Даю тебе честное слово 7 страница

– Прости, к чему приведет?

– Из мелкой причуды, хочется надеяться, вырастет бабочка! Да ты пойми, мама, у него же совсем нет друзей, о девушках я тем более не говорю! Он не думает о будущем, не верит в себя, вся его жизнь протекает между походами в кино и торчанием перед компьютером. Уже хорошо, что он стал ухаживать за дедушкой. И если они вместе устроили шумную попойку, то это к лучшему…

– Ты все видишь в неправильном свете. Макс подцепил дедушкину санитарку. Парень вовсе не так наивен и добродушен, каким ты его считаешь.

– Тем лучше. Чао, мама! – Мицци закончила разговор.

– Всезнайка, – буркнула под нос Петра.

Только черта помяни, и он тут как тут, подумала она, когда через несколько минут отворилась дверь и в дом одновременно вошли Харальд с Йенни. Они о чем-то оживленно разговаривали, и муж в кои-то веки снова выглядел веселым и раскованным. Эта блондиночка с радостной физиономией, выражающей детскую невинность, на самом деле змея, которая прокралась в дом и отравила своим ядом три поколения. К счастью, только мужчин, злорадствовала Петра, меня-то ты точно не заманишь в ловушку. Отныне вся ее внутренняя агрессия сосредоточилась на молодой женщине.

– Весь дом провонял! – закричала она вместо того, чтобы поприветствовать вошедших. – И все из-за вас! Как только могла обученная санитарка обеспечивать сигарами старого потерявшего рассудок человека! Я буду добиваться, чтобы вас безотлагательно заменили.

Йенни в поисках поддержки обратилась к Харальду:

– Ваш отец сам хорошо знает, что способен вынести его организм. Немного простых радостей жизни – лучшее лекарство для наших пациентов престарелого возраста.

Харальд комментировать не стал и предпочел удалиться в свой кабинет, Йенни быстренько прошмыгнула наверх.

Петра почувствовала себя униженной, однако жизнь приготовила ей куда более неприятный сюрприз. Только она скинула туфли и расположилась на мягком диване, как зазвонил телефон. Пришлось вскочить, поскольку она была уверена, что звонил любовник. Но она просчиталась. Говорил чужой голос, звучавший будто из пустоты:

– Фрау Кнобель? Если вы не отговорите своего мужа от идеи обезобразить наш городок сооружением подземного гаража по неправильно рассчитанному проекту, то мы будем вынуждены преподать всей вашей семье страшный урок.

– Вы сказали «обезобразить»? Но подземные гаражи как раз и строятся для того, чтобы не портить вид… – заикаясь, стала оправдываться Петра. – А, собственно, кто вы такой?

– Вы еще будете проклинать день, когда мы с вами лично познакомимся.

– Такие решения принимает не мой муж, это компетенция совета общины.

– Ну еще бы! Конкурс объявлялся как открытый, а то, как он проводился, показывает, что тут от начала до конца дело нечисто. Открытый? Да это просто смешно!

Незнакомец положил трубку. Что оставалось Петре, как не пойти искать мужа? Его комната была обставлена старой обветшавшей мебелью, с которой он не желал расставаться. Потертое кожаное кресло в английском стиле с сильно полинявшей краской на складках. Полки из тикового дерева на металлических кронштейнах, когда-то стоившие кучу денег. Сегодня они воспринимались как мещанство, и никак иначе. «Ископаемый», как его нарекла Мицци, купленный четыре года назад компьютер.

Харальд, лежа на диване, читал газету. Новость его нисколько не смутила. Он попросил Петру повторить слово в слово, что сказал незнакомец, и записал все на бумажке. Потом позвонил своему другу Рональду Мельфу из уголовной полиции.

– Он говорил во множественном числе. Значит, он не одиночка, а их целая банда, – стала рассуждать Петра, и это довело ее чуть ли не до истерики. – Господи, да что же это за люди такие!

