Русские

Сравнительно со многими другими народами, русские особенно трудны для анализа их национального характера из-за того, что двадцатый век сильно на него повлиял: советская власть сделала очень много для искажения традиционных черт русского народа. Многие эти черты мешали коммунистам провести их бесчеловечный эксперимент.

Осуществить эту трансформацию полностью коммунисты не смогли, но все же явно сумели в большой степени исказить русский национальный характер. Тем более, что мыслящая часть народа была ими в значительной мере репрессирована или уничтожена.

По результатам многочисленных опросов и экспериментов, для русских характерны следующие черты. Многие из этих черт определяются главной особенностью русского народа – их коллективизмом, общинным характером мышления, стремлением опираться на общество, «мир». Именно это качество определяет многие – большинство – других черт русского народа.

Этим качеством довольно умело пользовались советские политологи и идеологи. Самое страшное обвинение в те времена было «Вы ставите свои интересы выше общественных!» Такое уродливое образование, как колхозы, продержалось достаточно долго, потому что коллективный труд нашим крестьянам был в общем понятен.

Общинный характер мышления, русская соборность проявляет себя всюду и очень по-разному. Например, если американец терпеть не может жаловаться на неудачу, опасаясь, что это создаст ему репутацию неудачника, нытика, человека, не могущего за себя постоять, русский, напротив, готов рассказывать о своих неприятностях кому угодно: он справедливо рассчитывает, что ему посочувствуют, утешат, может быть, даже дадут толковый совет. Для американца трудности – не повод для отчаяния, а вызов, который надо встречать с открытым забралом, - пишет американская русистка Линн Виссон. Для русского это часто – повод поделиться с соседом или другом, нередко при этом обвиняя кого угодно, только не себя. Для американца такой подход абсолютно неприемлем. Беда случилась с тобой – ты и расхлебывай. В США издается много книг, в которых авторы описывают свои трудности – тюремное заключение, неизлечимую болезнь – и как они с этим справились.

Если же необходимость психологической помощи все-таки возникает, американцу в голову не придет обращаться к обществу или даже лучшему другу: для таких случаев существует психотерапевт и адвокат, т.е. бесстрастные профессионалы.

Соответственно: количество людей, считающих себя несчастными – в России – 42%, в Англии – 1%, в Америке – ноль. В Европе больше всего удовлетворены жизнью англичане, за ними идут бельгийцы и голландцы.

Общительность. В отличие от многих западных народов, русские готовы вступить в разговор с совершенно незнакомыми людьми: попутчиками, случайными встречными и т.п.

Откровенность. В таком разговоре они могут рассказать о себе самые интимные вещи. Они рассчитывают на помощь или хотя бы совет другого человека, а это предполагает «раскрытие всех карт». Иностранцы в случае необходимости психологической помощи обращаются к психоаналитикам, которых на Западе – великое множество. Русские в таком их количестве не нуждаются, потому что могут обратиться к друзьям или – верующие – к священнику. Помощь от друзей может оказаться действеннее помощи профессионала. Между тем, западноевропейцы этого понять не могут: для них такое интимное общение – это вмешательство в личную жизнь, психоаналитику можно, он специалист, а прочим – ни в коем случае.

Осторожность. Русские никогда не жили хорошо.Печальный опыт трудной жизни заставил их с подозрением относиться к новшествам и не сразу решаться на эксперименты: «Семь раз отмерь, один отрежь», «Торопливость пригодна при ловле блох», «Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить» и т.п.

Миролюбие. На протяжении всей своей истории русские вели войны, далеко не всегда справедливые. Тем не менее, сравнивая русский менталитет с менталитетом их соседей, можно говорить об известном миролюбии русских. Особенно это видно в быту – опять-таки благодаря общинному менталитету: русские способны вдрызг переругаться и тут же помириться.

Нелюбовь к формальному, этикетному общению. Среди западных народов русские слывут невежливыми людьми, потому что у них гораздо меньше, чем на Западе, этикетных фраз, выражения благодарности, формул приветствия и прощания, и т.д. Русская вежливость построена скорее на искренности, чем на соблюдении необходимых формальностей.

