Юкио Мишима: да, Смерть!

Редкий в послевоенное время правый Герой. Он мог бы служить панданом левому революционеру Че Геваре, если бы кто-то догадался классифицировать героев и расставлять их по порядку.

Самый неяпонский из японских писателей, как называли его коллеги, писатели-японцы, он парадоксальным образом явил миру аутентичный самурайский дух, совершив двойное «сэпукку» (более сложная форма харакири) в штабе Сил самообороны Японии в ноябре 1970 года.

Обычно его историю рассказывают (в том числе и он сам) в банальном контексте. Жил хлипкий мальчик — гадкий утенок. Однажды он решил стать сильным… Скорее, жил мальчик со стальной волей. Осмотрев себя однажды, он решил, что ему не хватает брони мышц. И с маниакальным упорством стал наращивать эти мышцы. Есть фотография молодого писателя: он, с коротким ежиком, в узких брюках и черном пиджаке, стоит у афиши кинофильма, которого он режиссер. Выглядит свежо и юно, и если бы не косые глазки и скулы, вполне сошел бы за американского рокера конца 50-х — начала 60-х.

Он не попал на фронт, из-за слабого здоровья, а скорее всего, по протекции: его дед был важным чиновником. Ему было бы 19 в 1945-м, он вполне годился бы в пилоты-камикадзе. Камикадзе несли на головных повязках изречение из священной самурайской книги «Хагакурэ»: «Путь самурая есть смерть». Впоследствии Мишима напишет комментарии к «Хагакурэ», книге японского самурая Дзете Ямомото, а «Путь самурая есть смерть» — станет жизненным кредо Мишимы. Этот путь приведет его в конце концов к желаемой им смерти. Странной, изуверской, ранней и героической. Возможно, это долг, замороженный на четверть века и отданный им Японии в 1970-м? Возможно, он получил отсрочку, но долг нужно было отдавать.

В промежутке он создал за эти четверть века большое литературное наследие. Исторические рассказы, пьесы для театра «но» и театра «кабуки», эссе, европейские пьесы, самые известные из них: «Мой друг — Гитлер» и «Мадам де Сад», романы героические и нравоучительные, европейские рассказы (один из них, «Матрос, потерявший благосклонность океана», успешно экранизирован, матроса играет Крис Кристоферсон, фильм малоизвестен).

Киносценарии. Особняком стоят комментарии Мишимы к «Хагакурэ». Здесь уже не литература, а этика, и эстетика, и фанатизм. Дзете Ямомото в возрасте 41 года не мог покончить с собой, поскольку ему запретил сделать это его покойный суверен — даймё. Ямомото принял буддизм и прожил еще 20 лет отшельником в травяной хижине. Создал за это время самурайский кодекс — наставление, где он свободно высказывает основные принципы самурайства. Собственно, это произведение XVII века излагало принципы военно-иерархические и, как таковое, было проникнуто духом эстетического фашизма. Чего стоят, например, советы Ямомото носить всегда с собой красную краску для лица, чтобы, пав в битве, самурай имел щеки цвета вишни. В военной Японии до 1945 года «Хагакурэ» выходила огромными тиражами, и логически книга была запрещена тотчас по окончании войны. Мишима снял запрет с «Хагакурэ». Он преподал ее современникам как вечно живую книгу.

Преподавали «Хагакурэ» и в обществе «Татэ-но кай» (не ручаюсь за правописание, прошу проверить), основанной Мишимой правой студенческой организации. Члены общества носили особую форму: высокие фуражки, и есть сведения, что они тренировались вместе с силами самообороны на их военных базах. По разрешению Накасонэ, впоследствии ставшего премьер-министром Японии. «Татэ-но кай» называли личной армией Мишимы, а форму: двубортные мундиры в талию и высокие фуражки, недоброжелатели называли опереточной, однако предназначение этих полсотни с небольшим юношей было далеко не только эстетическое. На военной базе в горах люди Мишимы стреляли. А мундиры называют опереточными до тех пор, пока они не забрызганы кровью.

Из писателя-эстета Мишима постепенно эволюционировал в правого политика. Его последняя тетралогия из четырех романов (не очень удачная, слишком жестко по-европейски структурирована) это на самом деле его политический стэйтмент, это о патриотизме, о любви к родине и императору.

