Идейные битвы вокруг битвы за Москву

Ю. Походаев заявил, что «война была проиграна немцами 16 октября 1941 года, во второй половине дня». По его описанию, немцы подъехали «к какой-то» реке, где был солдат с маленькой пушкой, ему помогал мальчик, они стали стрелять в немцев, попали в бронемашину. Немцы скрылись. «Этот случай для немцев оказался роковым. Если бы они знали, что, кроме пушечки, одного солдата и паренька, до самой Москвы никого нет, они спокойно и свободно могли бы доехать до Сокола или Белорусского вокзала. А так что они могли подумать? Мост заминирован, берег в обороне, надо готовиться к штурму. Для этого требовалось два-три дня. За это время прямой доступ к городу перекрыли регулярные войска… Всего два дня промедления — и судьба войны была решена». Мальчиком был Походаев. Надо бы поставить ему величественный памятник, но где найти «какую-то» реку? К ней, как вытекает из статьи, подошла немецкая разведка, у врага там не было войск для наступления, и, конечно, не спас этот случай Москву, тем более не вершил он судьбу войны.

Доктора исторических наук А. Басов и Л. Гаврилов в статье «Столица-крепость» тоже объявили 16 октября 1941 года «решающим днем битвы за Москву в Великой Отечественной войне против немецко-фашистского нашествия»: тогда «ГКО решил начать немедленно эвакуацию из Москвы». В действительности это решение было принято раньше. Вызывают недоумение домыслы остепенённых историков: «Но народ, а вслед за ним и руководители партии и государства не выполнили этого постановления», им «пришлось возглавить работу по укреплению обороны города». В действительности эвакуация была проведена, а руководство страны ни на один день не уклонялось от работы по защите Москвы. Секретарь МК ВКП(б) В. Пронин в «Битве за Москву» сообщил: «За полтора месяца было эвакуировано на восток около 500 предприятий, фабрик и заводов, более миллиона рабочих, инженерных и научных работников, много учреждений, театров, музеев».

Топограф С. Голицын в «Записках беспогонника» писал о «панике, безумной и стихийной, внезапно охватившей Москву» 16—18 октября: «По Ярославскому, Горьковскому, меньше по Рязанскому шоссе ринулись обезумевшие толпы на машинах и просто пешком. Учреждения прекратили работу, архивы (в том числе и архив НКВД со всеми картотеками) жглись, в магазинах то выбрасывали на прилавки все запасы, то вешали на дверях замки. На иных заводах и в учреждениях выдавали зарплату за три месяца вперед, на других сокращали поголовно всех, кроме начальства».

Бывший управляющий делами СНК СССР Я. Чадаев вспоминал: «В это время нарастала кризисная обстановка. Подняли голову притаившиеся до сих пор подонки общества, державшие за пазухой камень против Советской власти. Дело дошло до того, что в один из дней на Лобном месте против Кремля устроился с винтовкой лазутчик и произвел несколько выстрелов по выезжавшей из Кремля автомашине. Стрелявший рассчитывал, что в машине ехал Микоян. Лазутчика, конечно, обезвредили». Поступали сообщения о грабежах квартир, магазинов, складов, о нарушениях общественного порядка. Для пресечения беспорядков были приняты решительные меры. Паника 16—17 октября «захватила лишь небольшие группы населения».

Были факты, когда «рабочие больших заводов и фабрик организовали охрану предприятий, не хотели эвакуироваться и требовали продолжать работу. Они первыми проявили уверенность в том, что фашисты не прорвутся в Москву», — писали Басов и Гаврилов. Вряд ли стоит напрасно искать, кто «первым» проявил такую уверенность. В. Кардин сообщал: «13—16 октября 12 тысяч москвичей добровольно вступили в коммунистические батальоны. Значительная часть волонтёров — «белобилетники»-студенты и беспартийная интеллигенция средних лет». Они были уверены в том, что «Москва не будет сдана». В. Пронин вспоминал, что, приступив к массовой эвакуации, Московский горком ВКП(б) и Московский Совет «недостаточно разъяснили её необходимость населению».

