Полдень 3 страница

11.05.1942, понедельник, полдень

«Волчье логово»

За обедом шеф рассказал об одном жителе Мюнхена, который был необыкновенно высокого роста и силен как медведь. Внешне он выглядел как заправский пролетарий, и для него совершенно не составляло труда как разогнать митинг врагов и захватить их знамя, так и охранять зал во время наших собраний.

Когда он, как-то уже после взятия власти, заговорил с ним в саду кафе «Хека» и пригласил его, одетого в спецовку, на минутку подсесть к нему, то как же на него смотрела буржуазная публика – просто как на какого-то монстра.

11.05.1942, понедельник, вечер

«Волчье логово»

За ужином шеф указал на то, что в Германии можно получить меду в десять раз больше, чем теперь его получают пчеловоды. Нужно все время помнить, что и в эпоху античности, и в средние века пчелиный мед являлся одним из наиболее распространенных сладких веществ и его даже использовали для подслащивания вина.

Также и древнегерманский напиток «мет», которым еще во времена его юности торговали в розлив на ярмарках, готовили на меду. Равно и как и первыми пряниками, которые пошли на экспорт, были медовые пряники, а именно нюрнбергские медовые пряники.

За ужином шеф завел разговор о том, что к войне могут привести самые различные факторы. Так, вполне возможно, что через 100 лет нам придется вести войну против Италии и Северной Африки, если будет осуществлена намеченная дуче программа лесопосадок – уже на первом этапе предусматривается посадка 35 миллионов деревьев.

Проведение в таких масштабах лесопосадок в Италии и Северной Африке неизбежно повлечет за собой весьма значительные климатические изменения. Италия не будет больше жаровней, отдававшей нам теплоту солнца и тем самым одаривавшей нас теплыми дождями. Может даже возникнуть опасность того, что у нас будет такой же климат, как в России, то есть дожди и туман.

Далее шеф привел в качестве доказательства расовой мощи нашего народа тот факт, что население Священной Римской империи германской нации за время Тридцатилетней войны уменьшилось с 18,5 до 3,5 миллиона человек и все же в наши дни германский народ насчитывает около 80 миллионов человек^[1].

В заключение Гитлер завел разговор о строительстве метро в Мюнхене и заявил, что с величайшим интересом следит за ходом этого строительства, ибо он сумел сохранить великолепный средневековый облик центра Мюнхена, решив, что совершенно ни к чему пускать там трамвай с его проводами.

Людвигштрассе также предстанет во всей своей красоте, как только метро изгонит оттуда трамвай.

Необходимо полностью использовать все технические возможности для того, чтобы придать городу неповторимый облик или сохранить его. Об этом берлинцы знали уже в 1650 году, когда в этом городе, число жителей которого составляло тогда 35 000 человек, проложили такую красивую улицу, как Унтерден-Линден.

12.05.1942, вторник, полдень

«Волчье логово»

За обедом шеф заявил, что с полным пониманием относится к стремлению любого народа хоронить своих великих людей в специально отведенных для этого и священных для всей нации местах.

И пусть Людендорф согласно его пожеланию покоится ныне в Тутцинге, его, шефа, все равно не оставляет надежда уговорить фрау Людендорф согласиться на перенесение тела ее мужа в Новый дворец солдатской славы в Берлине. Разумеется, этого согласия можно добиться лишь в том случае, если твердо пообещать фрау Людендорф, что после ее кончины она будет покоиться рядом с супругом.

Родственники Гинденбурга также дали свое согласие на захоронение «старого господина» в Танненбергском мемориале лишь с условием, что его жена тоже будет похоронена рядом с ним. Это условие вполне соответствует истинно германским правилам семейного поведения, и поэтому оно непременно должно быть выполнено.

Ибо жены наших великих людей в большинстве случаев были их единственными настоящими товарищами, хранившими им верность вплоть до самой смерти, а оставаясь даже в самые тяжелые времена непоколебимыми в своей вере, они служили для них неиссякаемым источником силы.

