Дни черного Солнца 23 страница

И тому, кто к нам явился, я очень не нравилась. Очень…

Я стояла тихо-тихо и вслушивалась, однако ничего не услышала. А потом нечто втянуло воздух прямо сзади меня, возле шеи, и голос сказал:

— Ты еще пахнешь им…

Каждая жилка в теле завопила от ужаса, но этот вопль так и остался внутри, потому что тот же ужас лишил меня дыхания. Теперь я знала, кто к нам пожаловал. Я не услышала его приближения, я не отваживалась назвать его имя… но я знала его.

Голос у меня за спиной — тихий, низкий, очень недобрый — насмешливо хмыкнул:

— А ты красивее, чем я ожидал. Сиэй был прав: ты оказалась для него удачной находкой.

Рука прошлась по растрепанным волосам, по наполовину распустившейся косе. Палец, проникший сквозь волосы, чтобы коснуться моей шеи, отдавал ледяным холодом. Я невольно содрогнулась.

— И такая нежная… Бархатная ручка на его поводке…

Я даже не удивилась, когда эти длинные пальцы внезапно вцепились мне в волосы, вынудив запрокинуть голову. Я почти не заметила боли. Голос, звучавший теперь у самого уха, с невероятным нажимом спросил:

— Он еще любит тебя?

Я слышала каждое слово, но смысла не воспринимала.

— Ч-что?..

— Он. — Голос зазвучал ближе. — Еще.

Мне уже полагалось бы осязать его тело у своего плеча, но там был лишь воздух, стылый и холодный, как в зимнюю полночь.

— Любит тебя?

Последние слова прозвучали так близко от моего уха, что кожу защекотало дыхание. Я ждала, что вот сейчас меня коснутся его губы, и знала, что вот тогда-то неминуемо заору на весь дом. Еще я знала со всей определенностью, что в этом случае он меня тут же убьет.

Но я не успела обречь себя на смерть: с другого конца комнаты донесся еще голос:

— Неправомерный вопрос. Откуда ей знать?

Это говорила женщина, и я тотчас узнала ее. Я слышала этот голос год назад, в переулке, где густо воняло мочой, горелой плотью и страхом. Туда явилась богиня, которую Сиэй называл матерью. Теперь я знала, кем она на самом деле была.

— Зато единственно важный, — отозвался мужчина.

Он выпустил мои волосы, я шатнулась вперед и замерла, дрожа, всем существом желая бежать и понимая бессмысленность подобной попытки.

А Солнышко все спал. Я слышала его ровное, медленное дыхание. Что-то тут было неправильно, очень неправильно…

Я сглотнула.

— Как тебя называть, леди? Йейнэ или…

— Пусть будет Йейнэ. — Она помедлила, что-то в моих словах позабавило ее. — А имени моего спутника ты разве не хочешь спросить?

Я прошептала:

— Думается, я и так его знаю…

Я ощутила ее улыбку.

— Тем не менее формальности соблюсти надо. Ты, конечно же, Орри Шот. А это — Нахадот.

Я кое-как заставила себя не то что поклониться — деревянно кивнуть:

— Очень рада встрече с вами обоими…

— Ну вот, так-то лучше, — сказала женщина. — Как тебе кажется?

Я сообразила, что это последнее относилось уже не ко мне, только когда ответил мужчина — ох, не человеческий мужчина, совсем даже нет… И тут я снова подпрыгнула, потому что голос успел отодвинуться и прозвучал рядом с кроватью.

— Мне все равно, — сказал он.

— Ну, будь же ты немножко помягче, — вздохнула женщина. — Я ценю твой вопрос, Орри. Когда-нибудь, полагаю, мое имя станет лучше известно, но пока меня еще путают с предшественницей, и это несколько раздражает.

Теперь я сообразила, где ей заблагорассудилось расположиться: возле окон, в большом кресле, где я сама сиживала временами, слушая звуки городской жизни. Я легко представила, как она сидела там — в изящной позе, положив ногу на ногу и чуть кривя губы. Да, и ноги у нее наверняка босые…

Воображать себе того, второго, я даже и не пыталась.

— Идем со мной, — сказала женщина, поднимаясь.

