Глава 4. Чистый лист, имевший сетчатую окраску, вальяжно распластался на столе

Чистый лист, имевший сетчатую окраску, вальяжно распластался на столе. Его существование уже не было столь спокойным, как несколько минут назад, до того, как его наглейшим образом вырвали из родной тетрадки. Сейчас глубинно-синие линии ложились на его гладь жирными бороздами под бездумным руководством молодой особы. Алина, по своему обыкновению положив голову на одну руку, разумом блуждала по неведомым бескрайним просторам, в то время, как другая её рука вычерчивала только ей понятные узоры. Хотя, они были не настолько бессмысленными, как казалось на первый взгляд.

"Здесь они будут спать, сюда могут все вместе собираться на обеды. В этот загон можно запускать домашних животных, – приговаривала она, вырисовывая линии. Таким образом она иногда занимала себя: обустраивала город для миниатюрных жителей тетрадной страницы. Однажды, чиркая листок на уроке биологии, она задумалась о том, что под её пером, наверное, умирают микроскопические организмы. С тех пор, вместо беспорядочных штрихов, на её тетрадках стали появляться фермы, дома, реки и овраги, города, скалы, вулканы. Она помогала микробам вести хозяйство, развиваться, а парой устраивала катаклизмы, – вокруг поселения появится ров, чтобы горожане могли не бояться набегов дикарей..."

Тяжёлый удар шариковой ручки по поверхности – чернильная точка. Ещё точка, и ещё. Девушка называла их метеоритами.

" Неужели всё так просто? Одно моё движение – и они умрут, – девушка ещё раз ткнула в центр недавно "построенного" "домика", – и никакой Бог не сможет их спасти. В чём тогда смысл их существования? Его нет, и никогда и не было? Они мне ничего не сделали, а я их убиваю. Где же справедливость? Её тоже никто не может регулировать?" – и снова рука занеслась для очередного губительного метеорита.

Вдруг, через плохо закрытое окно, в комнату ворвался порыв морозного ветра и вырвал из-под рук "творительницы" созданный ею мир. Тетрадный листок порхнул, и, рассекая воздух, упал на бесконечный океан ковра. Алина встала, затворила поплотнее окно, подняла страничку и вернулась обратно за рабочее место.

" Но если всё-таки наша жизнь не бессмысленна, если есть кто-то, кто следит за нашим благополучием, то откуда в мире столько несправедливости? Почему люди вынуждены постоянно страдать? Почему некоторым не даётся даже шанса обрести лучшую жизнь?" – она упёрлась лбом в холодную деревянную столешницу. Что-то гложет, нестерпимо разъедает изнутри, как жгучая кислота, что медленно впитывается и вездесуще распространяется без возможности извлечения. Это как медленный вирус, называемый чувством бессознательной вины.

Входная дверь пошатнулась, в коридоре загорелся свет. Ей ни до чего сейчас не было дела, так что её тело, прибитое к месту тяжестью души, даже не проявило интереса к активности за пределами комнаты, и только отрывки звуков самовольно достигали слуха. Какая-то возня, папин низкий голос. Что-то он рано сегодня, обычно приходит под ночь, если вообще приходит. Свет погас. Заскрипели двери, зазвенела посуда. Так обычно бывало, когда мама накрывала для них на стол. Вот только Алину никто так и не позвал, да и маминого голоса не было слышно. Обыденный шум: топот пяток по кафелю, шорох соприкасающихся вещей, бурление рвущегося из крана водопада, сопровождался лишь сухим папиным монологом. Это было совсем не похоже на родителей Алины.

И вот, по керамической плитке что-то покатилось, отстукивая такт движущегося поезда; затем это нечто закончило путь по неровностям кафеля, и, переехав на автостраду из линолеума, мягко зажужжало своими маленькими колёсиками. В коридоре снова включился свет.

Один оглушающий забитый вздох, один взорвавшийся вулкан, один порванный нерв, один отчаянный женский всхлип...

Мама... Она всё-таки подала голос. Боже, Алина никогда не слышала ничего более ужасного. Все былые муки вдруг исчезли, она сорвалась с места и влетела в коридор. У стены, зажав рот рукой, стояла мама. Её глаза были столь же красные, как и затёртая кожа вокруг них. Солёные капли безмолвно лились ручьями, омывая уже и побледневшую ладонь. Под белым светом энергосберегающей лампы у двери стоял отец. Его ноги стерёг серо-коричневый чемодан. Чтобы сложить всё вместе, не понадобилось никаких объяснений.

