II. О месте классических языков в духовной школе.

Начиная изучение древнегреческого языка, и особенно делая это не по своему желанию, а по велению учебной программы, необходимо представлять себе – хотя бы в общих чертах, - в чем смысл предстоящего обучения. На этом пути учащиеся духовных школ могут столкнуться с двумя существенными трудностями. Первая – это несомненная сложность самого древнегреческого языка. Эта сложность обусловлена как большой древностью, так и исключительным богатством языка, к которому мы приступаем. Вторая же, более глубокая проблема – в извечном вопросе: на изучение чего мы можем со спокойной совестью посвятить часть времени, отпущенного нам на подготовку к вечности.

Ни для кого не секрет, что занятие, к которому хоть в малой степени «лежит сердце», всегда производится с бо́льшим терпением. Сердце же наше расположено к тому, что так или иначе связано с нашими идеалами. Вспомним, к примеру: если мы хоть немного понимаем смысл церковного догмата, понимаем, как этот догмат связан с нашим спасением, нам легче смирять свой ум перед верой в непостижимое – непостижимое вообще или до времени. Мы не должны при этом требовать полного понимания как условия для веры. Но, понимая отчасти, нам легче, все же, терпеть, пока вера не просветит нас по возможности полнее и не откроет духовного видения того, что простым очам и простому уму недоступно. Точно так же, когда мы понимаем смысл предмета, нам легче смирять свое неопытное рассуждение и свои слабости перед требованиями духовной школы; требованиями, испытанными в веках церковной истории. И тут мы не должны требовать совершенного, полного понимания всех смыслов – часто это невозможно, пока предмет не изучен. Смирение перед школой, перед учителем – это тоже путь отречения от себя, путь креста. Однако понимая возможное, учащийся с большей легкостью может проходить своеобразную филологическую пустыню – ведь ему будет светить надежда встретиться с чем-то большим, чем язык: встретиться с Жизнью; встретиться со Словом, Которое стало Плотью; встретиться с Сыном Божиим и Словом Божиим, Которое стало Сыном Человеческим и – Словом Человеческим.

Даже если мы будем принимать во внимание только наиболее характерную (или привычную) задачу духовной школы – задачу подготовки хороших священнослужителей, мы должны понимать, что последние должны быть хорошими во всех необходимых отношениях. Лишь при таком понимании мы можем увидеть всю существенную необходимость нашего предмета.

Да, Церковь призвана освятить все сферы нашей жизни. То, что не воцерковлено, чего не коснулась благодать, становиться опорным пунктом недремлющего врага нашего спасения, пунктом, с которого он постоянно будет стараться отвоевать все остальное. Пренебрегши клочком земли, мы можем потерять слишком многое. Для пастыря в его «тактике и стратегии» очень важно осознавать это и не сводить все богатство своих задач к какой-либо одной сфере своего жертвенного служения.

Помня об этом, мы, как кажется, можем увидеть как минимум три момента в пастырской жизни, которые делают знание классических языков существенно полезным для священнослужителя.

Попробуем увидеть их вместе, начиная с самого главного.

