Глава 15. Даника не знала, как переварить увиденное

Даника не знала, как переварить увиденное. Так вот, в чем нуждался Рейес, чтобы испытать наслаждение? Ранее часть ее полагала, что, может быть, она сумеет дать ему желаемое. Но он не просто порезал себе кожу. Он рассек вены, мышцы и даже кость. Так много крови, которая лилась бесконечной рекой и сворачивалась вокруг него.

Сейчас он смотрел на нее из‑под полуприкрытых век, мрачно поджав губы, и багряная струйка стекала по его подбородку.

– Как ты оказалась здесь?

Холодный, бесчувственный тон.

– Я по‑пошла за тобой, – выговорила она. – Я…я…

Ее била сильнейшая дрожь, а к горлу подступил ком.

Приходилось ли другим женщинам так его ранить? Доставлять такое удовольствие? Мысль обеспокоила ее, но немного не так, как должна была бы. Ей не понравилось то, что другие женщины сталкивались с его потребностями. Ей не понравилось то, что другие женщины делали с ним то, чего она не сделала – или возможно не смогла бы сделать.

Рейес поднялся на ноги, пошатнулся. Бедро продолжало кровоточить. Она решила, что увидела рассеченную кость под мышцами и не смогла отвести глаза. Ее взгляд следил за каждой каплей крови. Его плоть гордо восстала, все еще набухшая и полная, запятнанная кровью и желанием, вес его тяжелых яичек оттягивал тугое нижнее белье.

Даже зная, что он одержим демоном Боли, она не могла понять, как он мог наслаждаться столь варварскими действиями.

– Посмотри на меня, – гаркнул он.

– Я смотрю, – надтреснуто прошептала она.

– Посмотри мне в лицо.

Он натянул штаны и застегнулся.

Это действие вывело ее из напоминающего транс состояния. Постепенно ее взгляд заскользил вдоль тела мужчины. Его пупок был окружен едва заметными волосками – как она могла не заметить этого раньше? – а на торсе отчетливо выступали рельефы мышц, как доказательство его нечеловеческой силы.

Сотрясающая ее дрожь усилилась, когда она достигла его лица. Легкая небритость оттенила его челюсть, заостряя черты, заставляя его выглядеть во сто крат опаснее.

Он хмуро взирал на нее, грозно раздувая ноздри при каждом вдохе.

– Я же сказал тебе оставаться в моей комнате.

Его глаза, обычно напоминавшие полированный оникс, приобрели красный оттенок. Мерцали. Пульсировали. Девушка сглотнула.

– Я не могла…

– Уходи!

– Не смей так со мной разговаривать. Понятно?

– Уйди. Пожалуйста, – прошептал он.

Когда он стал пред ней вот так: тяжело дышащий, сердитый, окровавленный, словно только что вернулся с поля брани, она утратила… что бы там она не чувствовала миг назад. Отвращение? Смущение? Удивление?

«Я хочу нарисовать его таким», – подумала она.

Он был образцом красоты. Темный, напоминающий смесь корицы и меда, с глазами как солнце во время затмения – столкнувшийся с ним человек не знал бы, что ему делать: то ли смотреть, не отрываясь, то ли немедленно отвести взгляд.

Однако более всего заинтриговала ее его татуировка. Эта бабочка, с раскинутыми в полете крыльями, наполовину покрывающая его грудь и шею, она словно смотрела на Данику, подзывая ближе.

Столь угрожающая и грубая, почти злая, а все же сейчас она выглядела… нежной. Раскрашенная кожа поблескивала смесью рубина, оникса и сапфира. Обычно такие остроконечные, точно из стали выплавленные крылья неким образом смягчились.

«Я видела это раньше», – подумала она. – «Я рисовала это раньше»

Ведь правда? В этом было нечто до крайности знакомое, будто бы всего остального не хватало, чтобы свести ее окончательно с ума. Может быть, это потому, что она видела татуировки на других воинах. В определенном месте каждый носил отметину, отличающуюся индивидуальным цветом. У Мэддокса она была на шее, у Люциена – на груди. Аэрон же был покрыт ними с головы до ног.

Даника осознала, что тянет дрожащую руку, отчаянно желая ощутить Рейесово клеймо, узнать каково оно на ощупь. Горящее и рельефное? Или прохладное и гладкое?