– Сумасшедший, – ответил Харальд. – Не принимай близко к сердцу.

– А нельзя как-нибудь отложить строительство подземного гаража? – спросила Петра.

Харальд покачал головой:

– Как ты это себе представляешь? Мы уже начали рыть котлован! Юрген набрал дополнительную рабочую силу – как-никак это первый крупный заказ для его фирмы.

Он вскочил и стал нервно ходить туда-сюда по пятачку между книжными полками и креслом.

– Кроме того, центр города здорово выгадает. Магазины постепенно разоряются, так как вблизи нет парковок, за покупками люди ездят в торговый центр Рейн-Неккар[42]. Я не могу вообразить кого-нибудь, кто мог бы в принципе понести ущерб от подземного гаража. И кроме того, я не позволю себя шантажировать. Но на всякий случай поставил Юргена в известность.

В заключение он нервно схватил с полки бутылку водки и хмуро на нее уставился.

– А куда, собственно, подевался мой коньяк?

Петра знала ответ, но посчитала, что в данный момент это дело второстепенное, и промолчала. Вместо этого она стала настаивать, что нужно посвятить в это дело Макса и, возможно, даже Мицци, чтобы они знали о грозящей опасности.

Макс в это время как раз договаривался с Йенни о встрече. Все как всегда: пицца, кино и так далее – по крайней мере, Макс на это надеялся. Он слышал, как его звала мать, но прикинулся глухим. И только когда старик засел в туалете, у него появилось немного времени покурить и пошушукаться с Йенни.

– Раньше в дедушкиной комнате жила моя сестра, – рассказал он. – Но теперь она редко приезжает сюда из Берлина.

При слове «Берлин» Йенни оживилась. Берлин был ее мечтой, но она ни разу там пока не побывала. А Макс, надо думать, был сто раз?

– Только один раз с моим классом, – сказал Макс и икнул. – Сестра часто приглашает меня в гости, но что я там забыл?

– Ну ты и зануда! – возмутилась Йенни. – Рейхстаг чуть ли каждый день показывают по телевизору, или эту разрушенную церковь, и лошадок на воротах[43]. Отель «Адлон», мадам Тюссо, Чекпойнт «Чарли»[44]…

– … а также Триумфальная колонна[45] и другой показушный хлам для туристов, – продолжил Макс. – Если ты на этом помешана, то почему бы тебе взять да не съездить?

– Вопрос денег. На отель мне не хватит.

Макс подумал, что пару дней Йенни вполне могла бы пожить у Мицци. Он так обрадовался своей идее, что даже был готов поехать вместе. Йенни бросилась ему на шею. Она сказала, что завтра же спросит начальницу, когда ей полагаются длинные выходные.

– А дедушку разве можно оставить одного? – спросил Макс.

Но Йенни его успокоила. Ее коллеги обязательно ее подменят, да и сам старик в последнее время достаточно окреп.

– Скажи, по мне можно унюхать, что мы с дедушкой пили коньяк? – спросил он.

Йенни в ответ только рассмеялась.

В приподнятом настроении Макс пошел к родителям.

– Я сегодня не буду ужинать, – сообщил он.

– Вот и хорошо, потому что я сегодня не буду готовить, – язвительно ответила мать.

– Известно, что пьянство отбивает аппетит, – вставил свое мнение отец, брезгливо принюхиваясь к запаху перегара.

Когда нравоучительная сцена окончилась, Максу рассказали о звонке, но впрочем, рассказ не произвел на него сильного впечатления. У него был свой опыт общения с криминальной средой, который не шел с этим случаем ни в какое сравнение.

– Не стоит расстраиваться по такому поводу, – утешил он, – брехливая собака лает, да не кусается.

– Ты говоришь прямо как дедушка, разве что не на латыни, – отметил отец.

Петре захотелось похвалиться своими познаниями в латыни, и она не сдержалась, громко сказала «Cave canem!»[46], после чего, довольная, ушла принимать успокоительную ароматическую ванную.