1. Священник есть хранитель и преподатель Церковного Предания. В большинстве случаев именно со встречи с ним, а не от чтения книг и не от служения епископского зависит участь человека – христианин этот человек или еще не христианин. Предание же, т.е. то, что в Церкви передается из века в век от поколения верных поколению, - это, конечно, прежде всего не книги, не слова, даже не учение. Это – благодать Святого Духа, нетварные Божественные энергии, которые делают смиренного и любящего сына Церкви сыном Божиим по благодати. Однако мы знаем, что Церковь – Богочеловеческий Организм. Благодать в Церкви преподается таким образом, как человек может ее приять. Как существо из духа, души и тела, человек приемлет духовное через ощутимые для тела и души образы. В числе последних ведущее место занимает слово. Осознавая слово, мы начинаем путь от видимого и слышимого, от доступного ощущениям. Далее мы движемся к мысли и чувству – к предметам ума и сердца. И уже за этими явлениями душевного мира мы учимся созерцать духовное, возвышенное. Святые отцы называли Священное Писание как бы продолжением Воплощения Бога – Слова. По халкидонскому определению, человеческая природа была воспринята Христом в полноте и существенной неизменности. Эти полнота и неизменность были сохранены во Христе и после высочайшего прославления в Нем человеческой природы. Так и язык Священного Писания, язык свидетельств Святых Отцов о преданной им Жизни остается языком человеческим, хоть и преображается благодатью. А язык человеческий имеет свои правила, свои законы. И они не должны быть безызвестными тому, кто обязан хранить и передавать всю полноту Предания, воплощенного в слове. Ведь как можно сохранить и передать в полноте и чистоте то, что не понимаешь сам, не понимаешь полно и со всей ясностью? Поэтому, если есть возможность приблизиться к тем способам, какими именно передавали ближним живое дыхание благодати люди, особо близкие Богу, особо наполненные Духом Святым – святые апостолы, отцы и учители Церкви, творцы христианской аскетики – священник, казалось бы, должен чувствовать стремление приблизиться к этим способам. Можно уподобить это паломничеству во Святую Землю, трепетному прикосновению к тем дорогам, которыми ходили Спаситель и апостолы. Но думается даже, что плоды прикосновения к языкам Предания, на которых говорила Древняя Неразделенная Церковь, могут быть более долговременны, незабвенны, более глубоки и полны. И даже если бы все письменные свидетельства были переведены – все равно оригинал заключает в себе неповторимую гармонию духа. мысли и слова. Писать на том языке, на котором думаешь, пусть и мучаясь от немощи выразить духовное даже на своем родном языке, - это, все же, не то, что зачерпнутое мною из источника, ограниченное моим, читателя, опытом передавать на языке, неродном мысли автора. Естественно, что и между чтением первого и второго также всегда будет существенная разница. Кстати, когда мы читаем наши молитвы, которые суть церковнославянские кальки с древнегреческого, читаем с привычной к русскому языку, не зная древнегреческого – это часто только мешает нам понять смысл того, о чем мы молимся.

Итак, первая проблема, которая встает перед пастырем и требует у него соответствующих знаний – это проблема понимания нами слова, в котором воплощено, сохранено и передается Предание. Легкомысленное игнорирование "плоти" Предания свидетельствует о своеобразной монофизитской настроенности пренебрегающих; Христос историчен и в то же время вечен — и церковное Предание, будучи надмирно, воплощается в ткани человеческой истории.

Однако этим важным аспектом все не исчерпывается.

2. Христианину, конечно, достаточно понять и исполнить. Но священнослужитель должен уметь преподать так, чтобы поняли, приняли и исполнили другие. Да, апостолы, может быть, сами и не потеряли бы от того, что не написали бы Евангелий. Учители Церкви не стали бы верить неправо, если бы не создали Символ Веры. Отцы – подвижники могли бы молиться и не описывая свой опыт (больше того: чтобы писать, им часто приходилось нисходить с завоеванных смиренными трудами высот). Все они не потеряли бы. Но ближние их потеряли бы – и, может быть, все. Главнейшая заповедь – любовь – обращает нас к миру и заставляет нас свидетельствовать перед ним о преданной нам Жизни на понятном миру языке. Она же подвигает более совершенных преподавать свой опыт начинающим, уже в самой Церкви. И чтобы не только услышать все оттенки этого голоса любви, но и передать все его богатство, во всей его приспособленности (чистой, впрочем, и бескомпромиссной) к слышанию мира, - нужно быть к этому голосу ближе по возможности во всем – не только в духе, но и в преображенной духом букве. Конечно, прежде всего Бог дает силу слова и силу слышания. Но благодать – не повод к нерадению во всем и к дерзновенным ожиданиям особых, сверхъестественных даров.

Сегодня католический и протестантский мир все чаще с тоской оглядываются в вечно живое прошлое Церкви; случается, что сейчас даже начинающий проповедник очередной новой секты, обученный по незамысловатому протестантскому учебнику греческого языка Нового Завета, может показать вам оригинальный текст Евангелия (созданного в Церкви!) и сказать, что у нас, православных (любой национальности), вот тут вот все переведено неправильно. Что же мы ответим братьям, об уходе которых из Единственной Живой Церкви мы скорбим?