Он отпрыгнул назад, врезаясь в стену, широко раскидывая руки, чтоб устоять прямо. Натолкнулся на раковину, лежавшее на ней мыло упало на пол. Пам.

– Не прикасайся ко мне, Даника.

Ее щеки залила краска стыда, а рука упала вдоль тела.

– Извини, – пробормотала она. – Мне жаль.

«Тебе стоило быть умнее. Он сам не свой сейчас, так что будь осторожна»

– Не извиняйся, – ответил он, доставая из‑за раковины полотенце и нагибаясь, чтобы вытереть кровь. – Мне жаль, что ты наблюдала это. Пожалуйста, просто…вернись в мою комнату. Пожалуйста. Я вскоре приду к тебе.

Требование прозвучало бессвязно, доказывая, что он находился на грани.

– Я помогу тебе прибрать. Я…

– Нет!

Он выкрикнул слово так громко, что она поежилась. Проклятье! Куда девалась ее храбрость? Где данная клятва никогда не отступать в сражении?

Едва эхо стихло, Рейес замер и торопливо произнес:

– Мне жаль. Опять. Ты не сделала ничего плохого, просто предложила помощь. Но я всегда сам убираю за собой, и не позволю пачкать твои драгоценные ручки.

Драгоценные? Ее‑то? В его тоне не было ни капли сарказма, абсолютная искренность.

Он отвернулся к ней спиной, возвращаясь к уборке.

– Пожалуйста, Даника. Уходи.

Она поняла, что он стыдился своего поступка. А она не знала, что сказать, чтобы успокоить его. Не знала, как самой успокоиться.

Даника тихонько попятилась из комнаты. Она не отрывала глаз от Рейеса, который по‑прежнему возился на полу, убирал, все еще избегал ее, пока не ударилась плечом о дверной косяк, и ей пришлось‑таки выполнить его просьбу. Выйдя в коридор, девушка прижалась к стене. Дрожь сотрясала все ее тело.

Она хотела найти Эшлин, поговорить с кем‑то, кто был бы в состоянии понять ее, но подруга уехала вместе с Мэддоксом и остальными этим утром. Эшлин должна слушать разговоры, так она сказала, и это удивило Данику. Как всегда стоящий горой за нее Мэддокс позволил подобное. Пойти ли ей обратно в спальню, как приказал Рейес? Или остаться и подождать его? И то и другое ей нравилось, но по разным причинам. Уйдя, она получит время, чтобы прийти в себя, подумать. Оставшись, она получит шанс увязаться за Рейесом, когда тот отправиться говорить с Торином о ее семье.

«Признайся. Ты переживаешь за Рейеса. Ты хочешь вновь его увидеть»

Девушка осталась.

Прошло пятнадцать минут, звуки шаркающих ног, текущей воды и чертыханья наполняли ее слух. Странно, но нетерпение стояло в сторонке, пока ее мысли кипели и бурлили, грозясь вырваться наружу.

Она должна была принять важные решения.

Ее долгом было позднее связаться со Стефано, и данный ей небольшой мобильник уже прожигал дыру в ее кармане. Что он сделает, если она так и не позвонит? Что она хочет, чтобы он сделал? Из‑за заботящегося о всех ее потребностях Рейеса все… усложнилось.

Ох, она по‑прежнему жаждала отмщения. Если она узнает, что Аэрон убил‑таки ее бабушку, она вернется в его камеру и, не колеблясь, срубит ему башку. Но что если он не убивал бабулю Мэллори?

«Не смей оставлять надежду», – прошептал голос Рейеса в ее голове, несмотря на то, что оба они знали, какой вероломной может оказаться надежда.

Сможет ли она позволить Ловцам ворваться в его дом, захватить жильцов, причинить им вред, запереть и в конечном итоге уничтожить? И Рейес не станет исключением. Они хотят убить его, ненавидят его. А она не сможет предупредить его, потому что таким образом предупредит и остальных – это полностью разрушало ее цель сохранить Рейеса в здравии, что было единственным принятым ею решением.

Так она решила в глубине души. Сейчас… Что ей предпринять? Она находилась меж двух огней, стояла на заборе, не имея ни единой подсказки насчет того, в какую сторону спрыгивать. Пусть что‑то произойдет, и тогда она склонится в одну сторону. Затем нечто другое случится, и она наклонится в противоположную.

