Глава I. Итак, вы позвонили на 03 1 страница

Просто так, от нечего делать, люди в Скорую помощь не звонят (за исключением, конечно, людей, занимающихся телефонным терроризмом).

Нормальный человек обращается к нам, как правило, когда дело дошло до крайности, и Скорая-последняя надежда.

Кстати, на Западе в подобных ситуациях звонят не в особое медицинское учреждение типа нашей Службы 03, а в Службу Спасения, в которую входят все аварийные службы. Там диспетчер и соединяет вас уже с кем нужно — с медицинской, с полицейской или же с пожарной скорой помощью — в зависимости от обстоятельств. Так что у нас в России свой подход к этому делу, свои собственные правила, введенные еще отцом-основателем отечественной Скорой помощи доктором А. С. Пучковым. Сам он, впрочем, чаще называл ее «Аварийной службой спасения здоровья города», что мне кажется более точным.

Мы ведь работаем на гигантский мегаполис с населением в четырнадцать миллионов. Это — десять с половиной миллионов только москвичей, это — транзитного населения — два миллиона зимой и три миллиона летом, это — как минимум миллион беженцев, переселенцев, иностранцев и прочих лиц, проживающих в Москве без какой-либо регистрации. Плюс к этому почти миллион человек, ежедневно приезжающих в Москву из области. Каждый их них в любой момент может, не дай Бог, стать жертвой аварии, сердечного приступа, спазма сосудов головного мозга, просто заболеть, а обратиться больше не к кому. Да мало ли что еще угрожает человеку на его жизненном пути? И если даже нечто в этом роде не произошло с ним самим, то зачастую он становится свидетелем таких несчастных случаев. Но в любом случае, так или иначе, каждый набирает номер 03.

И здесь мы, работники Скорой, всегда должны помнить, что имеем дело с кем-то, попавшим в некую экстраординарную, стрессовую ситуацию. Перед нами — растерявшийся, выбитый из колеи своей привычной жизни человек, не способный зачастую даже внятно рассказать, что именно случилось с ним самим или с кем-то из окружающих. Он сейчас, что называется, неадекватен. Причем, ему-то как раз кажется, что он все объясняет как нельзя более ясно и понятно, в силу чего его чрезвычайно раздражает каждый вопрос «непонятливых» и «медлительных» диспетчеров Службы 03.

Он злится, нервничает, негодует:

— Что вы там топчетесь? Тут каждая секунда на счету! Скорее выезжайте!

Со своей точки зрения он, конечно же, прав — в нашем деле промедление смерти подобно, причем не в переносном, а в самом, что ни на есть буквальном смысле слова. Казалось бы, что проще: записал адрес, послал бригаду. Но, как выяснилось, для такой простой с виду работы, как у диспетчера Службы 03, требуются люди совершенно особого психологического склада. Они способны в считанные секунды успокоить самого нервозного абонента, выведать у него координаты места происшествия и понять характер случившегося. И тогда становится ясно: куда везти и какую именно выслать бригаду. Наши диспетчера — люди со средним медицинским образованием, не один год отдавшие работе в Службе 03 и потому обладающие тем поистине бесценным опытом, который не заменят никакие дипломы. Хотя официально их должность именуется достаточно скромно: «медсестра (фельдшер) по приему и передаче вызовов».

Все они работают в диспетчерских залах оперативного отдела, расположенного в здании Управления скорой медицинской помощи Москвы. Но, о том, что из себя сегодня представляет этот суперсовременный, оборудованный по последнему слову компьютерной техники Центр, разговор особый...

Что же касается действий медработников по приему и передаче вызовов, то руководят ими особые старшие врачи. Бывает, что дежурный диспетчер (чаще всего медсестра) не в силах разобраться в том, что же хочет позвонивший по 03 человек. В таких случаях диспетчер соединяет его с дежурным врачом, в распоряжении которого находится группа из семи диспетчеров. Его задача — общий контроль за работой. Здесь, кстати, нужно отметить, что во всей номенклатуре медицинских профессий, таких, скажем, как хирург или офтальмолог, существует и специальность «врач скорой помощи».

От старшего врача зависит, какое принять решение, какую именно бригаду и в каком составе надлежит послать по конкретному вызову. То есть ответственность на нем лежит огромная, её цена — человеческая жизнь. Поэтому он и называется — «ответственный врач». Как правило, это врач, много лет проработавший на выездах и знающий всю систему Службы 03.

