Эшелоны летят под откос

В те дни, когда мы повели решительное наступле­ние на магистрали врага, фашистское командование не имело опыта и плана борьбы с диверсиями на же­лезных дорогах. Охрана железнодорожного полотна была на первых порах недостаточной. Во второй половине августа 1942 года гитлеровцы поспешно организовали крупную карательную экспе­дицию. Три немецкие дивизии из числа следовавших на восточный фронт были высажены в Слониме и Барановичах. Тридцать тысяч солдат и офицеров нача­ли прочесывать цепью леса с запада на восток.

Им удалось почти полностью разгромить еврей­ский партизанский отряд, обремененный семьями, ба­зировавшийся в так называемых волчьих норах. Часть других партизанских подразделений, формиро­вавшихся тогда в районе Ружанской пущи, разбилась на группы и двинулась на восток. Но в районе во­сточнее линии железной дороги Барановичи — Лунинец большинство этих партизанских групп присоеди­нилось к объединениям Варвашени и Комарова и только небольшая часть их продвинулась в Любаньский партизанский район.

Пришлось основательно побегать от этой облавы и Антону Петровичу Брынскому.

— Товарищ комиссар у нас очень легок на побуд­ку,— говорили мне о нем хлопцы.— Зато хорошо бе­гает по болоту и, где нужно, умеет правильно маски­роваться.

Подрывные пятерки, рассредоточенные в различных местах, просачивались через немецкую блокаду и успешно продолжали свое дело. Цепи гитлеровских солдат не успевали удалиться и на десять километров от полотна, как позади них, на магистралях, с наступле­нием темноты снова гремели взрывы. Фашистские за­правилы поняли, что и этот способ борьбы с круше­нием поездов не даст им нужного эффекта.

Тогда фашистское командование решило усилить охрану железных дорог. Сначала оно попыталось ис­пользовать для этого жителей окрестных деревень и обязало каждого крестьянина нести определенные по­винности по охране железнодорожного полотна. На небольшой участок ставились два человека, им вме­нялось в обязанность патрулировать, чередуясь круг­лые сутки. Обходчики эти были безоружны, и в их обязанность входило только давать сигналы гитлеров­цам в случае приближения подозрительных лиц к железнодорожной линии. Но мы быстро применились к новой обстановке. Наши люди заранее обрабатыва­ли обходчиков в деревнях, и они либо не появлялись в назначенное время на своих участках «по болезни», либо под каким-нибудь предлогом стягивали стражу нескольких участков в одно место, оставляя нуж­ный нам отрезок пути свободным для минирования.

Однако договариваться со сторожами не всегда было просто. Был на линии один такой обходчик — наши ребята так и прозвали его «клятой мужик»,— к нему никак невозможно было подступиться. Не раз он отпугивал наших подрывников от линии, пронзи­тельным свистом вызывая гитлеровскую вооружен­ную охрану. А однажды, внезапно появившись в со­провождении патруля, чуть не прихватил наших ре­бят на полотне. Бойцы отошли, отстреливаясь, а на оставленной под рельсами мине все-таки подорвался товарный состав: у борзого свистуна и охранников нехватило храбрости тут же разминировать путь. Они ушли отыскивать саперов, а поезд тут как тут.

Садовский послал Терешкова попытаться в по­следний раз добром договориться с «клятым». Зная за собой грех перед партизанами, страж этот избе­гал ходить по лесным дорогам один, а все больше отсиживался в деревне с немцами. Но ребятишки как-то рассказали Терешкову, что дядя Игнат пойдет в соседнее село к пану коменданту. Тут-то Терешков и подстерег сторожа на лесной дороге неподалеку от деревни.

Сторож, как завидел вынырнувшего из кустов парня с автоматом в руках, немедленно схватился за свисток.

— Не подходи, свистать буду, — предупредил он угрюмо.

Терешкову хотелось поговорить с дядькой в спо­койной обстановке.

— Да я и не собираюсь к вам подходить, дядя Игнат. Зачем же свистеть? — мирным тоном сказал Терешков.— Мы с вами и так потолкуем.

— Не об чем мне с тобой толковать!

— Ну, это как сказать! А может быть, все-таки заболеете? А?—начал уговаривать Терешков.—И что вам за охота в ночь-полночь по линиям мотаться? Лягте себе спокойно и лежите дома. Супруга вам, мо­жет, горшок накинет на брюхо или компресс поло­жит куда ни на есть.

Но «клятой мужик» не соглашался ни в какую.

— Мне, чать, жить не надоело,— упрямо твердил он. Козлиная бороденка его тряслась от страха, стои­ло Терешкову чуть шевельнуться.

Терешков ушел, не договорившись. Садовский ре­шил встретиться с усердным стражем лично.

