Глава 9. Предмет знания. Франк

Философы поколения Владимира Соловьева ничего не хотели знать о своих русских предшественниках. Они были в этом настолько крутыми, что даже добились уважения следующего поколения философов, моложе их на 15—20 лет. Все это очень напоминает то, что сейчас происходит в молодеж-

Глава 9. Предмет знания. Франк

ном мировоззрении — как связанном с компьютером, так и музыкальном. Молодежь постоянно не уважает предшествующие поколения, которые можно назвать отцами, разве что те были революционерами из революционеров и вели себя так, чтобы их можно было считать образцом неуважения к отцам. Это круто! — вот оценка приемлемости чего-то для современных «детей». Философия девяностых — это круто!

Война Богов. Для меня как для психолога это плохой знак, потому что все, про что молодежь говорит: Круто! — обязано иметь двойную цель — кроме того дела, которое прямо заявлено, это должна быть битва за свободу, битва за свободу от своих и своей культуры, за право стереть собственную историю, потому что история обязывает...

Тем не менее, Семен Людвигович Франк (1877—1950) явно уважал предшественников, начиная с Соловьева. Впервые в России рождалась пре­емственность у философов, а значит, и школа. И действительно, шаг к шко­ле Франком был сделан в работе «Предмет знания».

Сама работа начинается, как и большинство философских сочинений того времени, с очерка того, что знает о предмете исследования европей­ская философия. Говорить о знании, не упоминая сознания, невозможно. Поэтому сознание очень часто поминается в первой части сочинения Фран­ка. Однако сделано это настолько наукообразно, что я совершенно не в со­стоянии ни читать, ни повторять эти высказывания. Для меня книга Франка начинается с того места, где он сам говорит: я так устал от умничанья, что хочу отбросить все, что говорила о сознании философия, и просто посмот­реть на то, о чем говорю. Конечно, у него это звучит гораздо интеллигентнее.

Итак, «прямое описание состава сознания»:

«Я смотрю на расстилающийся передо мной летний пейзаж. Я вижу синеву неба, зелень лугов и леса, струи серого дыма из труб домов, слышу крики людей, работающих в поле, обоняю доносящийся до меня аромат свежего летнего воз­духа.

Вся эта картина, конечно, "непосредственно дана" мне, присутствует в моем сознании. Само собой разумеется, что "непосредственно " мне даны не эти понятия, в которых я выражаю и с помощью которых я передаю стоящую передо мной картину, а именно сама эта совершенно конкретная картина. <...>

Одновременно с этой картиной, которую я таким образом воочию воспри­нимаю, я имею ряд мыслей, содержание которых я противопоставляю непосред­ственно-данному в качестве того, до чего я дохожу, то есть чего я не имею непосредственно перед собой.

Так, я думаю о том, как изменится вся эта картина с наступлением зимы; я вспоминаю о других пейзажах, некогда виденных мной; я знаю, что далеко отсюда, от этой местности ровных полей и скудного света, лежит невидимая, недоступная для меня в этот момент страна высоких гор со снежными верши­нами и с сияющими от избытка света зелеными склонами и долинами, страна с другими домами и другими людьми. Возвращаясь назад к видимой мной карти­не, я и в ней, точнее, в том, что она мне говорит, нахожу бесконечный материал для размышлений.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

Реальность, о которой говорит мне эта картина, полна содержаний, кото­рые не сразу и не во всей своей полноте мне доступны. И в этой скрытой от меня реальности, на которую указывают непосредственно предстоящие мне об­разы, все может служить темой для многообразных размышлений и догадок» (Франк, с. 137-138).

И далее он дает волю такому многообразию догадок и размышлений об имманентности знания и прочих красивых и умных вещах, что я ощущаю, как мое сознание ломается. Я бы, наверное, вообще не стал его читать, если бы попытка прямо описать состав сознания не привела его к выводу, кото­рый мог сделать только живой человек:

«Когда берешь живое сознание и всматриваешься, вне всяких теорий, в его подлинную фактическую природу, то учение, что сознание есть "совокупность ощущений " или вообще складывается целиком из "опыта ", из "непосредственно данного ", оказывается в таком вопиющем противоречии с реальными фактами, что становится непостижимым, как оно могло вообще возникнуть» (Там же, с. 139).

Как жаль, что он не проверил таким простым и прямым наблюдением и прочие научные теории о сознании! Как облегчилась бы его и моя жизнь!

К сожалению, на полную проверку Франка не хватило. Он, как пойман­ная между оконными рамами бабочка, все бьется между имманентностью и трансцендентностью. Меня это настолько не интересует, что я даже не буду переводить этих слов. Пусть они останутся знаком качества философии Фран­ка, да и вообще профессиональной философии. Главное, что Франк первым из всех этих умников приходит к необходимости дать определение тому, о чем идет речь.

