Полдень 2 страница

Единственный юрист среди его сотрудников, который на что-то пригоден, – это Ламмерс. Ибо Ламмерс знает, что он здесь для того, чтобы изыскать правовое обоснование для нужд государства, и не путает юридические абстракции с реальной жизнью. Это объясняется тем, что Ламмерс, несмотря на свое юридическое образование, сохранил в себе здравый смысл.

Если бы среди его сотрудников не было столько способных людей, он наверняка не добился бы таких результатов в своей политической деятельности.

Если некоторые люди, вне себя от радости по поводу возрождения нашего народа, доходят до того, что чуть ли не силой хотят сделать из него второго Магомета или второго мессию, то он может в ответ на это лишь совершенно определенно заявить, что не считает себя пригодным на роль пророка или мессии.

06.05.1942, среда, полдень

«Волчье логово»

Сообщение из Анкары, согласно которому из Турецкого информационного агентства уволено множество еврейских агентов, побудило шефа сделать несколько замечаний относительно контролирования евреями общественного мнения как в Германии времен Системы, так и в тех государствах, которые ныне являются нашими врагами. Еврей заблаговременно хитростью пробрался на все мало-мальски доступные должности, откуда хоть как-то можно было повлиять на общественное мнение, и получил в свои руки огромную власть над прессой, кино и остальными формирующими общественное мнение факторами. Он не только пытался добиться возможности непосредственно воздействовать на эти факторы, но и действовал гораздо более активно через так называемые агентства.

Но опаснее всего рекламные агентства в еврейских руках, поскольку евреи, перестав давать рекламные объявления, могут полностью разорить крупную ежедневную газету. Для него, шефа, было особенно поучительно наблюдать, как евреи своей угрозой бойкота сорвали все попытки Гугенберга и лорда Ротермира^[1] проводить политику, проникнутую чувством национального самосознания. Лорд Ротермир, который в свое время опубликовал в своих журналах две статьи в поддержку «Движения Мосли»^[2], сам рассказал ему в «Бергхофе» о том, как действуют евреи, и о невозможности в краткосрочном плане хоть как-то противостоять этому.

Его, шефа, сила заключалась в том, что он в отличие от всех остальных крупных газет с самого начала сделал газеты НСДАП независимости от еврейских рекламных агентств и тем самым создал совершенно незыблемую в экономическом отношении структуру. Независимое положение партийной прессы дало очень хорошие результаты, и это побудило его сделать так, чтобы и вся партия была в экономическом отношении независима. У него это получилось прежде всего потому, что в лице имперского казначея Шварца он нашел человека, умело распоряжавшегося доходами Движения, которые составляли членские взносы, деньги, полученные за право присутствовать на наших собраниях, и т. д., и нашедшего сферы приложения капитала, так что денег хватило даже для финансирования борьбы на заключительном этапе в 1932 году.

Больше всего денег за право присутствовать на наших митингах помимо Мучмана^[3] сумел собрать партайгеноссе Лей. Он постоянно представлял его, шефа, каким-то монстром и настолько заинтриговал кёльнских промышленников и их дам, что те готовы выложить до 200 рейхсмарок за место в зале, где проходило одно из его собраний.

К сожалению, деньги эти были бессмысленно растрачены, и виной всему – подчиненная Лею пресса. Лей^[4] упустил из виду, что партийные типографии – это гибель партийной печати. Ведь партийные типографии вынуждены во время всевозможных кампаний печатать листовки для всего гау, не имея при этом никаких гарантий оплаты. Такой человек, как Мюллер, который считал себя владельцем типографии «Фёлькишер беобахтер»^[5] и содержал ее за собственный счет, мог согласиться взять заказ на печатание листовок лишь за наличный расчет и спровадить всех остальных заказчиков, просто сказав им, что его рабочие живут не за счет политических взглядов, а за счет зарплаты. Партийным же типографиям все, начиная с ортсгруппенляйтера, навязывали идеализм, который – поскольку он диаметрально противоположен гешефту – равнозначен разорению типографии.

