Логика теоретико-эмпирического исследования

Таково взятое в самых общих чертах главное логикотеоретическое существо категориального аппарата основных психологических концепций. <...>

***

По-видимому, охват единым концептуальным аппаратом таких основных понятий, как структура, механизм и исходный материал психических процессов, требует выхода не только за пределы психологии, но и собственно нейрофизиологии, анализирующей лишь динамику внутрисубстратных изменений. Такой единый межнаучный понятийный аппарат начал интенсивно формироваться лишь к концу первой половины XX столетия. Ближайшей же задачей того этапа теоретического развития, который логически (именно логически, а не хронологически) следует за противостоящими друг другу всем составом своих языков психологическими и нейрофизиологическими концепциями психики, является построение межнаучного обобщения, которое объединило бы общими принципами физиологический механизм психических процессов с различными аспектами их собственно психологической предметно-содержательной характеристики.

К.Д. Зароченцев А.И Худяков. САМЫЕ ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ОРГАНИЗАЦИИ [56]

Прежде чем приступить к решению конкретной поставленной вам задачи, необходимо «сделать шаг в сторону» - посмотреть на задачу с более общих позиций, выяснить, какой круг проблем затрагивает ваша задача. Осознание общей проблемы начинается со знакомства с данной областью науки в целом и изучение истории проблемы.

Проблема возникает прежде всего из-за нехватки научного знания для описания определенного явления. Далее проблема посредством описания на уровне обыденного языка осознается рядом исследователей. В.Н.Дружинин считает описание проблемы обыденным языком полезным, кроме всего прочего, для междисциплинарного общения. В отличие от языка математики – признанного универсального языка межнаучного общения – обыденный язык все-таки понимается большинством ученых – представителей разных наук. Наконец, проблема формулируется в терминах научной дисциплины.

Формулирование проблемы на языке определенной науки позволяет ставить задачу как набор предположений о возможных решениях проблемы в терминах данной науки, что делает поставленную задачу понятной для исполнителя, и выбирать методы решения этой задачи из арсенала методов данного научного направления.

Общее знакомство с проблемой предполагает работу с литературой. Часто это помогает сэкономить время и силы, так как возможно, что эту задачу уже решили или пытались решить ваши коллеги из смежных наук.

При современном обилии научных публикаций практически невозможно знать все, что делается даже в вашей собственной области исследований, тем более — чем занимаются соседи.

После того как вы нашли место поставленной задачи в общем круге научных проблем, остается самое простое — выбрать метод ее решения. Но сначала следует определить, в русле какого направления психологии эту задачу можно решить оптимальным образом.

История психологии представляет нам различные направления и школы психологии в процессе непримиримой непрерывной борьбы. Создается впечатление, что по своей ожесточенности эта борьба сравнима с войной на идеологическом фронте. Возможно, на ранних этапах создания психологии как конгломерата принципиально различных научных школ (достаточно вспомнить бихевиоризм, психоанализ и гештальтпсихологию) это было понятно, но сегодня ожесточенность пионеров несколько стихла среди современных психологов.

Дэвид Майерс иллюстрирует взаимоотношения различных подходов в психологических исследованиях следующим примером.

Он рассматривает пять исторически сложившихся направлений в психологии.

1. Биологический подход. Он помогает нам понять, как работают тело и мозг, создавая эмоциональные переживания, ощущения и мнемические образы и т. д. Биологически ориентированные психологи могут изучать, например, влияние развития и наследственности на поведение, исследовать, как сообщения воспринимаются организмом и как химический состав крови связан с настроением и мотивами.

2. Психоаналитический подход предполагает, что поведение определяется бессознательными побуждениями и конфликтами. Основанный на идеях Зигмунда Фрейда, он анализирует психологические особенности исходя из сексуальных и агрессивных побуждений, ищет причины актуального состояния в замаскированных следствиях неудовлетворенных желаний и детских травм.