Оставшись вдвоем, Макс с отцом не нашли ничего, что могли бы сказать друг другу. Харальд ушел на кухню делать бутерброды с зерновым хлебом и ливерной колбасой.

До конца рабочего дня Йенни оставалось еще много времени. Рано было за ней ехать. Поэтому Макс еще раз заглянул к деду, чтобы пожелать доброй ночи. Старик лежал на кровати и находился явно не в духе. Он щелкал пультом, пытаясь, видимо, охватить все новостные передачи и репортажи о творящемся на земле ужасе. Похоже, он выпил целую бутылку минеральной воды. Макс жестом попросил его снять наушники. Теперь он мог поведать старику о страхе, который нагнал на домашних звонок незнакомца. Дед выслушал волнующую новость с восторгом.

– Думаешь, твой отец позволил себя подкупить?

Макс покачал головой:

– Папа в таких вещах поступает очень корректно. Само собой как-то по-дурацки выглядит, что его закадычный друг получил прибавку за строительство подземного гаража.

Старик кивнул в знак согласия. Однако вслед за этим он, чуть ли не ликуя, воскликнул:

– Парень, ты не понял: мы оказались в криминальной истории! Они шантажируют твоего отца! Они захотят отрезать Мицци ухо, похитить твою мать или тебя…

– Или тебя, – предложил Макс и весело ухмыльнулся.

– Шутки в сторону, – сказал дед. – Я им особой радости не доставлю, а Харальд только обрадуется, что от меня избавился. Но тебе грозит реальная опасность, парень, ты еще не понял?

– Нее. Полиция уже в курсе, большего пока сделать невозможно.

– Полиция? Делать им нечего, как только днем и ночью патрулировать возле нашего дома. В конце концов, мы никакие не знаменитости! Я чувствовал бы себя спокойнее с вальтером под подушкой. Будь добр…

– Дедушка, я не ходил в армию. Я принципиально не притрагиваюсь к оружию.

– Пистолет лежит… мне немного неловко об этом говорить… в общем, он лежит в чемодане среди тетрадочек. Ну, этих, с голыми бабами. Сам понимаешь, после войны было небезопасно скрывать армейский пистолет от оккупантов, да еще десятилетия сохранять в рабочем состоянии. Может быть, теперь эта добрая штуковина нам пригодится. Во всяком случае, ваш Вилли Кнобель бывалый солдат, способный в крайнем случае защитить семью.

Макс пообещал дедушке в следующий раз поискать пистолет. Старая железяка наверняка насквозь проржавела, и с ее помощью он никому больше не причинит вреда.

Нет, Йенни не хочет, чтобы Макс пришел к ней домой. Она-де живет в двух маленьких комнатках в дешевом квартале, через тонкие стены соседи все слышат, и вообще дом кишит стариками, которые, прильнув к дверным глазкам, постоянно держат под наблюдением всякого, кто поднимается по лестнице. Гнусные мещане, у которых нет другого занятия, кроме как травить соседей. Лифта на четвертый этаж, к сожалению, нет – социальные дома роскошью не отличаются. У Макса уютнее, и вообще ей нравится этот старинный дом и все его обитатели.

Во вторую проведенную с Йенни ночь Макс узнал кое-какие детали из ее юности. Как он и предполагал, жизнь девушки складывалась непросто. Отцу ампутировали ногу, он рано ушел на пенсию и превратился в вечно хворого ворчуна. Мать работала в несколько смен и возвращалась домой совсем без сил. Поэтому она заставляла Йенни с сестрой с раннего возраста заниматься работой по дому. А если они не подчинялись, она ничтоже сумняшеся воспитывала девочек пощечинами. Жили они в небольшом городке в Одевальде[47]. Йенни училась в реальном училище, и ей приходилось рано вставать, чтобы успеть на семичасовой автобус.