Она подошла ко мне и взяла за руку прохладной ладошкой. В тот далекий день, в загаженном переулке, я получила некоторое представление о ее могуществе, но сейчас оно совершенно не ощущалось — даже вблизи. Комнату заполнял лишь холод Ночного хозяина.

— Но…

Я было повернулась идти с ней, как диктовало не рассуждающее чувство самосохранения. Но вот она потянула меня за руку… а ноги отказались двигаться. Йейнэ тоже остановилась, глядя на меня. Я пыталась говорить, но не находила слов. Я лишь обернулась — не потому, что мне хотелось, просто так было надо. Я обернулась к Ночному хозяину, что стоял у кровати, нависая над Солнышком.

В голосе Госпожи прозвучала теплая, добрая нотка:

— Мы не сделаем ему ничего плохого. Даже Наха его не тронет.

Наха, тупо пронеслось у меня в голове. Поди ж ты, у Ночного хозяина есть ласкательное, короткое имя… Я судорожно облизала губы:

— Я не… он… — Я снова сглотнула. — Он всегда так чутко спит…

Она кивнула. Я не видела ее, но угадала движение. Я это умела.

— Солнце только что село, хотя в небе свет еще есть, — проговорила она и вновь взяла меня за руку. — Это мое время. Он проснется, когда я позволю ему… хотя прежде нашего ухода я делать это не собираюсь. Так будет лучше…

Она повела меня вниз. На кухне она устроила меня за столом и сама села напротив. Здесь, вдали от Нахадота, я постепенно начала ее ощущать. Чувство было совсем иное, нежели тогда в переулке. Я воспринимала ее как сдержанность, равновесие и покой.

Я задумалась, а не предложить ли ей чаю.

— А почему будет лучше, если Солнышко все проспит?.. — спросила я наконец.

Она негромко рассмеялась:

— Мне нравится это имя — Солнышко… И ты тоже мне нравишься, Орри Шот; потому-то я и пожелала поговорить с тобой наедине.

Я слегка вздрогнула, когда ее руки — осторожные и, как я с удивлением заметила, мозолистые — повернули мою голову, чтобы удобней было рассматривать. Я вспомнила при этом, что она гораздо ниже ростом, чем я.

— Наха был прав, — сказала она. — Ты красива, и твои глаза, как мне кажется, это только подчеркивают.

Я промолчала, беспокоясь про себя, — ведь она не ответила на мой вопрос.

Насмотревшись, она выпустила меня:

— Ты знаешь, почему я запретила младшим богам покидать Тень?

Я недоуменно заморгала:

— Э-э-э… нет.

— А я думаю, на самом деле ты знаешь, причем лучше, чем кто-либо. Сама видишь, что получается, когда хотя бы один смертный начинает настолько близко соприкасаться с нашим народом. Разрушения, убийства… Допущу ли я, чтобы весь мир так страдал?

Я нахмурилась. Открыла рот, помедлила… и все же решила высказать, что было у меня на уме.

— Думаю, — проговорила я, — нет разницы, запрещаешь или нет ты это богорожденным.

— Вот как?

Я гадала про себя, вправду заинтересовал ее мой ответ или она испытывала меня.

— Ну… Я ведь родилась не в Тени. Я приехала туда, потому что прослышала о тамошней магии. Потому что…

Я хотела добавить: «Потому что там я могу видеть», но это не было правдой. В Тени я каждый день наблюдала чудеса, но в плане повседневности мне там было не намного легче, чем здесь, в Наказуеме. Там я тоже без посоха на улицу не выходила. Да и не так-то уж я стремилась к способности видеть. Я приехала в Тень ради Древа и богорожденных, ради слухов о чем-то совсем уже неисповедимо странном. Я мечтала найти место, где мой отец мог бы почувствовать себя дома… И я была не одна такая. Все мои друзья — а в большинстве своем они не были ни демонами, ни богорожденными и вообще к магии никаким боком не относились — прибыли в Тень ровно по той же причине. Потому что это единственное место на всем белом свете. Потому что…

— Потому что ко мне воззвала магия, — произнесла я наконец. — И так будет всегда, где бы магия ни пребывала. Она стала частью нас, и некоторых неизменно к ней тянет. Так что либо вы вообще ее искорените — а с этим не совладало даже Отречение… либо знайте, что плохие вещи все равно будут происходить. Как и хорошие.

