Четвертая книга 3 страница

32. Правители мессенян, настроенные олигархически и озабоченные личными ближайшими выгодами, всегда расположены были к миру больше чем следует. Благодаря этому мессеняне неоднократно переживали трудные положения, а иногда спасались от разных бед; но благодаря тому же настроению зло накоплялось мало-помалу, и они повергли родину в величайшие несчастия. Причина этого, по моему мнению, в том, что мессеняне живут по соседству с двумя сильнейшими народами Пелопоннеса или чуть не целой Эллады: я разумею аркадян и лаконян. Один из этих народов всегда относился к ним с непримиримою враждою ¹⁰² с того самого времени, как занял Лаконику; другой народ, напротив, относился к ним дружественно и с участием, а мессеняне не отвечали ни настоящей враждой лакедемонянам, ни искренней дружбой аркадянам. Когда народы эти бывали заняты междоусобицами или войною с каким-нибудь иным народом, мессенянам было хорошо: находясь по своему положению в стороне от воюющих, они всегда наслаждались миром. Зато, когда лакедемоняне бывали свободны от войны и начинали вредить мессенянам, эти последние были не в силах одни противостоять напору лакедемонян и, не приобретя заранее истинных друзей, готовых делить с ними всевозможные случайности, они вынуждены бывали или служить лакедемонянам в положении носильщиков тяжестей ¹⁰³, или во избежание рабства сниматься ¹⁰⁴ со своих земель и вместе с женами и детьми покидать родную страну. Беда эта постигала их уже много раз, притом в короткие промежутки времени. Нынешнее положение ¹⁰⁵ пелопоннесцев пускай остается навеки нерушимым, дабы не было нужды в том совете, какой я преподам; но раз наступят волнения и перемены, я вижу единственное средство для мессенян и мегалопольцев оставаться дольше на своей земле, именно: жить между собою в согласии и сообразно желанию Эпаминонда ¹⁰⁶ честно делить друг с другом всякую долю и всякие опасности.

33. Впрочем, мнение мое находит себе подтверждение, быть может, и в давнем прошлом. Помимо многого другого мессеняне во времена Аристомена ¹⁰⁷, как говорит и Каллисфен ¹⁰⁸, поставили у жертвенника Ликейского Зевса ¹⁰⁹ столб и начертали на нем следующую надпись: «Время достойно покарало виновного царя; Мессена по милости Зевса легко открыла предателя ¹¹⁰. Трудно клятвопреступнику укрыться от божества. Хвала тебе, царь Зевс, храни Аркадию». Лишенные родины, мессеняне, как мне кажется, молили богов хранить Аркадию, как второе отечество их, когда посвящали эту надпись. И они поступали правильно, ибо аркадяне не только приняли мессенян к себе, когда те в Аристоменову войну были изгнаны из своей страны, допустили их к своим очагам и даровали им гражданство, но сделали еще постановление отдать своих дочерей за возмужавших мессенян. Кроме того, аркадяне же открыли измену царя Аристократа в сражении у так называемого Рва ¹¹¹, умертвили его самого и весь род его истребили. Однако и помимо старины достаточное подтверждение нашим словам дает последний случай, имевший место после основания городов Мегалополя и Мессены, именно: победа в битве ¹¹² при Мантинее осталась сомнительною по причине смерти Эпаминонда, и лакедемоняне противились включению мессенян в мирный договор, в полной надежде присвоить Мессению себе; тогда мегалопольцы и все прочие аркадяне, участвовавшие в союзе, достигли своими стараниями того, что мессеняне были приняты союзниками, допущены к клятвенному мирному договору, и одни лишь лакедемоняне были устранены эллинами от участия в договоре. Неужели потомки наши, принимая это во внимание, могут не признать справедливости только что высказанного нами суждения?

Предыдущее рассказано ради того, чтобы аркадяне и мессеняне, памятуя несчастья, в какие лакедемоняне повергли их родину, пребывали во взаимной истинной дружбе и верности и не покидали друг друга в такое время, когда решается их участь, ни из страха перед ужасами войны, ни из жажды мира.

