Заседание

В замке был специальный, обитый панелью зал для заседаний, посредине

которого стоял длинный стол с глубокими креслами. Тот, кто входил в этот

зал, сразу обращал внимание на картину в тяжелой золотой раме, висевшую на

стене против двери. Это был знаменитый автопортрет великого художника

Рембрандта; искусствоведы всего мира считали эту картину пропавшей во

время последней войны.

Под портретом во главе стола восседал барон. Слева от него сидели Селек

Бай и Тим Талер, справа - мистер Пенни и синьор ван дер Толен. Разговор

шел о "положении на масляном рынке". Из-за Тима все говорили по-немецки,

хотя для мистера Пенни это было весьма затруднительно.

В самом начале заседания (такие обсуждения почему-то всегда называют

заседаниями, словно самое главное тут - сидеть на стуле), итак, в самом

начале заседания мистер Пенни деловито осведомился, будет ли Тим и впредь

принимать участие в тайных совещаниях. Селек Бай высказался "за", но

остальные господа были решительно "против". Они считали, Что мальчик

должен участвовать в заседании только сегодня: во-первых, чтобы немного

ознакомиться с делами концерна, а во-вторых, поскольку он должен сделать

сообщение об употреблении маргарина в своем переулке.

Первым на повестке дня стоял вопрос о точильщиках ножей и ножниц в

Афганистане. История эта оказалась довольно странной. Тим понемногу понял

следующее: торговая фирма барона Треча раздарила в Афганистане около двух

миллионов дешевых ножей и ножниц. И не столько из чистого человеколюбия,

сколько ради того, чтобы подзаработать. Эти ножи и ножницы обошлись

компании по сорок пулей (мелких афганских монет) за штуку. Наточить же

ножичек стоило пятьдесят пулей (пол-афгани). Поскольку ножи и ножницы были

не слишком высокого качества, точить их приходилось, по крайней мере,

дважды в год. А все точильщики в Афганистане были служащими фирмы барона,

и некий Рамадулла, в недавнем прошлом разбойник с большой дороги,

наводивший ужас на всю округу, держал точильщиков в строгой узде. Он

снабжал их точильными камнями и клиентами, но требовал с них за это такую

часть дохода, чтобы половина всех заработанных денег могла регулярно

поступать в распоряжение фирмы. Легко себе представить, что оставалось

после этого самим точильщикам.

Поэтому в Афганистане приходилось прилагать большие усилия, чтобы

навербовать точильщиков и обеспечить их работой. А в такой бедной стране

это невозможно сделать с помощью радио, газет или рекламы. Ведь немногие

здесь умеют читать, да и радио почти ни у кого нет. Поэтому пришлось

оплатить уличных певцов, которым было поручено распевать по дворам

"Песенку точильщика". В этой песенке - господа долго спорили о ее словах и

мотиве - не восхвалялось, как можно было бы подумать искусство точильщика,

а воспевалась его бедность. И все для того, чтобы заставить население

точить ножи и ножницы хотя бы из сострадания. В переводе эта песенка

звучала примерно так:

Вертится, вертится, вертится, Жужжит колесо и искрится! За пол-афгани

он нож вам наточит. Бедняга! Как хлеба он хочет! Бедняга, бедняга

точильщик-бродяга! Спешит в города он и села, Согнувшись под ношей

тяжелой! За пол-афгани он и ножницы точит! Бедняга! Как хлеба он хочет!

Бедняга, бедняга точильщик-бродяга!

Последняя строфа должна была убедить слушателей, как счастлив

точильщик, когда ему приносят ножи и ножницы:

Эй вы, молодые красотки! У вас не найдется ль работки? За пол-афгани

спасибо вам, люди! Сегодня голодным не будет Бедняга, бедняга

точильщик-бродяга!

О том, что бедные точильщики отдают почти весь свой заработок

Рамадулле, а тот, в свою очередь, переправляет большую часть собранных

денег в этот замок, песенка, разумеется, умалчивала.

Тим думал все это время о старике с глухонемой дочерью, точившем ножи и

ножницы в его переулке. Может быть, и этот старик отдает большую часть

своего заработка какой-нибудь торговой фирме? Его удручала мысль об этом

дрянном королевстве, которое он должен унаследовать. И Селек Бай, как

видно, угадал его мысли.