Вообще-то, откровенно говоря, почти вся выездная работа Скорой держится на молодых наших работниках. Но рано или поздно приходит время, когда человеку становится все тяжелее бессонными ночами бегать по этажам домов без лифтов, все труднее таскать носилки и медицинские ящики. И что же остается? К операционному столу ему уже, естественно, не встать. Он знает только службу Скорой помощи, но знает её как никто другой. В этой профессии он ас. Да и возраст к тому моменту уже дает о себе знать — от сорока и выше...Вот, скажем, есть у нас замечательный ответственный врач Галина Васильевна Головина. Она уже много лет на пенсии. Буквально умоляет:

— Игорь Семенович, отпустите! Трудновато мне уже приходится с такой нагрузкой!

Но как ее отпустишь? Помню, когда я еще только поступил в Скорую помощь на должность фельдшера, она уже работала врачом инфарктной бригады. Я стал главным врачом, она — старшим ответственным врачом. О Головиной у нас легенды ходили — супер специалист высшего уровня! А теперь что делать? Все понимаю — с возрастом не поспоришь, здоровье уже не то. Но всякий раз прошу ее, чуть ли не на коленях:

— Галина Васильевна, Галочка! Ну, поработай еще чуть-чуть, хоть немножечко! Сама видишь — некем тебя у нас на Скорой заменить!

Или, к примеру, есть у нас врач Ктиторова Людмила Владимировна, опять же — в пенсионном возрасте. Тоже просит:

— Отпустите, больше не могу...

Конечно, отпущу, а куда деваться?

Но где набрать таких врачей, таких специалистов, которые, явившись на дежурство, способны тут же, как говорится «с колес», определить характер происшествия и сделать в данной ситуации единственно верный выбор? А именно, решить, как поступать с пациентом: то ли его срочно госпитализировать, то ли просто дать ему валерианки и сделать что-нибудь успокаивающее. И, если требуется стационарное лечение, на плечах врача Скорой лежит еще и ответственность за то, куда именно следует везти больного, в каком состоянии он будет сдан в клинику, и соблюсти при этом преемственность в назначенном лечении.

С другой стороны, в практической деятельности Скорой разница между понятиями «врач» и «фельдшер» иногда не так уж и существенна. Есть у нас фельдшера, по части диагностики не уступающие многим дипломированным врачам. К этим последним в большей степени можно отнести высказывание Райкина: «То, чему вас учили в институте, очень здорово. А здесь мы вас будем учить совсем другому».

Я был в свое время одним из таких практиков — фельдшеров, которые обучали молодых неопытных врачей основам уникальной профессии «скоропомощника». Вот, к примеру, такая на первый взгляд элементарная вещь, как умение правильно входить в чью-либо квартиру, прибыв туда по вызову. Когда мы переступаем порог незнакомого дома, мы не знаем, как нас встретят, и кто именно нас встретит. Бывает, ты еще только нажимаешь кнопку дверного звонка, а тебя за дверью уже поджидает некто с топором в руках. Поэтому, опытный фельдшер или врач Скорой никогда в этот момент не станет лицом к двери, а обязательно отойдет в сторону. Или, скажем, нам известны целые методики на тот счет, когда требуется «обезоружить», «зажать» человека, проявляющего агрессию — бросается ли он на тебя с кулаками, с ножом или с топором... Где этому, скажите, учат, в каком мединституте? А спустя минуту после подобной сцены, ты уже должен определить, что именно случилось с потерпевшим, дать точную оценку его состояния.

В глазах человека непосвященного все это может показаться мистикой, фантастикой, волшебством. Неужели есть люди, владеющие талантом мгновенного диагностирования, в распоряжении которых нет ни специальной лаборатории, ни современной диагностической аппаратуры? Ведь только на то, чтобы выявить какое-то конкретное заболевание в самых лучших клиниках, уходят порой недели, а то и месяцы.

Но — тем не менее! Врач Скорой помощи, прибывший по вызову, ставит, к примеру, диагноз: «Острое нарушение мозгового кровообращения». Затем в считанные минуты определяет, степень нарушения жизненных функций. И уже на основе этого принимает решение о дальнейшей судьбе больного. Как он это делает? По каким чисто внешним признакам находит причину случившегося? Что тут ответить? Разве, что это — «тайна сия великая есть». То бишь, диплом дипломом, но... Хотя, впрочем, то же самое можно сказать и об опыте. Так что остается лишь одно — талант от Бога. А ведь как сказано еще у Пушкина: «Любой талант необъясним».

