Этические нормы взаимодействия в конфликте

Сложившаяся традиция использования понятия нормы допускает его двой­ственное толкование. С одной стороны, как уже отмечалось, норма относится к числумодальных категорий, т. е. отражает типическое в поведении большинства лю­дей. С другой стороны, норма — это некий образец поведения, который может и не разделяться большинством, но рассматриваться как желательный. Примером тако­го рода являются этические нормы — принципы одобряемого поведения, приемле­мые групповые или общественные нормы взаимодействия в ситуациях достижения своих целей.

Однако «неправильное», «отклоняющееся» поведение также имеет свой норма­тивный образец. Ю. М. Лотман, анализируя психологические основы бытового по­ведения, указывает: «Возникают правила для нарушений правил и аномалии, необ­ходимые для нормы... При этом различные типы культуры будут диктовать субъек­тивную ориентированность на норму (высоко оценивается "правильное" поведение, жизнь "по обычаю", "как у людей", "по уставу" и пр.) или же ее нарушения (стремление к оригинальности, необычности, чудачеству, юродству, обесцениванию нормы амбива­лентным соединением крайностей)» (Лотман, 1975, с. 26). «Неправильное» поведе­ние также подчиняется определенным законам социального взаимодействия или, пактам же пишет Лотман, «неправильное, нарушающее нормы данной обществен­ной группы поведение отнюдь не случайно»; с другой стороны, оно «не случайно» и для индивида, поскольку за частными, отдельными действиями или стратегиями поведения стоят индивидуальные, «парадигмальные» представления относительно данного класса ситуаций.

По законам улицы была запрещена драка из-за мести, и пи по злости, или как прояв­ление драчливого характера. Разрешалась и поощрялась организованная драка меж­ду совершенно равными по силе противни­ками, под надзором старшин и "По любви», так как дравшиеся до и после драки триж­ды целовались. Запрещено было в драке рвать одежду противника, царапать лицо и бить под ложечку. При первом же проявле­нии злости драка сразу прекращалась. По­ощрялись драки между двумя разной силы и возраста противниками, но при этом обязательно уравнивались их силы простым способом: у более сильного подвязыва­лась к туловищу левая или правая рука, а ноги связывались веревкой для уменьше­ния шага и силы прыжка. Такая драка счи­талась особенно полезной для развития смелости и особо почетной… Природа ребенка в зеркале автобиографии

Таким образом, поведение индивида в ситуациях противоречивого взаимодей­ствия, направленное на достижение своих целей, может быть «правильным» и «не­правильным» с этической точки зрения. Для характеристики подобного взаимодей­ствия в ситуациях противоборства — соперничества, конкуренции, соревнования и т. д. — социологами, культурологами, психолога­ми иногда используются метафоры «честная игра» (fair play)и «нечестная игра».

Этическим принципам «правильного» поведе­ния уделяют внимание разнообразные этические учения. Наиболее известные из этих принципов, такие как «золотое правило» этики или категори­ческий императив Канта, в силу своей широкой известности стали элементами обыденного зна­ния. Гораздо менее изучены образцы и нормы «неправильного» поведения. Любопытен факт, подмеченный Оссовской: обсуждая проблему личностного образца, она обращает внимание на отсутствие термина для обозначения «антиоб­разца»; по ее мнению, «пробел в терминологии свидетельствует о недостаточном внимании к са­мой проблеме» (1987, с-30).

Описание принципов, приемов, тактики «нечестной игры» не может быть дано через инверсию этических принципов, поскольку существуют особые правила, тех­ники и приемы такого взаимодействия.

Одна из наиболее ранних и ярких посвященных этому работ, — это труд Аристо­теля «О софистических опровержениях», описывающий самые разнообразные при­емы достижения цели в споре. Содержание этой работы таково, что, например, в английском переводе она называется «О софистических уловках» (Аристотель, 1972, с. 661). Древнегреческий философ особо выделяет эристические умозаклю­чения, кажущиеся правдоподобными, но на самом деле таковыми не являющиеся (с. 349). Благодаря этому имя Аристотеля упоминается в связи с эристикой, кото­рая в классической интерпретации Шопенгауэра определяется как «искусство спо­рить, притом спорить так, чтобы остаться правым» (Шопенгауэр, 1910. с. 618-619).