— Хорошие?.. — задумчиво повторила Госпожа.

— Ну… да. — Я снова сглотнула. — Я жалею кое о чем из того, что со мной произошло. Но далеко не обо всем!

— Понятно, — сказала она.

Мы некоторое время молчали — почти по-приятельски.

— Так все-таки почему будет лучше, чтобы Солнышко спал? — спросила я, на сей раз — очень тихо.

— Потому что мы пришли тебя убить.

Как ни странно, разговаривать стало легче. Мое волнение словно перешло некий порог, утратило смысл… и испарилось.

— Вы знаете, что я такое, — предположила я наудачу.

— Да. А еще ты ослабила узы, наложенные нами на Итемпаса, и высвободила его истинное могущество — пусть и ненадолго. Это привлекло наше внимание, и с тех пор мы внимательно за тобой наблюдали. Но… — она передернула плечами, — я была смертной дольше, чем богиней. Возможность смерти для меня не нова, и я не нахожу ее особо пугающей. Поэтому для меня не имеет значения, демоница ты или нет.

Я нахмурилась, не понимая:

— Но тогда почему?..

И сразу вспомнила вопрос, заданный Нахадотом. «Он еще любит тебя?..»

— Солнышко… — шепотом вырвалось у меня.

— Его отправили сюда страдать, Орри. Он должен расти, исцеляться, постигать уроки… Чтобы когда-нибудь, возможно, вновь к нам присоединиться. Но учти, это должно было стать еще и наказанием. — Она вздохнула, и я услышала далекий шорох дождя. — К несчастью, он слишком рано встретил тебя. Вот прошла бы тысяча лет… тогда, быть может, я и сумела бы уговорить Нахадота отпустить вас на волю. Но теперь — нет.

Я не сводила с нее слепых глаз, совершенно ошарашенная чудовищностью ее слов. Они сделали Солнышко почти человеком, чтобы он лучше постиг труд и боль смертной жизни. Они наложили на него чары, обязав защищать смертных, жить среди них, понимать их… Быть как они. И он не имел права любить их.

«Любить меня», — поняла я вдруг, и меня пронизало сладостью осознания и одновременно горечью: вот оно к чему привело.

— Так несправедливо… — выговорила я.

Я даже не рассердилась, на это у меня хватило ума. Опять же, раз они твердо вознамерились лишить меня жизни, почему напоследок не высказать все наболевшее?

— Смертные любят, — продолжала я. — Вы не можете уподобить его нам — и лишить этого свойства. Противоречие получается!

— А ты вспомни, почему его сослали сюда. Он любил Энефу — и погубил ее. Он любил Нахадота и своих детей, но много веков мучил их. — Она покачала головой. — Опасна его любовь.

— Но это была…

«Не его вина», — чуть не вырвалось у меня, но это было неправильно. Немало смертных теряло рассудок, но не все же набрасывались и убивали своих любимых. Солнышко принял на себя ответственность за содеянное, и не мне это отрицать.

И я сделала еще попытку:

— А вам не кажется, что он как раз и нуждается в смертных возлюбленных? Быть может…

И тут я снова прикусила язык, потому что едва не ляпнула: «Быть может, у меня получится исцелить его ради вас!» Нет, это было бы уж слишком самонадеянно — какой бы доброй ни казалась Госпожа.

— Возможно, это как раз то, что нужно ему, — ровным голосом произнесла леди Йейнэ. — Но не то, что требуется Нахадоту.

Я вздрогнула и замолчала, чувствуя себя совершенно потерянной. Серимн не ошиблась в своей догадке: Госпожа прекрасно понимала, какую цену заплатит человечество за новую Войну богов, и делала все возможное для ее предотвращения. А это, в частности, означало тонкое равновесие нужд обоих израненных Братьев; и сейчас она пришла к выводу, что ярость Ночного хозяина больше заслуживала удовлетворения, чем печаль Солнышка. Я не могла ее за это осуждать. Там, в спальне, я имела случай ощутить эту ярость, эту жажду воздаяния; такова была их мощь, что мои чувства едва выдержали. Меня до глубины души изумляло, что она, кажется, вправду лелеяла некоторую надежду однажды примирить всех Троих.