«Размышления предыдущей главы ближайшим образом подводят нас к сле­дующим результатам.

Решение вопроса о трансцендентности и имманентности предмета знания зависит от того, что мы будем разуметь под сознанием» (Там же, с. 187).

Само это заявление дикое, с точки зрения того, чем должно быть чис­тое рассуждение, если ты имеешь задачей найти истину, то есть понять дей­ствительность. От того, что ты будешь разуметь под сознанием, ничего не зависит, кроме количества макулатуры, которой ты снабдишь нужники чи­тателей. Все зависит лишь от того, чем в действительности является сознание. Но это если мы ищем истину, а если мы собрались поискать философии, то действительность не имеет значения, главное, как мы увяжем между собой слова и понятия.

Соответственно, если мы делаем данное исходное предположение, что от того, как мы будем разуметь сознание, что-то изменится, то совсем есте­ственно можно предположить, что изменится само сознание! Вчитайтесь в паутину слов Франка, и с удивлением обнаружите, что именно это он и делает:

«...зависит от того, что мы будем разуметь под сознанием.

Глава 9. Предмет знания. Франк

Предмет, как мы видели, в одном смысле имманентен, в другом — транс-цендентен.

Следовательно, возможны два совершенно различных понятия сознания, ко­торые должны быть строго различаемы и смешение которых, очевидно, является источником многих противоречий и безысходных трудностей в теории знания» (Там же).

Почему должны и кому должны? Зачем строго различать два надуман­ных понятия, вместо того, чтобы сличить их с действительностью и изба­виться от лишнего или от обоих? Потому что это не получается вот уже несколько веков?

Но то, что эти понятия существуют, означает лишь то, что сознание вещь сложная и многосторонняя, как слон в темноте. И одни мудрецы рас­смотрели лишь его хвосты, другие — хоботы, а значит, все эти понятия частичны и тем ложны, и их надо заменять на подлинное. Не получается? И это понятно. Сложное не получается сразу, если его решать с наскоку, и не получается никогда, если его не решать совсем. А для того, чтобы не решать, достаточно не ставить себе такой задачи, а ставить задачу строго различать и беречь весь бред, который насочиняли за столетия, чтобы хоть как-то говорить о том, чего не понимают.

Все это означает, что после первой попытки поглядеть на живое созна­ние, еще рано вести о нем рассуждения. Надо его описать. А вот если, делая описание, мы обнаружим, что существуют разные способы разуметь созна­ние, это будет точное высказывание. И главное, дающее возможность дви­гаться, потому что предполагает вопрос: какие?

Какие рассмотрел Франк?

1. «Под сознанием, во-первых, мы можем разуметь совокупность данного, комплекс актуально переживаемого как такового, выделенный из его связи с "имеющимся " запредельным и взятый просто как самодовлеющая, замкнутая реальность потока впечатлений» (Там же).

«Реальность потока впечатлений» — это, скорее всего, осознавание или сознавание, как превращение воспринятого в знание. Такое понимание вро­де бы подтверждается следующим пояснением:

«В этом смысле — все остальное — прошлое и будущее, как и простран­ственно удаленное — словом, все, в данный момент "отсутствующее ", не вме­щающееся в поток впечатлений и восприятий, находится "вне сознания "» (Там же, с. 187-188).

Это определенно сознавание, как своеобразный луч сознания, направ­ленный от Я в мир, который Я познает. Но Франк видит это сложнее и добавляет:

«Правда, сама мысль о неданной реальности тоже входит в состав пере­живания, но она входит в него именно в качестве мысли, то есть определенного переживания, например, мелькнувшего образа, приятных или неприятных чувств, ему сопутствующих, каких-либо органических ощущений и т. п.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

В этом смысле не только восприятия, но и воспоминания, образы фантазии и прочее входят в состав "непосредственно данного " но не по тому, к чему они относятся, не по своим предметам, а потому, что они суть, как переживания данного момента.

Если я представляю себе Наполеона, то сам Наполеон как реальная лич­ность находится, конечно, "вне моего сознания ": он жил сто лет тому назад, мое сознание живет теперь...» (Там же, с. 188).

Тут Франк, конечно, переусложнил исходное понятие. Он, на самом-то деле, ведет к тому, чтобы вывести завершенную формулу, описывающую сознание образом двух кругов, вписанных один в другой. Естественно, это продиктовано «двоичностью» его поиска меж двух рам. А тут на деле граней или черт оказывается больше, вот и приходится их как-то сращивать, чтобы не нарушать геометрической красоты.