И если ему, шефу, удалось провести «Фёлькишер беобахтер» сквозь весь период борьбы, хотя, когда он, шеф, взял ее под свое начало, она уже три раза объявляла о своем банкротстве, то этим он в первую очередь обязан тесному сотрудничеству с рейхсляйтером Аманом. Аман показал себя очень толковым коммерсантом уже потому, что никогда не заключал сделок, если те не представляли собой сделок в буквальном смысле этого слова, или же в противном случае немедленно разрывал все контакты. Именно благодаря такому деловому отношению к газетному делу и оказалось возможным в течение времени превратить издательство, где выходила «Фёлькишер беобахтер», издательство «Эгер», в крупнейший газетный концерн в мире, по сравнению с которым концерны газетных королей США – то же, что карлик рядом с великаном. Можно по достоинству оценить это достижение только в том случае, если вспомнить, что, когда он в свое время купил «Фёлькишер беобахтер», число ее подписчиков не превышало 7000, рекламных объявлений в ней не давали, а в кассе не хватало денег даже на оплату необходимого количества бумаги.

Если он, шеф, хоть немного разбирается в коммерции, то этим он не в последнюю очередь обязан постоянно возникавшим трудностям с партийной прессой. Хуже всего обстояли дела в 1932 году, когда ему пришлось подписать множество долговых обязательств, чтобы иметь возможность финансировать прессу, избирательные кампании и вообще всю партийную работу. Подобно тому как он тогда от имени НСДАП подписал эти долговые обязательства, сознавая, что если деятельность НСДАП не увенчается успехом, то все потеряно, так и теперь он подписывает от имени рейха долговые обязательства, твердо веря в нашу победу и будучи убежденным в том, что если эта война окончится поражением, то так и так все погибнет и поэтому ради достижения победы можно взять на себя еще больше долговых обязательств.

06.05.1942, среда, вечер

«Волчье логово»

За ужином шеф с юмором рассказывал о том, сколько находчивости проявляют солдаты на фронте, когда хотят достать мясо и рыбу.

После ужина министр Шпеер подошел к рейхсляйтеру Борману и получил от него согласие Гитлера на объединение всего электрохозяйства в единый имперский концерн (по типу имперских железных дорог). Если данный проект будет осуществлен, то, согласно резолюции Гитлера, это еще теснее, чем дороги и железнодорожные пути, сплотит рейх.

07.05.1942, четверг

«Волчье логово»

Обедал шеф вдвоем с генералом Гариболди^[1] (в своем бункере).

Вечером он был особенно обрадован, увидев на столе копченого осетра.

Прочитав сообщение агентства Рейтер о гибели английского крейсера «Эдинбург»^[2] водоизмещением 10 000 тонн, которое ему после ужина положили на стол, шеф заявил, что мы очень ловко заставили англичан объявить об этом. Командир нашей подводной лодки, который отличился, потопив крейсер, не видел, как затонул корабль, и поэтому ограничился донесением о попадании торпеды в «Эдинбург». Соответственно в сводке ОКВ об этом было сказано крайне осторожно.

Но поскольку все говорило за то, что попадание торпеды повлекло за собой гибель крейсера, мы твердо решили, что так оно и есть, принялись утверждать это в полуофициальных сообщениях и тем самым вынудили англичан признать факт гибели корабля.

Отсюда можно извлечь два урока.

1. Немец не должен скрывать истинное положение вещей. Однако ему следует быть повнимательнее в том смысле, чтобы в своем стремлении к правде не допускать чрезмерного педантизма. Так, к нему постоянно поступают сообщения с фронта о том, что у солдат на передовых позициях создавалось ощущение, что Верховное командование вермахта (ОКВ), желая соблюсти объективность и употребляя поэтому в своих сводках крайне осторожные выражения, далеко не в полной мере отдает должное их подвигам.