– С утра я уже чувствовала себя до смерти уставшей, в автобусе прислонялась к окну и ехала так до самого конца. Мне, десятилетней девочке, не с кем было поговорить, потому что у меня не было подруги, у которой я могла бы найти сочувствие. Со мной ехали только мальчишки, и за время пути они не по одному разу приклеивали мне на косички жвачку.

– А сестра? – спросил Макс.

– Она живет в Швайнфурте, вышла замуж и родила двойню.

Йенни тяжело вздохнула. Между ее детством и сегодняшним днем остался большой промежуток, о котором она, очевидно, не хотела говорить.

– Как это у тебя получается всегда быть в хорошем настроении? – спросил Макс.

– Работа доставляет мне большое удовольствие, – ответила Йенни. – Вообще-то, я хотела пойти в полицию, но, наверное, даже к лучшему, что из этой затеи ничего не вышло. Кто любит полицейских? Старики платят мне благодарностью и радуются, когда я к ним прихожу. Скажи, вот у тебя есть аттестат зрелости, ты мог бы пойти учиться. Ты серьезно говорил, что хочешь ухаживать за стариками? За это, правда, платят немного.

Макс пожал плечами. Он позаботился о бутылке шампанского, но больше пить его не тянуло. Йенни после двух бокалов красного в пиццерии тоже не была настроена на выпивку.

– Завтра мне нужно быть в форме, – пояснила она, намекнув заодно тем самым, что не сможет задержаться у него до утра.

И, по-видимому, поэтому она быстро разделась, а Макс еще раз вынужденно увидал вытатуированного у нее на спине сокола.

– Когда дедушка умрет, я наверняка кое-что унаследую. И тогда я оплачу твой визит к кожному врачу, или как там называются те, кто удаляют татуировки?

– Для удаления тату правильнее всего обращаться к дерматологам, я уже выясняла. Но мне потребуется минимум девять сеансов, каждый из которых обойдется больше чем в сто евро. Где я возьму столько денег?

Макс чуть было не поддался искушению взять тысячу евро из дедушкиных денег и сделать Йенни приятное. Но, с другой стороны, это выглядело бы так, будто он расплачивался за секс.

– Если я выиграю в лотерею, – произнес он, – то мы, когда поедем в Берлин, будем жить не у моей сестры, а в «Адлоне». Но первым делом я оплачу тебе новую спину. Она будет розовая, как у поросенка!

– Сам ты поросенок! – ответила она и завизжала как хрюшка.

Это было смешно. Потому что сегодня они сделали это по-другому.

Утром Макс был как шелковый. Он принес деду завтрак и глядел на старика сияющими от счастья глазами.

– Ты слышал? – спросил дедушка. Он показал на приемник, который Макс снова принес ему из подвала. – Один снова сказал «ни в коистей мере». Ужас![48]

– Но так все говорят, – возразил Макс и получил в ответ возмущенную отповедь деда, которая, впрочем, совсем не испортила его благодушного настроя.

Внук сообщил, что сегодня перегонит дедовскую машину торговцу металлоломом, а заодно прихватит пулемет. Но в награду за это они с Йенни в следующие выходные съездят в Берлин. И что он уверен: Мицци не станет возражать, если они к ней нагрянут.

Так и произошло:

– Давно пора, Макс, я уж боялась, что тебя совсем не интересует, как живет и кого любит твоя сестра…

– Кстати о том, что пора, – вставил Макс. – Думаешь, лучше ехать на машине?

Мицци посчитала это идиотизмом, так как в ее квартале негде приткнуть машину.

– С нетерпением жду, очень хочется взглянуть на твою подругу, – сказала сестра, – и обещаю, что не стану ее совращать.

– Забудь об этом, – парировал Макс, – мы и без того будем все время на ногах. Она деревенщина и балдеет от большого города.

– На том и порешим. Наконец-то в наш тихий мирок ворвется свежий воздух перемен! Пора тебе уже выбраться из захолустья.

