Глава XXVIII

Не суждено!

Неделя проходила за неделей. Волны жизни снова сомкнулись над пучиной,

поглотившей маленькую ладью, ибо повседневность не считается с нашими

чувствами и властно заставляет нас покоряться своей воле.

Все интересы и надежды Сен-Клера незаметно для него самого

сосредотачивались раньше вокруг дочери. Ради Евы он устраивал свои денежные

дела; применяясь к ней, распределял свое время. Все делалось для Евы, и

Сен-Клер так привык к этому, что теперь, когда ее не стало, ему нечем было

заняться, не о чем было думать.

Но теперь он более трезво и серьезно смотрел на свое отношение к

невольникам и вскоре после переезда в Новый Орлеан начал хлопоты об

освобождении Тома. Оставалось проделать только кое-какие формальности, и Том

был бы свободен. А тем временем Сен-Клер все больше и больше привязывался к

своему слуге, видя в нем живое напоминание о Еве. Он почти не отпускал его

от себя и при всей своей скрытности и замкнутости чуть ли не думал при нем

вслух.

- Ну, Том, - сказал он на другой день после того, как ходатайство об

освобождении было подано, - скоро ты будешь свободным человеком, так что

складывай свои вещи в сундучок и готовься к отъезду в Кентукки.

Радость, вспыхнувшая в глазах Тома, и его возглас "Слава создателю!"

неприятно удивили Сен-Клера. Он не ожидал, что его слуге будет так легко

расстаться с ним.

- Не понимаю, чего ты так возликовал! Разве тебе плохо живется у нас? -

сухо спросил он.

- Нет, что вы, хозяин! Не в том дело. Я радуюсь, что стану свободным

человеком.

- Да тебе будет хуже на свободе.

- Нет, никогда, мистер Сен-Клер! - горячо воскликнул Том.

- Ты не сможешь одеваться и кормиться на свои заработки так, как тебя

кормят и одевают у меня.

- Я это знаю, мистер Сен-Клер, знаю. Но лучше ходить в отрепьях и жить

в лачуге, только чтобы это было мое, а не чужое. Ничего не поделаешь,

хозяин, такова, видно, природа человеческая.

- Может статься, ты прав, Том... Ну так вот, через месяц-другой мы с

тобой расстанемся.

На этом их разговор был прерван, так как Сен-Клеру доложили о приезде

гостей.

Мари чувствовала утрату дочери, насколько ей вообще дано было

чувствовать что-либо, а так как она не умела страдать в одиночестве и

обладала способностью делать несчастными всех вокруг себя, ее слуги имели

все основания вспоминать Еву, которая своим заступничеством столько раз

спасала их от нападок деспотической и придирчивой хозяйки. Что же касается

бедной няни, оторванной от семьи и находившей единственное утешение в своей

любимице, так для нее смерть Евы была неизбывным горем. Она плакала день и

ночь и не могла с прежней расторопностью ухаживать за хозяйкой, чем

непрестанно навлекала ее гнев на свою беззащитную голову.

Смерть Евы не прошла даром и для мисс Офелии. Эта суровая леди стала

прислушиваться к голосу сердца, стала мягче, добрее. Она еще усерднее

принялась учить Топси, поборов в себе прежнюю неприязнь к ней. Топси не

сразу превратилась в ангелочка, но пример Евы и ее смерть произвели в

девочке заметную перемену. Прежнее холодное равнодушие ко всему на свете

уступило место новым интересам, надеждам. Правда, став на этот путь, Топси

часто сбивалась с него и принималась за старое, но не надолго.

- Девочка с каждым днем становится все лучше и лучше, - сказала однажды

мисс Офелия Сен-Клеру. - Я возлагаю на нее большие надежды. Но, Огюстен... -

и она коснулась его плеча, - мне все-таки хочется выяснить, чья Топси: моя

или ваша?

- Я же подарил ее вам, - ответил Сен-Клер.

- Да, но ведь это нигде не записано, а я хочу, чтобы она принадлежала

мне по всем правилам и чтобы ее можно было увезти в свободные штаты и там

отпустить на волю. Составьте дарственную запись или выдайте мне на руки

какой-нибудь другой документ, имеющий законную силу.

- Хорошо, хорошо! Что-нибудь придумаем, - сказал Сен-Клер и взялся за

газету.

- Я прошу вас, сделайте это сейчас.

- Почему вдруг такая спешка?

- Потому что никогда не надо откладывать на завтра то, что можно

сделать сегодня, - сказала мисс Офелия. - Вот вам бумага, чернила, перо.

Садитесь и пишите.

Сен-Клер по складу своего характера терпеть не мог, когда от него

требовали немедленных действий, и настойчивость мисс Офелии пришлась ему не

по вкусу.