Что позволяет Франку объединить «поток восприятий и впечатлений» с «мыслями как переживаниями»? Пожалуй, только то, что и на то и на другое смотрит некий внутренний глаз. Вот вы ощущаете плотность стула под собой — и осознаете, что вам мешает складка ткани, — это восприятие и впечатле­ние, и это осознается сознанием. Но вот вы вспомнили про Наполеона. И вы тоже «глядите» на какой-то образ, но этот образ не входит в сознание вместе с восприятием, а выплывает из глубин памяти или самого же сознания. Но в миг, когда вы его видите, вы вдруг осознаете, что видите его, и это так схоже с осознанием складки на стуле! Схоже, но ведь не то же самое!

Думаю, эти способности сознания надо не объединять, а поставить че­рез запятую, просто перечислив в описании как его свойства.

Тем не менее, Франк их объединяет:

«Сознание в этом смысле есть, следовательно, поток актуальных пережи­ваний, как таковых» (Там же, с. 189).

Оставлю, как есть. Задам только один вопрос. Вот Франк, чтобы дока­зать это свое утверждение, сказал: «если я представляю себе Наполеона». Мож­но ли считать представление, то есть образ Наполеона, «актуальным пере­живанием»? То есть действием? Вопрос без ответа. Франк его обошел или не заметил. Поэтому проследую за ним к описанию следующего наблюдения над сознанием:

«С другой стороны, под "сознанием "я могу разуметь не только актуально переживаемое как таковое, но и то, к чему оно относится, на что оно указывает вне себя» (Там же, с. 189).

Не менее дикое заявление, чем исходное. Как можно отнести к вещи то, что вне ее? Как можно считать город частью вывески или дорожного указа­теля, которые на него указывают? Явно ощущается, что Франк здесь заду­мал что-то хитрое, из разряда как перехитрить самого себя:

«Все "данное ", как было указано, дано на почве не данного, "имеющегося "; картина "данного " естественно связана со своим продолжением — с неданным безграничным фоном; содержание, актуально заполняющее сознание в каждый данный момент, непрерывно слито с тем, что находится за его пределами,

Глава 9. Предмет знания. Франк

и потому сразу и непосредственно воспринимается не как таковое, не как толь­ко имманентное содержание, а как знак отсутствующего "иного ". Одновремен­но и непосредственно вместе с восприятием "данного"мы имеем неданное, и эта связь так тесна, что нужна трудная работа анализа, чтобы отделить, например, образ письменного стола, в данный момент конкретно стоящий в моем сознании, от не-данного мне "стола "как длительной реальной вещи, не вмещаю­щейся ни в какой образ, ибо стол как непрерывную длительную реальность я потенциально имею непосредственно и в тот же момент, когда мне актуально дан текучий "образ стола ", изменяющийся или исчезающий с каждым поворо­том головы.

Поэтому столь же естественно, как первое понятие сознания, нам навязы­вается и второе его понятие, согласно которому в состав сознания входит не только актуально данное как таковое, но вместе с ним и все содержания, по­тенциально доступные сознанию» (Там же, с. 189—190).

Да-а... Так и хочется распахнуть дверь и крикнуть: Анализ, заходи! Вот так просто без бутылочки вина, распитой на пару с Декартом, и не разоб­раться. Кстати, это крутое философское словечко «актуальный» тоже заим­ствовано из французского. Actuel — это может быть современный. Явно не то. Может быть насущный, тоже как-то слабо. А вот основное значение — дей­ственный, прямо читается в самой основе слова: акт — действие, движение. Сказать: «содержание, актуально заполняющее сознание», значит, сказать: со­держание сознания составляют действия. Но если над этим задуматься, то станет очевидно, что сознание при этом само не есть действие, а есть то, что их вмещает и содержит. Но это мог бы увидеть носитель «наивного сознания». А философы не наивные, они многобитые. Они помнят, с чего все началось.

И если не учитывать, с чего все началось для Франка, всех этих его мучений и самоистязаний с тем, как увязать не увязываемое и примирить непримиримое, вообще не понять. Почему-то это свое исходное основание всех рассуждений он упрятал чуть не в самый конец сочинения. Наверное, потому, что писал только для своих, кто принял это исходное как символ веры и сомнения не допустит. Строгая философия — это когда строго для своих!

«За исходную точку рассуждения мы берем декартово Cogito ergo sum. <... >

Мы имеем здесь классическую формулу идеализма: абсолютно достоверно сознание, и только одно сознание» (Там же, с. 204—205).

Декарт говорит: мыслю, — философы понимают сознание... А кто не с нами, тот — наивный! Почему? Потому что ему, наверное, проще жить, он столько не мучался.

Вот и пример, в котором Франк поясняет свое второе «понятие» созна­ния, откровенно показывает, что наивно-научное мышление сознание от мысли не отличает.

«Моя мысль свободно облетает все мироздание, погружается в отдаленное прошлое, гадает о будущем; нет ничего на свете, что было бы ей абсолютно

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

недоступно. Не есть ли поэтому все на свете также ее достояние, не входит ли все мыслимое вообще в состав сознания?» (Там же, с. 190).

