Валера. За своё спасение я благодарен, прежде всего, работникам отечественной кулинарии

За своё спасение я благодарен, прежде всего, работникам отечественной кулинарии. Не знаю, какими целебными свойствами должны обладать утки с длинным крысиным хвостом и зажарка из банки с синей крышкой, но мне они дали возможность двигаться. То есть, не сразу, конечно, сначала меня вырвало, я усрался и обоссался одновременно. Но потом, когда всё содержимое моего живота вышло, я смог говорить, ходить и даже, в некоторой степени думать, как обычно.

Я переоделся, пожарил себе яичницу и задумался: я, конечно, свою милую люблю и обожаю, но, может быть, всё же не стоит её дома дожидаться?

И я пошёл на улицу. Там траур был в самом разгаре. Толпа шла к зоопарку. Повсюду был слышен смех. У всех были счастливые лица. У большинства были разноцветные флажки, у некоторых воздушные шарики. Многие целовались и обнимались. Несколько человек затянули популярную песню о винограде.

На стадионе перед зоопарком установили сцену. Вокруг неё танцевали дрессированные слоны. Чуть в стороне в виде вулкана бил в небо струями фонтан. К счастью, водой. Стадион не мог вместить всех желающих, поэтому одну его стену убрали. Там, сколько хватало глаз, стояли радостные жители города. На сцену вышел красивый парень. Я его узнал: это был Максик. Слоны и кит одетый вулканом убежали в клетки, Максик заговорил и траур начался.

- Бу! – крикнул Макс толпе.

- Бу-бу-бу, - гудела толпа.

- Ра! – продолжал Макс.

- Это бог солнца у египтян! Я у Геродота читал, - кричал какой-то мужик в матовой рубашке.

- Ти!

- Слишь ти, вали отсюда, э! – крикнул кто-то из толпы.

- Но речь пойдёт вовсе не о нём, - перешёл Макс к сути, - а о нашей героине. Той, которой благодарен весь город. Как её зовут?

- Даша! Даша! Даша! – в едином порыве тысячами голосов отвечала толпа.

- В нашем городе нет никого лучше…

- Даши! Даши! Даши!

- Памятник мы установим…

- Даше! Даше! Даше!

- Президентом города мы избираем…

- Дашу! Дашу! Дашу!

- Давайте переименуем Луну. Мы её назовём…

- Дашей! Дашей! Дашей!

- Слагать песни мы будем…

- О Даше! О Даше! О Даше!

- Даша, выходи на сцену!

На сцену поднялась девушка семнадцати лет. Толпа восторженно ревела.

- Признаюсь, что я не совсем та, кому вы должны быть благодарны. Вы должны быть благодарны, не той Даше, которую видите, а той Даше, которая олицетворяет мою индивидуальность, которая более реальна, чем я, …

- А теперь…, - перебил девушку Макс, - а теперь попросим нашу героиню показать то, что она принесла в наш город!

- Но я стесняюсь!

- Кто наша героиня? – спросил у толпы Макс.

- Даша! Даша! Даша!

- Самая красивая грудь у…

- Даши! Даши! Даши!

- Хорошо, я согласна.

Девушка быстро расстегнула две застёжки на блузке и показала толпе свою грудь. Толпа отреагировала рёвом. Мужчины зывывали и мычали, многие женщины снимали лифчики и махали ими над головой. «У меня теперь тоже такое есть! Спасибо, Даша!» - кричали они. «Эх, пощупать бы» - сказал какой-то грустный мужик. Соседняя женщина сразу же подставила ему свою грудь, но он только отмахнулся и вожделенно смотрел на сцену.

- То, что у всех женщин и девушек города выросла грудь – это чудесно, - кричал со сцены Макс, - но это не единственный повод, по которому мы собрались. Нашими учёными сделано величайшее открытие! Это открытие наполняет существование нашего города смыслом. Раньше мы только бесцельно обитали в нём и только теперь мы здесь живём! И всё это, благодаря одному единственному великому учёному. Кому? – спросил толпу Макс.

