Глава XXXI

В пути

На нижней палубе захудалого суденышка, плывущего вверх по Красной реке,

сидел Том. Он был скован по рукам и ногам, но тяжелее этих оков был камень,

который лежал у него на сердце. Ясное небо, прежде расстилавшееся над ним,

затянулось мглой. Луна, звезды - все померкло. Все уплыло, как уплывают

сейчас мимо вот эти деревья на берегу, с тем чтобы никогда больше не

возвратиться. Родной угол в Кентукки, жена, дети, добрые хозяева, богатый

дом Сен-Клера и сам он - красавец, гордец, казалось бы ко всему равнодушный,

но в глубине души такой сердечный, мягкий, золотая головка Евы, привольная,

полная досуга жизнь - все это исчезло навсегда. А что осталось взамен?

Одним из самых страшных обстоятельств, связанных с рабством, является

то, что негр, привыкший жить в богатом доме, у добрых хозяев, в любую минуту

может попасть в руки жестокого и грубого тирана, - точь-в-точь как стол,

когда-то украшавший роскошную гостиную, доживает свой век в грязном

трактире. Существенная разница состоит лишь в том, что стол ничего не

чувствует, тогда как у человека, несмотря на закон, гласящий, что он

"приравнивается к домашнему имуществу", нельзя отнять его душу, его

воспоминания и привязанности, желания и страхи.

Хозяин Тома мистер Саймон Легри купил в Новом Орлеане еще нескольких

негров, сковал их в четыре пары и отвел на пароход "Пират", который уже

стоял у причала, готовый к отплытию.

Как только судно отошло от пристани, Легри, человек весьма деловитый,

явился осмотреть своих негров. Он остановился перед Томом, которому велели

одеться к аукциону во все лучшее - в суконный костюм, накрахмаленную

сорочку, начищенные сапоги, - и коротко распорядился:

- Встань!

Том встал.

- Сними галстук!

Кандалы мешали Тому, и Легри сам сорвал галстук у него с шеи и сунул

его в карман.

Потом он открыл сундук Тома, уже подвергавшийся предварительному

осмотру, вынул оттуда старые штаны и потрепанную рабочую куртку и, сняв с

Тома кандалы, мотнул головой на проход между ящиками, нагроможденными на

палубе.

- Вон там переоденешься.

Том взял одежду и через несколько минут вернулся.

- Сапоги тоже сними, - скомандовал Саймон.

Том выполнил и это приказание.

- Вот тебе взамен.

К его ногам упала пара грубых башмаков, какие обычно носят невольники.

Снова надев на Тома кандалы, Легри приступил к тщательному осмотру

карманов на снятом костюме. Он извлек оттуда шелковый носовой платок и тут

же завладел им. Несколько мелких вещичек, которые Том хранил на память о

Еве, были с презрительным смешком выброшены за борт.

Покончив с карманами, Легри отнес сундучок Тома на бак, где его тут же

обступили матросы. Под всеобщий хохот и шуточки по адресу негров, которые

"мнят себя джентльменами", гардероб Тома был быстро распродан, а пустой

сундучок пущен с аукциона. Все находили очень забавным, что вещи уплывают

одна за другой на глазах у их владельца, а когда дело дошло до сундучка,

веселью и остротам конца не было.

Но вот распродажа закончилась, и Саймон снова подошел к своему

невольнику:

- Ну, Том, как видишь, я избавил тебя от лишнего багажа. А эту одежду

береги пуще глаза - другую не скоро получишь. Я своих негров приучаю к

бережливости. Одна смена в год - такой уж у меня порядок.

И, отвернувшись от Тома, Легри направился к Эммелине, которая была

скована в паре с пожилой мулаткой.

- Смотри веселей, красавица! - крикнул он, потрепав девушку за

подбородок.

Ее взгляд, полный невольного отвращения и ужаса, не ускользнул от

внимания Легри. Он нахмурился.

- Брось капризничать! Изволь улыбаться, когда хозяин с тобой

разговаривает! Слышишь? А ты что постную рожу скорчила, старая крыса! - И он

толкнул мулатку. - Чтоб я больше этого не видел!.. Эй, вы! - Легри отступил

назад. - Смотрите на меня... в глаза, в глаза мне смотрите! - говорил он,

топая ногой.

И все невольники, словно завороженные, уставились в яростно сверкающие

глаза Саймона.

- Вот это видали? - Он потряс своим огромным, как кузнечный молот,

кулаком. - Тяжелый? - Кулак опустился на плечо Тома. - А мослы какие,

видите? Железные! А почему у меня такой кулак? Потому что я бью им негров. С

одного удара замертво валятся все как один. - И Легри так близко поднес

кулак к лицу Тома, что тот зажмурился и отпрянул назад. - Управляющих я не

держу. Мне этого добра не надо - один справлюсь. И зарубите себе на носу:

слушаться меня с первого слова. Со мной только так и можно ладить.

Миндальничать с вами я не собираюсь. Запомните это раз и навсегда.