Но не так маловажно и то, что классические языки – это те языки, которые сыграли величайшую роль в формировании того внецерковного мира, к которому обращалась и сейчас обращена проповедь Церкви. Ко всему лучшему, что человечество обрело в естественном Откровении Логоса – Откровении искренне ищущим Истину язычникам – ко всему этому имеют причастность классические языки. Мы имеем Христа в себе – и нам, возможно, ни к чему проходить теми запутанными путями, которыми шли ко Христу нехристиане. Но апостол Павел звал нас быть всем для всех. Миссионеры учили языки народов, среди которых собирались проповедовать. Неужели пастырь словесных овец вознерадит выучить те языки, при помощи которых формировался культурный фундамент региона, исторически наиболее восприимчивого к христианству? Тем более, что сегодня наш пастырь в нем – миссионер уже как бы поневоле: в исконно христианских обществах существует множество христиан (!), нуждающихся в элементарном оглашении. Неужели пастырь вознерадит выучить языки, которые наложили неизгладимую печать на менталитет народов, среди которых начиналась проповедь Евангелия и которые до сих пор сохраняют призвание быть закваской миру, быть солью земли? И это тем актуальнее, чем под большей угрозой это призвание сейчас. Не секрет, что интерес к классической филологии падает ныне даже в «Старом Свете». Объяснения этому лежат глубже проблем в секулярной культуре. Человек или падает, или устремляется в полете вверх. Низойдя из Церкви в мир гуманизма, в мир самого себя, человек не может уже удержаться (в силу инерции предпринятого вниз рывка) даже на уровне всего того лучшего, что он получил от Христа до Воплощения Христа. На уровне того, что вело его к совершенному общению со Христом и что привыкли называть «общечеловеческими ценностями». Но ведь и путь наверх может иметь такой же порядок? Апеллируя к классике, возрождая интерес к ней, мы возрождаем время ожидания Спасителя – время, в которое человеки ощущали нужду в Том, Кто выше человека. Человека, осознавшего в историческом опыте своих поражений – нравственных, философских, религиозных, социальных и так далее – осознавшего в них бессилие лучших своих стремлений. Кажется, понять это и осуществить это первое возвращение может сейчас уже только Церковь.

Вдобавок к сказанному, классические языки – это не только путь к глубинным слоям нашего менталитета, это и путь – через новые языки, родственные классическим, - путь к сегодняшнему дню, путь к сегодняшнему сердцу и уму многих миллионов людей. Это путь услышать, чем мучается человек сегодня, над чем бессильно бьется его культура сегодня — может быть, нам пригодится все это, как в свое время апостолу Павлу пригодились в Ареопаге впечатления от прогулки по языческим Афинам (Деян. 17, 16-34); в современной культуре существует множество памятников Неведомому Богу — или, точнее, Богу Забытому.

Итак, вторая проблема, которая встает перед пастырем и придает смысл знанию классических языков – это проблема передачи Предания в слове, наиболее близком как самому духу и букве Предания, так и той культурной атмосфере, в которой происходит наша проповедь. И будет ли то проповедь верным, или поиск общего истинного начала в живом прошлом – поиск, который мы поведем вместе с братьями, более или менее далеко отошедшими от оград Церкви-Матери, или то будет голос, обращенный к страждущему миру сему, неведущему Христа – в любом случае мы вправе надеяться, что знание классических языков сделает наш голос более спокойным и уверенным, более сильным и полнозвучным, более родным и знакомым и неожиданно узнаваемым, несмотря на то, что он будет полон для многих совсем новым, неведомым ранее содержанием. И будет ли то первое слово о Христе, или слово о том, чего не видело око, не слышал слух и что не всходило еще на сердце верным – проникнутое родными интонациями, впитанными с молоком матери, спрятанными в почти недосягаемых уже глубинах исторической памяти, слово это будет встречено более доброжелательно, более тепло. И, может, придет время, когда вспомнивший о своей забытой земной прародине вспомнит после этого и о родине небесной. Мы не имеем тут в виду только те нации, языки которых родственны классическим по происхождению. По отношению ко многим народам Запада и Востока трудно сейчас точно определить, сколько латинских или древнегреческих нот звучат в тех «колыбельных», которые поет каждая национальная культура, приступая к воспитанию каждого из своих малолетних чад.