Характерно, что многие западноевропейцы не понимают речи иностранцев, если те совершают ошибки в произношении: для них очень важна этикетная сторона общения, внешняя его сторона. Русские, напротив, легко понимают иностранца даже при чудовищных ошибках, потому что для них важнее внутренний смысл.

Табуированность коммуникативного выделения личности в общественных местах. «Не высовывайся!» или даже в жаргонном выражении: «Не выпендривайся!» Крестьянский «мир» был готов помогать сирым и убогим, но не терпел чересчур успешных: разбогатевших крестьян нередко выживали из деревни, заставляли уходить в города. Богатство вообще никогда не считалось русскими большим достоинством. Неприлично хвастаться, показывать, что ты лучше, умнее и т.д., чем остальные.

Отсутствие традиции внешнего поддержания хорошего настроения. Эта особенность связана с предыдущей еще и в том, что русский никогда не станет скрывать свои неприятности и всегда готов поделиться своей радостью – в отличие, например, от американца, который скажет. что у него все «окей», даже если у него случилась большая беда. У русских вежливая улыбка рассматривается как фальшивая.

Приоритетность диффузного общения перед деловым. Русские предпочитают вести деловые переговоры на основе приятельских отношений, дружеских и родственных связей («Ну как не порадеть родному человечку!»), что подразумевает неформальную речь. Сейчас, когда многократно возросли деловые связи с Западом, русским приходится заимствовать из английского языка множество терминов, которые у них до того начисто отсутствовали.

Непрактичность. Тот же общинный характер мышления приводит к отсутствию деловой хватки, подразумевающей жесткую конкуренцию и несентиментальность в бизнесе.

Иван Ильин:

Русская душа легка, текуча и певуча, щедра и нищелюбива – «всем хватит и еще Господь пошлет». Проживает свои дары, проматывает свое достояние, проживает добро, катится вниз по линии наименьшего сопротивления. Ищет легкости и не любит напряжения: развлечется и забудет; выпашет землю и бросит; чтобы срубить одно дерево, погубит пять. И земля у него «Божия», и лес у него «Божий», а «Божье» значит «ничье»; и потому чужое ему не запретно».

Отсюда и распространенная русская вороватость. Отчасти она оправдывается бедностью, но, скорее всего, дело тут снова в коллективизме русского общества. Если все вокруг общее, оно как бы ничье и, стало быть, немножечко и мое. Можно попросить в долг, не имея в виду отдавать. В русской культуре много слов, смягчающих вину, оправдывающих воровство: «похитил», «утащил», «унес», вор на производстве– не вор. а всего лишь «несун». Ср. пословицу «На бочке с медом сидеть, да ложку не съесть!», морально оправдывающую воровство. «Не пойман – не вор».

Коррупция в России. Коррупция есть во всех странах мира, но в бедных странах она, как правило, больше и опаснее. Коррупция в России достигла огромных размеров именно в настоящее время, ею поражены все государственные органы сверху донизу.

Не вдаваясь в подробности, отметим лишь, что в определенном смысле, как ни странно, коррупция и теневой бизнес способны играть и положительную роль: в условиях бюрократизации экономики именно с помощью этих двух рычагов удается хоть как-то смягчить жесткость существующей легальной системы.

Кстати, теневой бизнес покрывает примерно треть доходов россиян.

Пьянство. «Веселие Руси питие есть», как сказал, согласно легенде князь Владимир, отвергая предложение ввести в России мусульманскую религию. На Руси пили всегда, и эта традиция приобрела в настоящее время угрожающие размеры, даже учитывая, что устойчивость русских к алкоголю значительно превышает западноевропейскую. При общечеловеческой норме в 10 литров чистого алкоголя в год среднестатистический русский выпивает 13 – 15 литров, считая непьющую группу населения. Именно эта причина – на одном из первых мест смертности мужчин, которые живут в среднем 58 лет, намного меньше, чем в Европе и США. По продолжительности жизни русские живут дольше только чем беднейшие африканские страны. По мнению специалистов, сокращение продолжительности жизни на 10 лет равноценно сознательному физическому уничтожению приблизительно 40 миллионов граждан.