12.05.1942, вторник, вечер

«Волчье логово»

В дальнейшем шеф завел разговор о германских памятниках и выразил сожаление, что художникам, как правило, не приходит в голову ничего лучшего, как изобразить властелина верхом на коне, в шляпе с развевающимся султаном.

Среди исключений, к которым относятся действительно выдающиеся произведения искусства, он назвал памятник Иосифу II работы Цаунера в Вене, а также памятник Марии Терезии около здания Венского дворцового музея, в Берлине – памятник Фридриху Великому работы Рауха, в Мюнхене – памятник принцу-регенту работы Гильдебранда и принцу Евгению работы Фернкорна, а также памятник императору Фридриху III.

За ужином шеф в ответ на одну из реплик заявил, что мы вновь должны организовать нашу экономику на разумных началах, если хотим решить все проблемы, связанные с обеспечением продовольствием и работой промышленности так, чтобы это принесло пользу всему нашему народу в целом.

К сожалению, политэкономия прекратила у нас свое существование, как только наши политики начали внимать политэкономам.

Мы бы наверняка имели сейчас уникальные возможности в жироперерабатывающей промышленности, если бы своевременно обратили его внимание на необходимость должным образом организовать китобойный промысел и использование китового жира. Ибо китовый жир не только излечивает рахит, но и может храниться в течение бесконечно долгого времени. Поскольку у нас теперь разработаны методы, с помощью которых мы можем использовать кита на 88 процентов, мясо, например, пойдет на консервирование, из шкур можно делать кожу, жилы станут основными компонентами нервущейся ткани, то организация китобойного промысла представляет для нас необычайно актуальную проблему.

В ответ на замечание гауляйтера Форстера о том, что в городе Торне в 1830 году большинство населения составляли немцы, из которых в 1939 году осталось там лишь ничтожное количество, шеф заявил, что это объясняется в корне неверной политикой Пруссии по отношению к германской народности за последние 150 лет.

Прусское правительство за эти полтора века превратило немецкие земли на Востоке в чистейшей воды исправительную колонию, куда учителя, чиновники и офицеры переводились в тех случаях, когда они в чем-либо провинились или если это вызывалось служебной необходимостью.

Все прегрешения Пруссии в этой области – и это его твердое решение – он искупит в течение 10 лет работы на восточных землях. Через 10 лет он потребует от своих гауляйтеров «квитанции об исполнении», доклада о том, что восточные земли полностью онемечены.

Гауляйтер Форстер заверил, что в его гау Данциг – Западная Пруссия эта цель будет достигнута. Разумеется, для этого потребуются толковые люди с тех территорий, что ранее входили в состав рейха, и, если можно, моложе сорока лет, ибо к тем, кому уже есть сорок и больше, вполне подходит выражение: "Старые деревья на новую почву не пересадишь».

Шеф подчеркнул, что, конечно же, на Восток нужно в основном направлять молодые кадры. Нужно, чтобы они чувствовали в себе гордость за то, что ступают не на подготовленную другими почву, и предоставить им возможность собственными силами добиться выдающихся свершений. И как нечто само собой разумеющееся должен восприниматься тот факт, что те, кто хорошо показал себя в работе на Востоке, гораздо быстрее продвигаются по службе, чем все те их одногодки, кто бездельничает на старых землях рейха, и вся их служба заключается в том, что они идут по удобной, проторенной другими дороге. Только так можно добиться того, что те, кого направят служить на Восток, будут воспринимать это как награду.

Цель его восточной политики – в перспективе – освоить это пространство для заселения его ста миллионами представителей германской расы^[1]. Нужно приложить все усилия с непоколебимым упорством направлять туда один миллион немцев за другим. Не позднее чем через десять лет он желает получить донесение о том, что на присоединенных к Германии или же занятых нашими войсками восточных землях живет как минимум 20 миллионов немцев. О том, что здесь для них следует также создать необходимые предпосылки для развития культуры, свидетельствует тот факт, что даже поляки сумели придать центру Готенхафена^[2] красочный облик, проложив через него широкие и красивые улицы.