2. Если твердо убежден, что это именно так, а не иначе, то – неважно, касается это политической или военной сфер, – следует заявить об этом на весь мир, иначе просто невозможно заставить таких лицемеров, как англичане, сказать правду.

Теперь, как показал мне Лоренц, Гитлер самолично и своей рукой корректирует каждую сводку ОКВ. Гитлер считает столь необходимым шлифовать сводки вермахта потому, что – по его словам – даже какая-нибудь мелочь, будучи тиражирована в огромном количестве, может иметь решающее значение.

08.05.1942, пятница, полдень

«Волчье логово»

За обедом фюрер заметил, что не хотел бы превращать Крит в германскую военную базу^[1].

Ведь для германской военной базы «Крит» потребовалось бы содержать на Средиземном море германский флот, что породило бы опасность непрекращающегося конфликта с Турцией. Ибо когда остров Крит в немецких руках, то турки усматривают в этом не что иное, как начало спора между Германией и Турцией по поводу Дарданелл.

И единственным результатом нашей высадки на Крите может быть лишь открытие на этом острове учреждений культуры и отдыха «KdF»^[2].

08.05.1942, пятница, вечер

«Волчье логово»

За ужином шеф еще раз завел разговор о бегстве французского генерала Жиро и заявил, что его вполне можно было бы отпустить, не будь он так опасен. И необходимо или добиться его выдачи, или морально полностью его дискредитировать. Возможностей для этого вполне достаточно. Ибо он, будучи военнопленным генералом, злоупотребил предоставленными ему льготами, и поэтому можно без всяких оговорок, скажем, задержать отправку на родину 7000 раненых французских военнопленных^[1]. Такая ситуация отлично подходит для того, чтобы попробовать представить себе, как вели бы себя французы, оказавшись в нашем нынешнем положении.

Французы после первой мировой войны своим поведением по отношению к нам в полной мере доказали, что великодушие им совершенно несвойственно. У немцев, оказавшихся тогда во французском плену, садистски настроенные медсестры-француженки отбирали воду, которую им приносили негры. Если вообще попробовать осмыслить тогдашнее поведение французов, то они представляются мелкими обывателями, которые из-за множества случайностей вдруг обрели некое подобие величия и, совершенно не веря в свои силы, пытаются удержать власть, прибегнув к страшному террору. Когда в Берлине в приливе патриотических чувств разорвали французский флаг, нас заставили выстроить Берлинский караульный батальон под командованием фон Арнима – ныне он в чине генерала, – и его солдаты стояли по стойке «смирно» при поднятии нового французского флага.

И пусть никто не осуждает его за то, что он по отношению к Франции придерживается следующей точки зрения: что теперь мое, то мое! Ведь тот, кто отдает свое, совершает тяжкий грех, ибо он отдает то, что он с такими усилиями забрал на этой земле по праву сильного.

Земля же как переходящий кубок и поэтому стремится попасть в руки сильнейшего. Вот уже многие тысячелетия на этой земле идет непрерывная борьба.

И если люди за последние 300 лет не осели на Европейском континенте, то это объясняется открытием Америки и вытеснением ее жителей европейцами. И если мы ныне создаем, например в России, а именно на Украине, новую «Восточную марку»^[2], то, основываясь на историческом опыте, к ней следует подходить с той же меркой, что и когда-то к старой «Восточной марке», то есть к землям, лежащим к востоку от Эльбы.

За ужином шеф обратил внимание на то, что английский парламент уже провел 20 секретных заседаний, но об их результатах пока ничего не известно. Это можно расценивать как свидетельство того, насколько сильно в английской расе чувство общности.

Рейхсминистр Розенберг много говорил за столом о присущем англичанам чувстве господина и заявил, что самое главное здесь то, что подвластные им народы готовы пойти на смерть ради его – народа-господина – представителей. Там, где немец пытается добиться чего-либо с помощью непрерывного потока брани, англичане очень умело подчеркивают свое великодушие (премии по торжественным случаям, предоставление отпусков, разрешение на выезд из колоний) и достигают тем самым такого эффекта, что даже греки, которых они самым наглым образом эксплуатировали и обманывали, судят о них лишь по этому внешне пристойному поведению и до сих пор уважают их.