Толерантность и конформизм во внутригрупповом общении и нетерпимость в межгрупповом. Внутри небольшого коллектива русские готовы прощать недостатки, извинять пороки («Ну кто нынче не пьет!») и выгораживать друзей даже если они и в самом деле виноваты. В то же время к другой такой же группе отношение может быть совершенно иным. Это хорошо видно в межконфессиональных отношениях. Вспомним непримиримую борьбу с раскольниками, нынешнюю вражду с католиками и проч. И наоборот, поскольку сербы и грузины – православные, отношение к ним подчеркнуто лучше, чем, например, к протестантам-прибалтам.

Любовь к высказыванию оценок поведения окружающих. Эта черта особенно шокирует западные народы, где считается крайне неприличным давать непрошеные советы. Русские же могут посоветовать незнакомому человеку надеть шапку или берутся рассудить чужой семейный спор. Среди русских нормально осуждать чужое поведение, даже если оно совершенно не касается говорящего.

Разнообразие тем для общения. В отличие от, например, англичан, у которых в светском общении неприлично говорить чуть ли не на все темы, кроме погоды, русские могут обсуждать почти все, исключая разве что сексуальные отношения. Еще раз укажем на общинность поведения русских.

Доминантность и бескомпромиссность в разговоре. В русской традиции – стремиться переспорить оппонента любой ценой, обязательно быть первым в споре или любой дискуссии, боязнь иначе «потерять лицо». Русские не владеют искусством компромисса, считая его слабостью. «По этому вопросу есть только два мнения: мое и неправильное!»

Присущий русским фатализм, склонность полагаться на «кривую», которая «вывезет», сказывается в их пристрастии к «пирамидам» и «лотереям», «Полю чудес» и тому подобным надеждам на внезапное обогащение. («Кто хочет стать миллионером?»), в самом понятии «халявы». В этой связи во многих исследованиях вспоминают сказку про Емелю, которому все давалось ни за что, просто так: повезло, что с водой вытащил волшебную рыбу. Никакой его собственной заслуги в его везении не было.

Этот же фатализм, нежелание просчитывать ситуацию, сквозит в непереводимых ни на один язык словах «авось», «небось» и «как-нибудь». В «Частотном словаре русского языка» среди наиболее частотных слов – «обойдется», «утрясется», «образуется». Ср. пословицы «Что ни делается, все к лучшему», «Перемелется – мука будет». Если случается что-то непредвиденное, это – «напасть», которая свалилась «откуда ни возьмись», «как гром среди ясного неба». Еще одно непереводимое слово – восклицание «Ничего!»

Фатализм проявляется и в так называемом «консервативном синдроме», нежелании перемен. Но если англичане не хотят перемен, потому что уважают свои традиции, русские просто боятся, как бы не вышло еще хуже. Поэтому они очень неохотно меняют место жительства, медлят развестись с нелюбимым супругом, годами оттягивают ремонт в квартире. Ср. «Два переезда равны одному пожару» и «Худой мир лучше доброй ссоры».

По той же причине в России редки массовые выступления. Их не было даже в периоды дефолта, когда россияне потеряли все свои сбережения. В странах с западным укладом это означало бы немедленное свержение правительства. А. Сергеева вспоминает, что аргентинцы в начале 2002 года, когда возникла опасность девальвации своей валюты на 50 процентов, устроили по всей стране погромы и заставили уйти в отставку пятерых президентов. У нас не пострадал ни один политик.

Конечно, возможно, не стоит сравнивать условия бунта в странах с такими разными климатическими условиями: у нас такое возможно разве что в теплые летние месяцы. А если вспомнить про состояние нашей экономики, которая, кажется, только и ждет хорошего пинка, чтобы развалиться, то об этой черте русского народа стоит отозваться с благодарностью.