- Даше! Даше! Даше!

- Признаюсь, я не совсем та, которую вы должны благодарить. Оральный секс придумала моя подруга, - Макс выразительно посмотрел на Дашу, и та быстро поправилась, - точнее мы вместе. Даже, больше я, чем она. Она мне только помогала. Но я согласна на памятник.

Толпа ещё шумела, но немножко притихла. Над толпой повисло некое недоумение.

- Даша, а что такое «оральный секс»? – спросил девушку Макс.

- Это так моя подруга назвала, когда чинят крантик скотчем, - объяснила Даша.

Толпа радостно взревела. «Я сегодня ночью обязательно починю мужу крантик скотчем. Спасибо, Даша!» - кричала какая-то высокая женщина.

- Но мало сделать изобретение, - кричал Макс, - его надо ещё показать городу. А кого мы за это должны благодарить?

- Дашу! Дашу! Дашу!

- Признаюсь, вы должны благодарить не только меня. Я только чинила скотчем. А крантик предоставил мужчина, которого я хотела бы позвать на сцену…

- Валеру! Валеру! Валеру! – кричала толпа.

Меня схватили и потащили над головами на сцену. Подвели к микрофону. Я произнёс свою речь:

- Дорогая! Я люблю только тебя! Я не помню было ли у меня что-то с этой девкой, но знай, по-настоящему у меня было только с тобой!

- Какой, молодец, - сказал Макс, - ему ещё и жена успела починить крантик скотчем.

Толпа хлопала в ладоши.

- А теперь, - сказал Макс, начиная расстёгивать штаны, - попросим Дашу…

- Но я стесняюсь!

- Все мы восхищены…

- Дашей! Дашей! Дашей!

- Этой ночью все мужчины будут думать…, - продолжал склонять Дашу Макс.

- О Даше! О Даше! О Даше!

- Прошу прощения, - пробрался к микрофону я, - но ради чести любимой, я хотел бы уточнить, что она не чинила мне крантик скотчем. Всё было по-настоящему.

Толпа взревела:

- Ты что-то путаешь!

- Вах, шутник-мутник, вали отсюда, э!

- Да, он издевается над нами просто!

Слово взял Макс:

- Я его знаю: он мой сосед и он больной. Он ничего не помнит, что было вчера.

- Я ничего не путаю, не шучу и не издеваюсь. Мы занимались сексом с женой сегодня, и я ничего не забыл. Мы использовали естественное отверстие.

Над толпой повисла тишина. Одна какая-то женщина закричала: «Ну и что он такого сказал?», но выяснилось, что это городская сумасшедшая. Потом кто-то в толпе крикнул: «да, где эта его жена?» и толпа тут же подхватила:

- Где его жена? Давайте сюда его жену! Жену на сцену.

Я уже обрадовался, что сейчас увижу свою любимую, но на сцену поднялся только высокий молодой человек в синем костюме, картузе и с сумкой через левое плечо:

- По данным почты на этом трауре из жителей нашего города отсутствуют только жена этого восстановленного гражданина и…, - почтальон переместил сумку на правое плечо и сверился с записями, - и профессор Джебутовский.

Вася.

Блин, это ж надо, что за порядочки. Из-за какого-то шлепка по уху – месяц в наручниках тыняться. Мне на трауре десяток баб предлагали им сиськи помять, а у меня грабли за спиной спрятаны, что за непруха! А потом, вообще, чуть не обосрался, когда на виду у всего города на сцену привидение позвали. А оно – наглое такое ещё и о своей половой жизни чешет! А все только: молодец, молодец. А про то, что его из почтовой базы уже попёрли за то, что его жена грохнула – все молчат, как будто, у них рты скотчем залеплены. А привидение ещё насмехается: я ничего и никому не забыл, мол. А я ж не помню ни фига, может, я и этому по уху ещё при жизни тюкнул. А как я от него отобьюсь, если у меня руки только, что в зад не засунуты?