34. Лакедемоняне и на сей раз поступили как обыкновенно ¹¹³: в конце концов, они отпустили союзнических послов без ответа, на этом остановился наш рассказ. До такой степени непонимание и испорченность делали их неспособными к решительным действиям. Верно, мне кажется, изречение, что неумеренная отвага часто обращается в безумие и кончается ничем. Как бы то ни было впоследствии, когда выбраны были новые эфоры ¹¹⁴, те самые люди, которые вначале произвели кровавый переворот, обращались к этолянам с просьбою прислать посла. Этоляне охотно согласились на это, и вскоре прибыл в Лакедемон в качестве посла Махат. Тотчас явился он к эфорам... ¹¹⁵ они требовали допустить Махата к народу, назначить царей согласно исконным установлениям и не терпеть столь продолжительного упразднения власти Гераклидов. Эфоры не одобряли всего этого, но были бессильны совладать с яростью противников и, опасаясь возмущения молодежи, отвечали, что относительно царей они рассудят после, а Махата согласились допустить в народное собрание. Когда народ собрался, выступил Махат и в длинной речи убеждал собравшихся присоединиться к Этолийскому союзу, а в то же время нагло выставлял против македонян неосновательные обвинения, лживо и бессмысленно превозносил этолян. По удалении Махата начались ожесточенные препирательства. Одни высказывались за этолян и советовали примкнуть к их союзу, другие возражали. Старшие возрастом напоминали народу об услугах Антигона и македонян, а также о злоключениях ¹¹⁶, причиненных Хариксеном и Тимеем, когда этоляне со всем войском опустошили их страну, увели в рабство периэков, замышляли козни против Спарты, хитростью и насилием возвращали изгнанников. После этих разъяснений лакедемоняне изменили свое решение и склонились наконец к тому, чтобы оставаться в союзе с Филиппом и македонянами. Когда дело приняло такой оборот, Махат ни с чем возвратился домой.

35. Первоначальные виновники переворота ни за что не желали ¹¹⁷ помириться с таким положением дела и, совратив часть молодежи, замыслили ужаснейшее злодеяние. По случаю некоего исконного жертвоприношения возмужавшие граждане с оружием в руках должны были участвовать в торжественном шествии к храму Афины Обитательницы медного дома, между тем на обязанности эфоров лежало совершить жертвоприношение и для этого оставаться подле храма. В таких-то обстоятельствах часть вооруженной молодежи, участвовавшей в процессии, внезапно напала на приносивших жертву эфоров и умертвила их, невзирая на то, что святилище это дает верное убежище всем, даже приговоренным к смерти. Со стороны людей, дерзнувших совершить злодеяние, пренебрежение к святилищу и лютость их простерлись в это время до того, что все эфоры были умерщвлены подле жертвенника и у самого стола богини. Убийцы не остановились и на этом: во исполнение замысла они убили Гирида и единомышленных с ним геронтов ¹¹⁸, изгнали противников этолян, выбрали эфоров из своей среды и заключили союз с этолянами. Не смущаясь ни враждою к ахеянам, ни неблагодарностью относительно македонян, ни вообще безумием поведения в глазах всех людей, убийцы действовали таким образом больше всего из-за Клеомена и расположения к нему: они непрестанно питали надежду и поджидали, что Клеомен возвратится в Спарту здравым и невредимым. Так, люди, умеющие ловко обращаться с другими, в обществе которых живут, не только в своем присутствии внушают прочную и самую горячую привязанность к себе, но оставляют они таковую за собою и тогда, когда находятся вдали от единомышленников. Так и лакедемоняне, не говоря уже о других примерах, по изгнании Клеомена в течение почти трех лет управлялись законами отцов своих и никогда не помышляли о восстановлении царей в Спарте. Однако лишь только пришла весть о смерти Клеомена ¹¹⁹, тотчас все помыслы народа и эфоров обратились к назначению царей. Те из эфоров, которые были заодно с мятежниками и заключили упомянутый выше союз с этолянами, поставили одного царя согласно законам и обычаям, Агесиполида, находившегося еще в детском возрасте, сына Агесиполида и внука Клеомброта ¹²⁰. Этот последний воцарился в то время, когда был лишен власти Леонид, так как с домом его Клеомброт находился в ближайшем родстве. В опекуны царя выбран был Клеомен, сын Клеомброта и брат Агесиполида. В другом царственном доме у Архидама, сына Эвдамида ¹²¹, было два сына от дочери Гиппомедонта. Гиппомедонт, сын Агесилая, был еще в живых, живы были и многие другие члены этого дома, хотя и более далекие родственники, чем поименованные выше, но принадлежавшие к царскому роду. Все они были обойдены, и царем назначен Ликург, из предков которого ни один не носил этого звания. Но он дал всем эфорам по таланту и попал в потомки Геракла и в цари. Так прекрасное ¹²² везде покупается дешево. Поэтому не дети детей их, но прежде всего те самые люди, которые назначили этого царя, поплатились за свое безумие.