Вот и всё. К мозгу перестал поступать кислород. Широко раскрытые глаза, утеряв привязанность, стали закатываться, тело размякло, и если бы не хлопнувшая от сквозняка дверь, не внезапный поток леденящего воздуха, девушка рухнула бы в обморок.

– Алина? – встрепенулся отец, – ты же сказала, что её нет дома?

– Имей смелость взглянуть дочери в глаза! – взахлёб выдавила из себя Оксана.

– Папа, т-ты куда? – в болезненной растерянности девушка потянулась к нему.

– Алина, – он взял её слабую руку, – всё уже решено, теперь ничего не изменишь. Я люблю тебя, но жить так больше не могу.

Девушка упала на колени. Глаза застилало пеленой, и образ родителя уже казался лишь размытым пятном.

– Папа!

– Я буду навещать тебя, – сурово сказал он, сделал шаг... Кожаная ручка чемодана затрещала под тяжестью вещей, его наполняющих; серо-коричневый предмет перелетел через порог. Ни слова больше – эмоции упакованы ещё дальше, чем носки и пена для бритья. Только скупая мужская слеза выдавала его, но и она не была уже видна за широкой спиной.

Всё замерло, затихло. Не слышен даже собственный плач. В голове абсолютный вакуум, который ни впускает, ни выпускает что-либо; тугой пузырь, убеждающий, что когда он лопнет, всё это окажется глупым сном.

Провал.

Открыв глаза, девушка проморгалась и стала приходить в себя. Голова немного кружилась, но потихоньку отходила, как вдруг в неё молнией ударило осознание.

"Папа!"

Девушка соскочила с места, вырвалась за дверь и в одних носках понеслась по замёрзшему бетону лестничной клетки. Мать кричала что-то за спиной, но она уже не слышала.

Лифт? Слишком долго. Алина сломя голову перескакивала через грубые ступеньки и за считанные секунды достигла тяжёлой подъездной двери. Она вырвалась из замкнутого пространства, но тут же отдёрнула ногу, которой едва ли не наступила в мокрый снег.

– Папа! – кричала она, захлёбываясь отчаянием, но малиновый "Nissan" уже с хрустом покидал место своей стоянки.

Девушка в состоянии "зомби" вернулась внутрь. Бежать за машиной босиком, по снегу, было бы слишком опрометчиво.

Зайдя домой, Алина не обнаружила матери в коридоре. Женщина уже расхаживала по кухне, готовя чай. На столе стоял огромный торт.

– Отпразднуем? – иронично улыбнулась та, растирая по щеке ещё невысохнувшие слёзы.

– Ты знала? – мрачно спросила девушка, ковыряя пластиковую крышку на кондитерском изделии.

– Да, – вздохнула Оксана, разливая горячую жидкость в две кружки,– я узнала несколько дней назад. Я не хотела тебя расстраивать раньше времени.

Алина села и уставилась в одну точку. Мыслей почти не было, лишь какие-то обрывки. Вопросы, в роде "Как так вышло?", "Зачем они скрывали?" "Почему именно я?"

– У нас с папой давно были разногласия, но мы старались этого не показывать. Я думала, что всё наладится, – продолжала она, поставив на стол чашки с ароматным напитком, – но на днях узнала про его любовницу. После этого не было смысла что-то скрывать, – голос её снова поплыл, вторя горечи вернувшихся слёз, – и тогда он сказал, что уходит, – закончила она почти неслышно, а сладкий чай разбавили солёные капли.

Две свободные, но до боли одинокие женщины, провели остаток вечера, закутавшись в одеяло в компании друг друга, торта и сериалов.

***

"Тьма. Эта мягкая, убаюкивающая тьма. Она – всё, что у меня теперь осталось. Только в ней я могу расслабиться, забыться и не думать ни о чём. Здесь так спокойно. В этом одиноком мире нет никакого страха и боли. Здесь нет ничего. Тьма так бессознательна и неизведанна, кажется, что в ней может произойти всё, что угодно. Поэтому люди её часто боятся. Но для меня тьма – это проводник. Мостик из нашего грубого приземлённого мира в мир более свободный и совершенный. В мир мечты, чудес и счастья".

