Наука бросает вызов

Поиски смысла жизни — это, по сути, поиски пути, как жить, а возможно, и причины существования в более широком философском аспекте. С обывательской точки зрения смысл всегда определялся внешними факторами — культурными и семейными традициями и устоями, преломляемыми сквозь призму лежащего в их основе религиозного мировоззрения. Если люди безоговорочно соглашались признать в качестве смысла своего существования то, что навязывало им общество, это во многом упрощало их жизнь, привнося в нее упорядоченность и определенную гармонию. По сути дела, для большинства людей в подобной ситуации просто нет особого выбора, и они вынуждены подчиняться, ибо выживание на правах изгоя — вещь весьма проблематичная, а отчасти и невозможная. Безоговорочная убежденность предопределяет групповое согласие, за пределами которого большинство конфликтов и непонятных жизненных явлений либо не воспринимаются серьезно, либо просто упускаются из вида. (45:)

Уникальная философская сила религии и ее привлекательность во многом связаны с убежденностью, которая подчас значит куда больше, нежели внутреннее осмысление сути данного мировоззрения. Иными словами, совершенно не важно, истинно предлагаемое учение или ложно, — главное, чтобы существовало убеждение в его правильности. Все религии сходны в одном: вера помогает победить или, по крайней мере, уменьшить страх, вызывает состояние умиротворенности, являющееся следствием более осознанного представления о цели и смысле жизни, и рождает чувство общности у единоверцев. Формируется социальное мировоззрение, позволяющее каждому не только получить убедительные ответы на вопросы: «Зачем и почему человек приходит в этот мир, что ему надлежит здесь делать и куда он в конце концов придет?», но и руководствоваться им в повседневной жизни — растить детей, общаться с окружающими, помогать друг другу.

Неудивительно поэтому, что люди, утратившие веру, тоскуют по тем временам, когда они считали себя принадлежащими к какой-либо религии. Они чувствуют, что лишились убежденности, а с нею и четкого представления о жизненных правилах, следовать которым было так удобно и спокойно. Таким образом, благодаря убежденности и строгой регламентации человек получал некое подобие душевного комфорта и покоя (возможно, иногда даже и реального), однако в современных условиях неопределенности бытия религиозное мировоззрение не является столь мощным, как ранее, средством достижения стабильности. По крайней мере, в наши дни довольно трудно сохранять безоговорочную веру. Как только начинают возникать вопросы и сомнения, так тут же исчезает убежденность и пришедший с нею столь вожделенный покой. Любая разновидность фундаментализма должна постоянно бороться за сохранение убежденности, ибо именно в убежденности его сила и привлекательность[6].

На протяжении веков наука занималась тем, что срывала покровы таинственности со всего непознанного, и, в конце концов, расшатала и разрушила систему религиозных представлений, которая была создана когда-то, чтобы отвечать на постоянно возникавшие вопросы все новых и новых поколений. Наука уничтожила абсолютность веры, ибо подвергала ее сомнению и не могла мириться с (46:) догматичностью мировоззрения. Коперник, Ньютон и Дарвин существенно усложнили возможность буквального восприятия и толкования Библии. Ньютона сменил Эйнштейн. Что будет дальше? Можно попытаться использовать квантовую механику, чтобы обосновать события, описанные в Упанишадах, или попробовать объяснить теорию Гигантского Взрыва, претендующую на моделирование акта сотворения Вселенной. Но как далеко имеет смысл двигаться в этом направлении? Суть проблемы заключается в том, что наука способна, в конце концов, развеять тот или иной миф, но при этом она не может создавать собственные ценности и определять смысл жизни. Именно поэтому человечество предпочитает следовать религиозным моральным предписаниям, даже потеряв веру в породившие их религиозные учения. Неверующие и даже откровенные агностики считают в порядке вещей посылать своих детей в воскресные школы или на церковные службы, считая священнослужителей специалистами в области морали, подобно тому, как психологов признают специалистами в области человеческого сознания.

