Путь первосвятителя

В сторожке Илорского храма во все времена года горел бухар. В долгие зимние ночи мож­но было часами сидеть у камина и смотреть на тре­пещущее, будто сшитое из тысяч пылающих ни­ток, пламя. Оно колыхалось и переливалось огнен­ными красками, прозрачными и сверкающими. У основания оно было бледно-голубого цвета, ко­торый слепил глаза; затем - желтого, похожего на расплавленное золото; выше - кроваво-рубинового оттенка, а на концах языки пламени переходили в багрянец с черными полосами, который на­поминал мне лепестки мака или цвет облаков при закате. Пламя казалось каким-то живым суще­ством: оно то вздымалось вверх, как зверь в прыжке, то опускалось вниз, как раненая птица; оно по­стоянно изменяло формы, очертания и оттенки. Пламя, как облака, никогда не бывает одинако­вым; оно то разгоралось, кидая отблески мерца­ющего света на стены, и эти отблески казались тенями огня, то замирало, как будто погружалось в дремоту, и в комнате наступал полумрак, то ста­новилось похожим на пасть с огненными зубами, и опять свет и тени, сменяя друг друга, чертили рисунки на стене.

Есть у огня какая-то манящая сила, которая при­ковывает к нему взоры. Во времена праотцев посред­ством огня приносились жертвы Богу. Жертвенники складывались из нетесаных камней, и внутри них разжигали огонь наподобие костра, на котором сжигалась жертва. Во дворе Иерусалимского хра­ма стоял жертвенник, называемый «пламенным львом». Ночью свет огня указывал странникам, где можно найти пищу и приют.

У камина был слышен треск дров: иногда рав­номерный и тихий, как будто убаюкивающий душу, а иногда похожий на скрип, будто горящее дерево содрогалось от боли. Над пламенем взлетали, как светлячки, искры, которые, сверкнув на мгновенье, гасли на лету. Я любил смотреть и на затухающие угли, казавшиеся огненными цвета­ми, над которыми едва светилось пламя, прозрачное, как хрусталь.

Иногда сторожа вместо дров и хвороста при­носили ствол дерева во всю длину комнаты, очищали его от веток, клали одним концом в бухар и зажигали. Этот ствол был похож на огромную све­чу, упавшую на пол; он горел в течение всей ночи медленным, ровным огнем, оставалось только по временам задвигать его в бухар.

Огонь - будто далекий, древний символ жиз­ни. Трудно сравнить его с чем-нибудь; трудно подобрать слова, чтобы описать его цвета и краски: кажется, что от сравнений потускнеет само пла­мя, так как всякое сравнение только оземлит и обесцветит его.

Почему сердце чувствует что-то манящее в ог­не? Я думаю, это не только воспоминание о минувших веках, которое сохранено в глубинах че­ловеческой души, но еще другое: огонь - эсхатологичен. У апостола Петра написано о том, что небеса и земля сгорят в огне, но не уничтожатся, а будет другое небо и другая земля*. Значит, в ог­не скрыто предвестие о будущем преображении мира.

* См.: 2 Пет.3,7,10-13.

Монах Амвросий** любил вечерами сидеть у огня в церковной сторожке и беседовать с гocтями.

** Монах Амвросий (Гвазава) последние годы своей жизни провел при Илорском храме. Он не имел священно­го сана, а нес послушание пономаря и певчего. Жил в ке­лий внутри церковной ограды, рядом с комнатой, где при­нимали гостей,- Авт.

Это место служило чем-то вроде гостиной для служащих храма и посетителей. Часто при­ходил посидеть у камина и старый священник отец Димитрий Какубава. В 30-е годы, после за­крытия храма, в котором служил отец Димитрий, он работал учителем в маленькой сельской школе, а когда снова стали открывать храмы, то Патриарх Мелхиседек послал его служить в Илори. Он рассказывал, что в 20-х годах служил в церкви неда­леко от селения Сарджи. В Сухуми прислали епископа Ефрема (Сидамонидзе), будущего Пат­риарха Грузии. Время было тревожное; большинство монастырей и храмов было закрыто. Священ­ники и епископы подвергались арестам; каждый раз, идя на службу в храм, священник не знал, вернется ли он домой или будет арестован. Арес­тованных и ссыльных священников и монахов на­рочно помещали вместе с самыми жестокими пре­ступниками, и те, для забавы, издевались над ними. Начальство знало и поощряло это, так что жизнь священника в заключении часто превра­щалась в сущий ад: приходилось терпеть не толь­ко пытки на допросах, но и избиения в камерах от воров и бандитов. Но случалось, преступники оказывались более сердечными, чем следователи и тюремная охрана.