Может, она была такой же чокнутой, как и Солнышко?

Или просто делала что могла, чтобы навести мост через разделившую их пропасть? А если так, то что значит лужица демонской крови и одна маленькая жестокость — по сравнению с целой войной?.. Несколько разрушенных жизней, когда речь идет о выживании человеческого большинства?.. Тем более что через тысячу лет — или через десять тысяч — гнев Ночного хозяина может быть наконец утолен. Ведь так, наверное, рассуждали боги?..

По крайней мере, Солнышко к тому времени забудет меня…

— Отлично, — сказала я, и в голос все-таки прорвалась горечь. — Делайте то, ради чего пришли. Или собираетесь убивать меня медленно? Чтобы Солнышко лишнего помучился?..

— Он достаточно настрадается, зная, почему ты умерла; как — не столь важно.

Она помолчала.

— Вот если только…

Я нахмурилась, услышав, как изменился ее тон.

— Что?..

Она протянула через стол руку и приложила ладонь к моей щеке, коснувшись большим пальцем губ. Я чуть не шарахнулась, но вовремя совладала с собой. Кажется, ей это понравилось; я ощутила ее улыбку.

— Какая славная девочка, — повторила она и вздохнула — как мне показалось, с чем-то похожим на сожаление. — Быть может, я убедила бы Нахадота позволить тебе жить, при условии, что Итемпас будет страдать.

— Это как?

— Ну, к примеру, ты покинешь его…

Она не договорила и медленно отняла пальцы от моего лица. Я замерла, понимая, к чему она клонит, и мне стало от этого плохо.

Когда я все-таки сумела заговорить, меня трясло. Я наконец обозлилась, и это придало голосу твердости.

— Понимаю, — сказала я. — Вам недостаточно просто причинить ему боль. Вам надо, чтобы еще и я его ранила.

— Боль есть боль, — прозвучал голос Ночного хозяина.

У меня поднялись дыбом все мелкие волоски на коже, потому что я не слышала, как он вошел. Он стоял где-то за спиной Госпожи, и в комнате заметно похолодало.

— А печаль — это печаль. Мне все равно, с какой стороны она постигнет его, лишь бы он ее ощутил.

Я была до смерти перепугана, но его безразличный, пустой голос привел меня в ярость. Моя ладонь сжалась в кулак.

— Значит, у меня выбор — дать вам убить меня либо самой его ножом в спину пырнуть? — резко выговорила я. — Коли так, валяйте, убивайте. Он хоть будет знать, что я его не покинула!

Рука Йейнэ коснулась моей: подозреваю, это было предостережение. Ночной хозяин промолчал, но я ощущала его ледяной гнев. Мне было все равно. Рявкнув на него, я почему-то сразу почувствовала себя лучше. Он лишил мой народ счастья, а теперь хотел забрать еще и мое?!

— А ведь он, чтобы ты знал, по-прежнему любит тебя, — выдала я, решив, что терять больше нечего. — Куда больше, чем меня. На самом деле — больше вообще всего…

Он зашипел на меня. Это был не человеческий звук. В нем были змеи, и лед, и пыль, заносящая глубокий темный провал. Потом он устремился вперед…

Йейнэ встала между нами, обратившись к нему лицом… Нахадот остановился. Потянулось время, которое я не дерзаю измерить — было ли это мгновение или целый час. Они смотрели друг на дружку, молча, неподвижно. Я знала, что боги умеют беседовать без слов, но не уверена, что между ними происходила именно беседа. Как-то было больше похоже на битву…

Потом это ощущение отступило, и Йейнэ вздохнула и подошла к нему.

— Тише, — проговорила она, и в ее голосе было больше сострадания, чем я могла вообразить. — Не торопись. Ты же свободен теперь. Будь таким, каким хочешь быть, а не таким, каким они тебя сделали.

Он протяжно, медленно вздохнул, и я почувствовала, как отступает жалящий холод его присутствия. Тем не менее, когда он заговорил, голос был по-прежнему жестким.