Кобура с пистолетом нашлась быстро. Макс взял ее кончиками пальцев. Будучи убежденным пацифистом, он испытывал легкое отвращение к огнестрельному оружию, как другие люди – к змеям или паукам. Пистолет он передал дедушке, даже не открыв кобуру и не взглянув на него.

– Твои родители не должны об этом знать, – попросил старик. – Я хранил вальтер всю свою жизнь втайне от членов семьи, так пусть это тайной и останется.

А на будущее надо придумать, куда бы его перепрятать. В постели нельзя – ее каждый день убирает санитарка, в подушке – тоже не лучшее решение. И матрасы они время от времени сворачивают. Макс оглянулся вокруг в поисках идеи.

– Лучше всего – в ящиках для цветов. С тех пор, как Мицци съехала, на балконе растут одни сорняки. Я выкопаю ямку, положу туда твое сокровище и присыплю землей. Там никто не станет искать.

– А если пойдет дождь?

Макс завернул кобуру в пластиковый пакет. Несмотря на то, что было очевидно: мужская игрушка давно уже не стреляла, старик успокоился, что пистолет будет храниться вне комнаты, – в конце концов, старик ни разу еще не выходил на балкон, и об этом все знали.

Харальд с Петрой обрадовались идее Макса в кои-то веки навестить сестру. О том, что с Максом поедет и Йенни, они не подозревали. Поскольку речь шла о выходных, то Петра даже предложила поухаживать эти дни за престарелым дедушкой. Реакция Харальда была не столь однозначной, и он на несколько секунд заколебался с ответом:

– Юрген вчера пригласил меня на рыбалку, он купил хижину в Шварцвальде на самом берегу какого-то озерца. Если погода не изменится, мы поедем. Прости, Петра, тебе придется удерживать позиции без посторонней помощи.

В глубине души Петра подумала, что это совсем неплохо. Во-первых, она сможет пригласить любовника домой, где есть большая супружеская кровать, поудобнее узкого производственного диванчика. И потом потихоньку сделать из него «друга дома». А со стариком она как-нибудь справится.

К несчастью, следующий день принес ей разочарование. Петра тщетно прождала «друга своего бюро» весь день – он не пришел, правда, чуть позже позвонил. По его словам, он был в отъезде, встречался с бывшими сокурсниками. Когда-то все они играли в ансамбле народной музыки. Вот и сейчас им захотелось попраздновать, вспомнить старое и стряхнуть пыль с волынки, гитары и флейты.

Ну а поскольку Петре жизненной энергии было не занимать, она быстро нашла положительную сторону и в возникшей ситуации. Ее недавний план по отправке на тот свет свекра, с помощью подстроенного падения, не удался. Но скоро старик целиком попадет в ее руки, кроме получаса утром и вечером, когда приходят санитарки. Скоро она опять натянет ниточки.

Чем больше она размышляла над этим методом, тем меньше он ей нравился. Что если старик заметит нитки и сразу же догадается об их назначении? Нет, падение должно на сто процентов выглядеть как несчастный случай, никаких намеков на западню. И тут Петре неожиданно припомнилась лестничная клетка в родительском доме, где на перилах иногда вывешивали табличку с надписью «Осторожно! Только что натерта воском!».

В доме Кнобелей полы никогда не натирали. В обеих комнатах лежали ковры. Но ведь можно попробовать превратить коридор на верхнем этаже в скользкий каток. Вместо того, чтобы проваляться весь обеденный перерыв на диванчике в грустном одиночестве, Петра нашла в себе силы вскочить и побежать в супермаркет, чтобы закупить все необходимое для ужина и сверх того – большую упаковку желтой мастики для полов. Само собой, в пятницу надо свернуть широкую ковровую дорожку, чтобы увеличить скользящую поверхность.

