Схиархимандрит Андроник

После закрытия Глинской обители один из пос­ледних Глинских старцев схиархимандрит Андро­ник (Лукаш) жил в Тбилиси, в домике митропо­лита Зиновия при храме во имя святого благовер­ного князя Александра Невского. К сожалению, я редко навещал этого подвижника и поэтому о его Жизни знаю не много.

Схиархиманд рит Андроник находился в по­лузатворе, из дома он выходил только в храм, и я не решался беспокоить его без особой причины. Приходя к нему, я каждый раз заставал его в одном и том же положении: он нагнувшись стоял перед аналоем, на котором лежала раскрытая Псалтирь. Мне говорили, что отец Андроник келейно совер­шает все службы по уставу Глинского монастыря и в перерывах читает Псалтирь. Это правило зани­мало у него большую часть дня и ночи.

В келий у отца Андроника под стеклом в рам­ках висели два листа бумаги. На одном были написаны слова Иисусовой молитвы, а на другом стих псалма: Да не возглаголют уста моя дел чело­веческих*.

* Ср.: Пс.16,4.

Эти слова на стене келий словно вы­свечивали два главных подвига духовной жизни старца: молитву и внутреннее безмолвие. С име­нем Иисуса Христа он пришел в Глинскую оби­тель, с Иисусовой молитвой он беспрекословно исполнял все монастырские послушания. Даже в 50-х годах, будучи уже братским духовником, он, подобно новоначальным монахам, копал грядки на огороде, полол сорняки, мыл полы в комнатах для гостей, чистил картошку на кухне и так далее; во всех послушаниях старался быть первым. С име­нем Иисуса Христа он пережил голод, болезни, ужасы застенков и лагерей, где только чудо Божие спасло его от неминуемой смерти.

Схиархимандрит Андроник вспоминал, как однажды начальник тюрьмы, напившись допьяна, в каком-то сатанинском озлоблении хотел убить его. Когда отец Андроник понял, что ему угрожа­ет смерть, то первой мыслью было - как посту пить с запасными Святыми Дарами, которые он тайно носил на груди для ежедневного причаще­ния (Среди заключенных в лагере было много епископов и священников, иногда удавалось тай­но отслужить Литургию и освятить Дары, кото­рые потом священнослужители хранили под ви­дом сухариков.) Отец Андроник быстро развязал узелок и проглотил Дары. Начальник тюрьмы уди­вился тому, что арестант решил что-то съесть пе­ред смертью; он вынул револьвер, направил дуло на отца Андроника, выругался и нажал на курок. Револьвер дал осечку. «Тебе повезло»,- сказал он и от злости бросил револьвер на пол.

...Шло время, умирали духовные друзья, един­ственным другом отца Андроника оставалась Иису­сова молитва. Иисусовой молитве учил он и сво­их духовных чад. Она была для него защитой, уте­шением, отрадой, источником надежды и сил. Что бросалось в глаза при встрече с отцом Андрони­ком? - Это радость, которая светилась во всем его облике. Старец всегда был бодр. Мирские люди сказали бы, что он жизнерадостен, но это была Другая радость - утешение благодатью; молитва, как звезда, сияла в его сердце, и ее лучи озаряли его лицо. Он написал слова Иисусовой молитвы на стене келий как завещание своим духовным Детям, как урок своим посетителям; точно богач, он открыл свою сокровищницу, чтобы показать Драгоценности друзьям и гостям. А еще раньше он написал имя Иисуса Христа в своем сердце.

Если жизнь человека - это странствие, то Иисусова молитва - песня путника, песня о когда-то потерянном небе и вновь возвращенном рае. Иисусовой молитвы требуется подвиг жизни.

Апостол Павел писал о том, что Иисус Христос не­видимо пребывает в душе человека*.

* См.: Гал.2,19-20.

Иисусова мо­литва проясняет образ Христа, она становится внутренней иконой для монаха. Золотой фон ико­ны означает вечность. Для внутренней иконы - Иисусовой молитвы - тоже нужен фон - внут­реннее безмолвие. Оно достигается двумя спосо­бами; борьбой с помыслами и изгнанием их из души, а также контролем над пятью чувствами - волевой преградой для внешних впечатлений, ко­торые, оседая в памяти, заглушают, как сорняки цветы, слова Иисусовой молитвы. Поэтому вто­рым заветом старца, который читали посетители в его келий, был стих псалма: Да не возглаголют уста моя дел человеческих.

Старец не интересовался тем, что происходи­ло в мире, как будто ограда домика, где он жил, была крепостной стеной или берегом острова, за которым простиралось огромное бушующее море.

Образно говоря, наш взгляд направлен по го­ризонтали, он скользит по поверхности земли; мы живем ее прахом, мы жадно, как губка воду, впи­тываем в себя рассказы о событиях, которые происходят в мире. Мы сами бросаем свою душу в веч­но бушующее горько-соленое море. Земля стала нашей стихией, и поэтому имя Господа Иисуса Христа не сочетается с нашим сердцем - в нем дру­гой дух, дух страстного мира. Мы его пленники и настолько свыклись с этим пленом, что нам кажет­ся, что иначе жить нельзя.

Взгляд старца был другим. Он был устремлен ввысь, как бы направлен по вертикали. Старец буд­то только касался земли, но сердцем и умом жил в другом мире. Когда человек смотрит ввысь, то все окружающее словно исчезает для него. Духовный взор старца был обращен в вечное. Он как бы жерт­вовал собой, беседуя с людьми, так как эти беседы отвлекали его от самого главного - от молитвы.

