Химеры уходят

Всем известно, что ночные кошмары боятся только двух вещей – солнечного света и поцелуев любящих людей, но страхи и сомнения, которые они сеют, порой нельзя извести даже этими испытанными средствами. Бывает, они перекочевывают за человеком из комнаты в комнату, даже днем, ездят с ним в машинах и поездах, летают в самолетах и даже в другой стране, за тысячу миль и за двумя океанами никак не хотят от него отвязаться. Но у Джона Бэрроумана есть от них верное средство – суп, жаркое, банановый хлеб и нескончаемая, неистрибимая и неостановимая болтовня, которой он приправляет свои блюда. На этой кухне – на его кухне – нет места сожалениям и дурным мыслям. Сегодня светлый день, он включил отопление на полную мощность и ходит теперь босиком, на сковородке шипит маслом телятина с овощами и в воздухе повис запах специй. Скотт сидит здесь же, с книгой на коленях, которую он не читает, да и не может читать, потому что еще никому не удавалось сосредоточиться хоть на чем-то, кроме Джона Бэрроумана, когда Джон Бэрроуман рядом.
- Я сижу и ем шоколадный торт с кремом. Я никому не мешаю, не рекламирую этот торт, не навязываю его и даже не сижу с плакатом «Кто не ест шоколадные торты – урод». Но, бля, нет, все, все вокруг считают своим долгом подойти ко мне и сказать: «Джон! Это же ТАК вредно. Ты умрешь от закупорки сосудов холестерином». Люди, в чем ваша проблема? Если вы хотите шоколадный торт, я с вами поделюсь. Если нет – ну и ладно, я съем его сам. Но я не просил вас о медицинской справке. Почему людям не дает покоя чужое счастье? – заканчивает Джон риторически. – Фак-распрофаканный-фак! Фак. Чертово масло.
Масло, тем временем, всего лишь исполняет свой долг – брызгается в повара. Джон стирает с руки блестящие капли. Взгляд Скотта останавливается на этой руке, слегка загорелой, голой по плечо, с выступившими венами и россыпью маленьких родинок, которые он давно уже может найти с закрытыми глазами – и это одно из самых любимых его занятий. Полуразомкнутыми губами, вверх, до сгиба шеи и к груди, где эти самые родинки и веснушки проступают еще сильнее, стоит только Джону провести пару дней на солнце. Скотт смотрит на спину Джона, обтянутую старой футболкой, которую он лично терпеть не может и всегда говорит, что она «цвета чего-то недопереваренного», смотрит на его вновь остриженный и выбритый затылок, и думает о том, что даже готов жевать за обедом пережаренную телятину. Пусть это будет молчаливый и никем не замеченный трибьют его мужчине. Его неугомонному шотландскому мальчику.
- Ты мне так и не рассказал, чем кончилось дело с этими тимпанами? – Джон опускает помидоры в кипяток, а потом принимается стаскивать с них кожуру.
- Все хорошо, я сдал проект. Честно говоря, меня уже слегка подташнивало от всего этого, но я ведь уже согласился, так что…пришлось довести дело до конца.
- Понятно, – говорит Джон и возвращается к помидорам.
- Не много ли на двоих?
- О, перестань. Да, я знаю, конституция этой страны предписывает постоянно мучиться от голода, а резь в желудке запивать чаем, но ты вроде как на шотландской территории. В данный момент, – Джон улыбается. – Так что будь добр, двойную порцию.
Джон гремит тарелками и достает столовые приборы. Скотт откладывает книжку.
- Тебе отрезать хлеба?
- Почему нет, – Скотт пожимает плечами.
- Ну, не знаю. В прошлый раз, когда мы обедали вместе, ты так отчаянно отказывался от всего жирного и мучного, что я уж подумал, что ты сел на диету. Но это даже для такого гламурного мальчика как ты было бы смешно, ты отродясь не сидел на диетах, тебе, ублюдку такому, все от природы досталось. – Джон выкладывает на тарелки телятину с овощами и помидоры с сыром.
Скотт молча берет нож и вилку.
- Значит, говорить все же придется мне. Окей. Я сразу не поверил во весь этот бред с тимпанами, честное слово. Ты пропадал целыми днями с самого утра, ты выключал телефон и все тебя искали. Сколько раз было так, что я звонил тебе и не мог дозвониться? Я хотел приехать к тебе на стройку, но ты всегда отговаривал меня, у тебя каждый раз находились причины.
Скотт пилит ножом телятину и макает ее в соус.
- И тогда я решил пораскинуть мозгами. Такого ты не ожидал, правда ведь? Я вспомнил тот странный разговор…ты говорил кому-то, что не можешь исчезнуть на целую неделю.
Я честно пытался, Скотт. Я спрашивал тебя много раз, я ждал, что тебе хватит совести рассказать мне гребаную правду, но так и не дождался. Поэтому прости меня, но я пошел и обыскал твой стол.
Скотт откладывает приборы, измазанные в соусе, и они пачкают стол, брызги летят ему на футболку. Джон набирает в грудь побольше воздуха.
- Там на одном стикере был телефон какого-то Хопкинса и телефон. Я проверил исходящие звонки с нашего домашнего, ты ведь ему тогда звонил, я даже время запомнил… Я и не надеялся найти его, думал, это приватный номер. Оказалось, что все было проще, чем я думал, это известный врач и…Стивен, наверное, посоветовал?
- Ты мой маленький Шерлок.
- А теперь, может, расскажешь мне, почему ты тайком от меня консультируешься с кардиологом, а потом пропадаешь на несколько дней? Какого хера вообще происходит, скажи мне уже наконец.
- Нечего рассказывать, – отвечает Скотт, стирая капли со своей футболки. – У меня был приступ, прямо в спортзале, и тренер посоветовал мне пройти обследование. Меня осмотрели и…сказали, что у меня подозрение на ишемию.
- Твою гребанную мать, Скотт Гилл, – Джон сжимает переносицу. – Они хотели положить тебя в госпиталь?
- Они и положили. На полтора дня. Остальные анализы и тесты провели так, без госпитализации.
- Дом с тимпанами, так значит.
Джон откидывается на стуле.
- Результаты уже пришли?
- Да. Они ошиблись. Просто невралгия и небольшая аритмия, ну, это даже у детей бывает.
Джон отворачивается, стараясь справиться со своей мимикой, со своим дыханием и со своим голосом, который совершенно точно не послушается его, вздумай он заговорить – выйдет слишком громким, слишком тихим или слишком хриплым.
- Я не хотел, чтобы ты зря беспокоился. У тебя и так сейчас дел по горло. Тебе еще не хватало сидеть со мной в госпитале и держать меня за руку, пока в меня тыкают иголками.
Но Джон продолжает молчать, найдя какую-то одну ему видимую точку на задернутых шторах.
- Я не хотел, чтобы ты жалел меня. Чтобы вообще кто-нибудь жалел меня, чтобы мне звонили и спрашивали о моем здоровье, чтобы прыгали вокруг меня, чтобы Гэв в тайне ненавидел меня за то, что ты все бросил ради меня. Неужели ты не понимаешь? Еще ничего не было известно и вот теперь все обошлось. Скажи мне, что я был не прав. И если бы не твое любопытство, то сегодня ночью ты бы спал спокойно. Ты вчера узнал? Удивительно, что ты дотерпел до обеда.
- Я в жизни так хорошо не играл. И некому дать мне «Оскара». Блядь.
Скотт встает, чтобы налить им обоим чаю, и когда проходит мимо Джона, то наклоняется и целует его в колючий затылок. Он никогда не мог удержаться.