Таким совершенно уникальным даром моментальной медицинской диагностики обладает много моих коллег по Скорой. Вот, например, мой давний друг и коллега Толя Федин. Ныне Анатолий Иванович — профессор, доктор медицины, главный невролог Департамента здравоохранения Москвы, главный врач больницы Святителя Алексия. Федин в молодые годы, будучи врачом неврологической бригады на Скорой, творил на наших глазах настоящие чудеса.

Так вот, что касается Федина. В Советском Союзе, а точнее в Москве 60х годов прошлого века, появилось таинственное, неведомо откуда взявшееся инфекционное заболевание под названием «менингококцемия». Если его вовремя не диагностировать, прогноз у заразившегося им человека безнадежный. Два-три часа играют здесь решающую роль. Успел врач «скорой помощи» отправить больного в стационар — есть надежда его спасти. Но если у больного выступила, так называемая, геморрагическая генерализованная сыпь...

Наградили нас этой страшной заразой вьетнамцы, коих тогда, во времена соцлагеря, в Москве было великое множество. Причем, что существенно, у самих носителей этой инфекции был к ней природный иммунитет.

Кроме того, вышеозначенная менингококцемия была нам, врачам, практически неизвестна — ни по методам ее диагностики, ни по методике лечения. Так что, во многом приходилось действовать вслепую, наугад.

Одним словом, как-то раз, в начале моей врачебной деятельности на Скорой, получаю я вызов на выезд к больному, точнее к больной. Приезжаем с бригадой по нужному адресу. Вижу молодую женщину, лежащую без сознания. И первое, что мне бросается в глаза — это кома неясной этиологии. Говоря обычным языком, неясно, почему, по какой причине человек потерял сознание. Провожу первичный осмотр. И вижу при этом некую странную сыпь, с которой никогда раньше сталкиваться не приходилось. Бригада Скорой в полном недоумении — на наших глазах начинает погибать человек, агония, а мы не знаем от чего. Но, тем не менее, начинаем необходимые реанимационные мероприятия. А именно проводим больной дыхание рот в рот, плюс непрямой массаж сердца. Никаких результатов. Принимаем решение:

— Срочно вызываем неврологическую бригаду, нам тут самим не разобраться. Вскоре приезжает с бригадой Анатолий Федин. И, бросив всего лишь один взгляд на больную, вдруг резко хватает меня за воротник халата и отбрасывает в сторону:

— Что ты делаешь?! В этой квартире даже дышать сейчас опасно!

Я, ничего не понимая, иду вслед за ним. Федин, явно встревоженный заявляет:

— Боюсь, что это та самая менингококцемия, о которой я совсем недавно прочитал в журнале. И хотя сам я ее пока не видел, боюсь, что это — она. Передается, между прочим, воздушно-капельным путем. Вдохнул — и готов. Стоит ли говорить, что я тогда передумал за оставшееся время дежурства? Как говорится, вся жизнь прошла перед глазами. Однако, утром, когда наша смена кончилась, говорю довольно бодро своему напарнику:

— Ну что, Шурик, будем делать — помирать или лечиться? Он в ответ:

— Давай лучше лечиться! Выпили бутылку водки, завершили «лечение» пивом и... все обошлось. Иммунитет, слава Богу, не подвел. А у той женщины, которая сдавала свою квартиру вьетнамским студентам, он оказался слабее. Хотя, конечно, на вопрос, почему мне повезло, а ей нет, однозначно ответить трудно. Эти самые вьетнамцы контактировали с массой людей. Но заболели-то далеко не все! Точно также и во время эпидемии гриппа — кто-то его мгновенно подхватывает, а кому-то хоть бы хны.

Впрочем, я сейчас вспоминаю об этом лишь в связи с тем изумительным диагностическим талантом, которым обладает доктор Федин. До сих пор не могу понять, как он в секунду определил в то время экзотическое заболевание, о котором в Союзе тогда и не слыхивали...

Но не следует думать, конечно, что вся тяжесть первичной диагностики ложится только на руководителя выездной бригады Скорой — будь то врач или фельдшер. Не менее важен и заочный, телефонный контакт с потерпевшим или свидетелем. И здесь, прежде всего надо учитывать то стрессовое, взвинченное состояние, в котором находится позвонивший по 03. Во-первых, его нужно как можно быстрее успокоить. Во-вторых — правильно расспросить.