— Я выбрал, каким мне быть. Но мне больно, Йейнэ. Они горят во мне… воспоминания… То, что он сделал со мной, еще болит…

Комната наполнилась отголосками чудовищных предательств, ужасов и потерь… Эта тишина в прах разбила мой гнев. Я никогда не находила в себе сил ненавидеть кого-то, перенесшего жестокие муки. Вне зависимости от того, каких злых дел он потом натворил.

— Не заслужил он такого счастья, Йейнэ, — проговорил Ночной хозяин. — Пока еще — не заслужил.

Госпожа вздохнула:

— Я знаю…

Я услышала, как он дотронулся до нее. Быть может, поцеловал. Или просто взял за руку… Я тотчас вспомнила Солнышко и как он нередко касался меня, обходясь без слов, черпая уверенность в моей близости… Когда-то давным-давно — касался ли он так Нахадота?.. Что, если Нахадот под покровом своего гнева тоже тосковал по тем дням?.. Ну так у него теперь Сумеречная госпожа есть. А у Солнышка скоро совсем никого не останется…

Так и не сказав ничего больше, Ночной хозяин исчез. Йейнэ некоторое время стояла все там же, потом снова повернулась ко мне.

— Очень глупые слова, — сказала она, и я поняла, что она на меня тоже сердита.

Я устало кивнула:

— Я знаю… Прости меня.

К моему изумлению, простое извинение смягчило ее. Она вернулась за стол, но садиться не стала.

— Не только ты виновата, — пояснила она. — Он сейчас… в некотором смысле как после болезни. Шрамы, оставленные Войной и заточением, слишком глубоки. Некоторые еще свежи и болят…

И я вспомнила, охваченная запоздалой виной, что эти незаживающие раны Нахадоту нанес Солнышко.

— Я приняла решение, — сказала я очень тихо.

Она знала, что делалось у меня на сердце. Полагаю, все было очевидно.

— Если верно то, что ты сказала, — проговорила она, — если он вправду небезразличен тебе, спроси себя, как будет для него лучше.

Я так и поступила. В этот миг я представила Солнышко — каким он мог стать через много-много лет, когда я давно умру и обращусь в прах. Он сделается странником, воином, заступником. Человеком тихих слов, быстрых решений… и не особенно добрым, хотя со временем в нем прорастет и доброта. Тепло. Способность прикасаться к другим и подпускать других к себе. Если я все сделаю правильно, это у него не пропадет…

Но если сейчас я умру, если допущу, чтобы его любовь убила меня, его душа опять опустеет. Он отдалится от человечества, сознавая, к каким последствиям может привести близость. Он сам загасит в себе крохотную искорку теплоты, убоявшись боли, которую она способна породить. Он будет жить среди человечества, оставаясь полностью одиноким.

И никогда, никогда не исцелится.

Я молчала…

— У тебя есть еще один день, — сказала Йейнэ.

И тоже исчезла.

Я долго сидела за кухонным столом…

Я так понимаю, госпожа замедлила или вовсе остановила время, но, когда она удалилась, оно вновь потекло своим чередом. Сквозь кухонные окна заглядывала наступившая ночь, воздух сделался холоднее и суше. Я слышала, как по улице шли люди, в дальних садах пели сверчки… вот по мостовой пророкотала колесами повозка… Ветер доносил запах цветов. Жаль, это не цветы Мирового Древа…

Вскоре я услышала шевеление наверху. Это проснулся Солнышко. Вот зажурчала по трубам вода: он наполнял ванну. Город Наказуем, конечно, не Тень, но трубы здесь умели прокладывать едва ли не лучше. И я бессовестно транжирила уголь и дрова, чтобы нам не приходилось ограничивать себя в горячей воде. Вымывшись, Солнышко спустил воду, еще повозился наверху и наконец сошел вниз.

Как обычно, он помедлил на пороге, что-то улавливая в моей неподвижности. Потом подошел к столу и уселся — точно туда, где недавно сидела Госпожа, хотя это ничего не значило. Стульев у меня не много.

Когда я заговорила, я очень старалась сидеть неподвижно. Я боялась, что в ином случае у меня не хватит самообладания и окажется, что все зря.