Предлагая четко различать «изыскание объективной истины» и «искусство ос­таваться правым», Шопенгауэр именно его делает предметом своего анализа: «На­учная диалектика в нашем смысле слова имеет поэтому главною своею задачею — собрать эти нечестные уловки, применяемые в спорах, и проанализировать их для того, чтобы при серьезном споре тотчас же можно было заметить и уничтожить их. Именно поэтому она сознательно должна избрать своей конечной целью лишь уме­ние оставаться правым, а не объективную истинность» (с. 624). Шопенгауэр оста­ется верен избранному объекту исследования: вся его работа посвящена соответ­ствующим «уловкам» (он сам использует этот термин), которые имеют по преиму­ществу логический характер, но не пренебрегают и психологическим воздействием на партнера (вплоть до задевания его личности).

Обратимся к обсуждению интересующих нас аспектов межличностного взаимо­действия — к описанию той же проблемы нарушений этических норм, но уже на уровне собственно действия, поведения партнеров или одного из них.

Родоначальником идей в данной сфере нередко считают Никколо Макиавелли, заслуги которого подтверждены возникновением специального понятия — «макиа­веллизм», означающего пренебрежение нормами морали ради достижения своих целей, а также разработкой в психологии на основе обозначаемого этим понятием явления «шкалы макиавеллизма».

Распространенность в обществе и в межличностных отношениях различных форм борьбы с присущим им деструктивным потенциалом заставляет вводить огра­ничения по их применению. По замечанию Хейзинги, «каждый случай борьбы рег­ламентируется ограничительными правилами...» (Хейзинга, 1992, с. 106). Нередко они поражают своей универсальностью. Например, известны факты удивительного сходства обычаев ведения войны (ее этических принципов) на средневековом Запа­де и в Китае. «Во все времена существовал человеческий идеал честной борьбы за правое дело» (там же, с. 118).

Использование человека в качестве сред­ства — основное нарушение этических от­ношений. С. Л. Рубинштейн

Исторический обзор Оссовской «О некоторых изменениях в этике борьбы» позволил ей выде­лить ряд предписаний «кодексов борьбы», кото­рые «так или иначе ограничивают человеческую агрессивность» (1987, с. 492). Часть этих «пред­писаний» имеет откровенно этическую основу.

Это, прежде всего, соображения милосердия и гуманности, нередко принимавшие характер соответствующих институциональных норм. Далее, это уважение к про­тивнику и, наконец, уважение к самому себе, чувство собственного достоинства, из которого вытекают требования не нападать на противника, оказавшегося в худшем положении, не использовать слабости противника, вообще, не искать легкой побе­ды, выбирать противника, равного себе. Другие ограничения, приводимые Оссовской это необходимость поддержания «игровой мотивации», что, например, предпо­лагает равенство партнеров, а также «соображения взаимности», связанные с тем, что противник может использовать в борьбе те же средства.

Далее Оссовская рассматривает, как изменяются эти смягчавшие ход борьбы факторы в XX веке, породившем новые формы вооруженной борьбы. Приведем сле­дующее соображение: «Этика "честной игры" была создана для межиндивидуальные отношений личного характера». Сокрушительный удар по ней был нанесен "вне личной этической ориентацией", предполагающей "полное отождествление с делом, которому ты служишь", позволяющей оправдать тот или иной поступок "ин­тересами дела", а также "этикой, регулирующей не отношения между людьми, каждый из которых действует от собственного имени и в собственных интересах, а отношения между людьми, которые защищают интересы других» (там же, с. 505-506). Сказанное чрезвычайно важно для понимания природы «нечестной игры» в различных сферах межличностного взаимодействия, а не только в области военной борьбы, которой в основном посвящен обзор Оссовской.

Иные способы раскрытия и интерпретации данной темы демонстрируют работы, посвященные «играм», которые призваны путем особого манипулирования приво­дить к достижению цели. Таковы, например, «служебные игры», направленные на уклонение от работы, перекладывание ее на других, снятие с себя ответственности я т. д. Эти и другие виды «игр» соотносятся с типом социального взаимодействия, который характеризовался ранее как «нечестная игра». (В то же время следует раз­граничить ситуации сознательного выбора стратегии «обыгрывания» партнера и те «психологические игры», сценарии которых не осознаются участниками, равно как и преследуемые цели.)

Проведенный выше анализ работ, в той или иной мере затрагивающих вопросы достижения индивидом своей цели в условиях социального взаимодействия, позво­ляет охарактеризовать данную проблему следующим образом.