Алина перевернулась на другой бок, притягивая к себе скомканное покрывало. Она упала на заправленную кровать прямо в одежде, после того, как весь день бесцельно прослонялась по квартире, лишь изредка встречая на пути такие же бесцельные хождения матери. Глаза потихоньку слипались без её ведома, утомлённый разум требовал отдыха.

Очнувшись, девушка оказалась в объятиях мягкой белой пелены. Все предметы растворились в ней, потеряв своё значение, и лишь местами поблёскивали искорки света. Вдохновенно оглядываясь, она внимала чарующую атмосферу и хотела так же раствориться, чтобы не портить общую картину своим цепляющим взгляд присутствием. Она парила среди ослепительных облаков ни то в дымке, ни то в снегу и улавливала трепещущие фоновые звуки. В этом прозрачном безмолвии, словно пыльцой, падающей с небес, стали оседать золотистые частички. Как солнечный свет, пробивающийся сквозь густой туман, они ложились на невесомые клубы и всё чётче вырисовывали грани силуэта. Он словно был соткан из ясных облаков, и все его черты были чище безмятежных небесных сгустков, обрамлённых ласковыми солнечными лучами. Перед Алиной стоял ангел. Его неоспоримое величие было окутано кротостью и снисходительностью, а вселенская доброта пробивались даже сквозь мраморное недвижное лицо. Ещё несколько мгновений Алина жадно впитывала его святое существо. В ней забились чувства восторжествовавшей справедливости, неизмеримого счастья и осуществления долгожданного чуда.

– Ты пришёл, чтобы помочь мне? – всё же спросила она, когда на глазах стали собираться капли, сходные с утренней росой.

Ангел добродушно кивнул, не изменяя своей сдержанности в движениях.

– И ты... можешь творить чудеса? Ты можешь вернуть папу домой, сделать так, чтобы все имели шанс на счастье?

Ангел снова приклонил голову.

Неконтролируемые чувства перехлестнулись через край и вылились благодарным всхлипом.

– Ты... мой ангел хранитель? – непроизвольная улыбка дополняла слезящиеся от яркого света глаза.

На этот раз ответ был отрицательным – образ мягко покачал головой.

– Но кто ты? – недоумение не успело ещё распространиться, как ангел поднял свою лёгкую светлую руку, с которой струился нежный шёлк рукава, потянулся к дрожащему лицу девушки и дотронулся двумя мягкими пальцами до её обнаженного лба.

Раздался переливающийся звон бубенцов. Вихрь снежной пыли смёл всё окружение, перемешивая его в однотонное полотно, но вдруг снежинки замерли, и стали покорно отпускаться на землю. Сквозь них уже просматривались отдельные предметы, лица, вычерчивался широкий стол, просторная комната, и вот хлопья совсем осели, а следом и вовсе исчезли, не оставив даже мокрого следа. Алина оказалась в собственной кухне. За непомерно большим столом сидели мама и папа: они пили чай и радостно о чём-то беседовали. Рядом с ними, не менее расслабленно смеялся Алексей Петрович напару с Еленой. Ни кашля, ни хрипа в голосе, только здоровый цвет лица и улыбка. За тем же столом сидели и Кристина с Ритой. Девушка держала на руках очаровательную малышку, а за плечи её обнимал не менее счастливый Денис. На этом празднестве присутствовал и Егор, и кондуктор, и старичок из автобуса, и милый парень, оплативший проезд. В кресле неподалёку сидела немного помолодевшая старушка со славянской внешностью, и, окидывая всех по-матерински заботливым взглядом, жевала сахарную грушу. Были там и другие, не знакомые девушке люди, но все они торжествовали, как одна большая семья.

Звон бубенцов, и тёплые отблески рождественских свечей...

***

Сон рассеялся. В душе всеобъемлющее счастье, а перед глазами все ещё стоит картина пышного застолья, но...

В глаза врезается темнота. Пустая комната, ни капли света – мама давно спит. Одна.

"Это был всего лишь сон? – резкое чувство тошноты, бьющий озноб. Она сковала себя своими же руками и опустилась на пол, – просто сон и ничего больше! Сон! – она стонала – слёзы кончались. Она была так сильно душевно вымотана... Так, стеклянная ваза, которую сильно нагрели, затем бросили в холод, а затем снова обдали жаром, незамедлительно трескалась.

"Как бы не развалиться" – подрагивала девушка под плачущий вой пурги за окном.