В этой связи А. Сергеева очень уместно вспоминает о так называемом «феномене вареной лягушки». Если лягушку бросить в горячую воду, то это холоднокровное животное немедленно почувствует смертельную опасность и выпрыгнет из воды. Но вот если ее поместить в холодную воду. а потом эту воду медленно нагревать, то она начнет приспосабливаться, постепенно выравнивать температуру своего тела и воды. Дело кончится тем, что бедная лягушка просто сварится. Так что приспосабливаться, терпеть неудобства стоит до известного предела.

Русское стремление к межличностной коммуникации видно в длительных и обильных застольях («Хорошо сидим!»). Здесь важно, что все подолгу сидят на одном месте и поэтому постоянно и долго общаются с одними и теми же собеседниками – в отличие от западноевропейского фуршета, где все свободно передвигаются по комнате со своими тарелками и общаются то с одним, то с другим человеком.

Вообще русские слова «общение» и «общаться» на английский и другие языки непереводимо. Это не to communicate или to socialize. Скорее это ближе к тому, что Сент-Экзюпери называл «роскошью человеческого общения». В русском языке множество подобных выражений: «Не с кем пообщаться», «Приходи – пообщаемся» и т.п. Выше уже отмечалось, что общаться русские готовы даже с незнакомыми или малознакомыми людьми, что невозможно в западных культурах. Общеизвестен феномен «кухонного общения» русских интеллигентов доперестроечных времен.

В этом отношении стоит отметить, что слово «друг» для русских наполнено совершенно иным содержанием, чем. например, англ. friend. Friend ближе к русскому «знакомый».

Русские и западноевропейцы сильно отличаются по своему отношению к закону и порядку. Русским больше импонирует понятие «воля», нежели «свобода», если под «волей» понимать свободу без всяких рамок – ср. казачью «вольницу» или террористическую организацию «Земля и воля». Очень популярны до сих пор в России имена Кропоткина, Бакунина, Махно – апологетов и борцов за анархию. Поэтому на вопрос, что делать с человеком, совершившим тяжкое преступление, русские требуют немедленного самосуда, а американцы справедливого суда и наказания в строгом соответствии с законом.

И рядом с этой вольницей непостижимым образом уживается покорность власть предержащим, бесконечное терпение и привычка сносить унижение.

Известный русский философ середины 20 века Иван Ильин писал:

Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить; но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность; не как справедливость и счастье добыть, а как врага и несчастье избыть.

Здесь модель поведения русского напоминает модель флегматика, который до поры до времени терпит, но когда его терпение кончается, он взрывается и уже не может остановиться: начинается знаменитый русский бунт, «бессмысленный и беспощадный». Причем невозможно предсказать, когда будет превышена критическая масса и бомба взорвется.

В книге З.В. Сикевич приводится прекрасный пример такой непредсказуемости: древнерусские князья Борис и Глеб не выступили против брата «Святополка Окаянного» и покорно дали себя погубить, а Михаил Тверской, приехав в Орду, отказался выполнить обязательный языческий обычай и был казнен татарами.

Вообще же взаимоотношения русских и власти весьма сложны и противоречивы. Публичная власть на Руси возникла, как известно, с приходом чужаков – варягов, и с тех самых пор на нее и смотрят как на нечто чуждое и враждебное. Со временем историческое развитие – например, владычество татаро-монголов, а в 20 веке большевистский террор – только усугубило это отношение. Русские и власть говорят на разных языках. Народ постоянно испытывает власть на прочность. Знаменитый философ Н.А. Бердяев называл Россию самой безгосударственной, самой анархической страной в мире, а анархизм – явлением русского духа.

Но и здесь все не так просто. Анархизм русских уживается с бесконечным терпением народа. Русские могут ужасаться кровожадности власти и одновременно допускать ее эксцессы –в отличие от французов, которые так терпеть бы никогда не стали. Русские же признают право власти быть такой, какая она есть («Несть власти, аще не от Бога»).

И в то же время, как это характерно для многих восточных народов, послабление, идущее от властей, немедленно расценивается как слабость власти и возможность сесть ей на шею.