Патриотическая настроенность рабочих и уверенность в разгроме врага под Москвой были настолько сильны, что на ряде предприятий часть рабочих противилась выезду на восток. «16 октября… рабочие 2-го часового завода не выпускали со двора нагруженные оборудованием и материалами автомашины». Пронин приехал на завод, выяснилось: рабочие не знали, что эвакуация проводится по решению правительства. 17 октября толпа жителей не пропускала на шоссе Энтузиастов идущие из города на восток автомашины. Положение нормализовалось, когда жителям «разъяснили причины эвакуации, рассказали, что руководство остается на месте, что на подступах к столице строятся укрепления и никто сдавать Москву не собирается».

Не могу верить тому, что писал Ю. Нагибин в «Свете в конце туннеля»: «Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто же не сомневался, что за сдачей Москвы последует капитуляция, — изменился томлением и неуверенностью. Втихаря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы... Многие оставшиеся в городе ждали немцев». В. Кардин утверждал, что при подходе немцев к Москве находились люди, которые «для новых хозяев составляли списки коммунистов, евреев, командирских семей». Немного было подобных предателей.

Г. Владимов бесстыдно лгал, будто Сталин в октябре 1941 года вёл себя как ведут «только дезертир и трус, когда Жуков возвращался к ночи с позиций, укладывал его спать на кушетку и самолично стягивал с него сапоги, не забыв спросить о себе — не отъехать ли ему в Куйбышев, куда всё правительство смылось». Между тем, по словам Жукова, именно Сталин «добивался почти невозможного в организации обороны Москвы». Кстати, В. Литов сообщил, что в архивных документах зафиксировано: «Жуков трижды предлагал сдать Москву и даже пытался перенести свой командный пункт к Белорусскому вокзалу. Сталин резко одернул полководца и приказал ему держаться до конца». Это весьма неожиданное сообщение (верное ли?) требует вдумчивого изучения.

Профессор-экономист Г. Попов, названный генерал-майором Б. Голышевым «ученым невеждой», в статье «Только правду, всю правду. К шестидесятилетию победы под Москвой», опубликованной в 2001 году в трёх номерах «Московского комсомольца», объявил, что инициатива создать народное ополчение возникла у московского руководства, а Сталин был якобы «не в восторге от этой идеи», думая: «Не создают ли в виде ополчения претенденты на новое правительство России вооруженную базу для себя?» По мысли Попова, эти формирования «со своими авторитетными формальными и неформальными лидерами, получив оружие, могли стать опасными»: Сталин якобы боялся, что Московский ГК ВКП(б) задумал-де отстранить его от власти. Эти фальсификации отечественной истории легко опровергнуть. Ещё 3 июля Сталин говорил: «Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение».

Г. Попов негодует, что «всё ополчение не остаётся в столице, сразу же уезжает из неё на рытье окопов» и «все грандиозные затраты человеческого труда и материалов оказались бесполезными». В «Истории Второй мировой войны» приведено донесение командира 5-го немецкого корпуса, который описывает события куда честнее профессора-либерала: «Используя хорошо оборудованные позиции (не ополченцы ли создали их? — А.О.)… и сильное минирование, 316-я русская дивизия… ведёт поразительно упорную борьбу».

В том, что ополченцы воевали, Попов видит не суровую необходимость, а желание погубить их. Он откровенно лжёт, утверждая, будто «армейское командование получило приказ при первом же поводе двинуть ополченцев подальше от Москвы и бросить их в первую же мясорубку». На самом деле сформированные ополченческие подразделения были отправлены на строившуюся в тылу Можайскую линию обороны, где они занимались боевой подготовкой и строили укрепления. В сентябре они были переформированы в обычные стрелковые дивизии, в бой пошли в декабре 1941 года — во время контрнаступления под Москвой.

Доктор военных наук Г. Кириленко писал о дивизиях ополченцев: «Многие из них в последующем награждены орденами Ленина, Суворова и Боевого Красного Знамени, а дивизия народного ополчения Киевского района Москвы стала даже 77-й гвардейской». По лживой версии Попова, Сталин не доверял тогда секретарю Московского горкома партии Щербакову. Но как тогда объяснить то, что он вскоре назначил А.С. Щербакова ещё и начальником Главного политического управления Красной Армии?

Дата добавления: 2015-10-13