Глава 7. Хани удобно устроилась на коленях Дэша, прижавшись щекой к его теплому и крепкому

Хани удобно устроилась на коленях Дэша, прижавшись щекой к его теплому и крепкому плечу. У талии она чувствовала жесткую пряжку его ремня и вдыхала его особенный запах. Запах был свеж, отдавал сосной с чуть заметным оттенком ментоловых «Лайфсейверс».

– Я уже слишком взрослая, чтобы обниматься, – прошептала она, прижимаясь к нему еще крепче.

Руки Дэша обхватили ее теснее, а голос слегка охрип от нежности:

– Ты не станешь взрослой, пока я не скажу тебе, что ты выросла. Я люблю тебя, Дженни.

Их окутала тишина, ласковая и нежная. Голова Хани устроилась под подбородком Дэша, защищавшим ее. Его руки и грудь были теплыми – уютная гавань в этом мире, мире, который стал слишком опасным. Камера отъехала назад, давая более общий вид. Хани закрыла глаза, наслаждаясь каждым мгновением. Если бы он был ее отцом, а не отцом Дженни! Она накануне отпраздновала свое семнадцатилетие и знала, что была уже слишком взрослой, чтобы находить удовольствие в таких детских мечтаниях, но ничего не могла с собой поделать. У нее никогда не было отца, но она мечтала о нем, и ей хотелось оставаться в руках Дэша Кугана хоть тысячу лет.

Он взял ее руку в свою большую ладонь:

– Моя милая маленькая Джейн Мэри!

– Стоп! Записано. Прекрасно!

Дэщ отпустил руку Хани. Он пошевелился, и она неохотно поднялась. Дэш встал, и большое кресло-качалка, в котором они сидели, стукнулось о стену жилого дома. Еще совсем недавно ей было так хорошо, а сейчас опять стало бесприютно. Дэш пошел прочь, как обычно после окончания съемок, словно пяти минут в ее обществе оказалось для него более чем достаточно.

Она присела на ступеньки и сказала ему вдогонку:

– Мне кажется, это была действительно неплохая сцена, правда, Дэш?

– Пожалуй, все прошло хорошо.

– Более чем хорошо.

Она припустила за ним, перепрыгивая через мотки электрических кабелей:

– Вы были просто великолепны! В самом деле. По-моему, вы великий актер. Может, самый великий в мире. Я думаю…

– Извините, Хани. Я не могу с вами сейчас поговорить. Мне нужно сделать кое-какие дела.

– Но, Дэш…

Он прибавил шагу, и не успела Хани опомниться, как осталась далеко позади. Опустив голову, она поплелась в трейлер, выделенный ей на съемках. Может, это ее воображение сыграло с ней такую шутку? Может, воспоминания о том первом дне, когда он был так ласков, к ней, оказались ошибкой? Если бы только знать, что она сделала такого, почему перестала ему нравиться!

Ведь она с самого начала вела себя как можно дружелюбнее, все время предлагала ему кофе и бутерброды, отдавала ему свое кресло, говорила о том, как восхищается им, предлагала помассировать спину. Она развлекала его беседами в перерывах между съемками и приносила газеты. Чуть ли не умоляла дать ей постирать рубашку, когда он пролил на нее кофе. Почему же он отвернулся от нее?

Когда они были вместе на сцене, казалось, что она действительно его дочь и Дэш на самом деле любит ее. Иногда он смотрел на нее с такой нежностью, что Хани казалось, будто волна теплого вина растекается по ее жилам. Но вот камера выключалась, и вино превращалось в ледяную воду. Хани становилось ясно, что единственное желание Дэша – немедленно покинуть ее.

Она остановилась на минуту в тени одного из больших сикоморов, совсем забыв, что должна была сделать домашнее задание по истории, прежде чем приедет ее учитель. Хани попросили вернуться в школу. Это не вызвало у нее особого энтузиазма – тем более что приставленный к ней педагог оказался старым и нудным типом. Сидя на привязанных к дереву веревочных качелях, которые время от времени использовались на съемках, она стала слегка раскачиваться.

Шел уже январь, и «Шоу Дэша Кугана» превратилось в главную сенсацию конца сезона. Забравшись в карман фланелевой рубашки, она вытащила ксерокопию статьи, вышедшей в одном из самых влиятельных журналов страны. Сегодня утром весь персонал получил по копии этой статьи, но ей удалось взглянуть на нее только сейчас. Она мельком пробежала текст, а конец статьи прочитала более внимательно.

«Шоу Дэша Кугана» захватило воображение американцев главным образом из-за прекрасной игры актеров. Интеллект Лиз Кэстлберри сверкает сквозь образ Элеоноры, придавая облику изнеженного представителя высшего общества восхитительный ироничный оттенок. Эрик Диллон, которого многие критики считали очередным голливудским красавцем, играет ее сына Блейка с силой и легкой печалью молодого человека, еще только ищущего свое место в жизни, наделяя духовностью персонаж, который оказался бы просто заурядным в руках менее талантливого актера.