– Даника

От звука Рейесового голоса она моргнула и открыла глаза. Когда она успела их закрыть? Он оказался перед ней, этот воин, который так смущал ее. Он привел себя в порядок, казалось, что он стер свои эмоции, вместе с кровью. Его лицо было непроницаемо, и все же ее сердце затрепетало, как и всегда в его присутствии.

– Ты поджидала меня, – сказал он.

Она не поняла, понравилось ему это или рассердило.

– Да, – ответила она, глубоко вдыхая его свежий хвойный аромат. На нем была черная футболка и новые брюки. – Я хочу пойти с тобой, чтобы поговорить с Торином.

Склонив голову на бок, он уткнулся в нее взглядом.

– Ты не… боишься меня?

– Нет.

И это правда, она просто была растеряна, гораздо более чем обычно.

Он вздохнул, и она различила в этом звуке громадное облегчение.

– Я понимаю, что снова беспомощен перед тобой.

Так же, как и она перед ним?

– Я не понимаю этого.

Ни эту странную связь между ними и их взаимное нежелание причинять друг другу боль, в то время как они оба были обязаны делать это.

– Я тоже, – произнес он, протягивая ей руку. – Я возьму тебя с собой к Торину, но не смей прикасаться к нему. Даже не приближайся к нему.

– Л‑ладно.

– Это очень серьезно. Ты помнишь вспыхнувшую в Буде чуму, когда ты в прошлый раз была здесь?

Она кивнула, сплетаясь с ним пальцами. При первом касании тепло разлилось под кожей.

– Стоит его коже невзначай притронуться к твоей, и будет новая эпидемия.

Рейесу нравилось ощущение их переплетенных пальцев. Каждый раз, когда она была одна, и он приходил к ней, касался ее, кожа девушки была холодна, как лед. Через пару секунд после соприкосновения этот лед всегда таял, восхитительно покалывая и причиняя боль.

Боль.

Он старался не думать о том, чему Даника стала свидетелем. Однако мысли все равно приходили. Каким же чудовищем он должно быть ей показался, наслаждаясь подобными действиями. Выкрикивал ли он ее имя? Он не мог быть уверен.

Он завернул за угол, желая оглянуться на нее, но не позволил себе этого. Она видела его худшее проявление, но не сбежала с воплями. Он черпал в этом утешение. Однако образ ее ошарашенного лица дал ему знать, что он никогда не сможет впустить демона Боли в их отношения. Это означало, что он не сможет взять ее на свое ложе любви. Никогда. Он уже знал это.

Он решил, что невольно зажег в душе лучик надежды, что в один прекрасный день сможет сделать Данику своей, телом и душой, не опасаясь, что поранит ее, что ей придется причинять ему боль или что она превратится после этого в убийцу. Глупая надежда. Проклятая надежда. Истинно демоническое порождение.

Он убеждал себя, что все это к лучшему. Его ангел заслуживает только добра. Она заслужила нежного мужчину, который будет заставлять ее смеяться. Того, кто не будет вызывать у нее отвращение. К самой себе, к нему.

От этих мыслей ревность в два счета проснулась в душе, чудовище гораздо более смертоносное, чем демон Боли, оно взвыло в голове и начало царапаться о его череп.

– Ты раздавишь мою руку, – болезненно всхлипнула девушка.

Он мгновенно ослабил хватку.

– Прости.

Сможет ли он когда‑нибудь отпустить ее?

– Я крепче, чем ты думаешь, – сообщила она. – Просто предпочту не встречаться с одним из твоих друзей с переломанной рукой.

Она намеревалась пошутить, надеясь поднять ему настроение, но он принял слова близко к сердцу. Здесь, в крепости, ей нужна была вся ее сила. Его друзья являлись угрозой ее жизни, и ее никогда не примут также радушно, как в конечном итоге приветствовали Эшлин и Анью. Сопротивляясь нарастающей буре эмоций, он поднял ее ладонь и нежно поцеловал тыльную сторону запястья.

– Я буду более осторожен с тобой, клянусь.

Дрожь охватила ее.

Они достигли конца коридора и остановились. Дверь в комнату Торина была закрыта. Приглушенные голоса доносились из‑за нее. Смеющиеся? Брови Рейеса сошлись на переносице, когда он постучал. Голоса резко оборвались.