А ночью им обоим снятся хорошие, очень хорошие сны.
Джон видит Эл Эй. Они со Скоттом едут на заднем сидении какого-то пижонского авто, летят по ночной трассе. Душный калифорнийский воздух, настоянный на влаге и запахе морской воды, пробирается им под одежду, ползет за шиворот и просачивается под джинсы. Джон наклоняется и толкается своим бесстыжим языком Скотту в рот, сжимает его колено и скользит рукой вверх, ему между ног. Они едут домой после какой-то вечеринки, усталые и навеселе. В бок Джону упирается остроконечная пластмассовая шляпа, какие раздают гостям и имениннику на днях рождения, чтобы они, нацепив их на себя и скорчив рожу, наделали целую кучу дурацких фото.
А потом он вдруг оказывается на побережье Лох-Тэй. Утреннее солнце едва пробивается сквозь плотный туман, вода такая синяя, что аж больно смотреть на нее, а на дальнем берегу, прямо над озером курятся в розовом дыму горы Хайленда. Скотт и Клэр идут по разливу, загребая воду босыми ногами. Они так потешно смотрятся вместе – высокий англичанин и приземистая шотландочка, кровь с молоком, ямочки на щечках и русые волосы по ветру. Они улыбаются ему и зовут с собой, машут ему руками, а Джон улыбается в ответ – во сне и наяву, сам того не замечая. Он ускоряет шаг и видит, что Скотт и Клэр тоже почти бегут к нему. А когда они наконец встречаются и обнимают друг друга, и идут уже вместе, из тумана, из самого озера на пологий берег выходят белые кони. Бока у них обрызганы пенной водой, будто обсыпаны гречкой, а гривы вместо лент перехвачены водорослями. Клэр протягивает к ним руки, и Джон со Скоттом тоже протягивают, а кони тычутся мокрыми мордами в их ладони, обступают их, потряхивая гривами и увлекают в воду. И они входят в эту ледяную воду – все трое – смеясь и обнимая лошадей за шеи. Им совсем-совсем не страшно тонуть, потому что они точно знают – теперь уже все будет хорошо. Теперь уже все плохое закончилось.
А Скотту снится, что он у Бена в мастерской, опять пьет это чертово розовое шампанское и пытается рисовать. Перед ним стоит мольберт, а в руках мокрая кисть. Он пробует нарисовать Джона, но выходит один только солнечный свет, краски расплываются и никак не хотят умещаться на бумаге, сбегают с нее – другого слова не найдешь – бьют своим неумолимым сиянием ему в глаза, заполняют собой все пространство, и нет никакой возможности от них укрыться.

Конец

Дата добавления: 2015-10-13