Франкфурт-на-Майне, вторник, ночь. мне кажется, что каждый умирает в одиночестве

Малгожата,

мне кажется, что каждый умирает в одиночестве. В пол­ном одиночестве. Я пишу об этом окончательном ухо­де в моих книгах. С какой-то чуть ли не маниакаль­ной привязанностью к этой теме. В каждой из них я ставлю себя и читателей лицом к лицу со смертью. Многие критики упрекают меня в этом в своих рецен­зиях. Для меня эта тема присутствует во всем, она уни­версальна; она потому так беспокоит меня, что я не могу осмыслить момент смерти до конца. А когда меня что-то беспокоит, мне хочется это проговорить, высказаться. И я проговариваю это, высказываюсь. В книгах, статьях, интервью. Я много писал о смерти и в наших «188 днях и ночах». Самое невообразимое для меня — представить, понять свое окончательное отсутствие, об­разующееся после моей смерти. Признаюсь, меня мало будет интересовать мир людей, для которых мое отсут­ствие станет болезненным. В отношении своей смерти я — абсолютный эгоист. Они остались. Может быть, со страданиями, может быть, с горем, вероятнее всего — с чем-то вроде грусти по мне. Но и это пройдет. Они привыкнут, что меня нет. Так же как и я привык к отсутствию моей матери, а потом и отца. Ну и к отсут­ствию многих других. Сначала было очень тяжело, по­том я постепенно свыкался с их отсутствием и в конце концов приходил в некое равновесие. Но в момент соб­ственной смерти я в любом случае буду один.

Мне кажется, нет такого рукопожатия, которое по­могло бы мне спокойно, плавно перейти на другую сто­рону. Для меня смерть — квантовый скачок. До по­следнего момента мы в нее не верим, а сразу после этого момента нас уже нет. Поэтому и умирающая мать без детей рядом, и умирающая женщина, у которой не было детей, умирают одинаково. Обе не знают об этом. Так же как и электрон, который не имеет понятия, что в момент t он будет перенесен на другую орбиту или исчезнет во Вселенной в виде порции энергии (фотон). Нет последнего прощания с жизнью, потому что жела­ние жить столь огромно, что никто в свою смерть в момент t не в состоянии поверить. Такой вот коммен­тарий к твоим размышлениям. Заметь, что очень ко времени, потому что приближается момент, когда умы и сердца людей особенно заняты мыслью о смерти одного человека. Необыкновенного Человека. Приближа­ется Пасха.

С тех пор как я живу в Германии (а это уже боль­ше двадцати лет), я заметил некую календарную зако­номерность. Перед пасхальными праздниками немцы устраивают национальную исповедь. Не какую-то там покрытую тайной исповеди индивидуальную на коле­нях в церковной исповедальне. Традиционной (как в Польше) пасхальной исповеди здесь нет. Большин­ство верующих немцев не чувствует потребности рас­сказать о своих грехах другому верующему. Не обяза­тельно немцу. Во Франкфурте во многих известных мне костелах осуществляют свое пастырское призва­ние (интересно, можно ли сказать, что они работают?) священники-иностранцы. Не редкость в таком космо­политичном городе, что проповедь читает чернокожий священник, без акцента говорящий по-немецки, или белокожий священник (часто из Польши), говорящий с сильным славянским акцентом. Во Франкфурте-на-Майне людей оценивают не по акценту. И слава богу, потому что у меня ощутимый и характерный акцент; я заговорил по-немецки слишком поздно, когда мои голосовые связки были уже, к сожалению, полностью сформированы. Что интересно, по-английски я говорю безмалейшего акцента.

Эта коллективная немецкая пасхальная исповедь всегда касается периода национал-социализма в Герма­нии. С ним здесь не примирились и поэтому постоянно возвращаются к этой теме. Германия — вот уже более шестидесяти лет после окончания войны — все еще ка­ется. А я (с немецким паспортом) внимательно при­сматриваюсь к этому покаянию на месте. Вот уже два­дцать лет. Как правило, у этого покаяния есть какой-то лейтмотив. В прошлом году им были традиционные немецкие промышленные корпорации (тогда их так не называли, но речь именно о них), которые в период национал-социализма служили Гитлеру и его военной машине. В этом году в главных немецких СМИ («Der Spiegeb, «Die Zeit», «Frankfurter Allgemeine Zeitung») радикальная смена темы: секс у нацистов.

