На новой базе

В ночь с 1 на 2 июля мы переправились через реку Случь и вступили в урочище Булево болото. Полови­ну урочища занимали топкие сенокосные угодья. Над болотистой равниной возвышались песчаные островки, густо поросшие хвоей, березняком и чернолесьем и хотя эти островки имели самые разнообразные и причудливые очертания, неопытному взгляду трудно было отличить их друг от друга. С востока к болоту прилегало озеро Червонное, с юга—озеро Белое. С запада и юго-запада болото граничило с дремучим бором, простиравшимся до самой реки Случи.

Несмотря на то, что в пятнадцати—двадцати ки­лометрах от Булева болота, в Житковичах, стоял боль­шой фашистский гарнизон, это урочище как нельзя лучше подходило для базирования крупных партизан­ских сил. Здесь мы и решили обосноваться.

3 июля на встречу диверсионных групп, разослан­ных из района Несвижа, было направлено на реку Лань шесть человек под командой лейтенанта Михова. Михов ко мне присоединился вместе с Седельниковым. В нем я почувствовал что-то неискреннее, но в тот момент незанятых людей не было. От характерно­го изгиба реки, где группа должна была разводить «встречные» сигналы, было недалеко до железной до­роги Пинск — Калинковичи. Поэтому Михов получил взрывчатку для организации крушения двух железно­дорожных составов.

Место для штаба еще не было выбрано, да оноине должно было быть известным никому, кроме моих помощников и тех шести человек, которые составляли самый штаб и его охрану. Для встречи с нами лейте­нанту Михову был указан большой дуб с приметным дуплом, стоявший неподалеку от временной базы отряда.

В эти же дни Брынский, чтобы не терять времени и использовать наличный запас взрывчатки, отправил­ся с небольшой группой для подрыва поездов в район станции Старушки.

Опыт первой военной зимы научил нас придавать огромное значение конспирации, а потому мы заранее решили изолировать свой штаб так, чтобы о месте его нахождения знал только небольшой круг лиц, на кото­рых можно положиться, как на самого себя.

Место для размещения штаба мы выбрали очень глухое. Клен, ясень, осина, верба, дуб и береза пере­мешивались здесь с вековыми стволами хвойных де­ревьев. Даже в сильные ветра в этом лесу было тихо, как в хорошо загороженном помещении. Только вверху ни на секунду не прерывался протяжный гул, изда­ваемый вершинами могучих сосен, елей и дубов.

Медведи и лоси бродили вокруг нашего нового жилья, и, непуганные, они не сразу поняли, что нас нужно бояться. Пробраться на наш остров через окру­жавшие его трясины мог далеко не всякий. Даже бойцы штабной, группы первое время плутали: ника­ких троп и подходов к нам не было.

По моему глубокому убеждению, ничто так не вре­дит человеку, как безделье, и, наоборот, самый напря­женный физический труд укрепляет здоровье, энер­гию, волю. Никто из нас не сидел сложа руки в ожи­дании сбора всего отряда. Все мы рьяно принялись за постройку базы. Копали котлованы, валили и пилили деревья, клали срубы. Питание для рации у нас было на исходе, его оставалось всего на несколько часов работы, а потому мы позаботились прежде всего о том, чтобы создать самые благоприятные условия для работы передатчика. Место для рации было выбрано на чистой, сухой полянке, в нескольких сотнях метров от базы. Каждый день на эту полянку выносилось не­сколько десятков батарей, подмоченных в реке Суле, вместо обычных трех, и все же связь с Москвой ста­новилась все менее надежной. Между тем от этой связи зависело выполнение тех задач, во имя которых был совершен тяжелый шестисоткилометровый пере­ход. Мы пришли рвать поезда на наиболее важных участках коммуникаций противника, но взрывчатки у нас оставалось считанные килограммы. Людей, по за­думанным масштабам работы, тоже нехватало. По­мощь — прежде всего взрывчатка, радиоаппаратура и батареи питания к рации — должна была прийти из Москвы, но шли дни, расходовалось последнее пита­ние, а обещанного Москвой самолета все не было. В ночь с 12 на 13 июля мы зажгли условленный сигнал— букву «Г» и рядом — маленький круглый костер, который с самолета должен был казаться точкой. Са­молет не прилетел. Тогда мы начали жечь костры каждую иочь.

Рано утром 14 июля я проснулся с тяжелым пред­чувствием какого-то непоправимого несчастья или на­двигавшейся опасности. Я мысленно искал причину своей тревоги и не находил. Сначала я пытался пере­бороть свое настроение, про себя издеваясь над всяче­скими предчувствиями и прочими «бабьими бредня­ми», но тщетно: я буквально не находил себе места. К полудню я решил на сутки раньше назначенного срока выслать людей к большому дубу навстречу Михову. Трое посланных ушли, а беспричинная тревога моя продолжала расти.