После того как вечерняя санитарка выполнит свою работу, старик еще долго не уснет. Напившись воды, разумеется, без алкоголя, он, скорее всего, захочет в туалет, – и такие самостоятельные походы в последнее время ему все чаще удавались. Если он останется в постели, тогда она расстелет дорожку на следующий день утром к приходу санитарки, а когда санитарка уйдет, она ее снова свернет. После санитарки старик на своих костылях обязательно появится в коридоре, где он разрабатывает мышцы ног. Если он при этом грохнется, она давно уже будет в своем книжном магазинчике. Лучшего алиби и не придумаешь.

После обеда Петра вступила в комнату свекра, лелея свои злодейские помыслы, поморщила нос от сигарного чада, но при однако нашла в себе силы как можно дружелюбнее справиться о его самочувствии.

«Детки, милые козлятушки, ваша мать пришла…» – пропела она мысленно, ощутив в себе волка.

– Dea ex machina![49] – сказал в ответ старик. – Я только что подумал о тебе, но и не подозревал, что ты читаешь мысли. Тут такое дело… Я давно уже хотел тебя поблагодарить. И если ты спросишь меня, я отвечу: у вас мне по-настоящему хорошо. Макс готовит вкусную еду, Елена развлекает меня своими шуточками. Panem et circenses – хлеб и зрелища, чего еще можно желать!

– В выходные тебе придется обойтись без Макса, – сказала Петра. – Он собирается съездить к Мицци в Берлин. И я это только приветствую. Нам всем очень интересно, что он расскажет. Впрочем, и Харальд тоже уедет по своим делам. Но мы, надеюсь, поладим, да и санитарки будут приходить, как положено.

– Значит, я остаюсь единственным мужчиной в доме? – спросил старик, как показалось, с некоторой робостью.

– В Доссенхайме ты тоже жил один, – успокоила его Петра. – С чего ты вдруг так перепугался?

– Ну, как-никак вам угрожали… – пробормотал он еле слышно, чем рассердил Петру, которой не понравилось, что Макс – кто же еще? – посвящает старика во все семейные тайны.

В ответ она, правда, изобразила шутку:

– Под твоей защитой никто не отважится на меня напасть.

Макс находился в сильном возбуждении. Он часто летал в Австралию, но поездка по железной дороге в Берлин почему-то пугала его своей новизной. В Интернете он выбрал самый удобный маршрут с неизбежными пересадками и купил на вокзале два билета. На вокзал он прибежал с одним рюкзаком, поэтому ему не пришлось покупать парковочное место. Экспедиция выливалась в кругленькую сумму. К счастью, мать сунула ему две сотенные, чтобы он сходил с Мицци в ресторан. Йенни должна была присоединиться к нему на перроне, ей перед отъездом полагалось обслужить еще трех инвалидов.

Наконец, они сели в поезд, следовавший до Франкфурта. Им посчастливилось найти пустое купе. Во Франкфурте предстояла пересадка в скоростной междугородний экспресс ICE, и Макс вновь испытал радость от того, что додумался заранее забронировать билеты. Йенни успела все же переодеться после работы. Она распустила свои длинные волосы и накрасилась, как показалось Максу, чуть более ярко, чем следовало. Наверное, у нее сложилось неправильное представление о столице. Насколько Макс был проинформирован, в кругу знакомых Мицци элегантные прикиды популярностью не пользовались.

– Моя сестра живет с подругой Ясмин, – стал вводить в курс дела свою спутницу Макс. – Отец не выносит эту женщину, поэтому Мицци приезжает к нам только на Рождество.

Йенни напряженно хихикнула. В отличие от Макса, она не боялась путешествий, зато сильно волновалась перед знакомством со столичной публикой. Как ее примут в студенческой компании? Новенькую красно-белую в полоску блузу в стиле мужской сорочки она считала своей лучшей вещью, но это дома, а в Берлине? Не покажется ли она им в ней провинциальной простушкой, а то и вовсе мещанкой? И Йенни отважно закатала рукава чуточку повыше.

Макс взял ее сильные руки в свои и глазами влюбленного стал разглядывать татуировку на предплечье.

– Эту надо оставить, – сказал он.