Гауляйтер Форстер вставил замечание, что, по его мнению, и во время войны нельзя слепо игнорировать насущные культурные потребности. К примеру, во всем Готенхафене есть только три маленьких кинотеатра и ни одного большого, а также ни одного большого зала для собраний, и поэтому – когда военные корабли стоят в порту – не знаешь, что делать с этими истосковавшимися по суше моряками. У него, правда, есть все материалы, необходимые для строительства зала для собраний, который одновременно можно было бы использовать в качестве кинотеатра, но он не может приступить к строительным работам из-за того, что ему со ссылкой на указы о тотальной войне отказались выделить необходимую рабочую силу – шестьдесят русских военнопленных.

Шеф заметил в связи с этим, что нельзя отказываться от замыслов, отвечающих насущным требованиям жизни, только лишь из-за того, что здесь на какое-то время невозможно использовать шестьдесят военнопленных. Если у гауляйтера Форстера и в самом деле есть все стройматериалы, то ему следует выделить военнопленных на весь период строительства.

Он вообще считает, что в работе на восточных землях всегда следует прислушиваться к требованиям самой жизни, а не слушаться указаний, поступающих из чиновничьих кабинетов Берлина. Прусское правительство причинило столько вреда на возвращенных восточных землях, что одними теориями там толку не добьешься.

Если исследовать причины резкого падения численности германского народа на этих территориях, то приходишь к выводу, что вину за это несут два элемента: церковь и дворянство.

Насколько католическая церковь в своей политической борьбе была заодно с поляками – это, в общем, известно. Но гораздо менее известно, что и немецкое дворянство на этих землях не сочло нужным поддерживать тесные контакты с представителями германской народности и руководствоваться в первую очередь германскими интересами. Напротив, оно стремилось в первую очередь держать сторону знати, даже если та была польского происхождения. Этому особенно способствовало – и тут гауляйтер Форстер совершенно прав – увлечение охотой, ибо охотники – это масоны в зеленых костюмах. Великим усилием по сохранению там германской народности немецкое дворянство окончательно положило конец, когда стало во все большей степени пытаться лишить немецких поселенцев их небольших земельных участков и заменить батраков-немцев польской рабочей силой.

А тот факт, что прусскому правительству так и не удалось добиться эффективного противодействия этим устремлениям, говорит о прискорбном недостатке исторических знаний. Ибо германские императоры вовсе не случайно создали на юго-востоке рейха множество небольших немецких поселений; они сделали это намеренно, стремясь к тому, чтобы эти пограничные марки были как можно более плотно заселены представителями немецкой народности.

И если ставить перед собой задачу исправить ошибки, совершенные в прошлом столетии на восточных землях, то нужно проводить там радикальную политику поддержки германской народности. Подобно тому как германские рыцари, добиваясь своей цели, работали отнюдь не в лайковых перчатках и брали с собой в походы не только Библию, но и меч, так и наши люди, направленные служить на Восток, как ярые поборники национал-социалистской идеологии должны в случае необходимости силой отстаивать интересы нашего народа.

Тут многому можно научиться на примере того, как действовали французы в Эльзасе. Невзирая на страдания живших там людей, они жестоко истребили все следы германского влияния и принялись планомерно заселять эти земли французами и насаждать здесь французскую культуру. Если действовать точно так же, беспощадно покончив с двуязычием и переселив представителей тех народностей, которые или не могут быть онемечены, или сами не желают этого, то благодаря такому радикальному шагу все встанет на свои места, и уже второе, самое позднее третье поколение населения будет жить здесь в мире и спокойствии.