3. Бихевиористский подход изучает механизмы, посредством которых проявляются и модифицируются в конкретных условиях наблюдаемые реакции. Психологи-бихевиористы изучают, как мы обучаемся опасаться Данных объектов или ситуаций, как внешние поощрения формируют наши Действия или как мы можем, скажем, сбросить вес или бросить курить.

4. Гуманистический подход возник как реакция против взгляда психоаналитиков, которые считают, что люди побуждаются к действиям бессознательными внутренними силами, и против взгляда бихевиористов, которые уверены, что людей формирует только внешняя среда.

Гуманистическая психология выделяет наши способности, чтобы мы могли выбрать наши жизненные модели и достигнуть в своем развитии совершенства. Она также стремится более объективно понять поведение, Исследуя индивидуальность.

5. Когнитивный подход возвращается к тому, чем занималась психология в начале своей истории (когниции, отнесенные к нашей памяти, мышлению, знанию). Когнитивные психологи изучают, как мы воспринимаем, обрабатываем, накапливаем и воспроизводим информацию и как мы используем информацию для решения проблем.

Майерс показывает, как представители каждого из подходов могли бы определить такую эмоцию, как гнев.

Работы, выполненные в рамках биологического подхода, могут исследовать системы мозга, которые вызывают такое физическое состояние, как «краска в лицо» и «жар под воротничком». Психоаналитики будут рассматривать вспышку гнева как разрядку неосознанной враждебности. Бихевиористы исследуют выражения лица и движения тела, которые сопровождают гнев, и пытаются определить, какие внешние стимулы вызывают реакции гнева или агрессивное поведение. Представители гуманистической психологии пытаются понять, что означает переживать и выражать гнев с точки зрения самой личности. Когнитивная психология, изучает, какими различными путями мы осознаем фрустрирующую ситуацию, которая влияет на интенсивность нашего гнева, и как состояние гнева влияет на наше мышление.

Биологический, психоаналитический, бихевиористский, гуманистический и когнитивный подходы описывают и объясняют гнев очень по-разному. Это совсем не означает, что они противоречат друг другу. Скорее, это пять полезных способов рассмотрения некоего психологического состояния. Используя все пять, мы приобретаем ценное, более полное понимание гнева, чем если бы мы пользовались одним подходом.

Важно, что различные подходы могут дополнять друг друга — это относится также к другим наукам, каждая из которых дает различный подход к природе и к нашему месту в ней.

Каждая научная дисциплина, подобно каждому подходу в психологии, имеет свои проблемы и свои ограничения. Это похоже на различные двумерные рассмотрения трехмерного объекта.

Что такое этот объект? Одни смотрят вниз на цилиндр и говорят, что видят круг. Другие, смотря сбоку, видят прямоугольник. Различие в их восприятии фактически дополняет друг друга в общем образе трехмерного цилиндра. Описания поведенческого и ментального процессов, получаемые различными психологическими подходами, часто, подобно этому, зависят сильно от точки зрения наблюдателя.

Каждый двумерный образ — полезный подход, который может сочетаться с другими. Ни один не дает сам по себе полной картины

Мы не разделяем категоричности Д. Майерса в разделении подходов в психологии, которые, по его мнению, смотрят на один и тот же предмет с совершенно разных сторон. Психологические подходы пересекаются в достаточной степени, чтобы обогащать друг друга не только полученными сведениями, но также и методами, разработанными в методологических рамках каждого из подходов.

Например, если мы строим теоретические предположения об исследуемом процессе в рамках теории деятельности, то применять методы исследования, разработанные, например, в бихевиоризме, бывает полезным, но это делать следует с большой осторожностью, так как теоретическая база бихевиоризма принципиально отличается от таковой в теории деятельности. Например, необихевиористское понятие «драйв» далеко не тождественно конструкту «мотив» в теории деятельности. То, что сеанс психоанализа сильно отличается от метода интервью, достаточно понятно, но в экспериментальной психологии встречаются менее очевидные случаи. Об этой проблеме мы подробнее поговорим ниже, при обсуждении операциональной валидности.

На первых шагах организации психологического исследования, на которых принимаются решения по самым общим, определяющим вопросам, У. Дж. Мак-Гайр советует придерживаться следующих семи принципов.