Бердяев: Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот т земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия – земля покорная, женственная»

Правда, покорность эта может принимать своеобразные формы. В книге А. Сергеевой приводится таблица отношения россиян к различным социальным группам. В ней к самым полезным группам относятся «трудящиеся»: рабочие, крестьяне, интеллигенция. Вторая, уже, стало быть, менее полезная группа – это молодежь и предприниматели. К третьей, «мало полезной» группе относятся представители церкви, региональные власти, профсоюзы, Совет Федерации и пенсионеры. И, наконец, последнюю, четвертую, «совсем не полезную группу» образуют правительство, Государственная Дума и политические партии. Как видим, ироничное и дае презрительное отношение к власть предержащим выступает здесь из каждого слова.

Некоторые исследователи (В.М. Соловьев 2002: 31) отмечают, что терпимость к самодурству власти может опираться на традиции снизу. Власти позволяют быть нахлебником, паразитировать на шее народа по традиции – искони на Руси было множество тунеядцев – бродяг, липовых богомольцев, приживалов, откровенных лодырей, которых общество покорно содержало.

Особо следует отметить русский национализм. Н. Бердяев отмечает крайнюю противоречивость русского характера и в этом отношении: русские как-то ухитряются быть националистами, антисемитами («Жиды»), они презирают жителей Средней Азии («Чурки»), и ненавидят кавказцев («Мочи черных!»). Бердяев пишет: «Россия страна невиданных эксцессов национализма, русификации, страна национального бахвальства». С Бердяевым можно согласиться, если вспомнить недавние советские лозунги: «Коммунизм – светлое будущее всего человечества», «Советский Союз – оплот мира и прогресса», «Советское – значит отличное!», если вспомнить советский герб, на котором серп и молот покрывают весь земной шар и т.п. Все это очень напоминает знаменитый лозунг средневековой Руси: «Москва – Третий Рим, а четвертому Риму не бывать».

Идея об избранничестве России, о ее мессианских задачах всегда витала в русском обществе. Известный славянофил и философ 19 века А. Хомяков считал, что Россия недостойна божественного избрания и тем не менее избранна. В результате ей предстоят тяжкие страдания, чтобы в конце концов оправдать такой выбор:

За все беды родного края

Пред Богом благости и сил

Молитесь, плача и рыдая,

Чтоб Он простил, чтоб Он простил!

Хомяков призывал в первую очередь искать духовного спасения, а не материального достатка:

Подвиг есть и в сраженье,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпенье,

Любви и мольбе.

А поскольку именно Россия призвана спасти мир, все остальные народы стоят ниже и должны смиренно у России учиться. России же брать у других народов нечего. Вот почему русские не спешили выучивать языки национальных республик СССР (за что потом поплатились), считая все эти языки второстепенными даже на территории соответствующей республики. Лозунг «Россия для русских» поддержали 20% опрошенных, в большинстве – молодых.

До сих пор невозможно представить себе памятник, посвященный одновременно красным и белым, павшим в Гражданскую войну. До сих пор не только власти, но и само население не допускает восстановления республики немцев Поволжья, хотя незаконно выселенные оттуда немцы к немецко-фашистским захватчикам не имели никакого отношения. Что уж говорить о том, чтобы допустить уважение к могилам немецких солдат на территории России – даже несмотря на то, что русские военные кладбища в Германии содержатся в порядке.

И одновременно они любят поносить собственную культуру и собственный национальный характер, порой явно преувеличивая свои недостатки. Хотя и при этом они себя любят: опрос петербуржцев показал, что отношение их собственных положительных и отрицательных черт составляет 3:1, тогда как даже у французов, к которым они относятся с симпатией, это соотношение 2:1.

В трудную минуту (обе Отечественные войны) русские способны объединиться и показать чудеса храбрости, но потом снова впасть в спячку.

По мнению английского исследователя М. Бэринга, «в русском человеке сочетаются Петр Великий, князь Мышкин и Хлестаков».

Знаменитый религиозный философ Лосский признавал доброту русского народа, но не отрицал и его жестокости. Он даже выстроил типологию русской жестокости: 1) наказание пойманного преступника в назидание другим; 2) средство воспитания детей; 3) самодурство и деспотизм по отношению к близким; 4) безысходность и отчаяние.