Но и этой проблемой все не исчерпывается.

3. Остается сказать о моменте немаловажном, хоть и не нуждающемся в долгих объяснениях. По общепринятому давно мнению, классические языки существенно развивают душу. Их стройность и богатство воспитывают, расширяют способности ума и сердца. Знание классических языков позволяет на новом, существенно более глубоком и полном уровне владеть родным языком. Ценность всего этого для пастыря не нужно объяснять. Ведь живое, осмысленное, удачно выбранное слово для него – это и оружие в войне за человека, и орудие лечения человека, человека несчастного, израненного грехом.[5]

Подытоживая, можно сказать вкратце, что классические языки в духовных школах необходимы по следующим причинам:

1. Это языки источников, в которых сохранено предание. А источники потому и называются источниками, что всегда рождают новое, приснотекущее, живое, вечное и тем самым настоящее. Они не иссякают ни для какого времени и ни для какого жаждущего человека. Переводы же и пересказы – это, обычно, в разной степени ограниченные сосуды с водой. Нечастые исключения составляют лишь те случаи, когда переводчик или автор пересказа равняется по душевному богатству и духовной, благодатной одаренности тому, что создавал оригинал. Впрочем, это означает уже то, что он создает новый источник.

Немаловажно и то, что это языки, помогающие нам глубже узнать язык нашей молитвы, язык, посвященный нами Богу.

2. Это путь сознания основ культуры и ментальности тех народов, которым нужно – к сожалению, часто с азов – и сейчас проповедовать Христианство. Это путь познания также и современной культуры этих народов, опять утративших понимание истинных причин своего духовного голода, страдания и бессилия. Далее, это путь поиска общего языка не только с миром вне Христа, но и с теми, что ушел искать Христа вне Церкви, путь совместного рассмотрения общего живого, благодатного прошлого. И, наконец, это путь более совершенного (верного духу и оживленной духом букве нашего Нового Завета с Богом) способа передачи Предания уже внутри Церкви, уже самим верным – столь часто ныне оторванным от корней Предания.

3. И последнее. Это не только помощь в познании Предания и опыта передачи его, но и способ образования собственных душевных способностей, умственных и сердечных сил к полноценной передаче Предания. Мы уже не мыслим нашего богословия без столь значимых, важных и уже почти две тысячи лет живых слов – Ипостась, Природа, Сущность, Единосущие, Энергия. Теперь трудно представить, каким было бы это богословие, если бы в свое время Отцы Церкви не учили древнегреческую философию и не старались осознать и использовать ее столь содержательные термины. Богатства и стройность классических языков формируют исключительную культуру мысли и слова.

А тем, кто хочет возрождать сегодня тертуллиановское «Что общего у Афин с Иерусалимом», следует напомнить: после того как Иерусалим спас Афины от лжеименного знания, Афины помогли Иерусалиму преодолеть «иудейскую нищету» и явить пред кичащимся разумом силу разума смиренного: явить Божественное достоинство Логоса и Духа Святого. С тех пор у них есть Общее – Премирная и Пребогатая, Единица в Троице и Троица во Единице.

Итак, знать Предание в наибольшей полноте, уметь правильно и по необходимости многообразно передавать его, исходя из широты и богатства своих душевных способностей соразмерять эту передачу состоянию внимающих – внимающих охотно, равнодушно или даже враждебно – вот, как это ни громко звучит, та земля обетованная, ради которой мы должны терпеливо пройти пустыню изучения языка. Впрочем, и пустыня эта не лишена своих оазисов. На каждом этапе пути они поддерживают нас некоторым предощущением будущей полноты жизни, которая будет все ближе. Дорогу осилит идущий. Идущий с верою в Помощь Божию, с надеждой на высокий смысл пути, с Любовью к Цели – к встрече с Жизнью и к возможности привести к этой встрече другого.

ІІІ. ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ИЗУЧЕНИЯ

Дата добавления: 2015-08-21