Часть 2. Кухня.

Бытие определяет сознание, но сознание не согласно с этим.

Хорошее занимает время.

Оставайся терпеливым и уверенным.

Всё наладится; скорей всего не через мгновение, но в конечном счете всё будет...

Помни, что есть два вида боли: боль, которая ранит, и боль, которая изменяет самого себя.

Когда ты идёшь по жизни, вместо того, чтобы сопротивляться ей, помоги ей развивать тебя.

Не так уж важно где засыпать, главное – что бы никто и ничто не тревожило. Но мне и раньше и теперь спать на кухне самое то. В смысле – очень нравится. Конечно, если позволяет пространство улечься ни на стульях, а на диване или брошенном на пол, у плиты матраце, пусть даже и так.

А уж если плита – газовая, то это так замечательно, что только ванная комната с газовой колонкой и может быть альтернативой, но там всё ж несколько иная атмосфера – более способствующая эротическим фантазиям и размышлениям о быстротечности времени, в то время как на кухне можно придумывать другие миры и оживлять их, наполнять и препарировать.

Да и спится, на кухне, гораздо замечаательнее и спокойнее.

Включаешь комфорку, когда уже отработаешься, выключаешь свет и смотришь на огонь, и уже почти засыпая, перекрываешь газ и исчезаешь из этого мира. Умираешь кратковременно на несколько часов, а проснувшись, ставишь чайник, поджариваешь яйца с ветчиной или куриным мясом, подогреваешь бутерброды с сыром и зеленью, и запах этот, смешавшись с утренней свежестью оконной или форточной, вплетает нити какао аромата, и неспешно перекусив, глотнув волшебства иноземного делаешь первую сигаретную затяжку. И только тогда, после этого, перечитываешь сочинённое за ночь, и с первой исправленной буквы осознаёшь радостно – я ожил, я включился, я существую.

И одна из тотальных мечт – огромная кухня-кабинет.

Осуществится же?

Это ж ни так трудно?

Она - А кухонные разговоры? Разве не прелестны они? Разве нет в них изящного надрыва и откровенности, той предельной обнажённости чувств, после которых наступает или желаемое душевное облегчение, или всё становится окончательно на свои места. И уже не будет возврата к тому, как было раньше, ах, не будет….

Он - А было ли то отношение ко мне, какое вы имели ко мне прежде?

Она - Это странно.

Он - Что именно?

Она - Что вы такое спрашиваете….

Он - Отчего же?

Она - Я вам доверилась, а вы…

Он - Что я?

Она - Вы поступили низко.

Он - Низко?

Она - Да.

Он - Это потому, что человек семейный жертвеннее во встречах, чем иной?

Она - Да.

Он - Вот как….

Она - Да, именно так.

Он - И что мне делать?

Она - Уйдите, уйдите от меня со всем вашим враньём на всегда.

Он - Вы хотите этого сейчас, или минутный порыв?

Она - Хочу.

Он - Будь по вашему.

Она - Прощайте.

Штора окна, натянулась, изгиблась от этого предстоящего разговора, примерно так, она репетировала эту встречу, этот разговор… ну не знаю….

Это…

Штора, ласково опав пузырём безразличия на лицо, на заломленные руки, на чуть вспученные губы и пустяшную прелесть оттопыренности локтя, ну как там.

Она - Как в кино, старом.

Он - А кто из нас может точно сформулировать - что это – Любовь? Из чего состоит. Какое оно.

Она - Кто?

Он - И опять обниму – ты…

Она - Скажи, что, за это время, как начали существовать вместе, после того, как я пала… ты осудил меня?

Он - Нет.

Она - И что?

Он - Что?

Она - Перестань дерзить.

Он - Мы не можем быть вместе.

Она - И?

Он - И всё.

Она - Нет, ты ж ни так, нужно по иному.

Он - Как? Честно?

Она - Да.

Он - Ты счастлива?

Она - Ты же знаешь, что нет.

Он - Отчего же?

Она - От того, что я люблю страшного человека, а он не любит меня.

Он - И всё?

Она - Нет.

Он - Что ещё?

Она - И то.

Он - Ну что… говори уж.

Она - А не пошёл бы ты.

Он - А… мы уже вот так?

Она - Да.

Он - Иди на хуй.

Она - На хуй, я?... Да не смеши.

Он - Смейся. Так лучше?