Писатель Анатолий Приставкин:

Я понял: то, что мы добродушная, духовная нация, - это легенда. Мы народ с жестокими традициями, которые углубила советская власть. Милосердие в нашем народе не ночевало. Мы сами себя убиваем и вообще безразличны к собственной судьбе.

Эти крайние оценки русского менталитета сами по себе показательны: они говорят о том, что даже передовые представители русского народа способны в отчаянии преувеличивать недостатки нации, к которой принадлежат и которую, без сомнения, любят. Русские ни в чем не знают меры.

Многие подобные отрицательные черты русского характера рубежа веков восходят к очень важному моменту в жизни российского общества: после конца сталинского террора русские не покаялись, как это сделали немцы после войны. Опьяненные победой в Отечественной войне, русские быстро забыли, какой ценой им далась победа (выражаясь словами писателя-фронтовика В. Астафьева, «русские победили, завалив врага трупами своих солдат»). Никто не понес наказания за преступления большевиков, за пренебрежение к человеческой жизни, за украинский «голодомор». В результате злоупотребления продолжались и после краха коммунистической идеи и продолжаются сегодня. Понятие «права человека» и сегодня для большинства россиян – пустой звук.

Очень показательно отношение русских (как, впрочем, и всех других наций) к концепту времени. Русских поражает и иногда раздражает пунктуальность ряда народов – например, немцев или американцев. Но для них равно неприемлема и необязательность испанцев или итальянцев. Для русских скорее характерно, что они «долго запрягают, но быстро едут» – в том смысле, что нередко они, потратив напрасно массу времени, добиваются успеха авралом. Но первоначальная их неторопливость иной раз приводит иностранцев в отчаяние. Говорят, Черчилль однажды воскликнул «Для русских потерять час значит ничего не потерять!» Подтверждение этому - расхожие русские фразы вроде «Приходи после обеда», когда час обеда точно не называется.

Русские, как правило, боятся громких слов. Если поэт еще может написать о своей любви к Родине (хотя даже здесь они порой спешат сделать оговорку; ср. Лермонтова: «Люблю Россию я, но странною любовью»), обычный русский громко в этом признаваться не будет. Наполеоновские французы могли сказать «Гвардия умирает, но не сдается», русские – никогда, что бы об этом ни говорили газетчики.

Крики «За Родину, за Сталина!» чаще всего – плод воображения военных репортеров времен Отечественной войны. Фронтовики утверждают, что в основном солдаты, бегущие в штыковую атаку, кричали даже не «Ура!», а просто «А-а-а!» или матерились. То же можно сказать о ставшей хрестоматийной фразе комиссара гвардейцев-панфиловцев «Велика Россия, а отступать нам некуда: за нами Москва!»: она носит явно «литературный» характер.

И одновременно русская культура гораздо более эмоциональна, чем, допустим, английская, американская илинемецкая. Для русских характерна несдержанность в проявлении эмоций в общении.В отличие от многих западных и восточных народов и подобно, например, арабам, русские не стесняются обнаруживать свои чувства «на людях»: они могут публично рыдать, громко хохотать и т.п. Характерно общее пение в вагоне электрички или в автобусе, что немыслимо, например, для шведа. Здесь тоже очевидно влияние общинного характера нации.

Это видно и из того, что русские, после громкого скандала с воплями и даже иногда дракой могут внезапно перейти к спокойной речи и даже улыбкам. В языке это выражается в огромном количестве как уменьшительных и ласкательных суффиксов, так и в большом количестве бранных слов.

О.А. Леонтович приводит мнение американского исследователя: «В некоторых отношениях русские свободнее и открытее /чем американцы. Вначале нам с друзьями казалось, что русские ссорятся и ругаются; но вдруг, к нашему удивлению, они начинали улыбаться. Позднее мы поняли, что позы и тон, которые нам казались агрессивными, на самом деле были экспрессивными». Другими словами, американцы приняли бурную эмоциональность русских за воинственность.

Дата добавления: 2015-10-13