Принцип 1. «Звук лишь одной аплодирующей руки...». Не стоит основное внимание уделять проверке гипотез и оставлять в тени проблемы их выдвижения и формулирования.

Принцип 2. «В этом первозданном хаосе мы ясно различаем такой паттерн, как истина». Мир психических явлений более сложен, чем он описан в учебниках психологии, поэтому опасно описывать его простыми линейными моделями. Теория представляет интерес для науки только в том случае, если она является проверяемой, т. е. опровержимой.

Принцип 3. «Наблюдайте, однако наблюдайте людей, а не данные». Между философом и психологом существует различие в постановке вопроса о природе вещей. Даже тогда, когда наша теория кажется невероятной и настолько оригинальной, что она не может быть истинной, мы обязаны рассмотреть все обстоятельства — вдруг окажется, что мы неправы. Но чересчур этим увлекаться не надо. Не надо, отвернувшись от реального мира к стене, изучать на ней тени.

Принцип 4. «Видеть будущее в настоящем, находить настоящее в прошлом». Полезно составлять временные ряды (тренды) на основе архивных данных. Знание событий прошлого помогает понять настоящее и предсказать будущее.

Принцип 5. «Новая методология, в которой корреляция может свидетельствовать о причинности». Полезно периодически обновлять свой исследовательский арсенал новыми методами установления связей и новыми процедурами проверки гипотез.

Принцип 6. «Богатство бедности». Большие субсидии балуют, ведут к валу, мешают вдумчивой творческой работе.

Принцип 7. В противоположности большой истине также кроется истина. Непротиворечивость является признаком неглубокого ума. Нильс Бор говорил, что существуют тривиальная истина и большая истина. Противоречащее тривиальной истине, несомненно, является ложным. Противоречащее же большой истине является также истинным

Организация эмпирической части исследования

Эмпирическая часть исследования состоит из ряда экспериментов, каждый из которых представляет вполне автономную систему деятельности, структуру и организацию которой мы рассмотрим ниже. Общая организация эмпирической процедуры представляет определение необходимого количества экспериментов, распределение их во времени, соответственно оценку времени, необходимого для проведения всего исследования, связь между результатами экспериментов, влияние предыдущих экспериментов на последующие и т. д.

Например, если нас интересует динамика некоего эффекта в онтогенезе, мы можем использовать метод лонгитюда — исследование группы испытуемых в течение достаточно продолжительного времени, иногда нескольких и более лет, или метод поперечных срезов — сравнительное исследование проявления этого эффекта в различных возрастных группах.

Если нас интересует единичное проявление эффекта, мы можем ограничиться несколькими экспериментами, иногда даже одним.

Каждый из выбранных организационных методов имеет свои преимущества и недостатки. Метод лонгитюда, например, дает более надежные результаты, но очень трудоемкий, требует слишком много времени. Метод поперечных срезов намного проще в организации и требует гораздо меньше как времени, так и материальных затрат, но «чистота» эксперимента в методе поперечных срезов нарушается вмешательством посторонних факторов (нерелевантных стимулов), которое может в значительной степени исказить результаты.

Дэвид Майерс сравнивает метод возрастных срезов и метод лонгитюда, анализируя исследования проблемы ослабления с возрастом интеллектуальных возможностей. При этом Майерс затрагивает и другие проблемы, стоящие перед экспериментальной психологией.

Как изменяются силы нашего интеллекта с возрастом? Происходит ли постепенное ослабление, как происходит с нашей способностью к воспроизведению бессмысленного материала, или интеллект сохраняет свои силы, подобно способности воспроизводить осмысленный материал? Исследование этой проблемы можно разделить на несколько фаз.

Фаза 1. Доказательство ослабления возрастного интеллекта методом поперечных срезов.

Результаты тестирования интеллекта в репрезентативных выборках людей разного возраста показали, что взрослые испытуемые более старшего возраста (ближе к старости) менее успешно справляются с заданиями тестов, чем молодые взрослые. Эти данные дали повод Дэвиду Векслеру (1972), создателю широко используемого теста, сказать: «Ослабление ментальных способностей с возрастом — это часть общего процесса старения организма как целого».