Я сказала:

— Тебе придется уйти.

Солнышко промолчал.

— Я не могу быть с тобой, — продолжала я. — Ты был прав: у богов со смертными никогда ничего не получается. Глупо даже пытаться.

Говоря так, я потрясенно осознавала, что отчасти верила в то, о чем говорила. Оказывается, в глубине души я всегда знала, что Солнышко не останется со мной навсегда. Я состарюсь и умру, а он будет по-прежнему молодым. Или, может, он тоже состарится и умрет, чтобы возродиться молодым и красивым?.. Обе возможности мне ничего особо радостного не сулили. Я обязательно примусь возмущаться и негодовать, буду чувствовать вину за то, что вроде как отягощаю его. А он будет невообразимо страдать, наблюдая за моим угасанием… и в итоге мы неминуемо расстанемся навсегда.

Но мне хотелось заплакать. Боги, как же мне хотелось заплакать!..

Солнышко просто сидел, глядя на меня. Ни попреков, ни просьбы передумать… Это было не в его природе. Едва открыв рот, я уже знала, что много говорить не придется. Все будет решено первыми же словами.

Он поднялся, обошел стол и присел на корточки передо мной. Я повернулась к нему — медленно, осторожно… Только бы сдержаться. Это как раз по его части, верно? Я приложила все силы и сохранила внешнее спокойствие, сражаясь с искушением дотронуться до его лица и узнать, насколько плохо он теперь обо мне думает.

Он спросил:

— Они тебе угрожали?

Я окончательно застыла.

Не дождавшись ответа, он вздохнул. И поднялся на ноги.

— Причина не в том… — выговорила я. Мне вдруг неистово захотелось ему объяснить, что я отвергала его вовсе не из страха за свою жизнь. — Я бы ни за что… Пусть бы уж они меня лучше…

— Нет.

Он коротко прикоснулся к моей щеке, всего один раз… Как же больно! Как будто мне заново руку раздробило!.. Да какое там — гораздо хуже! Одно простое прикосновение, и все мое тщательно взлелеянное самообладание разлетелось вдребезги. Меня так затрясло, что я с трудом выговаривала слова.

— Мы можем дать бой… — кое-как выдавила я. — Тем более что Госпожа… она на самом деле не хочет… Мы можем бежать или…

— Нет, Орри, — повторил он. — Не можем.

Это заставило меня умолкнуть. Не потому, что я больше ничего не могла придумать, просто в его словах слышалась такая полная и окончательная уверенность, что все разговоры сразу утратили смысл.

Он поднялся:

— Ты тоже должна жить, Орри.

И зашагал к двери. Там, опрятно устроенные рядом с моими, стояли его сапоги. Он натянул их, и его движения не были ни слишком медлительными, ни слишком поспешными. Они были действенными, как всегда. Потом он надел мерлушковую куртку, что я купила ему в начале зимы: он, по обыкновению, забывал, что может простыть, а мне не хотелось нянчиться с ним, если он подхватит воспаление легких.

Я набрала в грудь воздуха, желая что-то сказать…

И ничего не сказала — просто выдохнула.

И сидела не двигаясь, только дрожала…

Он вышел из дома.

Я наперед знала, что он уйдет именно так, не взяв ничего, кроме одежды. Он не был человеком в той мере, чтобы обращать внимание на собственность или деньги. Я слышала его тяжелые шаги: вот спустился по ступеням… начал удаляться по улице…

Потом шаги затихли вдали, смешавшись со звуками ночи.

Я встала и пошла наверх. Ванная, как всегда, была безупречно чиста. Я сбросила халат, наполнила ванну водой настолько горячей, как только могла выдержать, и долго в ней отмокала. Пар валил от меня даже после того, как я вытерлась полотенцем.

Потом я взялась за губку, чтобы вычистить ванну, и тут меня как ударило. Теперь, с уходом Солнышка, мне еще и это самой делать придется…

Покончив с ванной, я села прямо в нее — и плакала до самого рассвета…

* * *

Теперь ты знаешь все.