- Да что случилось? - воскликнул он. - Неужели вы не верите мне на

слово?

- Я хочу, чтобы это было наверняка, - сказала мисс Офелия. - Вы можете

умереть, разориться, и тогда ничего не поделаешь - Топси продадут с

аукциона.

- Однако вы предусмотрительны! Ну что ж, раз уж я попался в лапы янки*,

придется проявить покорность.

______________

* Янки - прозвище, данное европейцами американцам, уроженцам США.

Сен-Клер, хорошо знавший все юридические тонкости, без труда написал

дарственную и поставил внизу свою размашистую подпись с росчерком чуть ли не

в полстраницы.

- Ну-с, уважаемая кузина, вот вам - черным по белому, - сказал он,

протягивая бумагу мисс Офелии.

Она улыбнулась.

- Умница! Но, по-моему, это надо еще скрепить свидетельской подписью.

- Ах ты господи! И в самом деле! Сейчас! - И он открыл дверь в комнату

жены. - Мари! Кузина желает получить ваш автограф. Распишитесь, пожалуйста.

- Что это? - спросила та, пробегая глазами бумагу. - Боже мой! А я-то

думала, что благочестие не позволяет кузине заниматься такими

предосудительными делами. Впрочем, если вы так уж прельстились этой

девчонкой, я не возражаю, - и она небрежно нацарапала свою подпись.

- Ну вот, теперь Топси ваша и душой и телом, - сказал Сен-Клер, вручая

кузине документ.

- Душа и тело Топси как были свободными, такими и останутся, -

возразила мисс Офелия. - Но теперь, по крайней мере, я смогу взять ее под

свою защиту.

- Хорошо! Значит, она принадлежит вам только на бумаге, - усмехнулся

Сен-Клер и, взяв газету, ушел в гостиную.

Мисс Офелия, не очень-то любившая проводить время в обществе Мари,

направилась следом за ним, предварительно спрятав у себя в комнате только

что полученный документ.

Она просидела несколько минут молча, с вязаньем в руках, потом вдруг

спросила:

- Огюстен, вы сделали какие-нибудь распоряжения на случай своей смерти?

- Нет, - ответил Сен-Клер, не поднимая головы от газеты.

- Тогда вся ваша снисходительность к невольникам может дорого им

обойтись в дальнейшем.

Сен-Клер и сам часто думал об этом, но сейчас он ответил небрежным

тоном:

- Да, завещание надо составить.

- Когда?

- Как-нибудь на днях займусь этим.

- А если вы умрете раньше?

- Что случилось, кузина? - воскликнул он, откладывая газету в сторону.

- Почему вы с таким усердием принялись за устройство моих посмертных дел?

Разве у меня появились признаки холеры или желтой лихорадки?

- Смерть часто настигает нас нежданно-негаданно, - сказала мисс Офелия.

Сен-Клер встал, бросил газету на пол и, чтобы положить конец этому

неприятному разговору, вышел на веранду. "Смерть!" - машинально повторил он.

Потом облокотился о перила и, глядя невидящими глазами на серебристые струи

фонтана, на цветы, деревья и вазы во дворе, снова произнес это слово, такое

обычное в наших устах и вместе с тем полное такое грозной силы: "Смерть!"

Он выпрямился и стал ходить взад и вперед по веранде, погруженный в

глубокое раздумье. Прозвонил звонок к чаю, но Сен-Клер ничего не слышал и

очнулся от своих мыслей только тогда, когда Том окликнул его во второй раз.

За столом Сен-Клер был рассеян и задумчив. После чая он, Мари и мисс

Офелия, почти не обменявшись ни словом, перешли в гостиную.

Мари расположилась на кушетке, затянутой шелковым пологом от комаров, и

вскоре уснула крепким сном. Мисс Офелия молча вязала Сен-Клер сел за рояль,

взял несколько аккордов, но тут же опустил голову на руки, посидел так

несколько минут, поднялся и заходил взад и вперед по комнате.

- Бедная моя маленькая Ева! - проговорил он. - Это ты вывела меня на

правильный путь. С твоей смертью я потерял все, а тот, кому нечего больше

терять, обретает смелость и отвагу.

- Что же вы собираетесь делать теперь? - спросила мисс Офелия.

- Выполнить свой долг по отношению к несчастным, беззащитным людям, -

ответил Сен-Клер. - И прежде всего начну с наших слуг. А впоследствии, кто

знает, может, мне удастся спасти Америку от позора, который унижает ее в

глазах всего цивилизованного мира.

- Неужели вы думаете, что рабовладельцы добровольно откажутся от своих

прав?