Камео открыла дверь, и Рейес на мгновение утратил дар речи от изумления. Как всегда прекрасная, невысокая и темноволосая, грозная воительница, свидетелями сражений которой были лишь некоторые привилегированные – и оставленные в живых, чтобы слагать предания – она обычно оставалась одна и скрывалась в закоулках крепости. Не по собственному желанию, но потому, что мужчины не могли находиться рядом с ней и не желать убить ее. В ее серых глазах и страдальческом голосе гнездилось все горе мира.

Он никогда ранее не слыхал ее смеха, не видел ее улыбки. Точнее сказать, с той ночи, когда они открыли ларец Пандоры. То, что сейчас он стал свидетелем и того, и другого, да еще с Торином, который не мог притронуться к другому живому существу – пусть даже и бессмертному – вызывало шок. Торин обычно избегал женщин. Он не мог быть с ними, потому предпочитал не подвергаться искушению в их присутствии.

Что за чертовщина здесь происходит?

– Что тебе нужно? – поинтересовалась Камео.

Боги всемогущие, какая агония. Слушать ее – все равно, что погружаться в ночной кошмар.

– Почему я вдруг смотрю на рукоятку твоего кинжала и хочу всадить его себе в грудь? – прошептала Даника, смущенно и немного удивленно, смотря на женщину‑воина.

Он вспомнил, что в прошлый раз их пути с Камео не пересекались, значит это ее первая встреча с демоном Несчастья. Первый раз всегда самый трудный.

– Закрой уши и глаза.

Впервые она не задавала вопросов и поторопилась выполнить его совет.

– Мне надо поговорить с Торином, – сказал он Камео.

Она прислонилась бедром к дверному косяку.

– Ну, вернешься попозже. Я пришла первой. А это твоя женщина?

– Да, – ответил он, добавляя без остановки. – Это ты можешь прийти попозже.

Ему пришлось отвести взгляд. В груди заныло, и неспроста. Неужели между Камео и Торином возникла романтическая связь? Странные вещи творятся вокруг. Даника, остающаяся здесь с ним, в то время как она могла бы опять убежать, – тому пример.

– Красива.

Восхитительна, так бы он ответил, если б его спросили.

– Уйди, и я отдам тебе тот черный кинжал, что так тебе нравиться. Тот, что висит в моей спальне.

Предвкушение моментально отразилось в чертах ее лица. Проклятье, он снова смотрит на нее. Боль в груди возобновилась. Он потер кожу прямо над сердцем, в то время как Камео бросила короткий взгляд через плечо, помедлила, а потом вновь повернулась к нему.

– Ладно. Уйду я, – согласилась она и обошла вокруг него.

Исчезнув из виду в глубине коридора, она выкрикнула:

– Но я скоро вернусь, так что поторопись.

Рейес вновь завладел рукой Даники – он не мог долго обходиться без того, чтоб хоть как‑то к ней прикасаться – ее ледяная кожа вновь запылала жаром. Она открыла глаза, эти великолепные зеленые ангельские глаза, что одновременно ранили и утешали его.

– Что случилось? – спросила она, все еще немного удивленно.

– Камео хранит в себе демона Несчастья.

– Ах, это многое объясняет. Бедная женщина.

Едва заметно улыбаясь, Рейес ввел ее в спальню Торина. Утонченная компьютерная система занимала целую стену. Мониторы светились разными цветами и изображениями, некоторые показывали гору, на которой стояла их крепость, некоторые – город и его жителей.

Торин сидел в кресле и, сложив руки на груди, смотрел на них. У него были светлые волосы и зеленые, порочно поблескивающие глаза, немного более темные, чем у Даники.

– Что? – процедил он тем же недружелюбным тоном, что и Камео.

– Ты что‑то хочешь мне сказать? – поинтересовался у него Рейес.

Напряженный взгляд Торина прошелся по Данике перед тем, как вернуться к Рейесу.

– А может это тебе есть, что мне сказать?

– Нет.

– Ну, вот у тебя и есть ответ. Зачем ты здесь?

– Моя семья, – вмешалась Даника, горя нетерпением. Она ступила вперед, опомнилась и подалась обратно. – Ты знаешь, где она? Аэрон упоминал маленький городишко в Оклахоме.

– Эта информация могла быть полезной пару часов назад, – обронил Торин и повернулся к компьютерам, его ловкость в обращении с ними создавала основу богатства воинов. – Мы с ребятами переговорили перед их отъездом сегодня утром. Люциен просил меня поискать именно эту информацию. Понимаешь, когда вы с семьей в прошлый раз гостили здесь, я подложил нечто – назовем это лакмусом – в вашу еду.