До 1950-х гг. это пессимистическое мнение об интеллектуальном ухудшении с возрастом существенно не оспаривалось. Многие корпорации проводили политику принудительного ухода на пенсию, полагая, что компании полезно заменять стареющих работников молодыми, предположительно более способными. Как всякий знает, вы не сможете научить старую собаку новым трюкам.

Фаза 2. Доказательство возрастной стабильности интеллекта методом лонгитюда.

Колледжи начали проведение интеллектуального тестирования поступающих студентов около 1920 г. Так к 1950-м гг. можно было найти тех

людей 50-летнего возраста, которые проходили тестирование 30 лет назад. Предполагалось, что проведенное ретестирование покажет ослабление интеллекта за прошедшие 30 лет, что предсказывали результаты метода поперечных срезов. Но получились неожиданные результаты — показатели интеллекта остались неизменными, а по некоторым тестам даже возросли.

Как мы в таком случае должны объяснить первоначальные выводы из исследований поперечного сечения? Всегда, когда методом поперечных срезов сравнивают людей различных возрастов, возраст не является единственным фактором, влияющим на интеллект. Кроме возраста, работает фактор поколения. Средний 70-летний и средний 30-летний испытуемые, которые тестировались в 1950 г., родились и воспитались в различных эпохах, обстановка которых предоставляла различные возможности для получения образования.

Так, сравнивая 70-летних и 30-летних, мы сравниваем не только людей разного возраста, но также, в общем, менее образованных людей с более образованными, людей воспитанных в больших семьях и людей воспитанных в маленьких семьях и т. д. В соответствии с более оптимистичным взглядом миф, что интеллект резко понижается с возрастом, отправился на покой. Как каждый «знает», вы никогда не бываете слишком старыми для обучения. Свидетельство этому — доктор Джон Рок, который в 70 лет разработал пилюли контроля рождаемости, бабушка Мозес, которая в 78 лет занялась живописью и занималась ею после 100 лет, архитектор Франк Ллойд Райт, который к 89 годам сконструировал нью-йоркский музей Гуггенхайма, и многие другие известные люди не только из США. Более того, когда люди поддерживают свои интеллектуальные силы, специальные знания, эрудицию постоянными упражнениями — печатание на машинке, игра в шахматы, игра на пианино — их способности часто сохраняются невредимыми, как у 18-летнего. Как сказал психолог Дэвид Креч (1978): «Кто живет своим умом, тот и умирает с умом».

Фаза 3. Существует мнение, что лонгитюдные исследования имеют свои собственные «ловушки». Более интеллектуально развитые люди живут дольше и меньше страдают ослаблением интеллекта с возрастом. Таким образом, лонгитюдные исследования могут отбирать тех самых людей, чей интеллект наименее склонен ухудшаться. Если так, то такие исследования недооценивают среднее ухудшение интеллекта.

Психологи все больше и больше убеждаются, что интеллект — это не отдельная черта. Интеллектуальные тесты, которые созданы для определения академических способностей, включая скорость мышления, могут поставить старых людей в невыгодное положение, потому что их нейронные механизмы обработки информации работают медленнее, чем у молодых людей.

И действительно некоторые исследователи находят, что в тестах, связанных со скоростью ответа, пожилые граждане действуют относительно менее успешно, особенно если задачи составные. Семидесятилетние никак не могут, в общем, состязаться с 20-летними в видеоиграх. Но замедление не означает отсутствие интеллекта. В других тестах, которые определяют общий словарный запас, знания и способность к интеграции информации, старые люди держат свои позиции. Исследователь Пауль Балтес (1987) развивает тесты на «мудрость», которые определяют такие черты, как специальные знания и здравый смысл в проблемах повседневной жизни. Его результаты свидетельствуют, что старые люди более чем сохраняют свои позиции в таких тестах.

