Техника расслаивания.

Соотношение очевидного и непостижимого, понимаемого и ускользающего приводит к осознанию того факта, что психотерапевт является профессионалом, имеющим дело с человеческими фантомами.

Допустим, на прием ко мне является пациент со страхами. Он достаточно детально описывает свое состояние и вскоре мне кажется, что я начинаю его понимать. Но что-то внутри меня сопротивляется и, в конце концов, оказывается, что это что-то - ничто иное, как сомнение. Сомнение порождает целую систему цепных реакций мысли: А что, собственно, такое страх? Я пробую представить его себе, или ощутить его, но все подобные попытки оказываются неудачными. Тогда я извлекаю материал из своего прошлого опыта, вспоминая опасные или рискованные ситуации, в которых когда-то оказывался, и в какой-то степени воспроизвожу реакции, испытанные мною тогда. Однако по мере более тонкого сравнения подобных сопоставлений ко мне приходит постепенное понимание того, что наши опыты переживаний оказываются качественно различными.

К примеру, я достаточно отчетливо могу воспроизвести ощущение полета.

По мере того как самолет набирал высоту, и я наблюдал в иллюминатор за удаляющейся землей, во мне нарастало тихое чувство сомнения в безопасности того, что мне предстоит сделать. Сердцебиение несколько участилось, и во рту я ощутил сухость. Вскоре, однако, зазвенел сигнальный звонок. Мне предстояло прыгать первым, и инструктор уже сделал жест по направлению к открытой дверце. Стараясь казаться спокойным, я подошел к зияющей дыре, куда мне через несколько секунд предстояло вывалиться с парашютом. Было прохладно, пасмурно. Сквозь сероватую пелену далеко внизу виднелась земля, разлинованная зелеными квадратиками лужаек, ниточками дорог и спичечными коробками домов - высота почти километр. Я выглянул в открытую дверцу самолета, и в этот момент меня охватило ощущение одиночества. Оно длилось всего лишь миг, потому что в следующую секунду надо было уже прыгать. Но этот миг был заполнен до предела. Одиночество новой волной накатило на меня, оттуда, из открывшейся подо мной и передо мной пропасти. Естественно, я не мог тогда сформулировать все свои мысли, да я и не мыслил - я переживал. И, когда резковатый окрик инструктора "Пошел!" вонзился в мое ухо, то почти сразу же я ощутил холодный порыв ветра и промелькнувший борт самолета в опрокинувшемся небе. Затем хлопающий звук раскрывшегося парашюта резко дернул меня, и теперь я уже плавно летел в подвешенном состоянии.

Вначале, когда меня спрашивали о моих ощущениях, я рассказывал о чувстве страха на пороге открытого люка. Однако история с пациентом, состояние которого я не мог понять, заставила меня еще раз вспомнить о своем прыжке, и теперь я уже осознаю, почему мое восприятие оказалось неадекватным его описанию. Дело в том, что каждый из нас пережил разный опыт. Внезапно я обнаружил, что начал понимать нечто ценное для себя - страх, как и любой другой аффект, нельзя почувствовать, его нельзя ощутить, его можно только пережить. Возвращаясь к своему небольшому приключению, я обнаружил, что испытанное мною тогда переживание в пиковый момент не являлось переживанием страха. Это было переживание одиночества. Быть может, тоже самое испытывает и младенец, появляющийся на свет? Салон самолета мог легко ассоциироваться с материнской утробой, где чувствуешь себя в полной безопасности и знаешь, что о твоем существовании заботятся. Но по мере того, как самолет приближается к определенной высоте, нарастает внутренняя тревожность - также как она нарастает в эмоциональной жизни плода, который предчувствует, что вскоре ему придется покинуть это теплое и уютное место. Звонок, приглашающий к прыжку символически связывается с сигналом, возвещающим о приближении родовых схваток и, наконец, необходимость прыгать в пустоту может напомнить о другой необходимости, пережитой нами когда-то в момент рождения - раскрытый люк и простирающееся за ним чужое пространство, куда мы вынуждены выскочить.

...Я напрягаю мышцы, тяжело отталкиваюсь, и в следующий миг пуповина троса, на котором крепился мой парашют, оказывается оторванной от меня, а я в полном одиночестве погружаюсь в новый мир, где моя безопасность зависит теперь исключительно от того, насколько правильно я в нем сориентируюсь.

Впрочем, своими ассоциациями я не поделился с пациентом, но проведенный мною анализ собственного опыта изменил тактику психотерапевтического процесса. Ту работу, которую я проделал над самим собой, я обозначил как технику расслаивания. Теперь мне оставалось только перенести ее на другого человека.

Сущность метода заключается в том, чтобы отделить обозначения переживания от самого переживания.

Например, кто-то может рассказать, что в какой-то момент почувствовал страх. Техника расслаивания начинается с сопоставления того состояния, в котором оказался субъект и того понятия, которым он обозначил данное состояние.

С этой целью мы требуем все более и более детального описания пережитого опыта - до тех пор, пока пациент не начнет вводить другие обозначения в своем рассказе.

Как только мы услышим от него новые слова, эпитеты или метафоры, мы можем предполагать процесс внутренней трансформации. Это означает, что он неосознанно подошел к своему истинному переживанию и теперь получил возможность его словесной экстериоризации.

Зачастую так и бывает - первое описание не соответствует изначальному переживанию и представляет собой лишь попытку квалифицировать свое состояние в соответствии с общепринятыми стандартами.

Так, например, пациент, который жалуется на страх, может на самом деле испытывать совершенно другое чувство, которое по инерции определяется им как страх.

В качестве иллюстрации привожу случай, с которого и начал эту главу.

Дата добавления: 2015-10-13