А опосля, как траур закончился, все чего-то забегали, засуетились, а я всё в сторонку, сторонку. Сначала думал к тому дубку пойти, а потом думаю, как же я на него залезу-то без рук.

А потом топал – топал и к магазину здоровенному вышел. Магазин тот высотой три этажа занимает, а шириной – квартал. А называется: «Галактика счастья».

Я в него зашёл, да самую дальнюю нычку искать начал. На втором этаже такую нашёл, между ботаническим садом и колесом обозрения. Только прилечь думал, как разговор отвлёк: видать не один я такой умный, это местечко себе облюбовал. Болтали пацан лет четырёх и его дед. Пацан на того, которого я у Джебутовского видел, похожий – братуха, небось. А у деда свитер с диагональной красной полоской. Вот дед-то и гундосил:

- В чёрном-чёрном городе есть чёрная-чёрная улица, а на чёрной-чёрной улице есть чёрный-чёрный дом.

- Не правда, не правда, дедушка, всё ты выдумываешь!

- А вот и не скажи! А в чёрном-чёрном доме есть чёрная-чёрная комната. А в чёрной-чёрной комнате стоит…

- Что там стоит, дедушка? – млел шкет от страха и удовольствия.

- Гроб на колёсиках! И вот крышка начинает открываться…

Ну пёрднул я, с кем не бывает, чего сразу визжать? Хорошо хоть дед не растерялся, конфету с дерева сорвал и шкету отдал. Шкет, как конфету слопал, стал на небо глядеть, а оттуда снег падать пошёл. Я ещё удивился, какой нафиг снег в начале осени, а потом смотрю, всё в порядке, никакой это не снег – это золотые слитки. Только они как-то странно слиты – все разные и из них маленькие кубики в разные стороны стырчат. А шкет ими командует, чтобы они правильно падали, чтоб стена ровная без дырочек получалась. Думаю, сначала, нафига ему стена? А потом зырю, никакая это не стена: у него целая фигурка получается. Такая симпатичная, аккуратненькая. Метров сорок высотой.

И тут его дед, как закричит:

- Что это ты делаешь, гад! Ты знаешь, сколько я в предвыборную рекламу вгрохал? Я что каждый день умирать должен?

Чего это дед на внучка орать стал. А он и не орёт на внучка, на меня орёт, оказывается.

- А что, чем фигурка не понравилась, дедуля. У неё вон и застёжки две расстёгнуты и сиськи наружу.

Дедок, поплевался, поплевался и исчез в момент. Я даже и понять не успел, куда он делся. Видать со всех ног чесанул. Живенький такой дедок попался. А как он растворился, пацанчик из колодца вылез. Только не тот, что с дедом болтал, а другой тот, что со мной от милиции бегал.

- Хотите молока, дядя?

- Хочу.

Он мне молока колодезного тёпленького стакан подал. Я выпил, вкусно.

- Дядя, а откуда берутся дети?

- Ну, тут, типа это, ну как бы, любовь нужна, ну, вроде того, как-то так. А, вообще, отвянь, пацан, что ты мне голову своими детьми морочишь, повыдавал бы их замуж или там зажен, куда возьмут, а не к взрослым дядям приставал бы, а то у меня своих дел по горло, мне ещё в этой берлоге до утра куковать.

- Любовь, - сказал пацан задумчиво, - а без этого никак?

- Ну, оно можно так и так, только всё ж таки, как не крути, а с любовью оно как-то получше будет, а когда без неё, оно как-то не так всю дорогу выходит. Вот, так как-то у людей заведено, что ли.

- У людей? А у пауков?

- За пауков не знаю, это ты у мамаши своей спроси. Или училки там.

И тут пацан побелел, как будто приведение увидел и сначала потихонечку так, а потом во всю прыть дал дёру. Я оглянулся поглядеть, от кого это он стрекача задал. А там такая цыпочка стоит. Глазками по сторонам шасть-шасть. Ну, меня и надыбала.

