Законодательство о крестьянах при преемниках Петра I.

Скудное законодательство преемников Пе­тра, касавшееся отношений крепостных крестьян к землевладельцу, рассматривало эти отношения лишь с двух сторон: определяя, во-первых, власть земле­владельца над личностью крестьянина и, во-вторых, господское право хозяйственного распоряжения кре­стьянским трудом. Помещик и по законодательству XVIII в. оставался правительственным агентом, над­зирателем крестьянского хозяйства и сборщиком ка­зенных податей. Юрисдикция его, и прежде недоста­точно определенная, теперь стала расширяться ино­гда даже помимо закона; так, в первой половине XVIII в. помещики стали присвоять себе уголовную юрисдикцию над крестьянами с правом подвергать их соответствующему вине наказанию.

В царствование Елизаветы помещичье право на­казывать крепостных было расширено законом: ука­зом 1760 г. землевладельцам было предоставлено ссылать своих крестьян «за предерзостные поступ­ки» в Сибирь на поселение. Это право дано было зе­млевладельцам в интересах усиления колонизации Сибири, где было много удобных к обработке пус­тых земель. Но право это было стеснено известны­ми условиями: землевладелец мог сослать крестья­нина только на поселение, притом крестьянина здорового, годного к работе и не старше 45 лет. Жена по закону следовала за ссыльным, но малолетних детей помещик мог удержать при себе; если он от­пускал их вместе с родителями, его казна вознагра­ждала по установленной таксе. Оставалось неопре­деленным и право на хозяйственное распоряжение крестьянским трудом.

Еще в XVII столетии землевладелец свободно переводил своих крестьян с участка на участок, про­давал их с землей и без земли, менялся ими, заве­щал их. Право своза и право продажи при Петре не было отменено, но право своза Петр старался стес­нить известными условиями. Так, например, земле­владелец, желавший перевести своего крестьянина из одной деревни в другую, должен был подать о том прошение в Камер-коллегию и обязывался пла­тить за переводимого подушную подать по старому его местожительству. Эта сложная процедура удер­живала помещиков от крестьянских переводов. В царствование Петра III это стеснение было устра­нено сенатским указом в январе 1762 г. Сенат, «из­бирая ко удовольствию землевладельцев легчайший способ», предоставил им право перевозить крестьян, только заявив о том местным полковым сборщикам подушной подати.

Точно так же закон не стеснял продажи крестьян целыми семьями и в розницу, с землей и без земли.

Безземельная и розничная продажа крестьян смуща­ла уже Петра, но он не надеялся на успех в борьбе с этим обычаем. В 1721 г. он высказал в указе Сенату только нерешительное желание, чтобы в будущее уложение, тогда готовившееся, внесена была статья, которая бы запрещала розничную продажу людей, «яко скотов, чего во всем свете не водится». Это так и осталось одним благожеланием преобразователя.

Наконец, законодательство XVIII в. совсем не касалось важного вопроса о пределах власти поме­щика над имуществом крестьянина, как и над его трудом. В XVII в. закон, по-видимому, ясно опреде­лял «животы» крестьян, т. е. инвентарь крестьянина, как совместную собственность его с землевладель­цем. Эти «животы» создавались крестьянским тру­дом, но с помощью помещичьей ссуды. Это совме­стное владение крестьянским имуществом выража­лось в том, что помещик не мог лишать крестьян их движимости, точно так же и крестьянин не мог от­чуждать свои «животы» без согласия землевладельца лицам, не принадлежавшим к числу крепостных кре­стьян землевладельца.

В XVII в. в практике отношений такой взгляд на крестьянское имущество как совместную собствен­ность обеих сторон держался обычаем и не был за­креплен точным законом. В XVIII в. обычай стал ко­лебаться, и законодательство должно было бы опре­делить границы, до которых идет власть помещика на имущество крестьянина и с которых начинается право последнего; но законодательство этого пробе­ла не восполнило. Зато два закона помогли помещи­кам усвоить себе взгляд на имущество крестьянина. как на полную свою собственность.

Петр обязал землевладельцев кормить нищих своих крепостных, облагая для того особым сбором зажиточных крестьян; закон императрицы Анны, из­данный в 1734 г., обязывал землевладельцев кормить своих крестьян в голодные годы и снабжать их хле­бом на обсеменение полей, «чтобы земля праздной не лежала». Благодаря этой новой обязанности, воз­ложенной на помещиков, в их среде утвердился взгляд, что за крестьянином государство признает только труд, а собственность крестьянина создается и поддерживается землевладельцем. Точно так же не встречаем в продолжение первой половины XVIII в. узаконения о размере работ и оброчных платежей, какими землевладелец имеет право облагать своих крепостных. В Древней Руси, по-видимому, не было побуждения устанавливать такие нормы законода­тельным путем, тогда хозяйственные отношения зе­млевладельца и крестьян определялись борьбой спроса и предложения. Чем более требовал землевла­делец со своего крестьянина, тем скорее последний мог уйти от него к другому землевладельцу, предла­гавшему более льготные условия. В XVIII в., когда все крестьяне были прикреплены либо к лицам, ли­бо к обществам, определение норм крестьянских ра­бот и платежей в пользу помещиков становится су­щественным вопросом государственного порядка, но такие нормы не были установлены.

Взгляд на крепостного крестьянина, как на пол­ную собственность владельца. Вообще в законода­тельстве первой половины XVIII в. о крепостных крестьянах более пробелов и недомолвок, чем ясных и точных определений. Эти недомолвки и пробелы и дали возможность установиться взгляду на крестья­нина, как на полную собственность владельца. При­помним, что землевладельческие понятия и привыч­ки Древней Руси выработались на рабовладении; древние землевладельцы эксплуатировали свои вот­чины преимущественно при помощи рабов.

Пользуясь недомолвками закона, эти понятия и привычки они постепенно стали переносить и на крепостных крестьян, вопреки закону, смотревшему на крестьян, как на государственных податных пла­тельщиков. К половине XVIII в. такой взгляд был уже вполне готов, и его усвояют правительственные лица. В наказе одного правительственного учрежде­ния депутату в комиссию 1767 г. мы встречаем заяв­ление желания, чтобы был установлен закон, как по­ступать с помещиком, от побоев которого причиня­ется смерть крестьянину. Это желание поражает сво­ею странностью: каким образом могли забыть закон XVII в., который точно разрешал этот случай? Поме­щик по Уложению, от истязаний которого умрет крестьянин, сам подвергался смертной казни, а оси­ротелая семья крестьянина обеспечивалась из иму­щества убийцы. Екатерина в своем «Наказе» вырази­ла желание, чтобы законодательство сделало нечто полезное и «для собственного рабов имущества». Ка­ким образом могла прийти Екатерине мысль, что крепостной крестьянин есть раб, когда она знала, что этот крестьянин нес государственное тягло, а рабы не подлежат тяглу?

В том же «Наказе» Екатерина высказывает мысль, что земледелие не может там процветать, где «никто не имеет ничего собственного»; речь, очевид­но, идет о крепостных крестьянах. Но разве закон объявил имущество крестьянина полной собственно­стью владельца? Такого закона не существовало; на­против, известно, что при Петре казна вступала в сделки с крепостными крестьянами, которые брали казенные подряды и сами отвечали на суде за при­нятые обязательства. Таким образом, сами прави­тельственные люди во. второй половине XVIII в. признавали уже известные последствия взгляда на крепостных, незаметно установившегося в первой половине века.

Дата добавления: 2015-08-13