На сегодняшний день разработан специальный алгоритм приёма вызова для диспетчера. Эти вопросы, отражаемые на дисплее компьютера, всегда у него перед глазами. Тут, впрочем, точнее сказать у «неё», так как практически все наши диспетчеры-женщины.

Это и понятно: теплый, участливый женский голос сам по себе уже — успокоительное средство... Скажем, идет такого рода диалог: — Что случилось? — Да, вот у человека боли в сердце... — Эти боли впервые? Боли за грудиной? Нитроглицерин помогает?

Вопросы диспетчер считывает с дисплея, как на телевидении диктор — бегущую строку. И в соответствии с ответами на них умный компьютер уже сам выводит уточняющие вопросы и распределяет всё по полочкам: А — категория срочности выезда к больному; Б — тип выездной бригады Скорой. Ибо может выехать и бригада общего профиля, и фельдшерская бригада, и специализированная бригада — неврологическая, кардиологическая, токсикологическая, травматологическая, акушерско-гинекологическая. В распоряжении Московской Службы 03 целых сто пятьдесят две специализированные бригады. Причем, выезжают они не только с Центральной подстанции скорой помощи, но и с тех наших подстанций, которые ближе всего расположены к месту происшествия. Так что, порядок выездов по вызову также определяется компьютером — кому, куда и когда ехать. Компьютеру известно все — есть ли сейчас на данной подстанции свободная бригада с необходимой специализацией и какая обстановка с бригадами на соседних подстанциях. Если же подобная задача окажется для компьютера слишком сложной, он перекладывает ее решение на старшего диспетчера нашего Центра, который и примет, в конце концов, оптимальное решение. Таким образом, каждый звонок на 03, каждый вызов проходит сложный алгоритм приема — сначала через среднего медицинского работника и дальше по инстанции. И если он зафиксирован, то уже через 20 секунд он по компьютерным линиям связи проникает либо в Кунцево, либо в Гольяново — туда, где расположена необходимая подстанция. Но, как показывает практика, не все в нашем деле можно доверить даже самой умной электронике. Все равно в итоге решающим оказывается человеческий фактор. Это — когда поступивший вызов передается в руки конкретному врачу Скорой. И, если не дай Бог, этот врач по каким-либо причинам подкачал, не справился, то весь наш предыдущий выигрыш во времени ни к чему. Ибо, огромные деньги Московского бюджета, вложенные в обустройство сверхсовременного диспетчерского центра Службы 03, предназначались именно для этого — для максимального сокращения сроков выезда нужной бригады с момента обращения на 03.

Но, если честно, скорость предоставления людям медицинской помощи зависит порой от самых разнообразных факторов. Что, к примеру, прикажете делать с водителем, который в момент вызова целиком углубился в «забивание козла»? Ему кричат:

— Заводи мотор, поехали, сердечный приступ по такому-то адресу!

А он досадливо отмахивается:

— Да, погодите, дайте доиграть... Сейчас, правда, с этим у нас стало пожестче — в случае чего и выгнать можем. А то ведь не так давно у нас творился в этом смысле полный кошмар, когда мы поневоле, вынужденно принимали к себе всех подряд. Арканом никого нельзя было затащить в Скорую помощь. Ведь что такое водитель Скорой? Это в идеале — ас! Это шофер первого или второго класса. Это человек, великолепно знающий Москву, способный проехать там, где рядовому водителю и не снилось. Помню, в бытность мою выездным врачом дашь адрес такому вот кудеснику шоферского ремесла:

— Такой-то переулок на Сретенке, дом пятнадцать.

— А квартира, какая?

— А зачем тебе квартира-то? Ну, семнадцать.

— Ага, значит подъезд второй...

То есть, человек знает не только где это, но и как туда удобнее подъехать! А удобнее — это значит быстрее, что в ситуациях, когда счет идет на минуты, весьма немаловажно. Конечно, всю Москву он досконально знать не может, да и кому это под силу? Но, что касается того района, который он обслуживает, тут ему равных нет. Стало быть, он небезразличен к тому, чем занимается. Он полностью отдает себе отчет в том, что в его шоферских руках — в буквальном смысле слова — человеческая жизнь.