36. Получив известие о перевороте у лакедемонян, Махат вторично прибыл в Спарту и убеждал эфоров и царей объявить войну ахеянам. «Единственно этим только способом», говорил он, «удастся положить конец проискам тех из лакедемонян, которые желают разорвать союз с этолянами, и подобным же проискам в Этолии». Когда эфоры и цари приняли его совет. Махат возвратился домой, достигнув цели благодаря слепоте своих пособников. Ликург вскоре выступил в поход с солдатами* и отрядом граждан и вторгся в Аргивскую землю в то время, когда аргиняне, доверяясь существующим отношениям, не приняли никаких мер обороны. Внезапным нападением захватил он Полихну ¹²³, Прасии, Левки, Кифант, но при нападении на Глимпы и Зарак был отбит. После этого похода лакедемоняне возвестили через глашатая дозволение идти за добычей в землю ахеян. Махату и друзьям его удалось с помощью тех же доводов, какие он представлял лакедемонянам, поднять и элейцев на войну с ахейцами.

Неожиданно дела приняли желательный для этолян оборот, а потому они смело начинали войну; не так было у ахеян. Филипп, на которого они возлагали свои надежды, все еще был занят военными приготовлениями; эпироты медлили начинать войну; мессеняне держались спокойно, тогда как этоляне, которым помогало бессмыслие элейцев и лакедемонян, теснили их войною со всех сторон.