И если мы хотим вновь сделать Эльзас и Лотарингию чисто немецкими землями, то каждый, кто не желает добровольно признать себя немцем, должен быть изгнан оттуда. Гауляйтер Бюркель^[3], приняв решительные меры, уже сделал первые шаги в этом направлении; но из Эльзаса должны исчезнуть еще четверть миллиона французишек^[4]. Будет ли кое-кто из них выслан во Францию или их всех отправят на Восток – в принципиальном отношении это не играет никакой роли. А заполнить пробел, образовавшийся из-за такого сильного оттока населения, не составит никакого труда. Только из одного лишь Бадена можно привлечь бесчисленное множество крестьянских сыновей для заселения ими Эльзаса или Лотарингии, поскольку для них так и так невозможно остаться на своей родине. Ибо большинство крестьянских дворов в Бадене из-за своих ничтожных размеров непригодно ныне для того, чтобы семья немецких крестьян была в состоянии вырастить больше двух детей.

На восточных землях можно добиться цели, лишь действуя совершенно беспощадными методами a la Stalin. Но шеф твердо убежден в том, что если партия в течение пятидесяти лет будет творить там историю, то это придаст этим землям исключительно германский облик.

Гауляйтер Форстер рассказал затем о трудностях, возникающих в связи с рассмотрением каждого отдельного случая. Если, к примеру, в Грауденце поляк – рабочий сцены подает заявление с просьбой причислить его к лицам немецкой крови, ибо он среди своих предков обнаружил бабушку-немку, то совсем не так просто отказать ему в этом. Сперва нужно поразмыслить над тем, что рабочий со старых земель рейха вряд ли согласится занять должность рабочего сцены в Грауденце и, отклонив эту просьбу, будет потом весьма затруднительно найти замену просителю. Аналогичным образом обстоят дела и с медсестрами из католических монашеских орденов, если они работают в больницах в отделениях для заразных больных, с полькой, если та ведет домашнее хозяйство немца – инвалида войны и т. д. Он поэтому стоит на той точке зрения, чтобы вопрос об онемечивании поляка нужно решать, исходя из общего впечатления, которое производит человек, и если даже отсутствуют неопровержимые свидетельства его германского происхождения, но в его облике, характере, образе мышления есть явно что-то германское, решать его нужно положительно.

И если такой специалист в области изучения рас, как профессор Гюнтер^[5], во время своей десятидневной поездки по гау Данциг – Западная Пруссия констатировал, что четыре пятых польского населения на севере имперского гау следует онемечить, то он считает это вполне возможным. Нужно только рассматривая каждый отдельный случай, помнить, что жизнь сильнее теории, и поэтому нужно онемечить тех, о ком на основании здравого смысла и жизненного опыта можно сделать вывод, что они достойны онемечивания. В отношении юга и юго-востока гау Данциг – Западная Пруссия он считает, что было бы гораздо разумнее поставить там несколько гарнизонов и тем самым освежить кровь тех слоев населения, которые могут быть пригодны для онемечивания. А так как пока не ясно, как сложится судьба жителей этих территорий в плане политики поощрения германской народности, то не нужно отдавать их души под «опеку» католических священников со старых земель рейха, а оставить им их прежних священников-поляков. Ибо при том давлении, которое чувствуют на себе священники-поляки, они легко поддаются любому влиянию и даже в конце каждой недели осведомляются в окружном управлении, о чем им надлежит проповедовать в церквях. Еще лучше было бы, конечно, побудить польского епископа поддерживать тесный контакт с гауляйтером, чтобы тот мог через него передать отдельным священникам желательные темы проповедей и вообще указания. Это дало бы возможность обеспечить на этих землях спокойствие и порядок на весь переходный период.

Но шеф придерживается другого мнения, ибо уже некто Карл Великий с помощью епископов из своего окружения безуспешно пытался сделать церковь приверженцем «германской» политики.

Поскольку высказывания гауляйтера Форстера вызвали возражения самых различных людей, и в частности рейхсляйтер Борман указал на то, что, несмотря на конкретные практические обстоятельства, нужно твердо придерживаться того основного правила, что не следует проводить в широких масштабах онемечивание поляков, ибо это повлечет за собой приток в жилы германского народа той крови, которая может неблагоприятно повлиять на его исконные начала, шеф поставил вопрос вообще о способности славян к онемечиванию.