Природа любых религий такова, что истины, лежащие в основе их учений, облекаются в форму символов, мифов, мистерий, которые, в свою очередь, призваны служить мостом на пути постижения истины, быть ее посредником. Люди, даже не склонные буквально верить в религиозные постулаты (например, в Рождество Христово), насыщают эти символы и обряды собственным смыслом и чувствами, строя на них культурную традицию. В этом секрет притягательности религиозных ритуалов. Постепенно их символическая значимость перерастает рамки исходного содержания, и они становятся почвой для человеческих контактов.

Религиозная символика, таким образом, передается из поколения в поколение либо посредством устной традиции, либо в виде писаний или изображений, постепенно принимая канонические формы. История и время, конечно же, вносят определенные коррективы, однако суть символов, отражающих убежденность в неизменности власти Творца, сохраняется. Именно поэтому религиозные догмы не претерпевают принципиальных изменений и не подвержены эволюции.

С точки зрения диалектики, существует динамически развивающаяся связь между такими универсальными противоположностями, как созидание и разрушение, «я» и другие, обособление и (47:) объединение, целое и частное, соперничество и сотрудничество, контроль и бесконтрольность. Основная суть заключается в совместном, а не обособленном существовании данных пар и в их взаимодействии, притом, что перечисленные философские категории существуют в историческом контексте, накладывающем на них свой отпечаток. Время идет, эпохи сменяют друг друга, и cfm-вол, исходный смысл которого привязан к конкретному историческому периоду, под грузом прошлого размывается и постепенно трансформируется. Таким образом, увеличивается разрыв между нынешним значением символа и его первоначальным смысловым содержанием.

Убежденность формируется на основе незыблемости религиозной символической структуры, которая включает в себя не только мифы и притчи, но и религиозные заповеди и предписания. По мере того, как эти структуры становятся анахронизмом, некоторые верующие начинают еще строже и безоговорочнее им следовать, тогда как другие пытаются их обновить, пересмотреть их содержание и придать им новый смысл, чтобы на его основе создать адаптированную к изменившимся условиям структуру. Однако во многие души закрадываются сомнения, неуверенность порождает вопросы, а с ними появляются разногласия. Казавшиеся прочными убежденность и чувство общности, основанные на старых, всеми признанных ценностях, постепенно утрачиваются.

Это и есть начало крушения, которое можно сейчас наблюдать на примере, скажем, западной цивилизации, о пресловутом моральном разложении которой уже давно и открыто говорят. По сути, сложилась следующая ситуация: социальная формация вышла из-под контроля прежней системы моральных ценностей, которая не смогла подготовить себе достойную замену. В итоге традиционные точки зрения теряют всякий смысл, и религиозные устои, служившие основой морали, рушатся на глазах. Это неизбежно приводит к разрыву в непрерывном процессе исторического развития. В результате, с одной стороны, усиливаются попытки возврата к фундаментализму, причем все возникающие проблемы объясняются изменой старым истинам. С другой — возрастает тяга к экспериментаторской новизне в духовной и мирской сферах, ставящей целью достижение реальных изменений или же улаживание конфликтов в рамках старых мировоззрений. Несмотря на болезненность и даже (48:) разрушительность этого процесса, противоборство между фундаментализмом и экспериментаторством, как и между конформизмом и уклонизмом, иными словами — между старым и новым, неизбежно, когда происходит распад системы моральных ценностей, то есть именно то, что мы наблюдаем сегодня[7].

Научно-технический прогресс, становясь рычагом новых властных структур, порождает такие проблемы этического характера, которые не могут быть разрешены с помощью старой системы моральных ценностей. Именно науку многие склонны винить в создании оружия массового уничтожения, в безжалостной эксплуатации природных ресурсов, в загрязнении окружающей среды, в централизации власти и в бесконтрольном росте численности и плотности населения. Все это — характерные черты наступающего кризиса, постепенно принимающего планетарные масштабы. Возникает естественный вопрос: способен ли человеческий интеллект, доведший планету до грани уничтожения, проявить в критический момент свой позитивный потенциал и восстановить жизнеспособные механизмы созидательного взаимодействия не только в рамках социальных структур, но и во всей экосистеме в целом?