37. К этому времени истекал уже срок службы Арата, и звание стратега по выбору ахеян получил сын его Арат. Должность стратега у этолян занимал Скопас, в это время прослуживший почти половину своего срока, ибо этоляне произвели выборы немедленно после осеннего равноденствия, а ахеяне в том же году ко времени восхождения Плеяды*. Лето уже наступало, Арат младший принял должность стратега, когда разом начались все войны. Так, в это время Ганнибал начинал осаду Заканфы, римляне отправляли в Иллирию Луция Эмилия с войском против Деметрия Фарского, о чем уже говорено в предыдущей книге. Антиох готовился к нападению на Койлесирию после того, как Теодот передал ему Птолемаиду ¹²⁴ и Тир, а Птолемей собирался к войне с Антиохом. Ликург, желая начать свое царствование, подобно Клеомену расположился лагерем перед Афенеем мегалополитов и начал осаду его. Ахеяне собирали для возгоревшейся войны наемную конницу и пехоту. Филипп во главе войска шел из Македонии, имея с собою десять тысяч македонских фалангитов и пять тысяч пелтастов, а кроме того, восемь тысяч конницы. В таком положении были все эти начинания и приготовления. В то же самое время родосцы объявили войну византийцам ¹²⁵ по причинам такого рода: на всей обитаемой в наше время земле византийцы занимают удобнейшую со стороны моря местность в отношении безопасности и благосостояния жителей и самую неудобную в том и другом отношении со стороны суши. [38.] С моря местность прилегает к устью Понта и господствует над ним, так что ни одно торговое судно не может без соизволения византийцев ни войти в Понт, ни выйти из него. Понт обладает множеством предметов, весьма нужных для человека ¹²⁶, и все это находится в руках византийцев. Так, прилегающие к Понту страны доставляют нам из предметов необходимости скот и огромное множество рабов, бесспорно превосходнейших; из предметов роскоши они же доставляют нам в изобилии мед, воск и соленую рыбу. От избытка наших стран те народы получают оливковое масло и всякого рода вино; хлебом они обмениваются с нами, то доставляя его нам, когда нужно, то получая от нас. Эллины вынуждены были бы или вовсе потерять торговлю всеми этими товарами, или лишиться выгод от нее, если бы византийцы пожелали вредить им, соединиться с галатами и еще больше с фракийцами, или если бы они не жили в тех местах; тогда, несомненно, Понт был бы закрыт для нас по причине узкости прохода в него и по многочисленности варварских народов ¹²⁷, живущих у его берегов. Итак, наверное византийцы извлекают из местоположения своего города величайшие выгоды: все лишнее для них они вывозят, все недостающее ввозят быстро и с выгодою для себя без всяких затруднений и опасностей. Но, как мы сказали, и прочие народы пользуются через византийцев многочисленными выгодами. Поэтому справедливость требует почитать их как бы всеобщими благодетелями, а эллины не только должны быть признательны им, но и оказывать союзную помощь в тех случаях, когда варвары теснят их. Однако большинству эллинов остаются неизвестными выгодные особенности местоположения Византии, потому что она лежит несколько вдали от посещаемых нами стран, мы же хотим сделать их известными для всех. Лучше всего, если бы такие страны, которые отличаются теми или другими особенностями, познавались посредством личного обозрения; раз это невозможно, следует, по крайней мере, через других, получать о них ближайшие к истине понятия и представления. Вот почему на нас лежит долг разъяснить положение этого города и показать, что делает его столь счастливым.

39. Море, именуемое Понтом, имеет в окружности около двадцати двух тысяч стадий ¹²⁸ и два противолежащие одно другому устья, одно из Пропонтиды, другое из Меотидского озера; это последнее само по себе имеет в окружности восемь тысяч стадий ¹²⁹. В названные здесь водоемы изливается множество больших рек, вытекающих из Азии; еще более многочисленные и большие реки текут в них из Европы; переполненное ими Меотидское озеро изливается через устье в Понт, а Понт в Пропонтиду. Устье Меотиды называется Киммерийским Боспором, имеет в ширину стадий тридцать, а в длину шестьдесят; все оно мелководно. Подобно этому устье Понта называется Фракийским Боспором; в длину оно имеет около ста двадцати стадий, а ширина его не везде одинакова. Началом этого устья со стороны Пропонтиды служит полоса воды между Калхедоном ¹³⁰ и Византией в четырнадцать стадий ¹³¹, а со стороны Понта так называемый Гиер ¹³², где, как рассказывают, Ясон ¹³³ на обратном пути из Колхиды ¹³⁴ впервые принес жертву двенадцати божествам. Место это находится в Азии и отстоит от Европы, именно от святилища Сараписа ¹³⁵ на противоположном берегу Фракии, на двенадцать стадий. Есть две причины, по коим воды Меотиды и Понта вытекают непрерывно за пределы своих вместилищ. Одна понятна сама по себе и ясна для каждого: если многие реки вливаются в водоем определенных размеров, то вода в нем прибывает все больше; при отсутствии какого бы то ни было истока постоянно прибывающая вода стала бы захватывать все большее пространство впадины; напротив, если истоки есть, то излишек воды, получающийся вследствие новых притоков и увеличения количества ее, должен уходить и изливаться непрерывно через существующие отверстия. Другая причина этого такова: вследствие сильных дождей реки несут в названные выше впадины много речного ила: образующиеся таким образом наносы больше и больше поднимают воду, которая тем же способом выливается через существующие отверстия. Приращения ила и воды из рек совершаются непрерывно и постоянно, а потому непрерывным и постоянным должно быть и излияние воды через устья. Таковы подлинные причины излияния воды из Понта. Справедливость этого объяснения подтверждается не рассказами торговых людей, но самым по возможности точным наблюдением природы.