Сегодня же гораздо чаще удивляешься другому. Появились такие, с позволения сказать, «мастера вождения», которые не в силах сориентироваться в самой простой обстановке. Если рядом с ним нет опытного фельдшера или врача, который командует: «Сейчас направо, сейчас налево, теперь прямо...», то такой «ас» доставит бригаду к месту назначения, когда там все будет кончено и никакая помощь никому уже не понадобится. И это притом, что при приеме на работу шоферу ставится условие — досконально изучить свой район не только по карте, но и в реальности.

Мало того, мы регулярно обучаем всем особенностям столичной топографии даже тех девушек-диспетчеров, которым по долгу службы и выезжать-то никуда не требуется! Зачем, вы спросите? Для чего мы их усаживаем группами в микроавтобусы и устраиваем многочасовые экскурсии по всей Москве? Все просто — нужно, чтобы человек, сидящий на дежурстве у телефона 03, представлял себе в реальности, откуда идет тот или иной звонок. Он должен знать, что, скажем, Мичуринский проспект и Мичуринская аллея это разные вещи, хотя и находятся по соседству. Да, девушка-диспетчер сама по вызову не поедет, но ей вовсе нелишне знать, куда она направляет бригады Скорой помощи.

Кое-кто может сказать: «К чему все эти сложности? Тем более, у нас, где никому еще не удавалось привить любовь к порядку». И, тем не менее, именно такая организация дел позволила нам в свое время прибыть к месту взрыва в переходе на Пушкинской площади всего за шесть минут. Как это удалось? Вспомним 8 августа 2000 года. Час пик. Люди идут с работы. Улицы, забитые автомобилями, представляют собой сплошные пробки и заторы. Тут поступает сообщение: «На Пушкинской площади взрыв» Огромное количество звонков. Это — первый признак того, что случилось, видимо, нечто очень серьезное. Ведь как у нас обычно происходит? Принимает диспетчер, к примеру, звонок:

— Приезжайте срочно на улицу Верещагина, номер шесть. Взрыв дома. Я спрашиваю:

— Это все? Один звонок? — Да, один. Но один звонок в такого рода случаях — это еще не показатель. Это может быть все, что угодно: чья-то глупая шутка, акт телефонного терроризма... Но, когда по одному и тому же вызову к нам идут сразу пять-шесть сообщений, тут уж сомнений никаких нет — случилось что-то серьёзное.

Так вот, о происшествии на Пушкинской. На нас обрушился шквал звонков с сообщениями о том, что имеются пострадавшие. Немедленно прошу подать машину. И вижу, как одновременно со мной со двора нашей Станции выруливают две машины Скорой помощи. Счёт идет на секунды. Садовое кольцо, естественно, забито транспортом, вклиниться невозможно. Делать нечего, едем по тротуару. Возмущенные пешеходы колотят по крыше автомашины кто чем, видимо считая наши действия хулиганской выходкой. Но здесь надо отдать должное инспекторам ГАИ — они уже знают, что случилось, и потому перекрывают поток транспорта для нашего проезда.

Летим по кольцу, выскакиваем на Самотечную эстакаду, причем против движения, по встречной полосе, затем налево на Каретный ряд. За Петровкой, 38 — направо. И по Страстному бульвару — прямо до Пушкинской площади. Подъезжаем и видим, как из подземного перехода валит черный дым. Оттуда выносят пострадавших. А Скорые прибывают одна за другой, подстанций-то вокруг много.

Но тут же возникает другой вопрос: а не оголяется ли при этом наш фронт на других направлениях? Ибо независимо ни от чего люди не перестают болеть, не перестают звонить нам по 03. Взорвалось там что-то или обрушилось — да мало ли что бывает в таком огромном городе — каждый человек имеет право на скорую медицинскую помощь. Скажем, у некоей одинокой старушки поднялось давление. И мы должны по ее вызову быстро приехать, измерить ей давление, сделать привычный для нее укольчик. Но где же набрать тогда столько бригад?... И так как мы не имеем права полностью обнажать Центральную подстанцию, то подгоняем к ней машины с периферийных подстанций. Ведь, выезжая по экстренному вызову на ту же Пушкинскую площадь, мы еще не знаем толком, что нас там ждет, каким будет количество пострадавших...

