Слёзы нужны ребенку так же, как и смех

Четырёхлетняя Лесли была моей соседкой. Мы стали хорошими друзьями, вместе собирали цветы в моём саду.

Однажды я зашла к ней, чтобы попрощаться, так как собиралась уехать на несколько недель. Лесли разразилась слезами, когда услышала о моём отъезде. Мать обняла её и сказала: «Не расстраивайся, Эда вернётся». И повернулась ко мне: «Не могу вынести, когда она страдает».

Не задумываясь, я выпалила: «Я рада, что она плачет. Я тоже расстроена». Минутой позже уже пожалела, что сказала это, потому что знала: из-за подобных ответов у многих людей создавалось впечатление, что я жестокая и бесчувственная. Но у Лесли была умная мама. Она на мгновение удивилась, потом задумалась и наконец, сказала: «Вы правы. Если я буду оберегать её от печальных чувств, она не сможет испытывать радостные. Плач и смех – две стороны одной медали».

Большинство из нас не могут выносить вида плачущего ребёнка и стараются его успокоить. На самом деле мы стараемся успокоить себя. Такой подход не всегда правильный. Я убедилась в этом, когда работала консультантом в детском саду и проводила обучение воспитательниц. В основном мы хорошо помогали друг другу, но были две ситуации, когда я отчётливо поняла: воспитательницы хотели, чтобы я занималась своим делом и не мешала им. В одной ситуации мальчик не хотел оставаться в детском саду без мамы, в другой – девочка упала и больно ударилась.

Согласно разработанной воспитательницами методики в течение недели мама оставалась с ребёнком всё утро в детском саду, затем её просили на час уйти («пройтись по магазинам»). Обычно Джонни начинал хныкать, как только ему объясняли сей гнусный заговор. Добрая, мягкосердечная воспитательница брала его на руки и говорила: «Ну, Джонни, не стоит плакать». Вполне естественно желание утешить страдающего ребёнка, но мне кажется, что, поступая так, мы отрицаем его право на ощущение своего страдания.

В этом момент я обычно вмешивалась и говорила: «Конечно, Джонни, тебе хочется плакать. И у тебя есть для этого серьёзная причина. Ты испуган и огорчён. И можешь плакать столько, сколько тебе хочется». Очень часть дети, которым я так говорила, смотрели на меня как на ненормальную. Они никогда не слышали от взрослых подобных слов. Хныканье становилось громче, а взгляды, которыми украдкой обменивались между собой воспитательницы, без сомнения означали: «Видите, что вы наделали? Вы его ещё больше расстроили. Довольно с нас ваших теорий!»

Джонни мог плакать ещё громче минуту или две, но если я продолжала поддерживать его право выражать свои страдания, то рано или поздно он садился ко мне на колени, глубоко вздыхал и некоторое время сосал свой палец. Потом что-то привлекало его внимание, он слезал с моих колен и убегал к ребятам.

Мы должны вести себя подобным образом и тогда, когда ребёнок упал и ему больно. Сюзи разбила коленку и громко рыдала. При этом одна воспитательница говорила девочке: «Ты, наверное, очень сильно ударила это гадкий камень», а другая успокаивала: «Пустяки, не стоит плакать, пойдем возьмём аптечку». Затем они обе в отчаянии посмотрели на меня, зная, что я собираюсь усугубить драму. Я постаралась не разочаровывать их: «У Сюзи вполне серьёзная причина для слёз? Ей больно и очень страшно, когда идёт кровь». Девочка, разумеется, зарыдала ещё громче. Сильно подозреваю, что, по крайней мере, двое взрослых в комнате мечтали в этот момент, чтобы я упала замертво!

Между мной и воспитательницами, которые вынуждены были терпеть моё вмешательство, установилась вежливая дистанция. Во время семинаров я предлагала им поговорить о том, кто прав, а кто нет. Они рассказали мне, что чувствовали, и спрашивали: «Ради чего Вы решили подлить масла в огонь? Не гуманнее было бы отвлечь ребёнка и успокоить его?»

Мы обсуждали все ситуации. Откровенный разговор заряжал атмосферу и давал нам возможность лучше понимать и принимать друг друга. Во время одной такой дискуссии одна из воспитательниц сказала: «Мне кажется, я поняла. Переживания не проходят просто от того, что мы пытаемся отрицать их. Надо дать ребёнку возможность пережить свои чувства как можно более полно. Такой подход, несмотря на временные страдания, помогает облегчить несчастье».

Мы утешаем ребёнка: «Не бойся. Доктор не собирается сделать тебе больно», - и тот рыдает полчаса. Если же мы говорим: «Я знаю, тебе страшно, может быть, стоит немножко поплакать», - и всё обходится двухминутным всхлипом. Эта разница объясняется тем, что как только чувство понимается и принимается, ребёнок ощущает, что оно не так его гнетёт.

Осознание страдания не только не утешает ребёнка, но и позволяет ему использовать свои внутренние ресурсы, чтобы встретить любую беду во всеоружии.

В последнее время психологи и психиатры, работая со взрослыми, обнаружили, что напряжение, иррациональные страхи, необъяснимые медициной боли часто подсказывают, что некоторым людям следует хорошенько выплакаться.

Когда мы были детьми, нас учили «не плакать по пустякам». В этом одна из причин, почему мы так легко перенимаем этот образец в отношениях с нашими детьми.

По мере того как проводится всё больше исследований и экспериментов, становится очевидным, что многие люди, особенно мужчины, которых учили, что плачут только маменькины сынки, заплатили высокую цену за свой стоицизм: болями в пояснице, утомлением и массой других невротических симптомов, которые ограничивают развитие и самореализацию. Это ужасная цена, которую мы платим за невыплаканные слёзы.

Иногда случается так, что никто не удерживает тебя от выражения эмоций, но никто и не помогает найти выход для них. У меня был подобный опыт в детстве. Мы жили в доме дедушки, и я была очень к нему привязана. Когда он умер, меня не взяли на похороны, потому что родители, очевидно, хотели уберечь ребёнка от столкновения с этой печальной стороной жизни. Я помню, как стояла у окна своей комнаты, наблюдая за проходящими людьми и машинами, и чувствовала, что исключена из числа плачущих в соседней комнате родственников. Больше чем через 20 лет, когда я проходила курс психотерапии, вспомнила о том, какое место дедушка занимал в моей жизни, и проплакала неделю. Я погрузилась в скорбь, которую не пережила осознанно в момент его смерти.

Именно эти личные и профессиональные наблюдения заставили меня спонтанно, не задумываясь, отреагировать на слёзы Лесли и её право пережить их. Я не хочу, чтобы дети лишний раз погружались в печаль или чтобы их подвергали излишним страданиям. Я стремлюсь только к тому, чтобы уважали их чувства. Расставание с тем, кого любишь, разбитое колено, пугающий укол, смерть дедушки, болезнь или исчезновение щенка – всё это мучительные и печальные переживания, но какую высокую плату взрослые за то, что в детстве оставляли без выхода неосознанные чувства, таящиеся глубоко внутри.

Каждый раз, когда мы говорим: «Да, я знаю, тебе больно», мы даём ребёнку возможность до конца ощутить то переживание, которое им владеет, чтобы ему не пришлось иметь дело с его остатками во взрослой жизни. Кроме того, мы учим ребёнка переживать все свои чувства: радость и восхищение, печаль и горе.

По материалам книги: Эда Ле Шан. Когда ваш ребёнок сводит вас с ума. – СПб: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2006.

Дата добавления: 2015-10-13