40. Так как мы остановились на этой местности, то нельзя допускать в изложении никаких неясностей или голословных уверений, как поступает обыкновенно большинство историков. Напротив, необходимо подкреплять рассказ наш доказательствами, дабы у любознательных читателей не возникало никаких недоразумений относительно описываемых предметов. Такого рода изыскания составляют преимущество нашего времени, когда все моря и земли сделались доступными, и потому не подобает более ссылаться на поэтов и баснописцев как на свидетелей неведомого. Так обыкновенно поступали наши предшественники, которые, говоря словами Гераклита ¹³⁶, приводили ненадежных свидетелей в подтверждение сомнительных известий. Итак, мы утверждаем, что Понт принимает наносы с давнего времени по настоящее, и что мало-помалу он будет занесен илом совсем, так же как и Меотида, если, конечно, свойства этих местностей останутся те же и причины наносов будут действовать неизменно. Время бесконечно, а вместимость впадин точно ограничена, и поэтому нет сомнения, что впадины со временем наполнятся, хотя бы наносы были самые незначительные. В природе так: если что-либо конечное растет или убывает непрерывно в продолжение бесконечного времени, то цель изменений в том или в другом направлении ¹³⁷ будет достигнута неизбежно, как бы незначительны ни были самые изменения: на сей раз допустим это. Но если ил наносится не в малом количестве, а в очень большом, то, очевидно, теперешнее предсказание наше исполнится ¹³⁸ не в далеком, но в близком будущем. Так и есть на самом деле. Меотида уже заносится илом, ибо большая часть ее имеет глубины пять-семь сажен, вследствие чего по нему не могут ходить большие корабли без лоцмана. Далее Меотида, как единогласно свидетельствуют о том древние ¹³⁹, была первоначально морем, сливающимся с Понтом в одно, а теперь это — озеро сладкой воды ¹⁴⁰, ибо морская вода вытеснена из него наносами, а вливающаяся в него из рек вода получила перевес. Подобное же случится и с Понтом, начало чего наблюдается уже и теперь: хотя совершающиеся в нем изменения благодаря обширности впадины не очень заметны для большинства людей, но достаточно небольшого внимания для того, чтобы и теперь ясно различить эти изменения.

41. Так как Истр, протекая по Европе, впадает в Понт множеством устьев, то перед ними в море на расстоянии одного дня пути образовалась полоса земли стадий в тысячу из ила, нанесенного из устьев реки. На эту полосу земли иногда набегают плывущие по Понту корабельщики, находясь еще в открытом море, а ночью, когда места эти не видны, корабли разбиваются о них. У моряков они называются Стефами ¹⁴¹. Вот, по нашему мнению, причина того, что насыпь образуется не у самого берега, но выдвигается далеко вперед: пока течение реки сохраняет силу, преодолевает морскую воду и прогоняет ее, до тех пор земля и все приносимое рекою должно отбрасываться вперед, не задерживаясь раньше и не останавливаясь. Но как только вследствие глубины и обилия морской воды течение реки слабеет, тогда неизбежно по силе природы задерживается несомый ею ил. Вот почему наносы мощных больших рек отлагаются вдали от берега, хотя море у самой суши и глубоко; напротив, реки небольшие и тихо текущие образуют наносы вблизи своих устьев. Яснее всего обнаруживается это во время половодия от ливней, когда и незначительные речонки, преодолевая у своих устьев морскую волну, отбрасывают наносы в море тем дальше, чем стремительнее река, и тем ближе, чем течение реки тише. Ничего нет невероятного ни в величине вышеупомянутой полосы земли, ни вообще во множестве камней, бревен и ила, наносимых реками; глупо было бы не верить этому. Достаточно поглядеть на любой горный поток, как он нередко в короткое время размывает и пробивает крутые обрывы, несет с собою разный лес, землю и камни и образует такие наносы, что изменяет и делает неузнаваемою самую местность ¹⁴².