Ты должен был это узнать, а мне было необходимо поведать. Последние шесть месяцев я только и делала, что старалась не думать о случившемся. Не самый мудрый способ справиться, но мне так было проще. Лучше ложиться в постель и просто спать до утра, чем вертеться без сна и сожалеть о своем одиночестве. А выходя на улицу — сосредотачиваться на постукивании посоха, чем горестно размышлять о том, как некогда я находила дорогу по едва уловимым следам какого-нибудь богорожденного.

Сколько же я всего потеряла…

Но кое-что и приобрела. Тебя, например, мой маленький подарок.

Некоторым образом я понимала, что это очень большой риск. Боги рождают детей не так легко, как мы, люди, но его сделали смертным в куда большей степени, чем это когда-либо происходило с другим богом. Не знаю уж, почему ему оставили эту способность, когда отняли столь многое? Подозреваю — просто забыли.

Но если хорошенько подумать… Я все время вспоминаю тот вечер у меня на кухне и как леди Йейнэ прикасалась ко мне. Она ведь хозяйка рассвета, богиня жизни: ну не могла она не ощутить твоего зарождения, пока мы там с ней сидели! Я думаю об этом и помимо воли гадаю: значит, она заметила тебя — и позволила тебе жить? Или она…

Странная она, эта Сумеречная госпожа.

А самое странное — это то, что она ко мне прислушалась.

Ни рассказы заезжих купцов, ни городские сплетни моих ушей не обходят. И я знаю, что боги теперь повсюду. Они поют в дождевых лесах, пляшут на вершинах высоких гор, укрепляют берега и водят шашни с парнями, собирающими моллюсков. В каждом большом городе теперь постоянно обитает свой богорожденный, а то и несколько сразу. Вот и Наказуем пытается залучить к себе кого-нибудь из младших богов. Городские старейшины полагают, что это пойдет на пользу деловой жизни. Надеюсь, у них получится.

Очень скоро этот мир станет местом волшебства. В куда большей степени, чем прежде. Я думаю, тебе в нем будет как раз.

А еще…

Нет.

Нет. Я не смею даже думать об этом.

Нет!

И тем не менее…

Я лежу в своей сиротской постели и ожидаю рассвета. Я чувствую его приближение. Теплые лучи потихоньку перебираются по одеялу и по моей коже. Дни становятся все короче: зима близко. Наверное, ты родишься как раз к солнцевороту…

Ну ты как — еще слушаешь? Слышишь ты меня там?

Думаю — слышишь. Думаю, мы «сделали» тебя в тот второй раз, когда Солнышко на краткий миг стал самим собой. Не в полной мере, но этого хватило. Скорее всего, он тоже все понял. Он знал. И Госпожа знала. А может, даже и Ночной хозяин… Такого рода деяния случайно не совершаются. Солнышко видел, как недостает мне прежнего бытия. Вот он по-своему и помог мне сосредоточиться на новой жизни. А еще, как мне кажется, это был его способ искупления прошлых ошибок…

Боги… Люди… Мужики! Чтоб ему — мог бы, вообще-то, моего мнения спросить! Я ведь, кстати, и умереть родами могу. Ну, то есть не умру, скорее всего, — но хоть ради приличия бы спросил!

Ну ладно, не суть.

Я очень надеюсь — ты меня слушаешь. Потому что боги — и демоны — иногда так поступают. Думается, ты бодрствуешь там и все понимаешь. Понимаешь все, что я тебе рассказала.

Потому что, по-моему, я тебя видела. Вчера на рассвете. Я проснулась, и мне показалось, что мое магическое зрение опять заработало. Ненадолго, но все же. И свет, который я успела заметить, исходил от тебя.

Если я дождусь рассвета и буду наблюдать очень пристально, надеюсь, сегодня я тебя снова увижу.

А еще я думаю…

Я думаю, что, если я прожду достаточно долго и буду внимательно вслушиваться, однажды на дороге раздадутся шаги. А потом, чего доброго, в дверь постучат… Ну должен же он хоть у кого-нибудь простой вежливости нахвататься?.. Мы ведь можем на это уповать, правда? А потом он войдет. Вытрет ноги о половичок. Повесит куртку на гвоздь…

И тогда мы с тобой вместе скажем ему:

— Добро пожаловать домой!

Дата добавления: 2015-09-03