Брак – с точки зрения Гитлера, – разумеется, не является институтом, созданным лишь для совместных развлечений супругов или из взаимной переписки; он представляет собой разделение обязанностей, когда в задачу мужа входит бороться в области профессиональной карьеры, а в задачу жены – поддерживать порядок в доме, ибо дом – это опора в борьбе за выживание. А под порядком в доме понимается поддержание определенного культурного уровня, с одной стороны, и практическое ведение хозяйства – с другой.

Важно и то и другое, это Гитлер особенно подчеркнул, рассказал с большим юмором об одной женщине, которая пригласила его к себе отведать такого баварского блюда, как клецки из печенки по-домашнему, а вместо этого угостила его каким-то совершенно несъедобным варевом из печенки, яиц и пудинга.

А впрочем, о том, что культура брака начинается отнюдь не с материальной поддержки одним из супругов другого, а с благоустройства квартиры, содержания ее в чистоте и т. п., приобретения одежды и придания ей опрятного вида и т. д., поведал нам вечером в своей остроумной манере рейхсляйтер Розенберг. С улыбкой он заявил, что наши светские дамы считают себя культурными женщинами, но стоит только один раз их увидеть рядом с индусскими женщинами на каком-нибудь устроенном индусами приеме, чтобы сразу «прозреть»: европейские женщины размалеваны, в пух и прах разряжены, все время бурно жестикулируют, а рядом индуски, настоящие аристократки, естественный цвет лица, никаких румян и белил, скромно, но со вкусом одеты и всей своей манерой держаться выражают достоинство и самообладание. Во время танцев европейские женщины скачут, прыгают, стремясь обратить на себя внимание и добиться успеха. Индуски, и прежде всего балинезки, танцуя, выполняют все движения спокойно, уверенно, с подлинной страстью и пылом, и потому они само совершенство.

09.05.1942, суббота, вечер

«Волчье логово»

После отъезда рейхсминистра Розенберга за ужином зашел разговор о разведении хлопка на Кавказе. Шеф заметил в этой связи, что при составлении наших планов первостепенное значение нужно придавать не разведению хлопка, а выращиванию на Украине крапивы, ибо из нее получается пряжа гораздо более высокого качества, чем из хлопка.

Кавказ играет в наших разработках особую роль уже потому, что он будет снабжать нас нефтью. Мы должны установить на Кавказе очень строгие порядки, если хотим получать оттуда нефть, ибо в противном случае на этих землях, где все дышит кровной местью, вражда между племенами сделает невозможным любое мало-мальски рентабельное освоение нефтяных источников.

Поэтому совершенно неправильно, когда министерство иностранных дел в качестве официального органа делает в отношении этих территорий какие-то обещания, которые потом невозможно будет выполнить. Поскольку официальная сторона в отличие от пропагандистов с их листовками имеет право обещать лишь то, что она в состоянии выполнить, фон Папен^[1] должен быть предельно осторожен относительно возможных обещаний Турции, даже если он – шеф – в принципе готов пойти на определенные уступки.

Но прежде всего министерство иностранных дел должно воздержаться от любой болтовни о сотрудничестве. Насколько трудно добиться такого сотрудничества, свидетельствует пример Румынии и Венгрии, ибо эти две страны именно сейчас, когда мы так остро нуждаемся в нефти и пшенице, создают у себя запасы этих продуктов на тот случай, если между ними вспыхнет война^[2].

В заключение шеф завел разговор о проблеме «занятия руководящих должностей».

Такие должности должны занимать только те люди, которые способны мыслить масштабно; ведь здесь главное не то, сколько было проделано кропотливой работы, но какие умные мысли родились в их головах. И для этого вполне достаточно сосредоточиться и два часа в день напряженно работать.