Рейес погладил девушку по руке, надеясь успокоить ее. К счастью, она не вышла из себя от услышанного признания.

– Твой вышел из строя быстрее, чем ему полагалось, – продолжил Торин. – Не знаю, случилось ли это из‑за того, что ты была напугана… или слишком много потела. Лакмус должен был находиться в тебе месяцами. Все же, следующим перестал определяться лакмус твоей сестры, потом бабушки и матери. Я не мог отыскать вас неделями. Не беспокойся, я догадываюсь, о чем ты думаешь. Мне следовало поместить маячки в вашу обувь, но я не подумал об этом до данного момента. Век живи – век учись.

Рейес глубоко сомневался, что Даника думала об этом, но промолчал.

– Как бы там ни было, я часами просиживал за компьютерами, выискивая малейшую подсказку. Ничего.

Даника замерла, ожидая – и надеясь? – лишь только для того, чтоб разочарованно ссутулиться. Рейес отпустил ее руки и обнял за талию, желая поделиться своей силой. Она прильнула к нему. Ища утешения?

– До, – добавил Торин, стуча пальцами по клавиатуре, – этого.

Даника вновь замерла.

– Что?

Возбуждение сочилось из этого слова, пропитывая воздух.

Не отрывая глаз от монитора, Торин помахал рукой.

– Вы ведь видели, как Парис печет пряники? Его умения смехотворны, я знаю, но это не важно. Когда вы едите эти пряники, они вроде как растворяются внутри вас. Но, на самом деле это не так. В них есть ингибиторы. Жиры, холестерин и прочая гадость. Наш лакмус‑краситель – это специальная смесь веществ, изменяющая человеческий обмен веществ так, то каждый индивидуум подает свой сигнал. Мой краситель намного сильнее, чем жиры из пряников Париса. Насколько я помню, его остатки можно выследить даже тогда, когда сам лакмус выведется из организма.

Теперь пришел Рейесов черед оцепенеть. Эшлин едва не умерла, когда пригубила предназначенный только для бессмертных ингредиент.

Сообразив, куда двинулись его мысли, Торин добавил:

– Я бы не использовал его на женщинах, если бы Сабин уже не опробовал его на парочке Ловцов.

Рейес медленно расслабился. Понял, что Даника тяжело дышит. Он крепко сжал ее в объятиях.

– Пять минут, – сказал Торин, – и я распечатаю карту их теперешнего местонахождения. Позвоните мне позднее, когда будете рядом, и я скажу, не уехали ли они.

Теперь дрожь охватила слабеющее тело Даники.

– Моя бабушка, ты знаешь, где она?

Пауза. Жесткий кивок.

– Я уже запустил программу поиска, чтоб узнать, где она была, но на этой неделе сигнал ее немного перемещался.

Надежда заискрилась в лице девушки, от чего в комнате сразу посветлело.

– Значит, она жива. Она действительно жива! Аэрон ошибся. Будь она мертва, ее нельзя было бы выследить. Правильно?

Торин ответил без колебаний, его лицо было непроницаемо.

– Правильно.

Широко раскрыв глаза, она закрыла ладонями рот.

– О, Боже. Это … это… лучший день моей жизни!

Заливаясь звонким смехом, она прильнула к Рейесу, прижимаясь щекой к изгибу его шеи. Ее кожа была мягкой, с ароматом ночного неба.

– Я так счастлива сейчас, что едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.

Рейес обнимал ее, но не отводил глаз от Торина. Его друг кивнул в ответ на невысказанный Рейесом вопрос. Мертвое тело по‑прежнему могло подавать сигнал.

Глубоко вдыхая, Рейес закрыл глаза. Он обнимал ее, наслаждался этим ощущением, каждый мускул его тела стремился к ней. Он вздрогнул от усилия оставаться спокойным, хотя не мог остановить превращение своих ногтей в когти, не мог остановить роста клыков. Это случалось тогда, когда возрастал голод его демона.

«Я уже покормил тебя. Просто… наслаждайся ею»

Вскоре у них может не оказаться такой возможности.

Когда она узнает, что мертвое тело на самом деле можно выследить… Ужас охватил его. Ей дали надежду, столь вероломную надежду. Такую же, как он пытался вселить в нее ранее. Он не станет ее отнимать. Пока.

Дата добавления: 2015-08-21