Раймонд Кеттелл, Джон Д. Хорн (1982) предположили, что мы все наделены двумя разными типами интеллекта и что они полностью по-разному подвержены влиянию возраста.

Кристаллизированный интеллект в своей основе представляет способность к накоплению информации, которая приходит с образованием и опытом. Например, тесты вербальной способности, такие как словарный запас, склонны отражать кристаллизированный интеллект. Текущий интеллект — способность к абстрактному мышлению. Он мало связан с накопленным знанием. Например, способность идентификации следующей буквы в предъявляемой серии букв отражает текущий интеллект. Оказывается, что кристаллизированный интеллект с возрастом возрастает, в то время как текущий интеллект ослабляется. Возможно, это помогает объяснить, почему математики и естествоиспытатели часто делают свои самые значительные работы в возрасте до 30 лет, а психологи достигают своего пика около 40, в то время как литераторы, историки и философы имеют тенденцию создавать свои лучшие работы еще позже — в 40— 50-летнем возрасте и далее, после того как накапливается больше знаний. Таким образом, растет ли интеллект или уменьшается с возрастом — зависит от измеряемого типа интеллектуальной деятельности.

Лебедев А. Н., Москаленко И. В. ПРОБЛЕМА ЗАКОНА В ПСИХОЛОГИИ [57]

Психологи нередко получают разные результаты, проверяя свои правила и законы. Магика-то как раз и состоит в невысокой точности множества психологических закономерностей, и невольно при чтении статьи Б. Ф. Ломова [13] возникает вопрос, правильно ли называть за­конами психологии пусть широко известные, простые, но в общем весь­ма приблизительные математические соотношения между физическими и психологическими реальностями. Положительный ответ отнюдь не очевиден, ибо выбор функции, наилучшим образом отражающей эти со­отношения, часто определяется степенью предпочтения автором той или иной формы математической зависимости из известного ему набо­ра функций (степенных, логарифмических, тригонометрических и т. п.), а не степенью проникновения в конкретный материальный механизм «закона». Отсюда и все издержки: неточность психологических законов, узкая сфера их действия, непредсказуемая изменчивость параметров при изменении условий наблюдения.

Просуществовав десятки лет, законы типа Вебера—Фехнера, Стивенса мало что прибавили к пониманию материальных процессов, ле­жащих в их основе: Понятно, что подобные законы не столько помога­ют исследовать психику, сколько сами нуждаются в исследовании, и названием своей статьи Б.Ф.Ломов попал в цель. Насколько соответ­ствуют понятию действительного закона, например, уравнения психо­физики? Чем они отличаются от простых эмпирических соотношений, мало пригодных для широких обобщений? Вопросы не праздные, ибо формулы, полученные подгонкой известных функций под опытные дан­ные с использованием всевозможных произвольных параметров, сму­щают исследователей, особенно психологов, оперирующих категориями цели, смысла, установки и т. п. Математизировать такие понятия не­легко, поэтому можно ли назвать необычными иногда возникающие мыс­ли о неприложимости простых математических формул к сверхсложно­му миру субъективных переживаний?

В самом деле, в каких единицах и формулах выразить силу влече­ний человека, его страсти, надежды, его прозрения и заблуждения? Го­ре и радости, любовь и ненависть? Возможно ли такое? Отсюда и мысль о примитивизме математических формулировок, об «унизительности» самой попытки их приложения к весьма сложным, целенаправленным актам человеческого поведения. Но вспомним, ведь и теории Ч. Дарвина, Г. Менделя в свое время могли показаться кому-то тоже примитив­ными, заземленными, недостойными человека во всей полноте его воз­вышенных устремлений. Так что Б. Ф. Ломов, безусловно, прав, утверждая, что в психологии не обойтись без исследования ее количествен­ных законов, пусть даже некоторые из них «не слишком сложны» срав­нительно с неописуемой сложностью психических переживаний. Стоит заметить, что и в других сферах естествознания законы, а также их предпосылки обычно всегда оказываются простыми, хотя в природе са­ми законы проявляются сложным образом, и поэтому для проверки справедливости законов требуются обычно сложные расчеты и проце­дуры испытаний.