А для повседневной работы и контроля над ней со стороны министерства вполне достаточно наделенного соответствующими полномочиями статс-секретаря, но им должен быть человек с широким кругозором.

Он счастлив, что в сфере государственного управления нашел в лице Ламмерса начальника рейхсканцелярии, который, руководствуясь здравым смыслом, а не юридическими абстракциями, решает за него в соответствующем духе государственные дела, так что ему вообще не надо о них беспокоиться.

Точно так же он рад тому, что не нужно следить за тем, что происходит в каждом отдельном гау, ибо гауляйтеры воспитаны на единый манер, а в лице рейхсляйтера Бормана он имеет помощника, который передает гауляйтерам все необходимые и выдержанные в едином духе директивы.

10.05.1942, воскресенье, полдень

«Волчье логово»

За обедом совместно со статс-секретарем Баке^[1] обсуждались проблемы обеспечения продовольствием. Шеф, воспользовавшись случаем, рассказал, что в свое время Гугенберг, занимавший пост министра, отвечавшего за этот сектор, отверг идею создания государственного запаса зерна в 7,5 миллиона тонн на том основании, что германская экономика не выдержит, если такой огромный капитал будет лежать мертвым грузом. К сожалению, он тогда ничего не мог поделать, поскольку даже такие вопросы, как выращивание латук-салата, и то приходилось согласовывать с парламентом^[2]. Как бы нам теперь пригодился запас зерна в 7,5 миллиона тонн, к тому же 1937 и 1938 годы дали нам очень хорошие урожаи. И нам было бы глубоко безразлично, что прошлый и позапрошлый годы были неурожайными^[3]. Отрадно хотя бы то, что он начал войну в 1939 году, а не теперь, когда пришлось столкнуться с трудностями.

За обедом шеф в ответ на реплику о том, что все же очень редко встречаются люди, призванные свершить когда-нибудь в своей жизни великие дела, заявил: из таких людей лишь в Моцарте еще в раннем детстве распознали великий талант. Но все равно их жизненный путь предначертан судьбой, и она когда-нибудь призовет их показать свою силу.

Каким зажатым он чувствовал себя в Вене, хотя уже обладал в достаточной степени обширными знаниями в самых различных областях. Но обратиться к великому человеку он бы тогда не отважился, равно как и выступить с речью там, где собралось пять человек.

Если бы не война, он, несомненно, стал бы архитектором, вполне возможно – даже вероятнее всего, – одним из лучших, если не самым лучшим архитектором Германии, а не так, как теперь, когда он стал самым лучшим добытчиком денег для лучших архитекторов Германии.

Но вдруг жизнь сказала свое слово, освободив человека от всего, что мешает исполнению им своего предназначения, и молокосос показал себя в борьбе сорвиголовой, справиться с которым невозможно.

Если наши учителя, как правило, не только не в силах увидеть в ребенке зачатки гениальности и распознать в нем будущего гения, но и просто отказывают ему в каких бы то ни было талантах – достаточно вспомнить Бисмарка, Вагнера и Фейербаха^[4], которого в той же самой Академии в Вене, куда его когда-то не приняли из-за якобы отсутствия таланта, через 10 лет чествовали и вручали награды, – то это объясняется, по всей видимости, тем, что гения может до конца почувствовать только гений.

У ребенка, скажем в десятилетнем возрасте, учитель может зафиксировать средние способности, но вряд ли ему дано распознать, к чему тот в душе стремится.

Черты характера распознать гораздо легче, ибо тот, кто в детстве оказался плохим товарищем, и в зрелом возрасте останется таким. Но нужно быть здесь очень осторожным, ибо ложь ребенка зачастую есть выражение его особенно бурной фантазии, это совершенно точно установлено в отношении великих поэтов и писателей.

Но самое опасное – это чрезмерный субъективизм, которым зачастую грешат взрослые, когда оценивают способности ребенка. Учитель математики полагает, что, если его ученик не в состоянии справиться с каким-нибудь сложным уравнением, он потом не сможет сосчитать свое жалованье. Если у ученика художественная натура, но к остальным предметам он не испытывает особого интереса, то это воспринимается как непомерное упрямство, в этом он убедился на собственном опыте.