42. Поэтому не следует удивляться тому, что столь многочисленные и быстрые реки, притом текущие непрерывно, производят упомянутое выше действие и могут наконец наполнить Понт. Для человека, рассуждающего правильно, это представляется не только вероятным, но и неизбежным. Чего следует ожидать в будущем, показывает следующее: насколько вода Меотидского озера слаще понтийской, настолько же Понт несомненно отличается от нашего моря* ¹⁴³. Отсюда ясно, что если пройдет времени во столько раз больше того, в какое наполнилась Меотида, во сколько одна впадина больше другой, то и Понт сделается мелководным озером со сладкой водой наподобие озера Меотидского. Следует, впрочем, предполагать, что с Понтом это произойдет тем скорее, что изливающиеся в него реки больше и многочисленнее.

Предыдущее рассказано для тех читателей, которые не верят, что Понт заносится илом уже и теперь, что некогда будет занесен совсем и, при всей значительности объема, обратится в маловодное озеро. Еще больше говорили мы это ради изобличения лживости мореплавателей и наклонности их к чудесному, дабы избавить себя от необходимости принимать по неведению с детскою верою все, что бы ни говорилось, и при помощи правдивых указаний получить хоть некоторую возможность различать в чужих сообщениях ложь от правды. Теперь возвратимся к дальнейшему рассказу о выгодах местоположения Византии.

43. Мы только что сказали, что длина устья, соединяющего Понт с Пропонтидою, сто двадцать стадий, что одним концом его со стороны Пропонтиды служит Гиер, а другим, со стороны Понта, промежуточное пространство у Византии. Между этими оконечностями находится на европейском берегу устья святилище Гермеса на выдающейся в виде мыса скале; от Азии оно удалено стадий на пять: это и есть наиболее узкая часть прохода. Здесь-то, как рассказывают, Дарий ¹⁴⁴ перекинул мост через пролив, когда шел войною на скифов. На всем остальном протяжении от Понта сила течения в устье равномерна, потому что берега пролива с обеих сторон остаются одинаковыми. Но лишь только идущее из Понта течение, сжатое в теснине, ударяется с силою о Гермесово святилище на европейском берегу, где, как мы сказали, самая узкая часть пролива, тут оно делает поворот как бы от толчка и стремительно несется к противоположному берегу Азии. Отсюда, как бы повернув назад, течение принимает противоположное направление к высотам Европы, именуемым «подле Очагов» ¹⁴⁷. Здесь оно поворачивает снова и ударяется в так называемую Корову, местность в Азии, где, как гласят сказания, впервые остановилась Ио ¹⁴⁸ после переправы через Боспор. От Коровы оно делает последний поворот и устремляется к самой Византии, там около города разделяется и небольшую часть своей воды посылает в залив, именуемый Рогом ¹⁴⁹, а остальная, большая часть, опять отклоняется в сторону. Однако этому последнему течению недостает уже силы для того, чтобы достигнуть противолежащего берега, где находится Калхедон; ибо после неоднократных отклонений в сторону течение слабеет в этой более широкой части пролива, не делает больше коротких изломов в направлении к азиатскому берегу под острым углом, но идет под тупым; поэтому, не достигнув города калхедонян, оно направляется дальше посередине пролива.