Черной ночью он со своими ребятами пробрался в деревню. Хату упрямого мужика «блокировали» Столь бесшумно, что хозяин очнулся лишь тогда, ког­да вооруженный автоматом Филипп Яковлевич край­не вежливо и тихо попросил его встать и побеседо­вать. Дядя Игнат начал с того, что поднял руки вверх, хотя никто его об этом не просил, и, признав стояв­шего у двери Терешкова, всплакался:

— Да братцы ж вы мои, да отцы вы наши, да рад бы я душой вам пособить—немца боюсь, расстреляет!

— Других же не стреляют,— возразил Филипп Яковлевич.— Мы же вам не враги, мы вам все очень культурно обставим. Не хотите болеть, давайте мы вас свяжем на линии и в безопасное местечко положим.

— Сделаем свое дело, тогда кричи, сколько хочешь. Немцы вас найдут, скажете: связали, мол, напали сзади и связали. А не то в лес к нам идите, вас в лагерь примем и семью вашу в хорошем месте укроем.

Кончилось тем, что «клятой мужик» поддался на уговоры и обещал не свистеть и не кричать, дать се­бя связать около дороги. Как только раздастся взрыв, немецкий патруль должен был на него наткнуться.

Поздним вечером следующего дня группа Садов­ского вышла на подрыв поезда с солдатами, который должен был пройти на восток ровно в полночь. Под­рывная машинка была установлена в кустах, метрах в ста пятидесяти от полотна, и около нее был остав­лен один подрывник. Терешков с подручным бойцом, разматывая провод и таща сверток с толом, осторож­но подбирались к полотну. За ними двигались Фи­липп Яковлевич и боец Кривышко.

Кривышко был ловкий парень, прошедший, как говорится, и огонь, и воду, и медные трубы, и волчьи зубы. Попав в плен, он вскоре бежал и скитался один в лесах, одичал, оброс и, может быть, вовсе пропал бы, если бы мы его не подобрали. У нас прижился хорошо. Человек он был отчаянной храбрости, охот­но шел на любое дело и никогда не терял какого-то еле уловимого блатного оттенка в наружности и язы­ке. Ловок и гибок он был, как кошка, а хватка у не­го была железная.

Терешков с подручным благополучно выползли на насыпь, финкой и руками разгребли песок под рельсом, сунули туда сверток с толом, присыпали песком и уже начали было маскировать кабель, когда перед ними вырос знакомый силуэт стража с козли­ной бородкой.

— Иди, дядя, вон к тому кустику,— шепнул ему Терешков, не отрываясь от дела,— там наши ребята тебя свяжут.

— И думать не моги! — зашептал дядя, тряся бороденкой,— Забирай свои монатки и крой отсюдова!

— То есть как это крой? — Терешков от воз­мущения даже слегка приподнялся над рельсом.— А уговор забыл?

— Мне, чать, жить не надоело,— изрек дядя и до­бавил привычное: — Уходи, а то свистать буду!

В это время что-то темное и большое прыгнуло на плечи сторожа, и тот без звука свалился на на­сыпь. Это Садовский, заметив неладное, выпустил на «клятого мужика» Кривышко. Терешков с подручным подбежали и молча скрутили мужика, заткнули ему рот тряпкой и утащили в лес. Затем вернулись к ли­нии, не торопясь все замаскировали, а когда послы­шался шум подходящего поезда, Садовский предло­жил стражу крутнуть ручку подрывной машинки. Тот было опешил, но Филипп Яковлевич торопил: «Бы­стренько, дядя, быстренько!» — и, перекрестившись, дядя крутнул ручку. Раздался оглушительный взрыв, треск, крик, пошла кутерьма — ну, в общем все, как полагалось при хорошем крушении. Дядя сидел ни жив ни мертв.

— Ну, вот и ты теперь партизан, да еще какой — подрывник! Поздравляю! — Садовский и его ребята смеялись от души.

— Мне теперь домой итти али как?

— А известно домой, куда же? Только ты дай нам клятву, что будешь хранить тайну. Говори: «Кля­нусь никогда и никому тайны партизан не выдавать».

— Клянусь никогда, никому...— уныло повторил дядя Игнат.

— Ну то-то, а теперь крой до дому да смотри, в случае чего, от нас ведь не спрячешься, мы не ино­земцы, а хозяева, везде найдем...

— Да разве я... да, ей-богу...— забожился он.— Вы бы мне хоть синяк какой ни на есть подставили, братцы, как я панам-то покажусь? Скажут—партизан!

— Синяк? Это можно,— согласился Садовский.— А ну, Кривышко!

И Кривышко подставил дядьке большущий синяк под глазом. Отойдя, он полюбовался на свою работу. Для вящей безопасности он еще прострелил ему по­лу полушубка из бесшумки.

— Теперь ладно будет, крой!

«Клятой мужик», как дикий козел, скрылся в ку­старнике.

