домой, мне было уже года четыре.

Одно из самых ярких воспоминаний моего детства — колонна пленных немцев, которых провели сквозь всю Москву, в том числе и через Черкизово. Помню, мы с мамой стояли на обочине, глядя на бесконечную череду серых мундиров, и мама, держа меня за руку, сказала:

— Смотри сынок и запоминай на всю жизнь — это они убили твоего отца.

Из деревянного черкизовского домишки, где прошло мое детство, я ушел в свое время в армию и в него же потом и вернулся. Но вскоре я женился и переехал в квартиру жены на Ленинском проспекте. Меня, человека, который всю свою жизнь до этого ходил по воскресеньям в баню на Преображенке, на Потешной улице, наличие в квартире ванной повергало в некий священный трепет. Весь первый год своей цивилизованной жизни я просто-таки не вылезал из ванны и плескался в ней как рыба. Моя мама с моим отчимом тоже со временем перебралась из нашей древней развалюхи в благоустроенную квартиру.

Игорь Элькис

Но впечатления от черкизовского быта врезались в память навсегда. Помню, когда я уже работал фельдшером на Скорой помощи, моей первой задачей после суточного дежурства было следующее — набрать из колонки воды, заготовить с помощью молотка ведро мелкой угольной щебенки, наколоть дровишек на растопку, затопить печь. Единственным, пожалуй, нашим «ноу-хау» в смысле комфорта был самодельный летний душ в виде бачка с водой, нагревающейся на солнце. Что же до известных удобств, то здесь все было вполне традиционно — в любую погоду, в дождь, в снег, в мороз надо было бежать в кривобокую ветхую будочку в углу двора...

Возможно, у кого-то, привыкшего к деревенскому укладу жизни, все вышеописанное не вызовет никаких особенных эмоций. Что тут, дескать, такого особенного — уголь, печь, дрова, вода из колонки, сортир во дворе? Но в том-то и состоит грустный юмор данной ситуации, что в паспорте человека, родившегося и выросшего в таких вот, мягко выражаясь, патриархальных условиях, стоит штамп: «Место рождения — город Москва». Впрочем, грех мне по этому поводу жаловаться на судьбу, ибо, во-первых, через подобный коммунально-клоповный быт прошли миллионы людей, считающихся, как и я, коренными москвичам. А, во-вторых, человека, прошедшего такую жизненную закалку, уже не испугать никакими бытовыми неудобствами.

Но в любом случае детство есть детство. Невзирая ни на что, оно навсегда останется самой лучшей, счастливейшей порой жизни. И в этом смысле годы, прожитые в Черкизово, окрашены в моей памяти в самые солнечные и радостные цвета солнечного спектра.

Игорь Элькис (справа)

Достаточно вспомнить хотя бы наше тогдашнее поголовное увлечение спортом (хотя, возможно, спорт — это слишком громко сказано). Но в большой теннис я, помню, играл на вполне приличном уровне, был даже второй ракеткой Москвы среди юношей пятидесятых годов прошлого века. Большой теннис у нас еще толькотолько зарождался. Появлялись первые обустроенные теннисные корты, один из которых, летний, образовался на бывшем стадионе «Сталинец» (ныне «Локомотив»), а другой — в зимнем стадионе «Шахтёр». Мы, мальчишки, юные фанаты тенниса бегали туда, что ни день, посмотреть на чудеса, творимые первыми советскими теннисными звездами. Но главным нашим кумиром был тогда, без всякого сомнения, невероятно колоритный, импозантный Николай Озеров, поражавший окружающих не только классом своей игры. На нас, обыкновенных черкизовских пацанов, осчастливленных самой возможностью общения с великим Н. Озеровым — чемпионом СССР по теннису — не меньшее впечатление производило и то, что происходило после тренировки. Приняв душ и переодевшись, уже тогда тучный, солидный Озеров направлялся в буфет, где брал один килограмм (!) сарделек, один большой белый батон, несколько стаканов чая и стремительно поглощал все это на глазах у своих восхищенных почитателей. Знай мы тогда, что этот типичный русский богатырь, спустя какое-то время, станет, ко всему прочему, еще народным артистом и самым популярным спортивным комментатором страны, мы бы выражали ему свое восхищение еще более открыто и непосредственно... Но, тем не менее, спорт все же так и не стал главным делом моей жизни. Появились другие увлечения, другие занятия, которые и сформировали из меня в итоге то, что я теперь из себя представляю. И здесь, безусловно, огромную роль сыграла мудрая педагогическая политика моей мамы, которой, насколько я сейчас понимаю, врожденный такт, терпимость, внимательность по отношению к родным и близким перешли по наследству.

Дата добавления: 2015-10-13