Предыстория. Куин, сын Лостронга, вошел в семейный особняк через величественную парадную дверь

Куин, сын Лостронга, вошел в семейный особняк через величественную парадную дверь. Запах этого места забрался в его нос в то самое мгновение, как он миновал дверной проем. Лимонное чистящее средство. Пчелиный воск свечей. Свежие цветы из сада, которые доджены меняли каждый день. Парфюм – его матери. Одеколон – отца и брата. Жевательная резинка со вкусом корицы – его сестры.

Если бы «Глэйд»[1] когда-нибудь выпустили освежитель с таким букетом, то назвали бы его, например, «Луга аристократии». Или «Рассвет над Жирным банковским счетом».

Или не теряющее своей популярности «Просто мы лучше всех остальных». Из столовой доносились приглушенные голоса, буквы звучали мягко, подобно алмазам в бриллиантовой огранке, согласные растягивали – длинные и гладкие, они напоминали шелковые ленты.

– О, Лилли, это прелестно, спасибо, – сказала его мама служанке. – Но этого слишком много для меня. И не давай ничего Соланж. Она толстеет.

Ах, да, перманентная диета его матери распространилась и на младшее поколение: поворачиваясь в профиль, женщины Глимеры должны исчезать из поля зрения. Выступающие ключицы, впавшие щеки и костлявые руки служили своеобразным извращенным знаком качества.

Будто сходство с кочергой сделает тебя лучшим человеком.

А Дева-Летописеца почувствует отвращение, если твоя дочь будет выглядеть здоровой.

– О, да, спасибо, Лилит, – произнес его отец равнодушно. – Для меня побольше, пожалуйста.

Куин закрыл глаза и попытался убедить свое тело сделать следующий шаг. Одна нога за другой. Совсем не трудно.

Его новомодные «Эд Харди»[2] показали средний палец на это предположение. Но, с другой стороны, по целому ряду параметров это напоминало вход во чрево зверя.

Он позволил своей сумке приземлиться на пол. Пара дней, проведенные в доме его лучшего друга Блэя, хорошо сказались на Куине, стали передышкой от полной нехватки воздуха в этом доме. К несчастью, горечь от возвращения была столь сильной, что в соотношении «затраты-выгода» стоял знак равенства.

Окей, это все смехотворно. Он не может продолжать стоять здесь, словно неодушевленный предмет.

Повернувшись к боковой стене, он заглянул в зеркало в полный рост, повешенное рядом с дверью. Так предусмотрительно. В соответствии с потребностью аристократов хорошо выглядеть. Таким образом, гости смогут оценить свою прическу и одежду, пока дворецкий принимает их пальто и шляпы.

На него смотрело лицо молодого претранса с ровными чертами, хорошей линией подбородка и ртом, который, он должен был признать, выглядел так, словно в будущем мог вытворять серьезные вещи с обнаженной кожей. А может это просто самообман. Волосы, как у Влада Цепеша[3], торчали в хаотичном порядке. Шея опоясана цепью от байка… и куплена она была не в «Урбан Аутфиттерз»[4] – это настоящая цепь, когда-то приводившая в ход его двенадцати-скоростной[5].

Подводя итог, он выглядел как воришка, который вломился в особняк и приготовился перерыть здание на предмет серебра, украшений и портативной электроники.

Ирония заключалась в том, что его готический прикид – не самая оскорбительная для семьи часть его внешнего вида. На самом деле, Куин мог раздеться догола, подвесить себе на задницу люстру и пробежаться по первому этажу, словно Хосе Кансеко[6], поигрывая предметами искусства и старины, и даже близко бы не приблизился к реальной проблеме, которая бесила его родителей.

Это его глаза.

Один голубой. Один зеленый.

Упс. Его вина.

Глимера не любила недостатки. В фарфоре, в розовых садах. В обоях и коврах, в кухонных столах. В шелке их нижнего белья, шерсти их свитеров или шифоне платьев.

И определенно не в их детях.