В простоте законов нет ничего необычного, хотя непостижимая эффективность простых математических формулировок их содержания может изумить даже посвященного [2].

Но неужели и впрямь психология настолько специфична, обособле­на, что математизация знаний, свойственная другим естественным нау­кам, к ней даже в принципе неприложима? Ведь и в самом деле суще­ствующие в психологии формулы никак не назовешь эффективными до-изумления ни в теории, ни на практике. Возникают нелегкие вопросы, пережила ли нынешняя психология свое очередное, преходящее, малопродуктивное увлечение поверхностными, описательными законо­мерностями и формулами и наконец успокоилась на этом? Или, напро­тив, она только-только доросла до действительно эффективной матема­тизации своих понятий, т. е. до познания глубокой сути очень сложного мира психики? Или находится все еще в начале своего долгого и труд­ного пути и до настоящих законов психологии, подобных законам фи­зики, генетики, далеко?

Ответы на вопросы, думается, будет найти немного легче, если вспомнить о тесном, генетически определенном союзе психологии с дру­гими, более развитыми естественными науками.

Особенности развития более зрелых естественных наук можно использовать для предсказания хотя бы направленности нарождающихся психологических концепций.

Мы увидим, что во всех естественных науках начальная, первая фа­за состоит преимущественно в накоплении опытных данных, в поиски разнообразных соотношений между ними.

Она неизбежно сменяется следующей стадией—фазой обобщений накопленного знания. Характерную особенность второй фазы составля­ет множество математических моделей, приблизительно одинаково предсказывающих опытные зависимости. Число параметров таких мо­делей относительно велико. Среди этих параметров нет таких, которые отличались бы постоянством, универсальностью и общностью для мно­гих уравнений, описывающих разнообразные опытные данные. Универ­сальные параметры такого рода называют фундаментальными констан­тами. Они имеют ясный физический смысл, доступны опытному измере­нию разными способами. Через них раскрываются системные качества сложных явлений, их специфика, что и определяет плодотворность си­стемного подхода [7].

И наконец, третий этап развития—открытие немногих фундамен­тальных соотношений, простых в своей основе, ясных для понимания и, главное, правильно предсказывающих результаты широкого класса на­блюдений и опытов. Такие соотношения, раскрывающие глубокую суть явлений, называют законами. Законы немыслимы без определения фун­даментальных констант (например, в физике—скорости света в вакуу­ме, заряда электрона). Констант намного меньше, чем самих законов, в которых они фигурируют. Открытие каждой новой константы — собы­тие огромной важности. Это фаза зрелости науки.

В какой же фазе своего развития находится психология? Судя по обилию описательных моделей [4, 15], особенно в психофизике, психо­логия, несомненно, переживает второй этап, вторую фазу своего раз­вития, т. е. находится на пороге решающих, глубоких обобщений. В наши дни синтез многих эмпирически найденных закономерностей может оказаться успешным. Что мешает новым открытиям?

Все еще существуют огромные области в психологической науке, наполненные преимущественно описаниями психологических реальностей, всевозможными их корреляционными соотношениями. Таковы социаль­ная психология, дифференциальная психофизиология, теория высшей нервной деятельности, теория функциональной системы. Здесь еще ра­но говорить об изобилии пусть даже чисто описательных математичес­ких моделей, хотя бы приблизительно отражающих психологическую реальность.

Поэтому и возникает сомнение, может ли какая-то более развитая область психологии, например психофизика, где уровень математичес­кого моделирования достаточно высок, достигнуть уровня фундамен­тальных психологических законов в отрыве от других областей психо­логии, пока еще мало развитых. Как учесть в формулах психофизики социальные факторы, особенности личности испытуемых, особенности индивидуально различных физиологических показателей? Трудно надеяться на открытие фундаментальных законов психики без знания нейрофизиологических закономерностей, ибо за чрезвычай­но сложными феноменами психики стоят в конце концов сравнительно простые механизмы функционирования отдельных нервных клеток и нейронных ансамблей. Но существует мнение о необязательности учета физиологических переменных для объяснения психологических фено­менов [15, с. 73]. Основанием для подобных мнений служит, очевидно, неразвитость самой нейрофизиологии. По приведенной классификации нейрофизиология не вышла за пределы первой, описательной фазы своего развития. Трудно утверждать, что физиология переживает бум, связанный с разработкой количественных моделей психического.