Гитлер исходит из того, что невозможно говорить о способности к онемечиванию славян в целом, ибо само понятие «славяне» широко пропагандировалось царской Россией в рамках проводимой ею политики панславизма в качестве общего наименования совершенно разных народов, и оно, таким образом, прочно вошло в обиход. К примеру, глупо и нелепо называть болгар славянами, ибо они по происхождению туркмены^[6]. И чехи – никакие не славяне. Чеху достаточно хоть раз не подстричь усы, и по тому, как они будут расти книзу, сразу можно будет распознать в нем выходца из монголоидного племени. У так называемых южных славян сплошь и рядом отчетливо чувствуется примесь дикарской крови. Поэтому с расовой точки зрения онемечивание хорватов можно было бы только приветствовать, но это совершенно неприемлемо по политическим мотивам.

Предпринимая любые шаги по онемечиванию, нужно исходить не их каких-то абстрактных общих представлений, но в каждом конкретном случае размышлять над тем, принадлежит ли лицо, желающее числиться немцем, к той расе, которая может органично слиться с нашим народом и благотворно воздействовать на него, или же оно обнаруживает признаки той расы, которая при смешении с немецкой кровью окажет на нее такое же негативное воздействие, как и иудейская раса. И если нет твердой убежденности в том, что онемечивание того или иного отдельного лица принесет пользу нашему народу, то нужно от него отказаться, пусть даже чувства говорят обратное. Сколько есть светловолосых и голубоглазых евреев, и всегда находились те, кто всячески ходатайствовал за их онемечивание. Но именно на примере евреев неопровержимо доказано, что если в первом и втором поколениях по внешности еще нельзя судить о душевных наклонностях, то во всех последующих поколениях они не только полностью соответствуют внешности, но и всячески проявляют себя.

Еще не один интересный фактор, который следует учитывать при проведении политики онемечивания, он обратил внимание во время посещения арсенала в Граце. Там было выставлено около 1000 доспехов, которые были так малы, что наверняка не подошли бы ни одному из нынешних жителей Штирии или Каринтии. Это, по его мнению, доказательство того, что германские племена, населявшие когда-то Штирию и Каринтию, не только освежили кровь тамошних жителей, но и их в расовом отношении гораздо более чистая кровь явно начала здесь преобладать. Он поэтому твердо решил направлять во все местности, где жители не отличаются чистотой расы, воинские соединения, солдаты которых представляют собой образцовые в расовом отношении экземпляры, например части войск СС, и с их помощью освежить кровь населения.

Если ему возразят, что такого рода шаги подорвут мораль германского народа, он может в ответ на это лишь сказать, что в крайнем случае будет нанесен удар по лживой морали тех «верхних десяти тысяч», которые не могут простить турку, что он всю жизнь прожил душа в душу с четырьмя женами, в то время как прусские принцы, не встречая ни с чьей стороны упреков или возражений, всю свою жизнь пользуются услугами сорока и более фавориток. Ложь и ханжество, присущие такому вот мировосприятию, доводят его до бешенства. Ибо прусского принца, который прогоняет одну за другой те несколько дюжин женщин, с которыми он поддерживал интимные отношения, и – после того как они ему наскучили – отшвыривает их в сторону как неодушевленные предметы, эти ханжи и лицемеры считают человеком чести, а порядочного немца, желающего жениться на женщине, которая ждет от него ребенка, невзирая на ее сословную принадлежность, осыпая градом насмешек и злобно издеваются над ним. Вина за огромное число абортов, отсутствие детей у здоровых женщин и тому подобные вещи лежит на этих лицемерах. Ничто не может лучше освятить любовь мужчины и женщины, чем здоровый ребенок. И хотя это должно быть ясно любому мало-мальски здравомыслящему человеку, ибо природа, подарив ребенка, тем самым совершенно очевидно благословляет влюбленных, эти жалкие, безмозглые ничтожества считают, что лучше всего скрепляет союз двух людей государственная печать, и в зависимости от наличия или отсутствия ее судят о добропорядочности того или иного человека.