Женщины не удержались и охнули, и все невольники, все восемь человек

уныло опустили головы. А Саймон повернулся на каблуках и направился в буфет

выпить стаканчик виски.

- Вот так я начинаю обучение своих рабов, - сообщил он солидному

джентльмену, который слышал его речь, обращенную к неграм. - Их надо сразу

же припугнуть, пусть знают, что церемониться с ними никто не станет.

- В самом деле? - сказал джентльмен, разглядывая его с таким интересом,

словно это был зверь какой-то невиданной доселе породы.

- Да, да! Я не таковский, как ваши плантаторы-белоручки, которые

нянчатся с неграми и позволяют негодяям управляющим обжуливать себя на

каждом шагу. Полюбуйтесь на мои кулаки - каменные, это я на неграх

тренировался. Да вы не стесняйтесь, пощупайте!

Его собеседник дотронулся пальцем до этого приспособления для расправы

с неграми и сказал:

- Да, действительно! И сердце у вас тоже такое... закаленное?

- Смею думать, что закаленное! - И Саймон расхохотался. - Разжалобить

его трудно. Меня ничем не проймешь - ни слезами, ни лестью.

- А невольники у вас все как на подбор.

- Да, жаловаться не на что. Взять хотя бы Тома - вон того, высокого.

Мне говорили, что таких негров днем с огнем не сыщешь. Я за него малость

переплатил, ну да ничего, он у меня будет кучером или надсмотрщиком. Только

сначала ему надо мозги вправить, чтобы забыл начисто, как с ним нянчились

прежние хозяева. А вон на той мулатке меня надули. Она, видно, хворая, но

все-таки, думаю, себя окупит. Протянет годик-другой, и ладно. Стоит ли

беречь этих негров? Одного использовал, покупай другого - и хлопот меньше и

в конечном счете дешевле обходится. - Саймон отхлебнул виски из стакана.

- А на сколько их хватает в среднем? - спросил джентльмен.

- Да как вам сказать... все зависит от здоровья. Кто покрепче, и шесть

и семь лет протянет, а хилым срок года три, не больше. Я сначала бог знает

как с ними возился, все хотел, чтобы они подольше мне служили. Бывало

заболеют, лечишь их, и одеваешь хорошо, и одеяла им даешь. Ни к чему все

это! Сколько денег зря просадил, уж не говоря о хлопотах. А теперь у меня

такой порядок: здоров ли, болен - все равно работай. Помрет, покупаю

другого. Это и дешевле и проще.

Его собеседник отвернулся и подсел к молодому человеку, который с явным

неудовольствием прислушивался к их разговору.

- Вот мерзавец! - сказал первый.

- Да, мерзавец! Однако ваши законы позволяют таким мерзавцам вершить

судьбы человеческих существ, которые во всем зависят от их воли. А так

называемые гуманные люди потакают им. Если б не их попустительство, эта

бесчеловечная система не продержалась бы и часа.

- Я советую вам говорить потише, - сказал первый джентльмен, - здесь

среди пассажиров есть такие, которым подобные разговоры могут не

понравиться.

Молодой человек покраснел, улыбнулся и предложил своему собеседнику

сыграть партию в шахматы.

Тем временем на нижней палубе происходил другой разговор. Беседовали

скованные вместе Эммелина и пожилая мулатка. Как и следует ожидать, они

рассказывали друг другу о себе.

- У кого ты жила? - спросила Эммелина.

- У мистера Эллиса, на Леви-стрит. Ты, может, знаешь этот дом?

- А как он с тобой обращался?

- Пока не заболел, хорошо. А как слег в постель на полгода, так

замучились мы с ним. Покоя нам не давал ни днем, ни ночью. Ничем на него не

угодишь. День ото дня все злее и злее становился. Я под конец с ног стала

валиться, хожу, как сонная муха. Как-то ночью не выдержала и заснула. Что

тут поднялось! Света божьего не взвидели! Кричать на меня стал. Я, говорит,

тебя продам, такого хозяина тебе подыщу, что не обрадуешься! А ведь раньше

обещал отпустить меня на волю после своей смерти.

- А близкие у тебя есть? - спросила Эммелина.

- Есть муж. Он кузнец. Хозяин всегда посылал его на заработки. Я с ним

и повидаться не успела... И дети у меня есть - четверо. Ох, горе мое

горькое! - И она закрыла лицо руками.

Когда слышишь рассказы о чужих бедах, слова утешения невольно просятся

на язык, но Эммелина ничем не могла умерить горе несчастной женщины. Да

разве утешения тут помогут? И, словно сговорившись, обе они даже не

обмолвились о страшном человеке, который стал теперь их полновластным

господином.

А "Пират" все дальше и дальше влачил свой скорбный груз по излучинам

Красной реки, катившей мутные волны среди унылого однообразия крутых

глинистых берегов, на которые с такой тоской были устремлены глаза

пассажиров нижней палубы. Наконец он остановился у маленького городка, и

здесь Легри со своими неграми сошел на пристань.

Дата добавления: 2015-08-21