Часов через пять тройка вернулась, и ко мне явил­ся Шлыков. Он доложил, что из высланной 3 июля к реке Лани группы к большому дубу явилось двое: лейтенант Михов и Яковлев. Четверо пошли в деревню за продуктами и должны скоро прибыть. По словам Михова, задание он выполнил, два эшелона были по­дорваны, но встретить кого-либо из своих ему не уда­лось. Хотя он разжигал условленные сигналы на изгибе реки, но никто из подрывников не явился.

«Вот оно, то несчастье, приход которого я почув­ствовал!» — подумал я, слушая Шлыкова, а тот про­должал:

— Пока лейтенант говорил, Яковлев все время молчал. Когда же я направился в штаб, он пошел будто меня проводить и рассказал, что Михов оказал­ся предателем. Знаете, что он выкинул, товарищ командир? Он склонил на невыполнение задания всю пятерку. Сигналов они не зажигали, на линию не хо­дили, а просидели тут неподалеку в лесу, да и верну­лись. Тол они спрятали где-то в болоте под мхом. Но самое страшное было то, что Михову удалось найти пособника среди бойцов. Сначала Михов подговорил на измену одного бойца, а потом они уже вместе дру­гих обрабатывали, по одному. С Яковлевым разгова­ривали с последним и, коли подведет, грозили уничто­жить. Вот какие дела, товарищ командир.

Предательство в отряде! Это было несчастье, раз­меры которого никто из нас не мог себе и предста­вить. Даже Яковлев не знал, как далеко зашел Михов в своем предательстве. Нужно было срочно принять меры для предупреждения возможных последствий. Я приказал своему ординарцу немедленно пойти найти Михова и расстрелять. Нужно было обезгла­вить группу, пока не вернулись остальные четверо. Навстречу им я отправился сам со своей шестеркой.

Встретились, поздоровались. У троих было подав­ленное настроение. Они не могли смотреть мне в гла­за. Четвертый — тот, что первый перешел на сторону предателя, — держался нагло, самоуверенно.

— А где же наш лейтенант-то? Нужно бы и его сюда позвать, — заявил он, стоя вразвалку и небреж­но опираясь на ствол винтовки.

— Лейтенант на базе лег отдыхать, — ответил Шлыков; он-то хорошо знал, что предатель больше не встанет, но совесть у него, сделавшего тяжелое, но необходимое дело, была чиста, и потому он говорил спокойно.

— Ну-ка, встаньте как следует,— сказал я, — до­ложите, как выполнили задание.

— Да что ж,— неохотно протянул боец, — как ве­лели, так все и сделали. Лейтенант вам докладывал...

— Ну, а вы что скажете? — обратился я к осталь­ным,

— Что ж говорить? Все сделано... Как есть все, как сказано...— Испуганные голоса звучали вразброд.

Тогда я начал расспрашивать подробно: на каком перегоне было крушение, с чем шли эшелоны, откуда, сколько вагонов разбито. Люди начали путаться, но главарь, вмешиваясь в их ответы, старался спасти по­ложение. Когда разговор зашел в тупик и стало оче­видно, что бойцы безнадежно заврались, я прямо ска­зал им:

— Довольно. Ваш предательский сговор раскрыт. Не ищите вашего лейтенанта. По моему приказанию он расстрелян как главный виновник всего происшед­шего. Вам, четверым, предлагаю искупить свою вину боевыми делами. Товарищ Яковлев, кому из них вы доверяете полностью?

— То есть как? — спросил Яковлев.

— А так... С кем вы можете пойти, не опасаясь, на любое боевое задание?

Яковлев назвал двух человек.

— Хорошо. С этими двумя людьми вы пока оста­нетесь здесь, а место для ночевки вам укажет това­рищ Шлыков,— сказал я.— А остальным двоим отой­ти на две с половиной тысячи шагов вот в этом на­правлении,— указал я рукой к югу,— и там пробыть до утра.

Ожидая чего-то недоброго для себя, они испуган­но жались друг к другу. Темнело. К ночи нужно было покончить со всем этим. Оставить всю группу вместе нельзя: Яковлева могли убить. С другой стороны, нас было слишком мало, чтобы ставить охрану для защи­ты Яковлева,— ведь мои люди должны были в ночь жечь сигналы для самолета, а назавтра встречать Брынского. Подозрительных нужно было изолировать расстоянием.

Бойцы, взятые под подозрение, стали просить оставить их вместе с другими.

— Вы пойдете туда, куда вам сказано, и пере­ночуете там,— повторил я двоим,— оружие я вам оставляю. Если вы трусы и не чувствуете себя спо­собными в дальнейшем искупить свою вину боевыми делами, можете итти с этим оружием на все четыре стороны, если же вы решите впредь честно сражать­ся за свободу родины, завтра, в 13 часов 30 минут, явитесь на это место для получения боевого задания.

15 июля в 13 часов 30 минут двое раскаявшихся бойцов явились за получением задания. Все пятеро, включая и того, который первый поддался уговорам Михова. с честью выполнили порученное им дело.