***

Сегодня – один из самых священных дней в году. Сегодня сочельник. Именно в этот день чудо должно быть к нам ближе всего, буквально касаться наших макушек своими вездесущими ладонями. Умывать от бед, потуже связывать наши узы, вселять в сердца надежду. Когда, как не в канун рождества, возвращаться к нам должна вера? Вера, что протягивает между всеми людьми тонкую связующую нить, вера в ближнего, в самих себя и в новую жизнь.

Вот только мало было видно сегодня горящих глаз. Обычный день. Выходной – прекрасно. Как-то скудно проходило празднество, не изобиловало трогательными головокружительными эмоциями. Как это было ни удивительно, но даже для Алины они померкли. Такого не было никогда: обычно она, подхваченная торжественной радостью, носилась по магазинам, выбирая подарки, посещала с подругами рождественские спектакли, выставки, вечеринки. Но в этом году... все украшения были какими-то потухшими, показалось, что в них нет никакого смысла. Люди – непривычно отстранённые и безразличные, а воздух... пустой. Это был самый ужасный сочельник в её жизни. Даже мягкий воздушный снег, который всегда граничил с чем-то неописуемо волшебным, казался сегодня противной мокрой массой.

Алина с Оксаной всё-таки решили не сидеть дома. Они отправились в торговый центр под обнадёживающим названием «New Day», чтобы заняться шопингом, сходить в кино, попробовать уникальную рождественскую выпечку, что продавали лишь первую неделю года.

Нужно отметить, что оформлением этого, доступного широкой публике места, занялись всерьёз. Нельзя перечислить декораций, сверкающих украшений, литых скульптур, вмещённых сюда. Каждый сантиметр играл на зрителя. Повсюду продавались статуэтки ангелов, рождественские носки и ещё куча разнородных безделушек, опустошающих карманы.

Как же она раньше не понимала, что всё это – лишь коммерческий ход? Способ привлечения людей в забитое мишурой помещение, отвлечение их внимания на пестрящие пятна, с целью тотального высасывания денег! Только во время праздников кусочек пластика, покрытый золотистыми блёстками, можно продавать по цене кусочка настоящего золота того же веса. И как она могла быть такой наивной, чтобы тратить заработанные мамой деньги на весь этот бред? Алина корила себя, перерабатывая подобные мысли во время прогулки по магазинам.

***

Алина и Оксана расслаблялись за столиком одного из кафе на первом этаже торгового комплекса. Уединения не получалось, ведь заведение не имело собственных стен и потолка: места для посетителей ютились в одном из центральных помещений. Умиротворённая атмосфера отдыхающих людей, пропитанная запахами кофе и корицы, рассеивалась по всему залу и соперничала с журчащим гулом вечного праздника, царящего в «New Day». До сеанса в кинотеатре оставалось немногим больше сорока минут, и это было самое время, чтобы устроить маленький пир выпечки. Дамы перекидывались ненасыщенными фразами, больше для того, чтобы поддержать разговор, чем от необходимости в общении. Они пару раз смеялись, но выглядело это до неприличия наигранно, так что вскоре обе оставили свои попытки и углубились каждая в себя.

Алина потыкала вилкой тёплую булочку, скрученную в «пирамидку», а после подняла её на уровень глаз. Аппетитная глазурь обтекала румяную корочку, держа на себе обильное покрытие из сахарной пудры. Аромат корицы и самой выпечки настойчиво просачивались в орган обоняния.

«Да уж, не часто я себе это позволяю. Новый год и рождество – одни из таких дней. Этот запах почти ассоциируется у меня с зимними праздниками».

Где-то недалеко, на фоне, слышались звуки детской игры. На площадке, оборудованной как раз для такого случая, проводились конкурсы для малышей. Рядом с Дедом Морозом прыгали зайчики, расписные бабочки, снежные принцессы и самые разные лесные звери.

Алина невольно расцвела в улыбке умиления. Эти ряженые зверята были так счастливы, как не быть больше счастливым ни одному взрослому. Дух рождества витает рядом с ними, и ничего больше не нужно, чтобы разбудить их безудержную тягу к жизнерадостности и чуду.