Родители еще и усугубляют такие ошибки тем, что пытаются преждевременно обучить ребенка какой-нибудь вполне определенной профессии и, когда здесь что-то не получается, тут же начинают говорить о том, что их сын – неудачник и из него ничего путного не выйдет. Его самого уже в 13 лет хотели прельстить карьерой чиновника и с этой целью как-то затащили в таможенное управление Линца, настоящий государственный зверинец, где пожилые люди сидели плотно друг к другу, как обезьяны в клетке. Поскольку не подумали о том, что это зрелище может вызвать у подростка отнюдь не восторг, а, напротив, только отвращение или ненависть, то и у него с самого начала появилось стойкое предубеждение к карьере чиновника. Он поэтому решительно против того, чтобы сыновей с раннего детства предназначали заниматься какой-нибудь вполне определенной профессией, лишь на восемнадцатом году жизни им нужно предоставлять возможность решать самим. Какие силы, в конце концов, кроются в человеке, свидетельствует пример Хильдебрандта^[5], бывшего батрака, очень хорошо проявившего себя на посту гауляйтера, или Заукеля^[6], которого даже он поначалу недооценил из-за его чрезмерной стеснительности и скованности.

10.05.1942, воскресенье, вторая половина дня

«Волчье логово»

За чаем, устроенным после обеда по поводу дня рождения генерала Йодля, шеф заявил, что весьма сожалеет, что при призыве в вермахт сделал столько исключений для полуевреев. Ибо опыт доказывает, что в жилах потомков этих еврейских отпрысков через четыре, пять, шесть поколений по законам наследственности вновь будет течь чисто еврейская кровь. И эти евреи, в которых сказались законы наследственности, представляют собой страшную опасность! Он теперь будет разрешать делать исключения только в особых случаях^[1].

10.05.1942, воскресенье

«Волчье логово»

За ужином шеф завел разговор о достижениях тех, кто трудится ради Родины в тылу.

Идеализм в тружениках тыла настолько силен, что он решил вручить рабочему одного из военных заводов Рыцарский крест к Кресту за военные заслуги.

Работая по 14 часов в смену, рабочие военных заводов наладили выпуск для фронта противотанковых орудий и т. д. раньше намеченного им – шефом – срока.

Не меньшую самоотверженность проявляют те, кто трудится в сельском хозяйстве. Он поэтому заберет на Украине последнюю корову, но не допустит, чтобы отчизна голодала. Именно из этих соображений он и придает такое значение транспортной проблеме на Украине.

За ужином шеф завел разговор о происках коммунистов после взятия власти в 1933 году.

Слава богу, им не удалось осуществить их совершенно дьявольский план: в один и тот же день и час устроить 10 000 поджогов^[1], ведь силы полиции и пожарной охраны были бы тогда настолько раздроблены, что даже представить себе невозможно, каковы могли быть ущерб и его последствия.

Уже поджог рейхстага мог принести нам – по крайней мере нашей репутации в глазах немецкой общественности – серьезный ущерб^[2]. Он поэтому уже в два часа ночи поехал в редакцию «Фёлькишер беобахтер», но застал там только дежурного редактора и в гранках обнаружил заметку всего лишь в десять строчек об этом пожаре. Он немедленно посадил Геббельса за работу, а сам принялся писать и подбирать для утреннего издания статьи, репортажи и пр. об этом пожаре, так чтобы они заполнили всю первую полосу. Неопровержимое доказательство того, что в решающих ситуациях очень легко потерять голову и все приходится делать самому.

И если бы полиция действовала так же быстро, расследование поджога шло бы совсем по-другому и наверняка увенчалось бы успехом. Торглер^[3], этот главарь немецких коммунистов, упал на колени перед арестовавшим его полицейским и умолял не расстреливать его. Если бы его, когда он был в таком шоковом состоянии, сразу же допросили, он бы точно во всем признался. Ван дер Люббе, который совершил поджог, следовало бы осудить в течение трех дней и повесить, поскольку его видели в день пожара с пакетом в руках, полученным от Торглера.