Нацисты хотели прежде всего расовой «чистоты» арийского народа, плодящего исключительно арийскую расу, в своем поведении приличную и скромную. Ког­да Гитлер пришел к власти в 1933 году, он сформу­лировал это без малейших недомолвок. «Сексуальную жизнь немцев определяем мы, скромность и приличие граждан должны служить народу, и мы будем приме­ром в этом», — провозгласил он на одном из пропагандистских собраний в Берлине в 1934 году. Нацисты с первыми партийными билетами таким примером ни в коем случае не были. Исторические материалы, толь­ко теперь всплывшие на страницах газет, полностью подтверждают это. Разберем хотя бы тех, чьи фамилии сегодняшняя европейская молодежь должна знать по школьной программе, может знать из энциклопедий, а то и из Интернета. Хотя я мог бы рассказать здесь и о многих других. Но ты ведь любишь длинные филь­мы, шпинат и короткие письма...

Например, доктор Геббельс, изобретатель и глава изощренной нацистской пропаганды, был, по мнению психиатров, извращенным сексоголиком (а к тому же и кокаинистом). Будучи неофициальным шефом не­мецкой киноиндустрии и официальным директором киностудии UFA в Потсдаме, он «попользовался» все­ми (sic!) актрисами, претендовавшими на роли в филь­мах. Те же, кто не прошел через его постель, никог­да не получали ролей. Но напоказ, для народа, его представляли как набожного отца шестерых детей, рожденных от законной жены Магды. (Всех их она собственноручно отравила цианистым калием в бунке­ре Гитлера в Берлине перед капитуляцией.) С какого-то момента внебрачные приключения Геббельса стали политически опасными. Для рейха. Когда к Гитлеру поступила информация (от Магды Геббельс) о жарком и очень опасном романе Геббельса с чешской актрисой Лидой Бааровой (отцу пятерых детей Геббельсу было 36 лет, когда он познакомился с 20-летней Бааровой), ему пришлось вмешаться лично. Ради точности и в качестве исторического пикантного курьеза добавлю, что о романе Геббельса с Бааровой Гитлер знал задол­го до того, как ему сообщила об этом Магда Геббельс. В телефон Бааровой уже давно по приказу Германа Геринга, создателя и шефа гестапо — тайной полити­ческой полиции нацистов, — был вмонтирован жучок. А потом во время приемов с участием германской эли­ты Геринг распускал пикантные истории о Геббельсе и его «нынешней пассии».

Ничуть не лучше был в этом отношении извест­ный своей исключительной жестокостью предводитель СС, шеф полиции, начальник всех концлагерей Генрих Гиммлер. Этому подонку пришло в голову организо­вать первый концлагерь, в Дахау, 20 марта 1933 года. В своих речах к эсэсовцам он до небес превозносил свою жену (которая была старше его на семь лет) как женщину, «которой ноги надо целовать, которая дает силу и освящает мужчину, солдата и слугу рейха», а в свободное от речей время занимался своей любовницей Хедвиг Поттхаст. Он встретил ее в одном из концлаге­рей и сделал своей секретаршей. Их связь была на­столько серьезной, а Гиммлер чувствовал себя так уве­ренно, что чуть ли не официально вел двойную жизнь. Маргарет Гиммлер, законная жена шефа СС, которой он готов был «ноги целовать», была силой обстоятельств вынуждена смириться с наличием другой, «ква­зижены» Генриха Гиммлера. Пришлось ей смириться и с наличием Нанетты, дочери Гиммлера от его молодой любовницы. Частым гостем в устроенном Гиммлером «гнездышке» (шикарном доме в баварском Оберзальцберге) для своего «зайчонка», как называл свою любов­ницу Гиммлер, был, в частности, Мартин Борман (шеф канцелярии НСДАП). Салон резиденции в Оберзальцберге освещали лампы с абажурами, сделанными из че­ловеческой кожи; почетные гости получали в подарок экземпляры «Майн Кампф», тоже оправленные в чело­веческую кожу. Может, поэтому, а может, из-за исклю­чительно удачного сосуществования двух семей Гим­млеру удалось заинтересовать Адольфа Гитлера идеей о снятии запрета на двоеженство в Германии (это не шутка, а исторический факт). Ведь количество арийцев, рожденных в двух семьях, должно быть, по крайней мере в теории, в два раза больше (это мнение офици­ально и публично высказывал сам Гиммлер). Правда, не добавил, что существенное значение имеет возраст второй жены.

Думаю, на сегодня достаточно. Немцы исповедуют­ся перед Пасхой в грехах. Со всеми самыми интимны­ми подробностями. В этом году была какая-то исклю­чительно отвратительная исповедь...

Привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Дата добавления: 2015-10-13