Но сильнее всего Америка влюбилась в двух главных персонажей. Дэш Куган искал эту роль всю свою жизнь и воплотился в искалеченного наездника родео без единого неверного шага. А тринадцатилетняя Хани Джейн Мун в роли бойкой маленькой девочки, которая желает обосноваться в настоящем доме, – безусловно, самая яркая звезда-ребенок последних лет. Она пылка без манерности и неподражаемо естественна – трудно поверить, что она лишь играет эту роль. Отношения между отцом и дочерью, изображаемые Куганом и Мун, – это образец любви между отцом и ребенком, любви, полной острых углов и противоречий, но глубокой и прочной.

Хани посмотрела на листок и болезненно ощутила всю издевку последней фразы. Ни разу с шестилетнего возраста не знала она глубокой и прочной любви.

Она презрительно фыркнула и решительно запихала статью обратно в карман рубашки – для Шанталь, чтобы она положила ее в картонную коробку из-под обуви, к другим вырезкам. Как-нибудь в свободное время сестра собиралась переклеить их в альбом. В коробке у Шанталь было уже множество вырезок, несмотря на то что Росс отгонял всех репортеров, домогавшихся получить у Хани интервью. Он говорил, что хочет защитить ее от чрезмерного любопытства публики, прежде чем она подрастет и сможет сама разбираться в делах. Однако Хани подозревала, что в действительности к ней не подпускают репортеров, зная ее простодушие, из опасения, что она сболтнет публике лишнее – например про свой настоящий возраст.

Хани спрыгнула с качелей, и, когда она увидела Эрика Диллона, направлявшегося в свой трейлер, у нее бешено заколотилось сердце. Он был в черной футболке и столь облегающих джинсах, что в заднем кармане виднелись очертания бумажника.

Эрик слегка повернулся, и, когда она увидела четкие линии его профиля, у нее пересохло во рту. Она смотрела на этот высокий лоб, тонкий прямой нос, на красивые твердые губы и резко очерченный подбородок. Ей нравился его рот, и почти все свое свободное время Хани грезила о том, чтобы поцеловать его. Но помочь осуществиться этой мечте могли только сценаристы, а сейчас это казалось слишком маловероятным.

Иногда ее охватывал озноб, когда сценаристы приглашали ее в комнату для заседаний и беседовали с ней. В своей прежней жизни она считала, что все во власти Божьей, и только теперь, столкнувшись с пятью сценаристами, Хани поняла, что такое реальная власть.

– Эрик! – Имя само сорвалось с губ. Она произнесла его пылко и смущенно.

Он повернулся к ней, и на мгновение ей почудился испуг на лице Эрика, но потом она решила, что это всего лишь раздражение. Вокруг него все время крутились люди. Некоторые из них выражали свое недовольство, поскольку у Эрика был неуравновешенный характер, но она не могла найти в своем сердце ничего, что бы могло настроить ее против него. И то бремя звезды, которое он нес, было здесь ни при чем. Она поспешила ему навстречу, уговаривая себя держаться как можно непринужденнее, но Эрик начал удаляться, так что ей пришлось даже прибавить шагу.

– Ты не хотел бы пробежать несколько строк. Эрик? Когда я работала над этими упражнениями по осознанию ощущений, я слышала, о чем ты разговаривал с Лиз. После обеда мы снимаем сцену на площадке. Это важная сцена, и неплохо было бы подготовиться.

Он замедлил шаг.

– Извини, малыш. Не сейчас.

Она была подстрижена под мальчишку. Как же он мог воспринимать ее семнадцатилетней девушкой, если она выглядела этаким младшим братом? Она заметила, что заспешила, иногда делая по два шага, чтобы держаться рядом.

– Как насчет получаса? Ты смог бы уделить мне полчаса?

– К сожалению, нет. У меня есть неотложные дела, и мне придется ими заняться.

Он направился к своему дому на колесах и открыл дверь.

– Но, Эрик…

– Извини, Хани. Нет времени.

Дверь захлопнулась. Когда-то Хани начинала с безвыходного положения, и сейчас она осознала, что снова находится в таком же тупике. И хотя она постоянно твердила себе, что нужно держаться как зрелая, умудренная опытом женщина, она в действительности вела себя как Дженни.

Хани оглянулась вокруг, надеясь, что никто не видел, какой она оказалась дурочкой. Единственным человеком, находящимся поблизости, была Лиз Кэстлберри, но она, по-видимому, не обратила на нее никакого внимания. Хани засунула руки в карманы джинсов. Теперь это все выглядело так, как будто она просто бездумно прогуливается.

На площадке каждый из четырех ведущих актеров имел свой маленький дом на колесах. Дом Лиз был припаркован рядом с домом Эрика. Она сидела в кресле-качалке около двери рядом с Мицци, золотистой собакой, растянувшейся у нее под боком. Набросив на плечи жакет, Лиз изучала сценарий сквозь большие очки от солнца в светло-розовой оправе.