Все так. И в психологии много белых пятен, и нейрофизиология от­нюдь не обгоняет ее. И тем не менее, мы считаем крайне своевремен­ным, важным обращение Б. Ф. Ломова к проблеме психологических за­конов. При этом полагаем, что речь должна идти в первую очередь именно о психофизиологических законах. В системе психологических дисциплин психофизиология стремительно выдвигается на первый план, обещая ускорить решение многих трудных психологических проблем, но, разумеется, пока не всех. Есть ли основания для такого оптимизма?

Давно известно, что возможны неравномерности, отдельные проры­ты в порой монотонном развитии науки. Так произошло с открытием законов наследственности Г. Менделем. В наши дни возможность по-.добного прорыва появилась в связи с успешным развитием физиологии головного мозга, теории высшей нервной деятельности. Известна установка И. П. Павлова—ее творца—на поиск математических уравне­ний, выражающих синтез физиологических и психологических знаний. В абсолютно точном (числовом) предсказании явлений он видел смысл физиологического анализа субъективных феноменов [16, с. 223]. На­стаивая на единстве механизмов условного рефлекса (видовое понятие) и ассоциации (родовое понятие), И. П. Павлов указал путь к последующим открытиям.

В работах его последователя—выдающегося советского нейрофизиолога акад. М. Н. Ливанова раскрыт ведущий механизм образования ассоциаций. Основой разнообразных ассоциаций, по Ливанову, служит согласованность системно организованных периодических нейронных процессов в разнообразных пунктах мозга. Особенности пространствен­но организованных колебаний биопотенциалов в диапазоне доминирующих частот электроэнцефалограммы служат надежным индикатором интенсивности и качества субъективных переживаний, объективной ме­рой трудности умственной работы [11, 12]. В работах М. Н. Ливанова мы видим одну из новых предпосылок для количественного решения павловской задачи синтеза физиологических и психологических знаний.

Другая важная предпосылка такого решения содержится в работах акад. Н. П. Бехтеревой и сотрудников. В них выявлен принцип кодиро­вания не только физических, но и смысловых характеристик восприни­маемых сигналов ограниченными группами, пачками пространственно согласованных импульсных разрядов нейронов [1]. Продолжительность импульсных пачек сопоставима с периодами медленных суммарных ко­лебаний потенциалов в диапазоне частот электроэнцефалограммы.

Группы, состоящие из разного, числа импульсов и возникающие друг за другом с разными задержками, создают комбинации, узоры со­гласованной активности множества центральных нейронов. Можно предположить, что комбинации нейронных разрядов служат кодами разнообразных субъективных переживаний, кодами разнообразных психических явлений и процессов.

По нашему предположению, число всех возможных комбинаций та­кого рода определено двумя фундаментальными нейрофизиологическими константами—средним значением периода доминирующих, про­странственно организованных периодических процессов головного моз­га и критическим временным интервалом между смежными моментами последовательного возникновения групповых нейронных разрядов, об­разующих комбинации. С учетом обеих констант нетрудно вычислить количество всех возможных комбинаций, образованных последователь­ными пачками когерентных нейронных разрядов множества централь­ных нейронов, а также временные характеристики сличения восприни­маемых и хранимых в памяти сигналов. Выполненные расчеты предска­зывают ограниченность объема кратковременной и долговременной па­мяти человека, пределы скорости опознания воспринимаемых сигналов, принятия решений в ситуации выбора, диапазон и точность субъективных оценок интенсивности слуховых и зрительных сигналов [4, 8—10, 17].