По всей видимости, от смертельно опасного балансирования на краю бездонной пропасти нашу цивилизацию может спасти только такая этика, которая провозгласит все, что происходит в нашем мире, делом первостепенной важности. Старые авторитарные системы ценностей всегда были неразрывно связаны с властными структурами, оправдывая политику экспансии в мире, который долгое время казался миром неограниченных ресурсов. По мере появления экологических и демографических проблем и с началом кардинального передела мировых сфер влияния и перестройки властных структур, эти системы уже не кажутся столь незыблемыми, ибо их мораль неотвратимо утрачивает свою жизнеспособность. Принимая во внимание тот факт, что никакие глубокие структурные изменения не могут произойти без отмирания старых форм и взаимодействий, можно утверждать, что человечество сейчас находится накануне серьезных изменений — неизбежного следствия социальной эволюции.

Вера в неотвратимость справедливого загробного возмездия за грехи этой жизни, на которой основывалась старая мораль, смягчала (49:) насилие или, по крайней мере, не позволяла ему выходить за некие установленные рамки. Но это, тем не менее, отнюдь не избавляло общество от постоянных проявлений несправедливости и социальной неприязни. Власть узаконила насилие во время войн, а также как способ утверждения и отстаивания собственных прав. На протяжении всей истории человечества убийство или его угроза в качестве наказания за неповиновение оставалось крайней формой проявления власти. Не являются исключением и наши дни.

Все религии, несущие в себе идею отрешенности, основаны на страхе перед Высшим Судией, которому известны все наши действия и помыслы и который в будущем воздаст каждому по заслугам. Под высшей властью обычно подразумевается Бог, который спасает или карает по своему усмотрению, или же обезличенная сила — карма, от которой зависит качество последующей жизни. Страх, тесно вплетенный в паутину моральных запретов, находит выражение в простой заповеди: «Делай добро — и тебе воздастся, сделаешь зло — будешь наказан». В любой религии непременно заложен страх перед безжалостной высшей силой, как бы ее ни представляли — в виде строгого Бога-отца, в виде Шивы и Кали, персонифицирующих разрушение, или же в виде абстрактной силы — кармы[8].

Впрочем, в настоящее время все они утратили свою власть. В наши дни куда уместнее говорить об ином проявлении чувства страха, возникающего перед лицом безысходности, хаоса и насилия, которые начинают беспредельно господствовать на месте распадающихся старых убеждений, поддерживавших некогда порядок. Основное, к чему сводятся нынешние страхи людей, — это боязнь друг друга. Учитывая царящую вокруг ненависть и порожденное старыми порядками неравноправие, эти опасения совсем не кажутся безосновательными. Попробуйте сказать члену банды, орудующей где-нибудь в гетто, что если он не прекратит насилие, то непременно попадет в ад. В ответ вы, скорее всего, услышите: «Мне не надо никуда идти, я и так уже в аду!».

В наше время все табу оспариваются и нарушаются. Похоже, что человечество переживает возвращение к поведению, которое, согласно Фрейду, было «вытеснено в подсознание». Гитлер, Вьетнам, Хиросима, революции в России и Китае, жестокость, боль и (50:) кровопролитие в таких масштабах, которые невозможно осознать. Если же мы перейдем на уровень личности, то вряд ли сумеем найти хотя бы одну разновидность официально табуированного поведения, которая не была бы хоть раз где-то и когда-то нарушена и не получила бы при этом общественного оправдания. В журнале «Пентхауз» было опубликовано высказывание представителя группы людей, обвиненных в совращении малолетних. Он заявил, что втягивание детей в половые отношения влияет на них благотворно, так как сексуально их раскрепощает. Сатанизм и сектантство, садизм, изнасилования и извращенность, кровосмешение и пропаганда насилия, садизм и прочее, о чем в прежние века даже, наверное, и подумать в слух было небезопасно, в наше время открыто признаются и даже романтизируются. Некоторые системы новых ценностей поддерживают проявления гедонизма и даже в определенном смысле пропагандируют крайние формы эгоизма, сводящиеся к бессовестной формуле «я — пуп земли». Поэтому нет ничего удивительного в том, что словесные клише типа «кто не успел — тот опоздал» или «а что я буду с этого иметь?» стали уже не просто модными афоризмами, а выразителями общественного сознания.

Дата добавления: 2015-09-02