В тот день я выслал еще несколько человек встре­чать подрывников, взятых из группы Брынского. Каждую ночь мы жгли условленные сигналы, Вынуж­денное бездействие, тревожное ожидание людей с операций и самолета из Москвы — все это так меня измотало, что я чувствовал себя больным.

И вот в ночь с 25-го на 26-е долгожданный само­лет появился над нашими кострами. Не успели мы со­брать груз, как прибыли наши подрывники с Лани, а затем вернулись и все другие группы, за исключением троих.

О сборе подрывников, разосланных на подрыв вра­жеских поездов из района Несвижа, следует расска­зать поподробнее.

Предательство Михова не позволило нам встре­тить этих людей, как мы условились. А место встречи на реке Лань находилось неподалеку от Новины, где у нас произошла стычка с полицаями. Гитлеровцы стянули в тот район много карателей.

Прибывшие туда подрывники, не встретив наших представителей и условленных костров, ушли в неиз­вестном направлении. Но, познакомившись с приле­гающей местностью, мы считали, что они должны Остаться в нашем районе, лучшего места не найти. Лес здесь простирался площадью в двадцать на со­рок километров. Разыскивать людей в таких просто­рах была не легкая задача. К тому же у меня при штабе было только шесть человек людей и те загру­жены неотложными делами. А потерять два десятка хорошо обученных подрывников было немыслимо.

Прошло уже больше месяца, как мы расстались, а людей все не было. Подрывники могли от безделья разболтаться, уйти в Любаньский партизанский район или вернуться к Щербине.

Однажды Шлыков Александр, подружившись с сыном Матрены Хамицевич, выведал от него, что к ним на хутор иногда забегают партизаны, «только они строго заказали не говорить об этом».

— Да ты помалкивай и обо мне. Смотри, чтобы ни-ни! — погрозил он пальцем подростку.

— Ладно. Я про того, что с бородой, и тебе рас­сказывать не стану, боюсь, сердитый больно.

— С бородкой, говоришь, невысокого роста?

— Ыгы. С бородкой, этакий небольшенький...

Короче говоря, Шлыков установил, что на Матренин хутор иногда заглядывает с прочими воентехник Сивуха. Значит, подрывники базируются в Булевом болоте.

Но как же с ними встретиться? Матрену мы тогда еще мало знали и ее хлопчику довериться не могли. Решить задачу взялся Михаил Горячев. Он вывел на листке бумаги кусок леса, просеку, что идет с хутора Хамицевич на восток на пересечение с канавой. Нари­совал Матренину избенку, у избы дряхлую лошадь, смотрящую вдоль просеки, на боку лошади подписал «Сивуха». Вдали нарисовал коня, привязанного к сло­манной сосне. Конь рвался, бил копытом землю. Ми­хаил вывел над ним «Горячий» (так этого художника звали у нас все бойцы и командиры). На горизонте всходило солнце, поодаль была нарисована церковь, в которую заходят богомольцы.

Эту картинку Шлыков передал мальчику Матрены для вручения бородатому партизану. Хлопчик задание Александра выполнил в пятницу, а в воскресенье на восходе солнца хлопцы встретили подрывников около сломанной сосны у канавы. Воентехник Сивуха после этого долго сердился на Горячего за рисунок, а я объявил Михаилу благодарность за находчивость.

Отряд был в сборе. Радость, как и беда, не живет в одиночку. Боевой счет каждой группы был значительно пополнен. Люди прибыли, взрывчатка есть. Пришло время схватиться с врагом по-настоя­щему.

На третий день после приемки самолета к нам присоединился с отрядом в восемьдесят человек капи­тан Каплун. Я познакомился с его людьми. Со мно­гими побеседовал лично в день встречи.

В начале августа в нашем распоряжении было уже сто пятьдесят обученных и проверенных бойцов, объ­единенных сложной, продуманной системой и хорошо вооруженных. Бойцы не знали местонахождения цент­ральной базы и были расквартированы на вспомога­тельных точках в радиусе от пяти до пятнадцати ки­лометров. Здесь они отдыхали, прибывая с задания, отчитывались и снаряжались для новых диверсий. Люди, принимаемые вновь, проходили проверку и подготовку на особых точках и ничего не знали не только о месте пребывания штаба, но и о других вспомогательных базах. А склады боеприпасов у нас были так замаскированы, что их можно было найти только по плану. На случай провала той или иной точки были установлены запасные пункты встречи и сигналы для предупреждения о перемене обстановки или возникновения опасности. Вся система построения отряда была рассчитана не только на то, чтобы дис­циплинировать людей и заставить их быть более бди­тельными, но и на то, чтобы в случае проникновения агентов гестапо в нашу среду не дать им возможно­сти разрушить эту систему. В этом сказался опыт, накопленный нами в первую военную зиму.

Дата добавления: 2015-10-13