У старцев, как и у всех людей, различные ха­рактеры. Некоторые бывают строги, в обращении с людьми они похожи на обнаженный меч. Дру­гие имеют от природы мягкий характер; они боят­ся своим замечанием причинить обиду и боль че­ловеку, и такие старцы больше всех страдают от духовного невежества своих чад и посетителей. Внутреннее делание старцев - изгонять помыс­лы и удерживать ум в словах молитвы. А посети­тели часто не понимают, к кому и зачем они при­шли, им кажется, что надо все подробно расска­зать не только о себе, но и о всей родне и соседях. Старца буквально подвергают словесной атаке, так что он перестает понимать, в чем дело, чего от него хотят. Он отключается от своего собеседника и уже воспринимает его слова как гул, который мешает молитве. После таких «визитов» старец чувству­ет себя больным и опустошенным; его состояние подобно ощущениям мирского человека, которо­го обокрали воры; и самое главное, старец знает, что такие разговоры бесполезны. Тот, кто пришел за спасением, спросит старца о самом главном и, услышав ответ, тотчас уйдет, чтобы исполнять его благословение в своей жизни. Бывает и так: чело­век сказал о своей проблеме и ждет ответа; старец молится в сердце Богу, чтобы Тот научил, что ска­зать; наступает пауза, и мирскому человеку кажет­ся, что молчать неудобно. Он начинает о чем-то говорить, перебивая мысли старца, и старец отве­чает не то, что нужно, невпопад, так как многосло­вием посетителя он отключается от внутренней молитвы. Поэтому свое посещение к старцу нельзя превращать в нашествие врагов, которые оккупиру­ют чужое время и отнимают самое главное, для чего и чем старец живет,- молитву. Старцы особой лю­бовью любят тех духовных чад, которые сами стре­мятся ко внутренней молитве и потому немного­словны. Можно о многом сказать кратко и, наобо­рот, в многословии можно утопить саму суть дела.

У одного горного народа был обычай: вождь, сочетавший в себе духовную и светскую власть, в определенные дни принимал у себя во дворце посетителей; за их спинами стояли двое слуг с бичами в руках. Посетитель должен был изложить свою просьбу в течение трех минут. Если он задерживался, то слуги начинали бить его кожаны­ми бичами, пока он не добегал до двери; затем впускали другого посетителя. Наверно, в этом были своя мудрость и опыт; по крайней мере, человек заранее готовился к тому, что он должен ска­зать все, что для него важно, в течение отведенно­го ему времени.

Великое дело в духовной жизни - умение мол­чать. Оно сберегает душевные силы для молитвы. А болтун растрачивает время подобно пьянице, который пропивает свое имущество и остается нищим. У старца после пустого разговора остает­ся чувство утомления и отвращения к своему посетителю, которое он старается изгнать из сердца, и, что хуже всего, горечь от временного отступле­ния благодати. Об этом должны были напоминать посетителю слова на стене келий отца Андрони­ка: Да не возглаголют уста моя дел человеческих.

Старец Андроник не только не говорил о мир­ском, но и хотел направить внимание пришедшего к нему человека на внутреннюю жизнь, оторвать его ум от вращающегося колеса времени, показать, что главное не то, что вне нас, а то, что внутри нас. Он запрещал судить кого-либо. Он знал, как часто человек, осуждающий другого, подвергается напа­дению той страсти, которую он увидел в других, и повторяет тот чужой грех, о котором рассказывал с таким негодованием. Поэтому старец завещал сво­им чадам: «Будь слеп, глух и нем», то есть выйди умом из этого мира, не подражай ему и не суди его, или: «Знай себя, и будет с тебя»; познавать себя - это значит видеть свои грехи, каяться в них и бо­роться с тем, что мешает молитве.

Иногда старец резко прерывал собеседника: «Какое тебе дело до чужих грехов, ты себя исправить не можешь» - или говорил: «Я тебе не верю». Когда посещение затягивалось, отец Андроник вставал с места и подходил к аналою, где лежала Псалтирь. Если с ним начинали спорить под ви­дом дальнейшего объяснения, он иногда закрывал глаза и опускал голову на руки в знак того, что он бессилен помочь в чем-либо спорщику, и уже не отвечал ни слова.

Он жил в своей келий, как в затворе, только иногда посещал Александре-Невскую церковь, чтобы сослужить владыке Зиновию. Старец гово­рил, что для него большая радость молиться вместе с таким архиереем, он чувствовал великое уте­шение от духовного общения с ним. Когда отцу Андронику задавали вопросы о духовной жизни, он отвечал сам, а когда дело касалось Церкви, то отсылал к владыке Зиновию.

После службы народ долго не расходился, ждал у церковных дверей схиархимандрита Андроника, чтобы взять у него благословение, услышать хоть одно слово или прикоснуться к его одежде. Отец Андроник излучал неизъяснимую радость, пото­му что в сердце его всегда была молитва, и хотел, чтобы все люди стали участниками этой радости, чтобы они пили живую воду молитвы из источ­ника бессмертия, который открывается в сердце человека особенно после Причастия, а не мертвые воды этого мира, которые приносят душе смяте­ние и печаль.

Когда я вернулся из Сухумской епархии в Тби­лиси, схиархимандрит Андроник был уже тяжело болен. Один из близких ему людей сказал мне, что старец был очень милостив на исповеди, редко давал епитимий, а теперь сам несет епитимию бо­лезни за наши грехи.

Когда схиархимандрит Андроник умер, Патри­арх Давид¹⁰ сказал на его могиле: «Отец Андроник, ты любил всех людей, и у тебя не было вра­гов. Молись о нас у Престола Божия».

Дата добавления: 2015-08-13