Взгляд девушки привлекли двое взрослых, которые усаживали слегка измученную жизнью игрушку лисы на огромный стенд, где уже располагалось целое семейство мягких ветеранов. Хоть все они и не могли похвастаться безупречными, недавно вышедшими из-под конвейера шкурками, но в них неоспоримо было нечто трогательное, домашнее, излучающее тепло и заботу любящих людей. Над этим стендом читалась красочная вывеска: «Бабушкин сундук», при ближайшем рассмотрении которой можно было увидеть и другую надпись: «Поможем детям из приютов провести сказочное Рождество».

Эта надпись не могла не взволновать её сердце, даже такое уставшее. Долго не думая, девушка сказала маме, что скоро вернётся, и побежала в ближайший кондитерский отдел. И вот, она уже неслась назад с целым пакетом разнообразных сладостей.

– Детишки, кому конфет? – воскликнула она, а в лице её было ещё больше азарта и восторженности, ещё больше предвкушения, чем даже в самих детях. Малыши не заставили себя долго ждать: с визгом они налетели на девушку, облепливая её со всех сторон и буквально не давая шанса на отступление. Алина присела на корточки и широко раскрыла заветный пакет, раскладывая блестящие свёрточки в маленькие розовые ладошки. Бесспорно, такой огромной порции положительной энергии получить нельзя больше нигде, девушку захлёстывало волнами детского позитива. Она смеялась так звонко и беззаботно, что все тяжёлые мысли улетучились, да они и не могли удержаться под натиском такой живительной бури.

«Детишки – вот истинные хранители Рождества. Только они могут научить нас радоваться тем моментам, что становятся всё более обыденными».

Невидимые колонки торгового центра разлились рождественской мелодией. Звучала песня «Jingle bells».

Зазвенели рождественские бубенцы, к девушке с протянутой рукой подошёл маленький белокурый «ангелок».

И в эту самую секунду словно рухнула стена, словно лопнул пузырь, закупоривший сознание в тесной тюрьме, где воздух становился сбитым и совсем непригодным для дыхания. Она словно отреклась от всех недавних событий, от всех переживаний и вновь вернулась к своему по-детски наивному и беззаботному мировоззрению.

«Мой сон! – вдруг встрепенулась Алина – ведь все они сидели там за пышным столом, праздновали и были счастливы, и это было Рождество! Ангел в моём сне сказал, что может всё… Может быль, если я загадаю на Рождество желание, то оно исполнится? Хотя бы не полностью, хотя бы кусочек! Я так хочу, чтобы случилось чудо, чтобы случилось что-то великолепное, что-то умопомрачительное, чтобы раз и навсегда убедиться, что мир – это не просто чёрствая сухая корка, состоящая из предметов и череды событий, а ещё и масса пестрящих, разнящихся непонятных веяний, которые то внезапно появляются, вливая свой оттенок, то так же бесследно пропадают, уступая место другим. Я загадаю желание!» – всё её существо задрожало, затрепетало нетерпением и азартом, захлёбывалось воображением неземного вкуса того, что предстояло пережить. И вдруг засияли те самые краски, вдруг всё налилось жизнью и смыслом, мишура заиграла искрами, изящные статуэтки наполнились уникальной одушевлённостью, и звуки приобрели свой неповторимый оттенок.

***

Тихою, тихою ночью

Чуть слышно спускаясь с небес,

Смотрел он на Землю воочию,

Внимая дыханий созвучию,

Касался потерянных грёз.

Под бархатом неба протёртого,

Под пролитым светом луны,

Под бережной ласковой вьюгою,

Под узами ветра упругого,

Бродили земные мечты.

И тёплым живительным светом

Горели надежды людей.

И в городе, стужей объятом,

Мерцали светлее Октанта

И грели Светила теплей.

А он приближался несмело,

Тая очарованный взгляд,

Молитву притягивал к телу,

Окутывал облаком белым,

В небесный впускал её сад.

Всю ночь он бродил безустанно

И к небу мечты провожал,

Искал, что так сильно желанно,

Заглядывал в детскую спальню

И в богом забытый подвал.

Дорогу ему освещая,

Луна набросала теней;

Свеча в переливах играла,

На книгу слезинка упала –

Малышка молилась над ней.

Благи её были прошения,

И, руки сложив на груди,

Молила она о спасении,

Потерянных благ воскрешении,

Забыв о себе, для других.

«Пусть кончатся эти напасти,

Пусть станет здоровым больной,

И каждый получит на счастье

Свой шанс, пусть маленький, слабый, любой, но такой

необходимый в те моменты, когда кажется, что всё против тебя, когда просто ничего уже нельзя сделать».