44. То, что делает положение Византии весьма удобным и в такой же мере неудобным положение Калхедона, объяснено нами выше; однако на первый взгляд может показаться, что оба города занимают одинаково выгодное положение. Вопреки видимости нелегко бывает при всем старании войти морем в один из этих городов; напротив, в другой город течение несет тебя непреоборимо, даже наперекор твоему желанию, как мы заметили выше. Вот и доказательство того: переправляющиеся из Калхедона в Византию не могут плыть прямо по причине идущего посередине течения, сворачивают к Корове и так называемому Хрисополю ¹⁵⁰, которым некогда по совету Алкивиада завладели афиняне и в котором они первые начали облагать данью все идущие в Понт суда; дальше этого города плывущие отдаются течению, которое и заносит их непременно к Византии. То же самое замечается и во время плавания по другую сторону** города византийцев, именно: плывет ли кто-нибудь от Геллеспонта под южными ветрами, или к Геллеспонту из Понта под пассатом ¹⁵¹, прямой удобный путь лежит вдоль европейского берега из города византийцев к теснинам Пропонтиды, где находятся города Абидос и Сест ¹⁵², а оттуда таким же точно способом обратно к Византии. Совсем иным оказывается путь от Калхедона вдоль азиатского берега, который представляет много изгибов, а область кизикенян ¹⁵³ выступает далеко в море. Плывущему от Геллеспонта к Калхедону трудно идти сначала вдоль европейского берега, потом, по приближении к Византии, обогнуть эти местности и подойти к Калхедону; мешает тому морское течение и выясненные выше причины. С другой стороны, судну, выходящему из Калхедона, нет никакой возможности подойти прямым путем к Фракии; его задерживают находящееся в промежутке течение и оба ветра ¹⁵⁴, на том и другом пути дующие в противную сторону, именно: южный ветер гонит в Понт, а северный из Понта, и ни на одном из этих путей нельзя миновать ветров.

Вот что делает положение Византии весьма выгодным со стороны моря; невыгоды сухопутного положения ее будут выяснены ниже.

45. Фракия ¹⁵⁵, простираясь от одного моря до другого, кругом облегает земли византийцев, так что они ведут постоянную трудную войну с фракийцами. Хотя бы византийцы приготовились к борьбе и восторжествовали над врагом, навсегда избавиться от войны они не могут, потому что во Фракии много народов и владык. Одолей византийцы одного владыку, на страну их пойдут три других, более могущественных; уступками, платежом дани, договорами византийцы ничего не достигают. Самые уступки в чем-либо, сделанные одному, порождают пять новых врагов, поэтому они непрерывно пребывают в состоянии тяжелой войны; ибо что может быть опаснее и страшнее войны с соседями, притом с варварами? Как бы то ни было, византийцы всецело поглощены борьбою с этими опасностями на суше, но кроме всех прочих бедствий, сопряженных с войною, они терпят муки Тантала, как выражается поэт. Ибо византийцы владеют плодоноснейшей землей; когда обработают ее старательно и получится обильнейший урожай превосходного качества, когда вслед за сим появляются варвары и часть плодов уничтожают, а другую собирают и уносят с собою, тогда, не говоря уже о потерянных трудах и затратах, самый вид истребления прекрасных плодов повергает византийцев в тяжкую скорбь и печаль. Тем не менее войну с фракийцами они по привычке выдерживали и верно хранили первоначальные отношения к остальным эллинам. Но положение их сделалось в высшей степени трудным, когда ко всему этому пошли на них еще и галаты под предводительством Комонтория ¹⁵⁶.

46. Эти галаты покинули родину вместе с Бренном ¹⁵⁷. Избегнув гибели в Дельфах и явившись к Геллеспонту, они не переправились в Азию, но остались тут же, потому что их пленили окрестности Византии, одержали победу над фракийцами, Тилу ¹⁵⁸ обратили в царскую резиденцию и стали угрожать византийцам великими опасностями. При первых вторжениях галатов во время первого царя их Комонтория византийцы постоянно откупались подарками, уплачивая по три, по пяти, а иногда и по десяти тысяч золотых, лишь бы избавить свою страну от разорения. Наконец они вынуждены были согласиться на уплату восьмидесяти талантов ежегодной дани. Так было до царствования Кавара ¹⁵⁹, при котором владычество галатов пало, а самое племя было совершенно истреблено фракиянами, в свою очередь одолевшими врага. В такое-то время ¹⁶⁰ византийцы, удручаемые данью, послали сначала послов к эллинам с просьбою о помощи и о поддержке их в тогдашней нужде. Так как большинство эллинов оставило просьбы их без внимания, то византийцы вынуждены были взимать пошлину с судов, идущих в Понт. [47.] Взимание византийцами пошлины с товаров, идущих из Понта, было для всех эллинов убыточно и тяжело и возмущало их, а потому все народы, занимающиеся морской торговлей, обратились с жалобами к родосцам, так как эти последние почитались сильнейшим морским народом. Следствием этого была война, о которой мы и намерены говорить теперь.