– Нет, – решительно воспротивилась Йенни. – С этой татуировкой он меня обманул! Бабочка и дракон мне понравились. В ответ на это Фалько сказал, что сделает мне на спине небольшую ласточку, и я ему поверила. А потом посмотрела в зеркало и увидела, что маленькая ласточка превратилась в огромного сокола.

Макс с трудом мог представить, как это можно не почувствовать, когда кто-то колет тебя иголкой по всей спине. Разве что Фалько каким-нибудь образом сделал Йенни бесчувственной к боли.

– Ты поэтому от него ушла?

– Ах, брось, если бы только это! Фалько вообще большой говнюк, каких свет не видал!

Харальд в эту пятницу после обеда тоже паковал дорожную сумку. В нее поместились туалетные принадлежности, клетчатая рубашка и спальный мешок. Жена вернулась с работы около шести. Он поцеловал ее в щечку на прощанье и проворно убежал. С дня своего сорокалетия он ни разу не рыбачил, и сейчас в предвкушении радовался как ребенок.

Как только муж оказался за порогом, Петра принесла старику бутерброд и большой стакан яблочного сока с минеральной водой. Сунула в микроволновку пиццу для себя и устроилась перед телевизором. Примерно через час пришла незнакомая санитарка, которая по всем признакам неплохо ориентировалась в их доме. Петра едва дождалась, когда та уйдет, и сразу приступила к натирке полов.

Она еще ни разу в жизни не занималась этим делом. И где это видано, чтобы натирали дощатые полы? Или мастикой раньше натирали паркет в замках? Дорожки были свернуты в один миг, воск нанесен за пару минут, однако поверхность долго не приобретала необходимой гладкости. Петра терла и полировала, терла и полировала, пока не онемели руки и колени не перестали сгибаться. В конце концов, она справилась, но окончательно выбилась из сил. Но как приятно было расслабиться в горячей ванной, наслаждаясь тем, что коварный замысел начал приобретать реальные очертания! Сегодня она была собой довольна.

В десять Петра уже лежала в постели и думала о своем друге, с которым она сейчас была бы не прочь провести время. Интересно, что сейчас делает муж? Наверное, завис в деревенской пивной, набил живот охотничьим шницелем с коричневым соусом и сейчас на пару с Юргеном дует одну кружку пива за другой. Ее малыш Макс, видимо, куда-нибудь отправился с сестрой, а может, даже и с Ясмин. Интересно, понравится ли ему берлинская ночная жизнь? Дискотеки его никогда особенно не привлекали. Мицци наверняка познакомит его с множеством девушек… Уставшая от дел и дум, Петра погрузилась в глубокий сон, и ей приснился пивной бар для лесбиянок, где ее старшая, по всей вероятности, проводила большую часть свободного времени.

Из крепкого сна Петру вырвал оглушительный грохот. В ужасе, ничего не понимая, она вскочила, и в тот миг же раздался страшный вопль, сменившийся жалобами и проклятьями. Потом все так же внезапно стихло, и в доме повисла гробовая тишина. Остолбенев от неожиданности, она постепенно начала соображать, что же произошло.

Ну надо же, с удовлетворением подумала она, в первую же ночь сработало. Но решила не сразу идти наводить порядок, а еще немного поприкидываться мертвецки спящей.

В пятницу под вечер Йенни с Максом прибыли на Центральный вокзал Берлина. Пока они стояли разинув рты, пораженные внушительными зданиями, и думали-гадали, куда идти, чтобы отыскать в этой толпе Мицци, сестра предстала прямо перед ними. Макс с Мицци обнялись, не забыв и про Йенни – той тоже достались объятья, пусть и не такие пылкие.

– Эй, младший, как доехали? – спросила Мицци.

Они оба рассмеялись, потому что именно так бабушка обращалась к каждому гостю, даже если он преодолел каких-нибудь неполных пять километров.