В глухо закрытой комнате, где всё провалилось, кроме огненных язычков, перестала существовать привычная реальность. Танец переливов, тишина и подступающий сон ввергали разум в небытиё, заставляя доверять только своему внутреннему я. Удобно расположившись на широком подоконнике, где ей ничего не помешает любоваться искрящимся снегопадом, Алина притянула к себе книгу и бережно перелистывала страницы.

«Прошу, пусть у всех всё наладится… прошу. Они ведь ни в чём не виноваты. Они ведь не заслужили такого» – размеренно думала она, почти перекрывая себе обзор рукой, на которой лежала.

В памяти то и дело всплывали картинки относительно Кристины, Алексея Петровича, или папы, или ещё кого-то, но она говорила о них обобщенно, словно боясь расшевелить затянувшиеся ранки. Шелест листа и красочные иллюстрации делали фантазии ярче, мечту всё правдивее, а реальность отодвигали на далёкий задний план. Всё сложнее было судить, что вообще есть реальность. В эти рождественские минуты, три часа после полуночи, небесный свод как никогда открыт для нас. Это самый подходящий момент, чтобы мечтать… момент, когда духи с картинок так близко.

Взгляд остановился на одном из них. Жемчужная ласковая улыбка и задорные сияющие глаза. Черты ещё не повзрослевшего лица так и манят бросить все заботы и застыть во времени ради вечного непорочного веселья, ради вечной наивной юности и захватывающих приключений. Находясь в путах снежного вихря, он выглядит так же естественно и умиротворённо, как в объятиях матери. Его босые ноги не касаются земли… бледные окоченевшие ступни весят в воздухе. Двояко выглядел этот дух: его тело не излучало жизни – лишённая всякого румянца синеватая обмороженная кожа; но не было ничего живее его улыбки и глубоких глаз, в надёжности и бескорыстности которых хотелось тонуть.

«Такой молодой… Ещё совсем мальчик. Что же он делает в этой книге среди бородатых стариков?»

Этот парнишка был так близок ей. Он имел такой же свободный открытый взгляд, устремлённый далеко за горизонт сквозь полотно обыденности, какой имела она сама.

Алина повернулась к окну. Огромные пушистые хлопья дружно сыпались с неба. Она представила, как он тихо гуляет под её окнами. Он лёгким велением посоха закручивает падающие снежинки, в благом спокойствие ступает по холодной земле и заботливо накрывает город снегопадом.

Ночью, под золотистым светом фонарей, он бродит там совсем один.

«Наверное, грустно быть духом» – пришло на ум девушке. Она вытянула руку и приложила ладонь к окну. Казалось, она хочет прикоснуться к незримому скитальцу и разделить с ним их общее одиночество. Стеклопакет с внешней стороны покрылся инеем.

Как бы странно то ни было, сейчас это заботило Алину меньше всего. Серебристый узор, расползавшийся от её ладони, только крепче привязывал её сознание к сказке.

Уже несколько дней он не отходил от её дома. Он наблюдал, слушал её слёзы, менял вместе с ней настроение. Так трогательно было это маленькое светлое существо, так беззащитно в своей наивности. Так хотелось заботиться о ней, оградить от всего горя и никогда не подпускать страха, чтобы сохранить это невинное мечтательное лицо. Так хотелось к ней прикоснуться… Она совсем близко – за парой сантиметров стекла под его ладонью лежит её ладонь… Но кроме прозрачной границы, их разделяют триста лет смерти.

В соседней комнате отозвалась мама. Её голос напоминал ни то всхлип, ни то стон. Её снова мучили кошмары.

Услышав это, Алина задрожала. Ей стало так страшно, что всё это просто её выдумки, что не существует ровным счётом никаких сил, способных ей помочь… надежда – пустая трата времени. Она обречённо зарылась в своих руках и волосах, и, подрагивая, тихонько всхлипывала.

Он всем телом прильнул к стеклу, он страдал от невозможности хоть что-то сделать, страдал от бессилия. Поднялась пурга, вся снежная армия устремилась в одно окно, отстукивая марш по гладкой поверхности. Частички льда хлестали, царапали стекло, словно пытались достучаться и обратить на себя внимание.

Алина подняла искрящийся от влаги и свечных бликов взгляд, но не увидела ничего, кроме собственного отражения.

Дата добавления: 2015-08-21