Его смерть — тоже политический стэйтмент. Он приехал вместе с четырьмя своими сторонниками в штаб Сил самообороны (так называлось после 1945 года то, что американцы позволили оставить от японской армии). Он попросил провести его к генералу — начальнику штаба, которого он знал. В кабинете генерала он приказал генералу вывести войска и построить их на плацу перед штабом. Генерал отказался. В довершение в кабинет ворвались офицеры. Тогда Мишима приставил меч к шее генерала. Офицеры отступили. Генерал дал приказ собрать войска на плацу. Мишима вышел на балкон и обратился к солдатам с речью. Он говорил им о необходимости возродить имперское величие Японии, о том, что нужно сбросить путы американской оккупации. В ответ с плаца раздались крики: «Идиот!», «Уходи, хватит играть в героя!» И даже насмешки. Мишима ожидал не этого. Он думал поднять армию, а армия оказалась заражена духом «презренных торговцев из Осака». На это еще триста лет назад сетовал Дзете Ямомото в «Хагакурэ». Мишима вернулся в кабинет, прямо на балконе он опустился на колени, расстегнул мундир, поднял рубаху и сделал себе харакири. Стоявший за ним его ближайший сподвижник отрубил ему голову. Надо сказать — не очень удачно, со второго раза. И в свою очередь опустился на колени и сделал себе харакири. А его обезглавил один из троих партийцев «Татэ-но кай»… Сэппуку сделали семь человек — кровь, обезглавленные тела, мечи, кинжалы. Происшедшее заставило задохнуться в шоке весь мир. Надо сказать, что Мишима, как деловой и современный писатель, пригласил на ожидавшиеся события многих журналистов, в том числе американских. В нем соседствовала, как видим, деловая практичность и убежденный, деловой фанатизм.

В «Хагакурэ» Дзете Ямомото убеждает:

«Возможно подумать, что смерть провалившегося в своей миссии — напрасная смерть. Нет, это не напрасная смерть. Положи себе за правило: в ситуации «или — или» без колебаний всегда выбирай смерть. Ведь всегда можно найти аргументацию для того, чтобы жить. Путь самурая есть смерть».

Он советует также приучить себя к мысли о смерти.

«Ежедневно,— пишет он,— воображай всевозможные виды смерти: от меча, от кинжала, в поединке, от стрелы, от пожара, утонувшим, падая с утеса, от молнии, таким образом, когда момент настанет, ты будешь готов».

Мишима внял советам рыцаря-монаха и хорошо подготовил себя.

Удивляет в его истории только несоответствие, на первый взгляд, двух частей его жизни: знаменитого модного писателя, плейбоя и американофила со смертью патриота и фанатика. Он одевался как американец, был впереди своего времени и качался в спортзалах — известна целая книга-альбом его обнаженных и полуобнаженных фотографий, сделанных в его красивом доме с красивым двором и фонтаном. У него были дружеские отношения с американским издателем Альфредом Кнопфом, который приглашал его в Соединенные Штаты, в его доме подавали чай в пять часов, как в доброй старой Англии. На первый взгляд, это не сходилось все с Мишимой с ритуальным кинжалом в головной повязке камикадзэ, вспарывающим себе живот.

Но на самом деле эти две части его уживались. На уже упомянутом фото, где он как свежий рокер 50-х годов, плакат, на фоне которого он стоит, изображает офицера, опустившегося на колени, расстегнув мундир и рубашку — офицер делает харакири. Играет офицера — актер Мишима, он же режиссер и автор сценария. Плакат висит на стене в Гринвич-Виллидже, город Нью-Йорк. Так что он давно органично соединил свой средневековый кодекс самурая и свой американизм современного человека. К тому же существует интересная, американская по происхождению гипотеза, высказал ее бывший американский посол в Японии, что японцы никогда не простили и не простят Америке Хиросиму и Нагасаки. Что вся нация планомерно, замедленно, настойчиво убивает себя работой для того, чтобы, достигнув экономической мощи по-американски, страшно отомстить и уничтожить Америку. Сведения о том, что люди Мишимы тренировались на военных базах японских сил самообороны, я почерпнул из статьи этого американца. К сожалению, лишенный в тюрьме справочных материалов, я не помню фамилии. Возможно, его фамилия Дэвис и что-нибудь Junior.

Мишима — из тех писателей, которые больше остаются в памяти человеческой как люди необычайных поступков, подкрепляющие судьбой и кровью те идеи, которые декларировали. Крепкость Мишимы в его эссе «Солнце и Сталь», его комментарии к «Хагакурэ», делающие его практически соавтором книги, подкреплены изуверским поступком на балконе штаба Сил самообороны. Мишима поставил хорошую красивую точку в конце своей судьбы. Ведь восстание не удалось.

Подумав, решил, что буду все же называть его, как принято уже в русской транскрипции: Мисима. Так пронзительнее. Добавлю, что американизм Мисимы простирался так далеко, что он завещал, чтобы переводы его книг на европейские языки были сделаны не с японского оригинала, а с американского английского.

Дата добавления: 2015-10-13