- Мне кажется, - сказал он, - что молодой человек не одобряет методов

нашей фирмы. Надо думать, он придерживается мнения, что разбойник

Рамадулла вовсе не переменил своей профессии, а просто грабит теперь

несколько более цивилизованным способом. Должен сказать вам, господа, что

я и сам так считаю.

- Ваше мнение нам известно, - вставил мистер Пенни. А барон, заметно

оживившись, добавил:

- Если в стране, истерзанной разбойниками, Селек Бай, нам удалось

сделать разбойников более цивилизованными, это значит, что мы способствуем

прогрессу. Позднее, когда эта страна благодаря нашей помощи превратится в

страну с правом и порядком, наши методы торговли тоже, разумеется, станут

вполне законными.

- То же самое вы говорили мне, - спокойно возразил ему Селек Бай, -

когда речь шла о нечеловеческих условиях труда на плантациях сахарного

тростника в одной южноамериканской стране. Сейчас в этой стране с помощью

наших денег избран в президенты всем известный вор и убийца, и положение в

ней стало еще хуже.

- Но этот президент почитает религию, - подал реплику мистер Пенни.

- В таком случае, я предпочел бы более человечного президента, не

почитающего религии, - буркнул Селек Бай.

Теперь в первый раз за все время попросил слова синьор ван дер Толен.

- Господа, мы ведь только простые коммерсанты и с политикой не имеем

ничего общего. Будем надеяться, что мир со временем станет лучше, и тогда

все мы будем торговать друг с другом как добрые друзья. А теперь я

предлагаю перейти к главному: к маслу!

- Точнее говоря, к маргарину, - с улыбкой поправил его барон и тут же

приступил к длинному докладу.

Доклад этот мало чем отличался от тех речей, какие Тим уже слышал от

него в самолете. Он говорил отнюдь не как мирный торговец, а как

полководец, собравшийся стереть с лица земли своих врагов - других

торговцев маслом.

Половину из того, что он говорил, Тим пропустил мимо ушей. В голове у

него шумело. Он с недоумением задавал себе вопрос: для чего же тогда

вообще торговать в Афганистане и Южной Америке, раз торговля непременно

превращается там в такое мерзкое дело? Ему уже больше не хотелось получить

в наследство королевство барона. Он испытывал отвращение к торговле,

торговым сделкам и вообще ко всяким "делам". С тоской думал он про свое

собственное "дело" - проданный смех.

Барон попросил Тима повторить все, что он говорил ему в самолете об

употреблении маргарина в их переулке.

Тим стал рассказывать; и когда он кончил, в зале заседаний воцарилась

тишина.

- Ми правда шлиском мало уделял внимание маргарин, - пробормотал мистер

Пенни.

- А между тем наш концерн, - добавил синьор ван дер Толен, - достиг

такого величия и богатства именно благодаря мелочам, в которых нуждаются

бедные люди. Но маргарин мы совершенно упустили из виду. И это

непростительно! Придется организовать это дело совсем по-иному!

Теперь Тим немного успокоился. Он сказал:

- Мне всегда было обидно, что те, кто покупает масло, получают свою

покупку в серебряной упаковке, а наш маргарин просто выковыривают лопаткой

из бочонка и кое-как заворачивают в дешевую бумагу. А мы не могли бы

продавать бедным людям маргарин в красивой обертке? Ведь денег у нас на

это хватит!

Все четыре господина, вытаращив глаза от изумления, уставились на Тима.

И вдруг, словно по команде, разразились громким хохотом.

Господин Талер, ви просто необценими! - крикнул мистер Пенни. - Решение

было у нас под носом, но мы его не увидели! - смеясь, воскликнул барон.

Даже синьор ван дер Толен вскочил со своего кресла и вперил взгляд в

Тима, словно увидел какою-то диковинного зверя.

Только старый Селек Бай оставался спокойным. Поэтому Тим обратился к

нему и спросил, что же такого особенного нашли господа в его предложении.

- Мой юный друг, - торжественно произнес старик, - вы только что

сделали открытие. Вы изобрели сортовой маргарин!

Дата добавления: 2015-08-21