Сестра была в порядке… ну, не считая ее «небольшой проблемы с весом», которой на самом деле и не существовало, и шепелявости, которое не излечило ее превращение… о, и того факта, что она унаследовала характер матери. А это дерьмо уже ничем не исправишь. Брат, с другой стороны, был самой настоящей, мать его, звездой, идеальный в физическом плане – перворожденный сын, готовый продолжать кровную линию путем размножения в аристократическом духе, без стонов и пота, с женщиной, выбранной для него семьей.

Черт, приемник его спермы уже выбран. Он обручится с ней, как только пройдет через свое превращение…

– Как ты чувствуешь себя, сын мой? – спросил его отец сомнительно.

– Устал, отец, – донесся в ответ низкий голос. – Но это поможет.

Холодок пробежался по спине Куина. Этот голос не был похож на голос его брата. Слишком мужественный. Слишком…

Срань Господня, парень прошел через превращение.

Сейчас «Эды Харди» Куина, освоив программу, понесли его вперед, пока ему не удалось заглянуть в столовую. Отец сидел на своем месте во главе стола. Проверка. Мать тоже была на своем месте, у основания стола, напротив двери в кухню. Проверка. Сестра сидела напротив выхода, буквально облизывая от голода золотую каемку своей тарелки. Проверка.

Мужчина, сидевший спиной к Куину, выбивался из повседневной рутины.

Лукас был в два раза больше чем в тот день, когда доджен подошел к Куину, сказал собрать свои вещи и ехать к Блэю.

Ну, это объясняло его каникулы. Он решил, что отец, наконец, смягчился и сдался на недельные уговоры Куина. Но нет, парень просто хотел, чтобы Куин убрался из дома, потому, что превращение подошло вплотную к золотому ребенку их генофонда.

Парень перепихнулся с вампиршей? Кого они использовали для крови…

Его отец, никогда не позволявший сантиментов, протянул руку и неловко похлопал Лукаса по предплечью.

– Мы так гордимся тобой. Ты выглядишь… идеально.

– Это так, – вставила его мать. – Просто идеально. Соланж, разве твой брат не выглядит идеально?

– Да. Идеально.

– И у меня есть кое-что для тебя, – сказал Лостронг.

Мужчина запустил руку во внутренний карман своего пиджака спортивного покроя и достал черную бархатную коробочку размером с бейсбольный мяч.

Мать Куина начала плакать и промокнула глаза салфеткой.

– Это для тебя, мой драгоценный сын.

Коробочка скользнула по белому полотенцу из дамаста, и сейчас-слишком-большие руки его брата дрожали, когда он взял ее и открыл.

Куин, стоя в фойе, увидел блеск золота.

Когда все сидящие за столом замолчали, его брат, очевидно, охваченный эмоциями, уставился на перстень. Их мать продолжила смахивать слезы, и даже взгляд отца заволокло влажной пеленой. А его сестра, тем временем, стянула булочку из корзинки с хлебом.

– Спасибо, отец мой, – сказал Лукас, надев массивное золотое кольцо на указательный палец.

– Оно подходит, не так ли? – спросил Лостронг.

– Да отец. Идеально.

– Значит. У нас с тобой один размер.

Ну, разумеется.

В это мгновение его отец отвел взгляд, будто надеялся, что движение глаз позаботится о слезах, которые замутнили его зрение.

Он заметил Куина, крадущегося за пределами столовой.

В его глазах отразилось мгновенное узнавание. Не в духе «привет-как-дела» или «о-боже-мой-сын-вернулся-домой». Такое встречается, когда идешь по траве и замечаешь собачью кучу слишком поздно, чтобы не вляпаться в нее ногой.

Мужчина снова перевел взгляд на свою семью, отгораживаясь от Куина.

Очевидно, последнее, чего желал Лостронг – чтобы такое историческое событие было испорчено…. Возможно, поэтому он не сделал жестами отворот от сглаза. Обычно все жильцы дома проводили этот ритуал, когда встречали Куина. Но не этой ночью. Папуля не хотел, чтобы остальные знали.