«Я был еще раньше знаком с епископом Еф­ремом,- рассказывал отец Димитрий,- и поэто­му он, приехав в Сухумскую епархию, вызвал меня и сказал, что прежде всего хочет сам объе­хать все монастыри и приходы. Сделать это было нелегко и опасно. У старых революционеров того времени была какая-то дикая, демоническая не­нависть к Церкви. Для них священник был вра­гом, которого надо уничтожить. Епископа могли застрелить по дороге, сославшись на то, что это сделали бандиты (в то время действительно было много разбойников) или отряды противников власти, которые прятались в лесах и горах. Епис­коп Ефрем сказал, чтобы я достал ему лошадь и сопровождал его в поездке. Я хорошо знал доро­ги, так как родился и вырос в этом районе. Я на­нял лошадь в соседней деревне. Владыка пред­ложил неожиданный для меня план: ездить по епархии ночью. Прежде всего мы отправились в селение, где служил я. Путь был трудным, доро­га проходила по холмистой местности, иногда тропа вообще исчезала, но епископ, видно, в дет­стве хорошо научился верховой езде: он уверен­но сидел в седле, перекидывался со мной слова­ми, а иногда шутил. Мы приехали в село на рас­чете. Я предложил владыке отдохнуть у меня, а он сказал, чтобы я открыл храм, и прежде всего вошёл в церковь. Подойдя к престолу, развернул антиминс и стал внимательно рассматривать его и спросил: "Вы хотите узнать, какой епископ благословил антиминс?". Он ответил: "Я хочу узнать, верующий ты или нет" - и добавил: "Это написано на антиминсе". Я ничего не понимал; вла­дыка любил пошутить, но сейчас он говорил впол­не серьезно и каким-то строгим тоном, Он акку­ратно сложил антиминс и сказал: "Если антиминс в порядке и на нем нет частиц от прежней служ­бы, то, значит, священник боится Бога; а если на антиминсе остались частицы Тела Христова, то вера такого священника для меня сомнительна"*.

* Когда я служил в Ольгинском монастыре, Католикос-Пат­риарх Ефрем говорил мне: «Помни, что на престоле невидимо присутствует Пресвятая Троица. Будь осторожен в обращении со Святыми Тайнами. Когда ты входишь в алтарь, то, прежде всего, поклонись престолу. Архиерей, посещая храмы своей епархии, прежде всего, должен осмотреть антиминс, не порван ли он, нет ли каких-либо пятен, не осталось ли после послед­ней службы частиц Святого Тела Христа». - Авт.

Он пробыл у меня весь день и беседовал с собрав­шимся народом, а в сумерки мы поехали в дру­гой приход. Несколько суток я сопровождал епископа, затем он сказал, что должен отдохнуть, а после продолжит осмотр своей епархии. Боль­ше он не вызывал меня к себе».

Также отец Димитрий Какубава рассказывал: «Я слышал, что к епископу Ефрему пришли монахи из Драндского монастыря и сказали: "Мы не понимаем, что творится вокруг, что канонично, что нет; люди верующие держатся разных ориентации; мы же хотим только одного - сидеть в монастыре и молиться". Епископ ответил: "Я тоже хочу это­го. Идите, отцы, в монастырь, молитесь и меня по­минайте в своих молитвах. Потерпите, и в буду­щем все прояснится". Монахи, услышав такой от­вет, земно поклонились и сказали: "Благослови, владыко".-"Пусть Бог благословит вас, и вы благословите меня, отцы",- ответил епископ и покло­нился им. Они вернулись в монастырь с миром в душе. После этого владыка Ефрем сказал: "Сей­час нам нужна не полемика, а духовное доверие и любовь".

Впоследствии я спросил об этом случае Пат­риарха (тогда митрополита) Ефрема. Он ответил: "У драндских монахов были окладистые широ­кие бороды до пояса. Таких бород я раньше не видел нигде". На этом разговор окончился».

Владыка Ефрем начал свой монашеский путь после окончания университета, в Шио-Мгвимском монастыре*.

* Шио-Мгвимский монастырь расположен в 6 км от г. Мцхета. Он основан преподобным Шио, одним из тринадцати си­рийских монахов, которые прибыли в Грузию для проповеди христианства. Память преподобного Шио Мгвимского совер­шается 9/22 мая и в четверг Сырной седмицы.

Вскоре, однако, монастырь был закрыт. Большинство монахов оказалось в тюрь­мах и ссылках. Тяжелым и во многом трагичным был и жизненный путь Патриарха. Он подвергал­ся гонениям, его лишали возможности служения. Действующих храмов становилось все меньше, и одно время, будучи уже епископом, он занимал место священника в тбилисском храме святой великомученицы Варвары. В ту пору в храме не было даже пономаря, и сам епископ разжигал кадило, а после службы убирал алтарь.

В 30-е годы его арестовали, и он пережил все ужасы застенков и лагерей. В это тяжелое время игумения Ольгинского монастыря Ангелина с по­мощью некоторых людей посылала ему передачи, но затем и это было запрещено. Его выпустили из заключения в последний год войны в тяжелом состоянии, почти умирающим от голода. По до­роге в одежде арестанта он пришел к Новосибирскому епископу Варфоломею (Городцову) в кафедральный собор и попросил у него благосло­вения. Владыка вместо благословения взял его за руку, пристально посмотрел на него и сказал: «Я не благословляю архиереев». Епископ Ефрем спросил: «Откуда вы знаете, кто я?». Тот отве­тил: «Я вижу в вас архиерея. Куда вы едете из заключения?».- «К себе на родину, в Грузию». Тогда владыка Варфоломей сказал: «Может быть, вы не знаете меня, но слышали обо мне. Я служил в Грузии много лет. Мое имя тогда было протоиерей Сергей Городцов».- «Конечно, я вас знаю. На вас террористы сделали покушение, и вы были тяжело ранены»,- отвечал епископ Еф­рем. Тот сказал: «Я до сих пор вспоминаю Гру­зию и люблю ее»*.