По его мнению, это просто идеальный случай, когда мужчина и женщина находят друг друга и благодаря тому, что рождение ребенка освятило их любовь, не расстаются до самой смерти. Как же удалось бы иной раз на протяжении 700 и более лет сохранять за одной семьей наши крестьянские дворы, если бы брак там не заключался, лишь когда уже ожидали появления на свет ребенка? Католическая церковь на протяжении столетий учитывала это обстоятельство, закрывала глаза на так называемое испытание, и, когда приближался день рождения ребенка, священник указывал будущему отцу на его обязанность жениться. К сожалению, протестантство предало забвению этот древний обычай и подготовило почву для появления той ханжеской морали, согласно писаным или неписаным нормам которой предпринимаются попытки опорочить и заклеймить как разврат брак, заключаемый из-за того, что должен родиться ребенок. При этом, если уж быть до конца честным, следует сказать, что даже значительная часть прусского дворянства обязана своим появлением на свет так называемым падшим дочерям бюргеров.

Насколько эти ханжи не в ладах с логикой, свидетельствует тот факт, что они признали законным расторжение брака на основании «непреодолимой антипатии» супругов друг к другу. Подобно тому как было бы неправильно стремиться сохранить моногамный брак, когда между супругами уже нет и не может быть взаимопонимания, было бы так же неверно мешать заключению брака, который основывается на полном взаимопонимании. И чем старше он становится и чем меньше ему хочется приобрести репутацию человека, мерящего все на свой аршин, тем сильнее он будет подчеркивать все значение этой проблемы. И он не успокоится до тех пор, пока не внедрит приоритет нордической крови во всех тех местах, где население нуждается в приливе свежей крови.

Если наш народ заимствовал от одного из тех народов, которые во времена Великого переселения мощными людскими потоками проносились по нашей земле, поэтический, у другого – мечтательный, а у третьего – музыкальный элемент, то сохранившееся у нас в Нижней Саксонии нордическое расовое ядро стальным кольцом сжало всех остальных. Ибо в этом расовом ядре заключены и имперская идея, и способность трезво мыслить, и ледяной, холодный расчет.

Впрочем, его очень радует то, что в записях высказываний Старого Фрица он постоянно обнаруживает очень схожие мысли. И если Старый Фриц называл выступления против основанной на таких вот умозаключениях политики поощрения германской нации и нападки на браки, заключенные после рождения ребенка, «духовным каннибализмом», то он на все сто процентов согласен с ним.

Кстати, гауляйтер Форстер привез с собой два проекта городского герба Готенхафена. Один представляет собой изображение серебристого парусника на голубом фоне, а другой – серебристого парусника тоже на голубом поле, но здесь вид оживляет изображение серебристых гребней волн.

Шеф выбрал первый вариант, ибо герб как символ должен быть предельно прост и ясен и поэтому от всякого приукрашивания следует отказаться.

Воспользовавшись случаем, Гитлер рассказал также, что у него на запонках – изображение городского герба Данцига (их ему подарила, в сущности, совершенно не интересующаяся политикой Ева Браун) и он носит их с тех пор, как когда-то дал клятву вернуть Данциг в лоно рейха.

13.05.1942, среда, вечер

«Волчье логово»

За ужином шеф рассказал, что во время осмотра им укреплений на Атлантическом побережье^[1] один из рабочих обратился к нему со словами: «Мы ведь не уйдем отсюда, мой фюрер? Было бы бесконечно жаль всей нашей работы!»

В словах этого человека содержалось бесконечно много жизненной мудрости, и они подтвердили, что человек на своей земле, которую он обильно полил своим потом, ни при каких обстоятельствах не уйдет оттуда. Ничто в мире не заставит нас бросить приобретенные нами во время похода на Запад и с помощью «Организации Тодта» укрепленные и расширенные позиции на Ла-Манше и снова отсиживаться в маленькой германской бухте на Северном море.