Как в одном предложении у него совмещается: и все на свете и все мыслимое? И вещи и их образы.

Думаю, оно не совмещается, оно еще не расторжимо, оно еще цельно, как исходный клубок, в который и сплелись все понятия о сознании, скла­дывающиеся из наблюдений еще в том самом «наивном», то есть обычном сознании. И именно сейчас, на наших глазах, философ бьется за их разделе­ние и различение. И я намеренно показываю его труд, как мучительный и очень запутанный, чтобы вы почувствовали, что вычленение понятий из начальной мглы так же сложно для мудрецов, как для мифологических геро­ев отделение неба от земли.

Благодаря усилиям таких, как Франк, мы сейчас знаем, что сознание действительно хранит не только образы «актов», то есть какие-то действия, но и образы вещей, включая образ мира. А все мыслимое действительно входит в него. А при этом его вопрос о «составе сознания», им самим вряд ли осознанный, становится вполне оправданным. У сознания есть Состав или Устройство, одна из частей которого и есть образ мира. Другая, к примеру, образ себя. Но всего этого еще нет в Образе Сознания Семена Людвиговича Франка, он лишь создает этот состав, как птица, бьющаяся в паутине слов и наблюдений. Он лишь пахтает безобразную материю сознания, сбивая ее в понятия. И пока они еще неточны и неясны, но они позволяют с ним спорить, говоря, где он не прав. Так рождается истина о сознании.

«Сознание "большое " и "малое " — как мы могли бы их назвать — суть как бы два круга, из которых меньший помещается внутри большого.

При этом содержания меньшего круга, вмещаясь в него, то есть будучи имманентным ему, в качестве актуальных переживаний, — в качестве содер­жаний знания необходимо мыслятся вошедшими в него из "большого круга " и уходящим назад в последний; и помимо этих содержаний, в составе большого круга мыслится еще безграничная полнота вех остальных содержаний, не про­ступающих из него в "малый круг"» (Там же, с. 191).

Что получается? Определенно, есть то «большое» сознание, в котором хранятся образы всего мыслимого. И есть какое-то «малое» сознание, кото­рое действует, переживая воспринятое и осознавая его. Думаю, именно к нему относится понятие «интенциональности», которым болеет в это время и русская, и европейская психология. И Франк болеет. Он точно забывает то, что только что сам нашел, но никогда не забывает, что нашел Гуссерль.

«Сознание, по существу, есть "интенционалъностъ ", переживание, состоя­щее не в какой-либо простой наличности известных отграниченных состояний, а в направленности на иное, запредельное.

Различие между сознанием как совокупностью актуальных переживаний и вне его стоящим предметным бытием уже произведено и опирается на един­ственно возможное первичное понятие сознания как направленности» (Там же, с. 195).

Глава 10. Сознание и его собственник. Шпет

Война Богов. Почему единственно возможное? Вот я беру и понимаю сознание как, к примеру, воспринимающую среду. Значит, возможно и иное. Почему Франк пишет так? А он, как полагается настоящему философу, не договаривает того, что свои обязаны понимать. Книга-то писана не для любого. Тайным языком писана. Для приобщенных. Вот это и опущено: опирается на единственно возможное для профес­сионального философа понятие сознания! Если ты наш, то делай философию, а не сознание исследуй!

Но что же все-таки при этом это «малое» сознание, которое не есть образы и содержания, но создает их? И что Декарт описал не очень точным выражением: я мыслю? А точнее, я заглядываю в себя и осознаю, что я мыслю.

«Сознание в этом смысле есть не "круг"— все равно, "малый" или "боль­шой", — а скорее сравнимо с пучком лучей, который, исходя из одной точки, расширяется в безграничность, и, ничего не замыкая в себе, потенциально все захватывает» (Там же, с. 195—196).

Вот и опять появляется в русской философии Карповский образ созна­ния, как света. Для Франка, он, правда, не столь определенен, не более, чем способ описывать какие-то качества сознания. Но без такого способа, похоже, описать сознание полноценно не удается, и, значит, к нему стоило бы вернуться и исследовать. Впрочем, это уже не вопрос к Франку.

Что же касается его, то я бы завершил рассказ вот такими словами: «Мы стоим, таким образом, перед задачей выработать единое понятие сознания» (Там же, с. 192—193).

Он даже делает первую попытку. Пересказывать ее я не буду, не хватит сил ни у меня, ни у читателя с неиспорченными профессиональной фило­софией мозгами. Задача была поставлена, и она стоит до сих пор. Не оборви революция развитие русской философии, возможно, она была бы уже ре­шена. Такой штурм этой крепости, какой вели тогда русские мыслители, не мог не дать плодов.

Дата добавления: 2015-09-03