* Епископ Варфоломей (Городцов; +1956), впоследствии митрополит Новосибирский и Барнаульский, с 1892 года более 20 лет был настоятелем Казанского храма в г.Тиф­лис (Тбилиси); доктор богословия, духовный писатель.

Патриарх Ефрем рассказывал, как епископ Варфоломей повез его в свой дом. Тогда автомобилей у епископов еще не было, и они сели в от­крытую коляску, запряженную лошадью. Люди удивлялись, видя в коляске рядом с архиереем человека в оборванной одежде...

В течение нескольких недель владыка Варфо­ломей ухаживал за епископом Ефремом. Он пригласил врачей, и те сказали, что владыке Ефрему еще долго нельзя будет есть твердую пищу, пото­му что от голода стенки его желудка стали на­столько тонкими, что может быть прободение со смертельным исходом. Его прежде всего искупа­ли, сожгли его одежду, дали новую и затем понемногу начали кормить какой-то жидкой кашей. Патриарх Ефрем рассказывал, что на другой день он увидел на кухне у епископа свежий хлеб, и ему так захотелось съесть его, что он, несмотря на за­прещение, отломил кусок и быстро, чтобы не ви­дели, проглотил - и тут же почувствовал силь­ные боли. Опять позвали врачей, и каким-то об­разом кусок был извлечен. Епископ Варфоломей сказал владыке Ефрему, что не отпустит его из своего дома в дорогу, пока не получит разреше­ния от врачей. При этом он предложил ему слу­жить вместе с ним по праздникам в кафедраль­ном соборе.

Когда епископ Ефрем приехал в Тбилиси, то прежде всего, не заходя никуда, он пришел в храм святой великомученицы Варвары. Его охватило настолько сильное волнение, что он сел прямо на ступени и, опустив голову, заплакал навзрыд. Из храма к нему вышел священник; узнав, что перед Ним епископ Ефрем, вернувшийся из ссылки, он заплакал вместе с ним. Собрались верующие. При виде больного и изможденного архиерея в граж­данской одежде одни также не могли удержаться от слез, другие поздравляли его, третьи обнима­ли и целовали ему руки. Затем они вошли в храм. Ефрем стал громко благодарить святую Варвару за свое спасение. Он еще в заключении дал два обета: если вернется живым, то, во-первых, боси­ком пройдет от Сионского собора до храма свя­той Варвары, а во-вторых, от Мцхета пешком дой­дет до Шио-Мгвимского монастыря. На праздник великомученицы Варвары, память которой со­вершается в декабре, епископ Ефрем в сопровож­дении нескольких людей исполнил свой обет, пройдя босиком около пяти километров.

...В начале 60-х годов, во время хрущевских гонений, новоизбранного Патриарха Ефрема вызвали на секретное совещание, где присутствовали высшие правительственные лица. Ему сказали, что необходимо закрыть в Грузии хотя бы несколько храмов, так как этого требует идеологический аппа­рат Хрущева. Уполномоченный предложил закрыть в первую очередь тбилисский храм преподобного Давида, около которого был создан «пантеон». Тогда Патриарх решился на крайнюю меру. Он впоследствии признавался, что сам удивился сво­им словам, как будто их сказал за него кто-то дру­гой. Он ответил: «Во время своей интронизации я дал слово грузинскому народу, что готов поло­жить свою голову на плаху за Церковь, поэтому, если вы начнете закрывать храмы, я должен буду умереть, и сделаю это так, что узнает весь мир». Посовещавшись, грузинские власти решили пе­редать ответ Патриарха в Москву и ждать реше­ния оттуда. И случилось чудо: гонения 60-х го­дов, которые прошли, как смерч, по всему Совет­скому Союзу, почти миновали Грузию. Может быть, Кремлевский Диктатор отступил перед ре­шимостью Патриарха. Впрочем, в это время и многие выдающиеся грузинские ученые высту­пили в защиту Церкви.

Однажды в день Благовещения Патриарх Еф­рем, обращаясь к народу, сказал: «Сегодня я хочу сделать вам подарок - поделиться своим опытом. Когда мне тяжело на сердце, то я подхожу к иконе Благовещения и говорю: "Святой Архангел Гавриил, ты принес радостную весть Деве Марии, принеси и мне радость, исполни мои молитвы, но только по воле Божией"».

Надо сказать, что Патриарх Ефрем скончался в день Благовещения - на свой любимый праздник.

Поистине дивны судьбы Твоя, Господи!

Дата добавления: 2015-08-13