Кстати, первой нашей командой, оказавшейся на месте трагедии, была случайно проезжавшая мимо акушерская бригада Скорой помощи. Собственно, взрыв как раз и произошел в этот момент. Вот почему, во многих газетах появилось потом сообщение о том, что первая машина Скорой помощи каким-то чудом появилась на Пушкинской в первую минуту после взрыва. Машина же просто спешила в роддом, имея на борту роженицу. Но тут уж, понятно, пришлось девушке-акушерке заниматься совсем другой работой — оказывать помощь первому из пострадавших. В это время и начали подъезжать наши специализированные бригады.

В числе первых представителей руководства города, помню, появился Андрей Петрович Сельцовский, руководитель Департамента здравоохранения при Правительстве Москвы, было много милиции. Пострадавших было более семидесяти человек. Многие лежали на полу в подземном переходе практически без одежды — она горела прямо на теле. Ожоги были страшные. Кроме того, масса травм различной тяжести, переломы, ушибы... Плюс к тому, от взрывной волны вдребезги разлетелись все эти сооруженные из стекла и металла магазинчики, что вызвало огромное количество кровоточащих ран. То есть практически тот же эффект, что и при взрывах самодельных мин, начиненных гвоздями. И вот ровно за сорок семь минут (я засек время) мы эвакуировали всех пострадавших. Причем, необходимо было не только оказать им первую помощь и доставить в больницу. Первой задачей было определить, каков у каждого из них характер поражений, поставить капельницы. Ведь ожог ожогу рознь. Ожоги кожи и ожоги глаз — это далеко не одно и тоже. Одно дело — перелом предплечья, другое — перелом нижней челюсти. Следовательно, такому раненному нужны специалисты по лицевой хирургии... И — так далее. То есть, нашей главной задачей было оказание медицинской помощи и распределение пострадавших по клиникам нужного профиля. И когда на Пушкинскую площадь приехал мэр Москвы Юрий Лужков, ни одного пострадавшего там уже не было. Мэр, осмотрев место происшествия, подошел ко мне:

— Ну, что? Всех вывез? — Всех, Юрий Михайлович. Он смотрит на огромное количество машин Скорой помощи, окруживших подземный переход:

— Да, много машин пригнали. Надо убрать, пожалуй, половину. Словом, оценка мэром нашей работы была очень высокой. В своих публичных поступлениях он так потом и говорил: «Скорая помощь приехала на Пушкинскую площадь раньше всех других аварийных служб — милиции, пожарных, спасателей». Действительно, все эти службы появились на месте теракта чуть позже нас — кто-то на шестой минуте после взрыва, кто-то на восьмой... Но нам в тот момент было, конечно, не до стремления к первенству — мы просто делали своё дело. Правда, мало кто знает о том, что за всеми этими четкими действиями стоит целая наука — наука о методике оказания скорой медицинской помощи. И в этой науке есть, скажем, такие разделы: «Эшелонирование», «Поэтапность оказания скорой помощи» и еще многое, многое другое.

Не скрою, что друзья, знакомые и близкие порой задают мне один и тот же вопрос:

— Неужели ты не мог для себя выбрать в медицине профессию поспокойнее? Ведь ваша Служба 03 (дай ей Бог здоровья, конечно) — есть не что иное, как круглосуточный стресс и сумасшедший дом. Особенно часто мне это говорит жена:

— Игорь, может, хватит? Уже ведь и возраст — не тот и здоровье — не то. Что тебе сейчас стоит пойти в институт, на кафедру Скорой помощи? Будешь читать студентам лекции, делиться опытом, благо тебе-то уж рассказать есть о чем?

Что ей ответить? Да, наверное, когда-нибудь, все этим и закончится. Потому что, повторяю, работа в системе Скорой помощи — удел молодых. С другой стороны, у них еще нет такого опыта, как у ветеранов Скорой. Где выход? Он один — учить, воспитывать молодых. И как же порой радостно осознавать, что, несмотря на мощный меркантильный дух, витающий в атмосфере нынешнего времени, встречаются еще у нас романтики, идеалисты, подвижники, идущие к нам в первую очередь из высоких благородных побуждений. Люди такого склада не видят себя ни в какой другой области медицины, кроме как в Скорой помощи. Хотя, что тут скрывать, платят у нас мало, а работа тяжелая и очень, очень ответственная.