* * *

Проявляя инициативу и гибкость, наши ребята применялись к любой обстановке, и эшелоны один за другим летели под откос. Гитлеровцы же никак не могли к нам примениться. До зимы 1942 года у них не было единой организации охраны железных дорог, и они действовали от случая к случаю. Вдруг после крушения какого-либо важного эшелона схватят кого попало из гражданской охраны и расстреляют. Разу­меется, это только озлобляло население, и число на­ших пособников росло. В отдельных местах, как, на­пример, на участке Лунинец — Житковичи, «паны» преследовали охрану только за крушения, совершен­ные ночью. Тогда наши подрывники, объединившись с охраной, стали рвать поезда днем.

Убедившись в том, что нельзя предотвратить кру­шения поездов с помощью гражданской охраны, гит­леровцы начали увеличивать военную охрану, выру­бать леса, прилегавшие к железнодорожным маги­стралям, минировать подходы к полотну и одновре­менно с этим приступили к поспешной постройке дзо­тов вдоль линии.

Чтобы ослабить разрушительные последствия взрывов, они стали прицеплять впереди паровоза платформы с песком или шлаком. В этом случае при небольшой скорости хода поезда взрыв, происходя­щий под первой платформой, причинял незначитель­ный ущерб составу.

Мы запросили у Москвы взрывателей замедлен­ного действия. Взрыв в этом случае происходил че­рез полторы-две секунды после замыкания проводов, Впоследствии гитлеровцы вынуждены были отказать­ся от прицепки ненужного балласта. Но практика нам показала, что наиболее разрушительное действие на­ши мины производили тогда, когда они взрывались не под паровозом, а под вторым или третьим ваго­ном состава. В таких случаях паровоз протаскивал за собой свалившиеся вагоны, переворачивал уце­левшие и многое добавлял к тому, чего мы не доде­лывали взрывом мины. Поэтому детонатор замедлен­ного действия мы оставили на вооружении и тогда, когда противник отказался от прицепки платформ с балластом.

Не в силах предотвратить крушения поездов ника­кими ухищрениями, гитлеровские коменданты нача­ли пускать поезда на замедленной скорости. При этом иногда составлялись караваны по десять—пятна­дцать эшелонов, шедших вплотную один за другим, а впереди такого каравана пускали бронепоезд или со­став с балластом. Одновременно с этим было усилено патрулирование полотна, На линию были выведены гитлеровские солдаты со специальной задачей обхо­дить свои участки перед поездом, обнаруживать и снимать мины с колесным замыкателем.

В ответ на эти мероприятия мы стали ставить так называемые неснимаемые мины, а впоследствии пе­решли на подрыв поездов посредством шнура или электрокабеля.

В районе Житковичей в сентябре 1942 года имел место такой случай.

Наша пятерка подрывников заминировала обе ко­леи — западную и восточную. Мины были поставле­ны одна от другой метров на двести. На восточной колее подорвался состав. Несколько вагонов свали­лось под откос на внешнюю сторону. Около одинна­дцати часов дня двигался поезд на запад. Машинист вел состав очень медленно, тщательно осматривая рельсы. Заметив проводки, перекинутые через рельс, он остановил поезд и, подойдя к мине, вместе с ко­чегаром, одним жандармом и двумя солдатами из охраны, взялся за проводки и чиркнул их перочин­ным ножом. Взрывом убило всех. Не пострадавший состав остался на линии до восстановления разру­шенного участка и до прибытия новой паровозной бригады.

Надо, однако, отдать гитлеровцам справедливость в одном отношении: была область борьбы с железно­дорожными катастрофами, в которой они достигли успехов. Это ликвидация последствий крушения. За редким исключением, они успевали убрать обломки разбитого состава и восстановить движение на ли­нии за каких-нибудь восемь или десять часов. Мы старались устраивать катастрофы в выемках, где под­битые вагоны, нагромождаясь кверху, заваливали по­лотно обломками дерева, металла и грузов, затруд­няя подъезд вспомогательных поездов с подъемной техникой. Но и в этих случаях четырнадцати—пят­надцати часов было им достаточно, чтобы все было убрано, заметено, присыпано песком.

Признав железнодорожные крушения за норму, гитлеровское командование организовало особые во­инские части, которые прибывали к месту взрыва на специальных поездах со специально сконструирован­ными подъемными кранами. Если под откос летел эшелон с живой силой, то гестаповцы немедленно оцепляли место крушения, не подпуская никого на пушечный выстрел. Потери людского состава явля­лись у них величайшим военным секретом. В силу этого охрана одного железнодорожного участка обыч­но не знала, что происходило на другом. Воен­ная тайна у гитлеровцев соблюдалась свято, но опыт борьбы с крушениями поездов осваивался ими сла­бо и медленно.

Дата добавления: 2015-10-13