- О, привет! Как делишки, слонёнок? Ты моего сына не видел?

- Одного или двух?

- Ах, ты всё шутишь. А что это ты руки за спиной всё держишь.

Я повернулся к ней спиной и протянул ей пять гвоздик.

- Это тебе, Бейба!

Вечер.

Вася.

Бейба привела меня к себе домой.

- А их снять никак нельзя?

- Не, менты сказали, там каких-то фигнюлек насовали, что сто лучших спецов по этому делу со всеми понтовыми отмычками обломались.

- А если распилить?

- Не, менты сказали, что их из такой прочной хрени сделали, что любая пилка, хоть самая навороченная, отдыхать будет.

- Может лазером?

- А ещё менты сказали, что поверх этих всех наворотов они ещё такую хреновину засунули, что если эти наручники галимые снять, то вся ментовская шобла сюда завалится. Типа, сигнал тревоги называется.

- Ну, тогда я мужа попрошу, он тебя освободит.

- А он, что серьёзный чел?

- Адвокат. К тому же сыну всего шесть.

- А фигли ему за меня впрягаться?

- А я скажу, если любишь меня, помоги этому человеку!

- А он любит?

Тут Бейба взяла да и разревелась, как последняя… Не важно, как кто, просто разревелась.

- Вот ты представь себе: говорят ему, сними одежду. Он снимает. И показывает спину! А там…

- Крылья?

- Царапины! И ты думаешь, я не знаю, откуда они взялись? Знаю. Ирку он… Ну как это называется культурно? … спасал.

- А на фига? Ты ж сама красивая.

- Вот ты это видишь, мой слоник. А ему б только чужих баб поспасать. А что из-за этого семья страдает на это ему наплевать. Меня б тоже могли взять на телевидение работать, но до этого ему и дела нет! Но ты не такой. Ты – ненасытный. Кушать хочешь, мой крокодильчик?

- Хочу.

- Покормить тебя?

- Ага.

Бейба припёрла мне мысяку манной каши. Пол миски я съел, но потом отказался.

- Странно, мне казалось, что ты голодный, - удивилась моему отказу Бейба.

- Не хочу. Не пошла мне твоя кашка. Будто я этой манной кашей всю неделю питаюсь.

- Ха-ха. А водочки рюмочку выпьешь?

- Ага!

- А какой тост поднимешь?

- Так ты налей – узнаешь.

- Хочу сразу. Какой будет тост?

- За твоё здоровье, Бейба.

- Хороший тост. Ну, за моё здоровье, - сказала Бейба и протянула мне ложку каши.

Потом ложку за её сына Никиту. Потом за президента, за президента не съесть – это ж почти измена городу. Потом за её подругу Галю – это почти то же самое, что за президента. Потом за самого Николая Ивановича и его жену – без разговоров. Потом за почтальона – а то он очень худой и бледный. Потом по три ложки за стоматологов, учителей, журналистов, метростроевцев, циркачей, писателей, милиционеров, офисный планктон, потом ложку за сумасшедших – они не виноваты в своём безумии. И, наконец, последнюю за Никитину подружку Софочку – всё ж таки тоже человек.

Потом у меня в голове раздался незнакомый мне голос: «Слишь ти! Ти пачэму за меня ложку не скюшал, э?» и мне стало как-то нехорошо.

- Брюки мне расстегни!

- О, слонёнок, сейчас будет траурный фейерверк. Ты будешь стоять у окна, и смотреть на салют, а я буду чинить твой крантик скотчем. И во время самого громкого залпа, ты тоже сделаешь свой залп в моё нёбо.

- Я говорю, брюки мне расстегни. Поплохело мне что-то от твоей кашки.

Короче, под звуки фейерверка я делал свои залпы в унитаз. Пердел, как слон. Но крантик она мне всё же скотчем починила, но не у окна, а уже потом - в кровати.

Вот бы жениться на этой Бейбе, и ну их всех нафиг!

Дата добавления: 2015-08-21