В этом случае был также получен материал, достаточный для доказательства вины идейного вдохновителя, нынешнего главы ГПУ Советского Союза Димитрова^[4].

Но поскольку юристы точно так же космополитичны, как преступники, но далеко не так умело действуют, процесс затянулся на несколько недель и итог его был жалок и смешон. То, что настоящий, большой судья мог бы сделать из этой истории, свидетельствует следующий факт: стоило группенфюреру Хайнесу^[5] прикрикнуть на ван дер Люббе («Поднять голову!»), как обвиняемый тут же вытянулся по стойке «смирно».

Но коммунисты, как и рассчитывали, переигрывали судей, этих закоренелых формалистов и повсюду применяли одну и ту же тактику: строили из себя дурачков, отвечали на вопросы молчанием, с самого начала, пытаясь добиться переноса срока заседаний суда и тем самым выиграть время, дошли до того, что через своих защитников – какая наглость! – просили предоставить им сперва возможность основательно изучить те параграфы законов, под которые подпадают их действия. Так было на процессе о поджоге рейхстага, то же самое происходит и теперь на процессе по делу о покушении на фон Папена в Анкаре и т. д.

Поэтому не следует в дальнейшем поручать юристам расследовать случаи саботажа и диверсий во Франции. Ни одного тайного передатчика они не обнаружили.

На все акты саботажа и диверсий следует отвечать с той же жестокостью, с какой они были совершены. Нужно сделать вполне определенных людей, например всех жителей какой-нибудь французской деревни, ответственными^[6] за то, чтобы перевозка германских войск и грузов по шоссе и железным дорогам проходила беспрепятственно. И, желая сохранить голову на плечах, они в должной степени позаботятся о безопасности на всех участках.

Аналогичным образом поступает Гиммлер в своих концентрационных лагерях. Так, например, он добился наилучших результатов, когда поджигателя, которого его прошлое не позволяло выпустить на свободу даже после отбытия наказания, и именно под угрозой расстрела на месте, сделал ответственным за противопожарную безопасность в лагере. Никто там так рьяно не следил за тем, что творится на их территории, как этот тип, у которого самого на совести было немало поджогов.

Необходимо сделать так, чтобы кара за преступления следовала сразу же после его совершения, если хочешь добиться положительного эффекта, и поэтому тех, кто, воспользовавшись затемнением, совершает преступления^[7], нужно судить и расстреливать сразу же после их ареста.

Если же лишь бессильно взирать на все это, а чего доброго, еще начать судить да рядить в поисках смягчающих вину обстоятельств, то поводья будут отпущены и потом уже не остановишься. Во время войны нужно действовать беспощадно, чтобы асоциальные элементы не начали все крушить и ломать.

Каждый должен знать: тот, кто там, далеко, сражается на фронте и выполняет свой солдатский долг, может погибнуть, но погибнуть с честью. Но тот, кто здесь, в тылу, творит бесчинства, должен умереть, и умереть с величайшим позором.

И если эти бедняги на передовых позициях готовы отдать свои жизни, они должны знать, что посылку, отправленную ему женой, этот привет с родины, по дороге никто не украдет.

К сожалению, во время мировой войны это поняли только в 1918 году, когда уже было слишком поздно. Он же, напротив, сразу же после начала войны максимально ужесточил наказания за наиболее омерзительные преступления, поскольку, когда он в мирное время максимально ужесточил наказание за угон автомобиля и пускание поездов под откос, это дало наилучшие результаты. И грабежи в английских городах, которые наша авиация, верша возмездие^[8], подвергла бомбардировке, грабежи, к которым оказались причастными даже полицейские и пожарники, на сто процентов подтверждают его правоту.

---

Дата добавления: 2015-08-21