Взаимодействие в противоречивых ситуациях, где цели участников оказывают­ся либо несовместимыми, либо противоречивыми, актуализируют этический ас­пект, всегда явно или неявно опосредующий любую ситуацию межличностного вза­имодействия.

Конфликтное взаимодействие может вестись по правилам «честной игры», т.е. с соблюдением обоюдно принятых или подразумеваемых этических норм. Од­нако участники ситуации могут затеять игру с целью «перехитрить», «подавить» другого, в результате чего развивается взаимодействие по типу «нечестной игры».

Этическая проблема возникает тогда, когда взаимодействие развивается по типу «нечестной игры», когда партнер рассматривается как средство ил и помеха в дости­жении каких-либо целей, а значит, должен быть использован или нейтрализован. Общение перестает вестись по правилам равного партнерства и развивается

субъект-объектный тип взаимодействия, предполагающий использование специ­фических приемов воздействия на партнера, направленных на достижение своих це­лей и связанных либо с его использованием, либо с его нейтрализацией, устранени­ем как помехи.

Использование человеком приемов «нечестной игры» не снимает вопроса об оценке им собственных действий. В. Лефевром высказана идея, что «оценка субъектом себя и ощущение этой оценки как негативной или позитивной осуществляется без усилий сознания», решение возникает интуитивно в результате взаимодействия неосозна­ваемых и осознаваемых структур (Шрейдер, 1990, с. 35). Тем самым субъект фактически не может не оценивать определенным образом свои действия при реализации им стратегии «нечестной игры».

На основе интервьюирования участников конфликтов были выделены разные ва­рианты возможного нормативного обоснования человеком своих действий. Прежде всего, в этой ситуации человек может вообще не считать свои действия «нечестны­ми», например, оправдывая их «хорошими» целями или приписывая им социокуль­турную «принятость» («все так делают»). Исследования в области каузальной атри­буции показали, что индивиды имеют тенденцию рассматривать свое поведение и свои суждения как «нормальные», типичные, соответствующие обстоятельствам. Другой вариант состоит в том, что, в целом негативно оценивая подобные стратегии и считая их «неправильными», субъект свои собственные аналогичные действия ин­терпретирует иначе, приписывая им другой психологический смысл. Этот случай выше описывался нами в качестве «двойного стандарта» конфликта, когда одна и та же стратегия поведения описывалась как «позиция жалобщика», если имелись в виду окружающие, и воспринималась как «борьба за справедливость», если индивид говорил о себе. Мы убедились при обсуждении этого противоречия, что люди не за­мечали его, будучи убеждены, что «это совсем разные вещи». Кроме того, для обо­снования своих действий могут также использоваться специальные приемы «нечес­тной игры». Например, можно определенным образом спровоцировать партнера и, вынудив его к каким-то действиям, придать тем самым своим действиям характер «ответных мер»; можно использовать прием «возвеличивания партнера», чтобы оправдать свои «сильные» способы воздействия на него (Гришина, 1990. с. 163). Та­ким образом, даже при сознательном нарушении этических норм человек стремится придать своим действиям «законный» характер, стремится к их нормативному обо­снованию, а подчас и к некоторой «маскировке», имеющей своей целью создание приемлемого «смысла для других» (а возможно, и «смысла для себя»).

Как уже отмечалось специалистами, эффективность манипулятивных способов воздействия на партнера, когда он рассматривается как средство или помеха на пути достижения своих целей, невелика. Что же тогда обеспечивает «выживае­мость» подобных субъект-объектных стратегий во взаимодействии и их культур­ную сохранность? Поиск ответа на этот вопрос, по нашему мнению, должен вестись по следующим основным направлениям.

Прежде всего, подобный тип общения получает поддержку со стороны причин, обуславливающих утрату смысла в процессах общения, его «обессмысливание». Утрата смыслового, духовного измерения во взаимодействии видоизменяет его ха­рактер и порождает специфический тип отношений к окружающим. Общая природа

этих процессов может быть сегодня лучше понята благодаря работам В. Франкла (1990) и других ученых, работающих над проблематикой «смысла», в том числе культурологов, акцентирующих в понимании культуры «смыслополагающие» ком­поненты, ее «осмысленный» характер (Одиссей, 1989). Можно привести и примеры конкретных исследований, в которых была установлена связь между потерей зна­чимых для себя целей в деятельности и нарастающим отчуждением от ситуации, в том числе и от своего непосредственного социального окружения (Basic Readings…, 1978).