С самого начала собака Лиз понравилась Хани гораздо больше, чем ее хозяйка. Лиз была для нее слишком очаровательна, чтобы чувствовать себя раскованно в ее присутствии. Более чем кто-либо другой из участников сериала, она вела себя как настоящая кинозвезда, и с первых же дней съемок Хани старалась ее избегать. Сделать это было несложно. Все шоу-звезды старались держаться обособленно.

Мицци поднялась и побежала к Хани, виляя хвостом. Хани чувствовала себя совершенно разбитой после встречи с Эриком, и ей хотелось какое-то время побыть одной, однако трудно было не обратить внимания на собаку, страстно желающую поиграть, особенно когда эта собака такая симпатичная. Хани наклонилась и потрепала изящную голову Мицци: – Привет, девочка!

Мицци начала кружиться вокруг нее и тыкаться носом в колени, при этом ритм движений ее хвоста менялся от адажио до аллегро. Хани присела и запустила пальцы в шелковистую мягкую шерсть, а потом прислонилась щекой к шее Мицци. Собака лизнула ее, и, хотя Мицци не была человеком, Хани почувствовала признательность.

Хани стала все чаще винить себя за то, что никто не хочет быть с нею рядом. Конечно, у нее так много недостатков! Она уродлива и неуклюжа. У нее нет никаких особых талантов, кроме того, что она умеет готовить и хорошо водит машину. Когда Хани начинала так думать, ей казалось, что в ней нечего любить – она может разве что нравиться.

– Что, не самый удачный день?

Услышав спокойный голос Лиз, Хани резко подняла голову:

– Да нет, черт побери! У меня великолепный день. Просто великолепный!

Отпустив Мицци, Хани поднялась на ноги, не без зависти любуясь копной пышных каштановых волос актрисы и ее прекрасной кожей. Хани уже стало казаться, что она единственный уродливый человек во всей Южной Калифорнии.

Лиз сдвинула солнцезащитные очки на макушку. Глаза у нее были такими же зелеными, как вода Серебряного озера до того, как ее испортили. Она кивнула головой в сторону трейлера Эрика:

– Он тебе не компания, малышка. Будь с ним поосторожнее!

Хани вскочила на ноги:

– Понятия не имею, о чем это вы толкуете. И мне не нравится, когда другие люди вмешиваются в мои дела.

Лиз пожала плечами и снова опустила очки на нос.

Хани повернулась и собралась было уходить, но тут наткнулась на Лизу Харпер – актрису, которая играла роль Дасти. Поняв, что Лиза направляется к трейлеру Эрика, она перехватила ее:

– На твоем месте, Лиза, я бы не стала сейчас ему надоедать. У Эрика есть дело, которым он должен заняться, и он не хотел, чтобы ему мешали.

Она пыталась скрыть свое негодование по поводу груди Лиз, вздымавшейся под фиолетовой вязаной блузкой.

– Успокойся, Хани, – засмеялась Лиза, – я и есть то самое дело Эрика!

Она поднялась наверх по ступенькам его трейлера и исчезла внутри.

Через час она появилась снова. Вместо фиолетовой вязаной блузки на ней была одна из безрукавок Эрика.

Комната для заседаний была освещена совсем слабо, через задернутые шторы пробивались лишь тусклые лучи заходящего солнца. Хани села перед сценаристами, как грешник, призванный на суд Всемогущим Богом. Но там был только один Он, а здесь их было пятеро.

Женщина с ногтями, окрашенными в ядовито-красный цвет, указала жестом на поставленную специально для нее банку с апельсиновым соком.

– Угощайся, Хани, – приветливо сказала она. Человек в центре стола закурил сигарету и откинулся на спинку стула.

– Когда будешь готова, можешь начинать.

Хани упрямо уставилась в пол.

– Мне нечего больше сказать.

– Пожалуйста, смотри на нас, когда говоришь.

– Я ничего не говорю. Я имею в виду сейчас. У меня ни одной мысли в голове.

Кто-то щелкнул зажигалкой. Чуть скрипнул стул. Один из Мужчин начал постукивать по своему блокноту карандашом.

– Почему ты не рассказала нам об Эрике?

– Здесь нечего рассказывать.

– Но мы кое-что слышали.

Она вся сжалась на своем стуле.

– Я больше не хочу о нем говорить!

– Не скрытничай, Хани. В этом нет ничего хорошего.

Рука Хани крепко обхватила банку с соком.

– А с какой это стати я должна все время что-нибудь рассказывать? Я даже не понимаю, зачем вообще сюда пришла. Вы мне не нравитесь!

Они остались равнодушны к ее бунту и собрали свои блокноты.

– Ну что ж, поговорим как-нибудь в другой раз, когда ты будешь готова.

И поскольку ей не с кем было больше делиться, она рассказала сценаристам все…

Дата добавления: 2015-09-05