В связи с этим вспоминается прочитанная где-то история о том, как знаменитый мэтр отечественного кино Никита Михалков ответил однажды на претензии критиков, которым не понравился его новый фильм. Не скрою, меня просто поразила его фраза. А именно (не ручаюсь за точность): «Дорогие друзья! Вам не понравилось наше кино? Ну и что тут ужасного, страшного? Мы ведь не операцию на сердце сделали — мы всего лишь сняли фильм. Да, может быть кому-то он не нравится, но это лишь кино — и больше ничего».

Никогда никому не завидовал, но тут впервые ощутил чувство зависти по отношению к людям творческих профессий. Действительно, что такое неудачный, плохой фильм? Всего лишь рулон кинопленки — и все! А вот плохая служба Скорой помощи... Как говорится, комментарии излишни. Помню, как в самые трудные, голодные для всех нас времена, когда начали появляться первые медицинские коммерческие структуры, от нас ушло туда большое количество прекрасных врачей. Что делать? Семью-то кормить надо. И этих людей осуждать нельзя, — жизнь есть жизнь. Тем более велико было мое изумление, когда через какое-то время кое-кто их них стал выражать желание вернуться в Скорую — полуголодную и нищую. Но, несмотря на наш извечный дефицит хороших опытных врачей, мы приняли назад не каждого. Мы очень внимательно подошли к вопросу: «Почему Вы в свое время ушли? По каким причинам?»

Дело в том, что на волне этого массового исхода из Скорой ушли и не самые, скажем так, лучшие ее представители. Были среди них и любители выпить, и откровенные вымогатели. Приезжает, скажем, такой врач по вызову и заводит с родственниками больного такой разговор:

— Ну что ж... Вашего отца нужно класть непременно в больницу. Иначе... В какую, кстати, клинику хотите его определить?

Удрученные горем люди вздыхают:

— Хотелось бы, конечно, в Боткинскую...

— Да, хорошая больница, — продолжает врач, — но туда очень, очень сложно попасть! Хотя, впрочем, я бы мог договориться, есть такая возможность. Но там придется заплатить тысячу рублей — за то, за это... Сами понимаете...

Уж, что-что, а это родственники понимают! Или, если речь не идет о больнице, в ход пускается другой вариант вымогательства, теперь уже в связи с дефицитом хороших медикаментов. Врач предлагает:

— Вот у меня сейчас как раз имеется лекарство для вашего отца — самое лучшее в мире. Но... Дело в том, что я его сам купил недешево. Так что, если у вас найдется сотня-другая, пожалуйста...

А иногда и прямо говорит в ответ на «спасибо, доктор»:

— Нет уж, простите, из «спасибо» шубу не сошьешь!

С другой стороны, я полагаю, нет абсолютно ничего предосудительного в том, что спасенные врачом люди желают отблагодарить его, преподнести какой-либо презент — бутылочку коньяка, коробку конфет... К слову, именно на этот счет существует изречение, приписываемое Сталину, которому однажды доложили о том, что у советских медиков очень маленькая зарплата. «Хорошего врача народ прокормит, — якобы ответствовал „отец народов“, — а плохому врачу и давать ничего не надо».

Вот потому-то, когда нашего сотрудника порой «отмечают» таким образом, за хорошую работу, я, как главный врач Скорой, говорю ему только спасибо. Но когда какой-нибудь сукин сын в белом халате отбирает у беспомощного пенсионера последние копейки под видом того, что на службе не выдают нужных лекарств, выгоняю его с работы немедленно. И когда такие покидают нас, да еще по своей воле, мы лишь с облегчением вздыхаем. Но если вдруг кто-то решает вернуться, на это есть соответствующее распоряжение: «Только через кабинет главного врача». Потому что, как показывает практика, отступник отступнику рознь. Первое же собеседование показывает, кто перед нами — обычный вымогатель-летун или же классный специалист, соблазнившийся когда-то легкой жизнью, хорошим заработком и перешедший на другое место работы. С ним уже разговор особый:

— Что Вас заставило прийти назад? Учтите, зарплата у нас с тех пор не прибавилась, а работы отнюдь не убавилось.

И вот что я обычно слышу:

— Игорь Семенович! Хотите — верьте, хотите — нет, но, как выяснилось, жить я не могу без Скорой! Снится она мне ночами. Что хотите делайте со мной, но возьмите обратно. Грешен, каюсь, бес попутал, погнался за деньгами. Как такому откажешь?

Дата добавления: 2015-10-13