Куин потянулся за вещевым мешком. Водрузив его на плечо, он поднялся в свою комнату по парадной лестнице. Обычно его мать требовала, чтобы он ходил по ступенькам для прислуги, но тогда ему бы пришлось нарушить воцарившуюся атмосферу любви и обожания.

Его комната располагалась в максимальном отдалении от остальных спален, в самом конце, если повернуть направо. Он всегда гадал, почему они не пошли дальше и не поселили его с додженами… но, в таком случае, персонал бы уволился.

Закрывшись в своей спальне, Куин бросил свои пожитки на голые половицы и сел на кровать. Смотря на свои единственные шмотки, он решил, что лучше поскорее их выстирать, потому что в сумке лежали влажные купальные трусы.

Прислуга отказывалась прикасаться к его вещам… будто жившее в нем зло задерживалось в волокнах его джинсов и футболок. Преимущество того, что он никогда не присутствовал на официальных приемах, - его гардероб можно было просто выстирать и сразу носить…

Куин понял, что плачет, когда посмотрел вниз на свои «Эды Харди» и заметил несколько капель воды прямо посередине шнурков.

Он никогда не получит кольцо.

И, черт… от этого было больно.

Когда зазвонил телефон, он вытирал лицо ладонями. Достав штуковину из байкерской куртки, он моргнул пару раз, чтобы сфокусировать взгляд.

Он нажал «ответить», чтобы принять вызов, но не произнес ни слова.

– Я только узнал, – сказал Блэй по телефону. – Как ты?

Куин открыл рот, чтобы ответить, его мозг изрыгал всевозможные «Все в порядке, спасибо зарядке», «По крайней мере, я не такой «жирный», как моя сестра», «Нет, я не в курсе, потрахался ли мой братец».

Вместо этого он сказал:

– Они выпроводили меня из дома. Они не хотели, чтобы я своим присутствием проклял превращение. Похоже, это сработало, потому что, кажется, парень пережил все нормально.

Блэй тихо выругался.

– О, и он только что получил кольцо. Мой отец подарил ему… свое кольцо.

Перстень с фамильным гербом, символ, который носили все мужчины благородных кровей, дабы подтвердить ценность своей кровной линии.

– Я видел, как Лукас надел его на свой палец. Но, знаешь… разве могло быть иначе…

В этот момент он разревелся.

Просто сорвался.

Ужасная правда заключалась в том, что за его антиобщественным «пошли вы нахрен» девизом скрывалось желание быть любимым своей семьей. Какой бы чопорной ни была его сестра, каким бы занудным ни был брат, какими бы отстраненными ни были его родители, он видел любовь между ними. Это узы, которые соединяют людей, невидимая нить от одного сердца к другому, обязательство заботится обо всем, начиная с повседневного дерьма до настоящих, жизненно важных проблем. И чувство, превосходящее эту связь – осознание того, что тебя намеренно отгораживают от нее.

Каждый гребаный день.

Голос Блэя прорвался сквозь судорожные вдохи Куина:

– Я здесь, с тобой. И мне чертовски жаль… я здесь… просто не делай глупостей, окей? Позволь прийти…

Разумеется, Блэй знал, что сейчас он думал о вещах, связанных с веревками и душевыми головками.

На самом деле, его свободная рука уже потянулась к самодельному ремню, который он смастерил из неплохой, крепкой нейлоновой сетки – потому, что родители давали ему мало денег на одежду, а хороший ремень пришел в негодность несколько лет назад.

Вытянув длинный шнур, он посмотрел через комнату на закрытую дверь ванной. Нужно лишь привязать ремень к душевой насадке… Бог свидетель, эти трубы прокладывали в старые добрые времена, тогда их делали достаточно прочными, чтобы выдержать некоторый вес. У него даже есть стул, на который можно встать, а потом выбить из-под себя.

– Мне пора…

– Куин? Не бросай трубку… не смей бросать трубку…

– Слушай, дружище, мне пора…

– Я уже в пути. – На заднем фоне послышался шорох, будто Блэй уже одевался. – Куин! Не вешай трубку… Куин!

Дата добавления: 2015-09-03