В Крыму тоже следует провести строительные работы и добиться того, чтобы и по прошествии длительного периода ничто не смогло заставить немецкий народ отдать эту землю, в которую вложено немало немецкого труда^[2]. Поэтому совершенно необходимо расширить акватории крымских портов и возвести мощные форты на перешейках^[3]. И здесь мы должны настолько укрепить наши позиции, чтобы наши рабочие там твердо уверовали в то, что ни одна вражеская армия не одолеет их. Он считает, что для Крыма этого будет вполне достаточно, ибо у нас на Черном море, а значит, и в Дарданеллах нет других интересов, кроме экономических. Поскольку нас, кроме того, Средиземное море вообще не интересует, то он понимает, что в конце войны будет необычайно много возможностей сделать Турцию в прямом смысле слова нашим другом.

За ужином шеф завел разговор о политике Англии и заявил: лишь когда у них наступит полный крах, англичане наконец осознают, что им уже не быть в Европе на первых ролях.

Из-за того, что они упорно следовали политическому завещанию своих великих государственных деятелей и всячески стремились сохранить «равновесие в Европе», они совершенно упустили из виду, что враг у них может быть не только в Европе, и поэтому даже не заметили, что ситуация в мире изменилась и на периферии их империи объявились новые грозные противники – Россия, Япония, США. Насколько косны и тупы нынешние английские политики, видно хотя бы уже из того, что несколько лет тому назад один из них в приватной беседе совершенно серьезно сказал ему, что в случае войны между Англией и Германией последняя в результате станет английским доминионом.

Единственным англичанином, действительно разбиравшимся в современной политической ситуации, был герцог Виндзорский^[4], который хотел пойти навстречу нашим требованиям о возврате колоний и отдать нам северную часть территории Австралии, чтобы мы заселили ее и в идеале, как щитом, прикрыли Англию от Японии. Но этого человека выслали из Англии и вместо того, чтобы попытаться достигнуть соглашения с Германией, стали искать дружбы с США, страной, никогда не обладавшей высокой моралью, необходимой для того, чтобы выиграть борьбу за новый мировой порядок, и которая, окажись она на нашем месте, никогда бы не смогла успешно вынести тяжкие испытания русской зимы 1941/42 года. Евреи, правящие такой огромной империей, как США, в конце концов со времен Маккавеев почти совсем не занимались военным делом, а их мелочность и крючкотворство губительно сказываются также и на США. Рузвельт же проворачивает свои политические гешефты, действуя так подло и мерзко, что сразу видно: это не здравомыслящий человек, а явный безумец.

За чтением телеграмм шеф завел разговор о том, как он осуществляет оперативное руководство вермахтом, и заявил: хотя русский фронт по своей протяженности в три раза превышает фронт во Франции, там нет ни одного немецкого полка или батальона, за перемещениями которого по три раза в день не следили бы в ставке.

За ужином шеф высказал свои соображения относительно теперешней французской политики, и прежде всего указал на то, что французы в своем стремлении сидеть на всех стульях сразу в итоге садятся мимо всех стульев. Виной всему то, что душа французского народа полностью разорвана на куски, даже в лагере приверженцев Виши^[5] насчитывается пять и более течений: антисемиты-националисты, клерикалы – друзья евреев, роялисты, революционеры и т. д. Поскольку во Франции в данный момент нет человека, наделенного неукротимой энергией, там не будет принято никаких четких и недвусмысленных политических решений, хотя совершенно очевидно, что у французской политики есть лишь два достижимых пути.

Франция может лишь:

а) отказаться от европейской территории и, обеспечив своему правительству возможность перебраться в Северную Африку, продолжить войну против нас, используя весь потенциал своей колониальной империи в Африке, или

---

Дата добавления: 2015-08-21