Побуждаемые собственными потерями и терпевшими ущерб соседями, родосцы при участии союзников прежде всего отправили посольство к византийцам с требованием отменить провозные пошлины. Но византийцы решительно отвергли это требование и в правоте своего поведения были убеждены прениями, происходившими между послами родосцев и тогдашними представителями государства византийцев, Гекатодором и Олимпиодором; вследствие этого родосцы удалились ни с чем. По возвращении послов домой они приняли решение объявить войну византийцам по причинам, указанным мною выше. Тут же они отправили послов к Прусию с просьбою принять участие в войне; им стало известно, что Прусий по каким-то причинам находится во вражде с византийцами.

48. Подобным же образом действовали и византийцы: они также послали послов к Атталу и Ахею с просьбою о военной поддержке. Аттал готов был помочь; но силы его в то время были незначительны, ибо Ахей принудил его довольствоваться отцовскими владениями. Ахей, в то время владычествовавший над землями по сю сторону Тавра и недавно присвоивший себе царское достоинство, обещал оказать помощь. Таким поведением он сильно оживил надежды византийцев и навел страх на родосцев и Прусия. Дело в том, что Ахей состоял в родстве с Антиохом, вступившим на царство в Сирии, а упомянутые выше владения Ахей приобрел приблизительно таким образом. По смерти Селевка, отца этого Антиоха, царство наследовал старший сын его Селевк; в силу родства, он вместе с ним совершил поход через Тавр года за два до времени описываемых нами событий. Селевк младший, лишь только получил царскую власть, узнал, что Аттал покорил уже себе всю Азию по сю сторону Тавра; тогда-то Селевк поспешил защитить с этой стороны свои владения. С большим войском он перевалил через Тавр и пал жертвою коварства галата Апатурия и Никанора. Ахей, как родственник, не замедлил отмстить за смерть Селевка, повелев казнить Никанора и Апатурия; в командовании войском и в управлении делами он показал себя и благоразумным, и великодушным. Так, невзирая на благоприятствовавшие ему обстоятельства и на сочувствие народа, при помощи которого он мог возложить на себя диадему, Ахей отказался от этого, оставляя царскую власть за младшим из сыновей Антиохом, деятельно в разных направлениях совершал походы и завоевал снова всю Азию по сю сторону Тавра. Когда дела его сверх всякого ожидания приняли столь счастливый оборот, когда он запер Аттала в самом Пергаме ¹⁶¹ и все остальные земли покорил своей власти, тогда, ослепленный победами, он немедленно уклонился с прежнего пути, возложил на себя диадему и провозгласил себя царем, в то время самым могущественным и грозным из всех царей и владык по сю сторону Тавра. На него-то рассчитывали византийцы более всего, когда объявили войну родосцам и Прусию. Раньше Прусий укорял византийцев за то, что они, решив поставить несколько изображений его, не исполнили этого решения, все откладывали, пока дело не было забыто. [49.] Недоволен был он ими и за то, что они всячески старались примирить враждовавших между собою и воевавших Ахея и Аттала, тогда как, по его соображениям, дружба их была невыгодна для него во многих отношениях. Сердился он и за то также, что византийцы, как казалось, отправляли к Атталу посольство для участия в жертвоприношениях по случаю празднества Афины между тем, как к нему на Сотерии не послали никого. По всем этим причинам он таил в себе вражду к византийцам и потому охотно принял предложение родосцев. При заключении договора с послами он настаивал на том, чтобы родосцы вели войну на море, сам же он рассчитывал нанести неприятелю не меньший ущерб на суше.

Дата добавления: 2015-08-13