Стоящие за этим общие проблемы современного общества, затрагивающие эк­зистенциальную проблематику, не могут, однако, снять вопрос о социокультурной обусловленности «жестких», «силовых» или «мягких», «манипулятивных» спосо­бов «нечестного» взаимодействия. В своих работах В. Лефевр развивает идеи о соответствии между этической философией индивида и его психологическим типом, а также о социокультурной распространенности определенного типа этических представлений (Lefevre, 1982). Стратегия, направленная на «победу», независимо от того, какими средствами она достигается и достигается ли вообще, может оцениваться социумом выше, чем «компромиссные» стратегии (Лефевр, 1990). Тогда ин­дивид неизбежно начинает стремиться к «победе» любой ценой, демонстрирует бескомпромиссность и непримиримость, т. е. начинает использовать конфронтационные модели.

Ту же роль в межличностном взаимодействии играют социальные стереотипы, связанные с «образом врага». Яркой иллюстрацией этого в контексте обсуждаемой нами проблемы «нечестной игры» во взаимодействии является фрагмент из воспоминаний Ксенофонта о диалоге Сократа с Евтидемом: «Сократ спрашивает, куда следует отнести ложь, к делам справедливым или несправедливым. Евтидем отно­сит ее в разряд несправедливых дел. В тот же разряд попадают у него обман, воров­ство и похищение людей для продажи в рабство. Сократ переспрашивает, можно ли что-либо из перечисленного считать справедливым, но Евтидем отвечает решитель­ным отрицанием. Итак, Евтидем сформулировал некоторое вербальное правило, согласно которому обман, грабеж и т. д. несправедливы. Убедившись в этом, Со­крат вновь начинает задавать вопросы: справедливы ли обман неприятеля, грабеж жителей неприятельского города и продажа их в рабство? И как ни странно, но все эти поступки Евтидем признает справедливыми» (Ксенофонт, 1993).

То, что считается несправедливым, меняет свой смысл на противоположный, как только речь заходит о «врагах». Уже приводились многочисленные примеры изменения логики оценки и поступка в зависимости от того, «свой», «другой» или «чужой» является главным действующим лицом ситуации. Чем более личности или обществу в отношениях с социальной средой свойственно в качестве основы своего взаимодействия с окружением использовать жесткую дихотомию «свои — чужие», чем меньше допускается возможность иной точки зрения, иного образа жизни или мировоззрения, тем более враждебно восприятие другого. При высокой степени непримиримости «другой» становится «врагом», по отношению к которому «все средства хороши».

Аналогичный анализ по отношению к межгрупповым конфликтам проводит П. Н. Шихирев. «Другая» группа, ущемляющая интересы (действительно или мни-

мо) собственной группы, наделяется «образом врага», в котором акцентируются и преувеличиваются отрицательные черты. Далее ей приписываются причины всех несчастий, бед, проблем, для решения которых надо «уничтожить врага» (победить, наказать, убрать и т. д.). Эта задача облегчается «дегуманизацией» врага: «они» ли­шаются человеческих черт, изображаются как «звери», «потерявшие человеческий облик», «нелюди» и т. д. Конфликт усиливается тем, что собственная неприязнь подогревается ощущением неприязни со стороны «противника», действующего по, той же схеме; таким образом, стороны в межгрупповом конфликте своим противо­стоянием и антагонизмом подтверждают свои версии относительно враждебности друг друга (Шихирев, цит. по: Гостев, 1993, с. 41-42).

Выполненный анализ позволяет подтвердить существование проблемы этиче­ских норм взаимодействия в конфликтах — сложившегося представления об «этике конфликта». Выделены основные формы ее нарушения как на уровне вербального взаимодействия, так и на уровне использования «силовых» или «манипулятивных» приемов воздействия на партнера. В качестве примера нами были выбраны для ана­лиза этические нормы конфликтного взаимодействия, получившие в литературе ме­тафорическое обозначение «нечестной игры». Описание проблемы нарушения эти­ческих норм взаимодействия в конфликте ради достижения своих целей предприня­то нами в двух основных аспектах — в рамках вербального взаимодействия партне­ров и в рамках описания их поведения, действий, приемов поведения и т. д.

Дата добавления: 2015-10-13