Йенни наблюдала за Мицци со смешанными чувствами. Худая, как жердь, каланча, изучает психологию и определенно видит всех людей насквозь как рентгеновский аппарат. Мицци тащила тяжелую коробку, набитую кока-колой и наполнителем для кошачьих туалетов.

– Ит для моих соителей[50], – как бы оправдываясь пояснила Мицци.

Максу очень не нравилось, когда сестра начинала строить из себя берлинку, потому что местный диалект звучал в ее устах очень искусственно.

Они решили сначала доехать на метро до Фриденау[51], бросить дома багаж, а позже, когда появится Ясмин, пообедать в тайском ресторане. Студенческая квартира удивила Йенни царившим в ней беспорядком, какого она еще не наблюдала ни у одного из своих нуждающихся в уходе пациентов. Наконец, появилась Ясмин, которая изучала педагогику и арабистику. По первому впечатлению, это была незаурядная личность, но с приветом. Однако настоящей сенсацией стала еда. Йенни буквально опешила от незнакомых названий, и Мицци пришлось выбирать за нее. Еда была подана, Йенни недоверчиво зачерпнула ложку красного супа с прозрачной китайской лапшой и закашлялась.

– Жжет как огонь, – в ужасе призналась она.

Ясмин, как показалось, этому даже обрадовалась:

– Давай поменяемся! – и протянула ей свою тарелку с крабами и яйцом под карри, но и это блюдо Йенни не понравилось.

Мицци утверждала, что у Ясмин редкое психическое нарушение – ей всегда хочется съесть то, что лежит на тарелке у соседа. Довольный Макс тем временем за обе щеки уплетал рис с курицей – Мицци предпочитала называть это flied lice[52].

– Сегодня твоего дедушку будет укладывать в постель Хайди, – прошептала на ухо Йенни.

Но Максу сейчас не хотелось думать о старике, к тому же он был уверен, что на мать можно положиться, она о нем позаботится.

На следующее утро все пожелали сходить на Улицу 17 июня на блошиный рынок, где какая-то подруга распродавала с лотка бабушкино наследство. Однако мысли Макс к этому времени витали далеко – он предвкушал длинную ночь любви.

У Харальда тем временем тоже дела шли неплохо. Они сговорились с Юргеном встретиться в определенном месте, так как найти хижину было непросто. Погода не предвещала перемен, и хотя было довольно свежо, стоял ясный солнечный день.

Приятели долго сидели на скамейке на берегу озера, ровным счетом ничего не делая и безмятежно созерцая мутную воду.

– Хочешь есть? – предложил, наконец, Юрген.

– Пожалуй, но мы с тобой пока не вытащили ни одной рыбки, – ответил Харальд.

Как бы то ни было, они свернули удочки и отправились закусить. Через некоторое время они приземлились в ресторане класса люкс, где Харальд в своей клетчатой рубашке почувствовал себя убогим существом.

– Самой собой, ты мой гость, – объявил Юрген. – Рука руку моет!

– Тс! – остановил его Харальд и украдкой оглядел соседние столики.

Однако вокруг были совершенно чужие лица.

В то время когда муж в Шварцвальде, а Макс с Мицци в Берлине спали крепким сном, Петру снова разбудил невероятный грохот. Через несколько мгновений, оправившись от страха, она села на край кровати, включила свет, взглянула на часы и стала всматриваться в темноту коридора. Но нет, валявшегося на полу свекра она не увидела. Осторожно ступая, чтобы не грохнуться самой, Петра босиком прошла в комнату старика. Темно, старик тихо посапывал. Петра щелкнула выключателем и с удивлением нашла его мирно спящим в кровати. Неужто ей приснилось?

Когда она уже, снедаемая сомнениями, собиралась снова залечь под одеяло, ей попались на глаза следы скольжения на натертых до зеркального блеска половицах, которые вели к лестнице. Ага, значит, старик все-таки поскользнулся и каким-то чудом без посторонней помощи снова пошел? В это было нелегко поверить

Дата добавления: 2015-08-21