- Не знаю... Может быть, среди нас все-таки найдутся люди, неспособные

расценивать честь и справедливость на доллары и центы.

- Сомневаюсь, - сказала мисс Офелия.

- Но если мы освободим своих рабов, кто займется ими, кто научит их

использовать дарованную им свободу на благо самим себе? - продолжал

Сен-Клер. - Мы слишком ленивы и непрактичны, чтобы воспитать в бывших

невольниках любовь к труду, без которой они не станут настоящими людьми. Им

придется двинуться на Север, но признайтесь мне откровенно: много ли

найдется людей в Северных штатах, которые захотят взять на себя роль их

воспитателей? У вас не жалеют денег на миссионеров, но что вы скажете, когда

в ваши города и поселки хлынут чернокожие? Вот что меня интересует! Если Юг

освободит своих рабов, соизволит ли Север заняться их воспитанием? Много ли

семейств в вашем городе пустит к себе в дом негра или негритянку? Если я

посоветую Адольфу стать приказчиком или изучить какое-нибудь ремесло,

найдутся ли торговцы и мастера, которые возьмут его к себе в услужение?

Сколько школ в Северных штатах примут Розу и Джейн? Я хочу, кузина, чтобы о

нас судили справедливо. Наше положение не из легких. Мы угнетаем негров -

это факт совершенно очевидный, но, может быть, им не менее тяжело сносить

предрассудки, которые так распространены на Севере!

Он прошелся по комнате раз-другой и сказал:

- Пойду погулять немножко и кстати узнаю, какие новости в городе, - и,

взяв шляпу, вышел.

Том проводил хозяина до ворот и спросил, не пойти ли ему вместе с ним.

- Нет, друг мой, - сказал Сен-Клер. - Я через час вернусь.

Был тихий лунный вечер. Том сидел на веранде, смотрел на взлетающие

ввысь струи фонтана и, прислушиваясь к их плеску, думал о семье, о своем

скором возвращении домой. Он получит свободу, будет много работать и выкупит

жену и детей. Он потрогал свои мускулистые руки и радостно улыбнулся. Только

бы стать хозяином самому себе, а тогда не пожалеешь сил, чтобы вызволить

семью из рабства!

Думая свои думы, Том задремал, уже видел сны и вдруг очнулся от звука

голосов на улице и громкого стука в ворота. Он открыл их, быстро сбежав с

веранды. Во двор осторожно внесли носилки. На них лежал человек, прикрытый

плащом. И когда свет фонаря упал на его лицо, Том в ужасе вскрикнул и

бросился вслед за носильщиками, двигавшимися к дверям гостиной, где с

вязаньем в руках все еще сидела мисс Офелия.

Что же произошло? Сен-Клер зашел в кафе посмотреть вечернюю газету, и

пока он сидел там, двое подвыпивших джентльменов затеяли драку. Посетители

кинулись разнимать дерущихся, и Сен-Клер, пытаясь отнять у одного из них

нож, был смертельно ранен в бок.

Трудно себе представить, что поднялось в доме. Слуги с плачем метались

по веранде, рвали на себе волосы, катались по полу Мари билась в истерике.

Только мисс Офелия и Том сохраняли присутствие духа среди всеобщею смятения.

Мисс Офелия распорядилась, чтобы Сен-Клера положили в гостиной, и ему

наскоро приготовили там постель. Он лишился чувств от боли и сильной потери

крови.

Приехал доктор, осмотрел раненого, и все поняли по выражению его лица,

что надежды нет. Но он спокойно перевязал рану с помощью мисс Офелии и Тома,

словно не слыша стонов и причитаний негров, толпившихся у дверей и окон

гостиной, а когда перевязка была закончена, сказал:

- Уведите их отсюда. Ему нужен покой, иначе я ни за что не ручаюсь.

Сен-Клер открыл глаза и пристально посмотрел на своих плачущих слуг,

которых мисс Офелия и доктор старались выпроводить с веранды.

- Несчастные! - сказал он голосом, полным горького раскаяния.

Слуги наконец-то вняли увещаниям мисс Офелии, повторявшей, что их стоны

и плач могут стоить жизни хозяину, и удалились.

Сен-Клер лежал молча, с закрытыми глазами. Так прошло некоторое время.

Вдруг он коснулся руки Тома, стоявшего на коленях возле дивана, и сказал:

- Бедный мой друг!

- Что вы, хозяин?

- Я умираю... - тихо проговорил Сен-Клер, сжимая руку Тома.

И силы изменили ему. Мертвенная бледность разлилась по его лицу, и оно

стало спокойным, как у засыпающего ребенка. Через мгновение он открыл глаза,

вдруг озарившиеся внутренним светом, прошептал: "Мама!" - и умер.

Дата добавления: 2015-08-21