Нейрофизиологические константы, входящие в уравнения восприя­тия и памяти, могут быть найдены из анализа одних лишь нейрофизиологических данных. Но их можно определить независимо, анализируя данные психологических измерений. Стало быть теория открыта для экспериментальной проверки.

Другие примеры продуктивного синтеза физиологических и психо­логических знаний мы находим в трудах Е. Н. Соколова, А. Б. Когана и О.Г.Чораяна, Р. Джона и других ученых, исследующих нейронные механизмы психических явлений [3, 5, 6, 14, 18—21].

Поиск математических формул, выражающих глубокую связь физио­логических и психологических данных, их единство, определение смыс­ла фундаментальных констант, входящих в формулы, и их численного значения составляют основную задачу общей психофизиологии.

Какими бы простыми ни казались уравнения, способные выразить законы психики человека, за ними скрывается объективная реальность и, чем точнее будет определена природа нейрофизиологических кон­стант, входящих в уравнения психофизиологии, тем быстрее наступит решение множества коренных проблем психологии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бехтерева Н.П. Здоровый и больной мозг человека. Л., 1980.

2. Вагнер Е. Непостижимая эффективность математики в естественных науках.— Успехи физич. наук, 1968, т. 94, вып. 3, с. 535—543.

3. Джон Е.P. Нейрофизиологическая модель целенаправленного поведения.—Психол. ж., 1981, т. 2, №1, с. 82—98.

4. Забродин Ю.М., Лебедев А. Н. Психофизиология и психофизика. М., 1977.

5. Иваницкий А.М. Мозговые механизмы оценки сигналов. М., 1976.

6. Коган А.Б., Чораян О.Г. Вероятностные механизмы нервной деятельности. Ростов- на-Дону, 1980.

7. Кузьмин В.П. Принцип системности в теории и методологии К. 'Маркса, 2-е изд. М„ 1980.

8. Лебедев А.Н. Объем и длительность восприятия.—В кн.: Системный подход к пси­хофизиологической Проблеме/Под ред. Швыркова В. Б. М., 1982, с. 105—112.

9. Лебедев А.Н. Психофизиологические закономерности памяти.— Вопр. кибернетики, 1980, вып. 66, с. 69—92.

10. Лебедев А.Н., Ламзина Н.А., Каткова Г.В., Москаленко И.В., ЕльчаниновВ.П. Проверка уравнений динамической памяти в психологических опытах.— Психол. ж„ 1982, т. 3, №1, с. 60—70.

11. Ливанов М.Н. Пространственная организация процессов головного мозга. М., 1972.

12. Ливанов М. Н. Электроэнцефалограмма и мышление.—Психол. ж., 1982, т. 3, № 2,с. 127—137.

13. Ломов Б. Ф. Об исследовании законов психики.—Психол. ж., 1982, т. 3, № 1, с. 18—30.

14. Нейрофизиологические механизмы поведения/Под ред. Ломова Б. Ф„ Томпсо­на Р. Ф„ Швыркова В. Б. М., 1982.

15. Нормативные и дескриптивные модели принятия решений/Под ред. Ломова Б. Ф., Крылова В. Ю. и др. М., 1981.

16. Павлов И. П. «Настоящая» физиология головного мозга.— В кн.: Павлов И. П. Избранное. М„ 1951, с. 216—224.

17. Пасынкова А. В. О механизме центральной задержки простой сенсомоторной реак­ции.— В кн.: Системный подход к психофизиологической Проблеме/Под ред. Швыр­кова В. Б. М„ 1982, с. 105—112.

18. Прибрам К. Языки мозга. М„ 1975.

19. Ушакова Т. Н. Функциональные структуры второй сигнальной системы. М., 1979.

20. Фомин С. В., Соколов Е. Н., Вайткявичюс Г. Г. Искусственные органы чувств. М„ 1979.

21. Эделмен Дж., Маунткасл В. Разумный мозг. М„ 1981.

Сачков Ю. В. СТРУКТУРА НАУЧНОЙ ТЕОРИИ И ПОНЯТИЕ ВЕРОЯТНОСТИ [58]

---

Дата добавления: 2015-08-21