Она - Нет.

И штора хлестнула пощёчиной за ложь, за выдуманность, за выдухнность сигартености, включённой в прочерк письменного объединения слов со сказками, просмотрами фильмов, за весь этот бред.

Он - Я же тогда не понимал. А сколько мне тогда было?

Она - Это важно?

Он - Важно «В чём?».

Она - В том…

Он - Ну, объясни..

Она - Зачем?

Он - Я же тебе снюсь.

Она – Нет.

Он- Это кто сейчас говорит, штора, которую я обнимаю, стоя у балконной пропасти, с решением уничтожить себя, в простудной усталости от работы, или той прошлостью, когда нежась, просыпалась под светом твоего смешного храпа, больше похожего на некоторые извращения Баха сына, а ни отца…?

Она - Тот-то позабытый был… ты же знал?

Голость тела.

Сверху штора.

Снизу гардина – дерево морёный дуб.. когда-то эта гардина была куском одного корабля, поднятого со дна моря у сицилийского городка, и ты радостный мне её подарил..

Она - Помнишь? Или и это позабыто?

Он - Нет отчего же..

Она - Только ты сейчас с кем говоришь?

Он отодвинул пальцы рук от шторы, заглянул под веки, закатив глаза и вздохнул.

Она - Ну, и что ж ты меня держишь?

Он - Ради чего?

Она - Радио двоеточие.

Он - Никто не заставляет, те кто просили - молчат, так исчезающий троллейбус похож на взгляд. Брошенный навзничь.

Она - Не важно, что руки в рельсы упёрлись устало, не важно что от губ следы, украденный снег с автомобильных крыш.

Он - Разве это важно, что любимая спит на плече, под скрип дверной сквознячности, а дети, там далеко в ваной играют в сраженья.

Она - Всё это не важно, мой милый, мой милый.

Он - Есть то чего я боюсь. Есть те звуки, которые превращают меня в отблеск бритвы. Это ж так просто. Разве не понятно, мне страшно, когда тебя нет милая, когда тебя нет. Но я ж просыпаюсь. Гляжу на тебя. И думаю, вот это и есть, то чего, я боюсь. Сдвину щеколду в сторону, оставлю дверь открытой. Разве не понятно, что мне страшно, когда ты рядом, милая, когда ты тут.

Она - Начну… Так просто. Я дома…

Он - Кружатся воспоминания, под этот круга танца, я беру в руки спичку.

Она - Ты не пугайся. Ты не бойся. Это не страшно.

Он - Я беру спичку и зажигаю огонь, я кажусь чуть странным, но я зажигаю огонь.

Она - Ты не пугайся. Ты не дрожжи, это не стыдно.

Он - Я сжигаю всё.

Она - Всё?

Он - Всё!

Она – Слышишь, как трещат памяти стволы, как дрова нежности догорают, как колеблется язычок ключа в замке? И дверь на распошь, и пустая квартира, дом.

Он - Жизнь в небо…

Она - И в него, не бойся, не страшно, только одно движение бритвы…

Он - Ну, ещё раз, у вокзала я обернусь, Ну там, у того фонаря, Что склоняет меня зря. Не вернусь.

Она - Предметов тяжесть путешествия иным кажется, что это только капли клавиатурной беЗСонницы, только закрой глаза, тут же видения, в сны облака обернуть же не возможно, в конфетные фантики, помнишь? Был такой сон ни мой – твой, смешной.

Он - Стою на перроне. Этот город выплакан мной, я избавлялся от него Москвой, но Омск я тут, я не платформе железнодорожной с тоской. Двигаюсь, в мареве окружения пустоты, дальше через сквозь него, на туда, где троллейбус меня внутрь всосав, где на задней площадке, удивлённый, где мелькает всё. Я это помню и не узнаю. Эти объявления остановок. Я в «Чкаловск», туда, хочу, а еду в городок Нефтянновск, «Нефтянников», правильно знаю, и на «Маяковского» исчезаю, тут у бывшего штаба Колчака, я выпиваю, с мужиками, смешными, чуть жестокими, они пугают и машут руками. Мы мол, мы вон из ВыШыМиша. Забавные, как «Линии», кто не знает, есть специально любимые.

Я всё ближе, мне страшно. Как объяснить этот страх возвращения? Жду троллейбус. Они такие все новые. Они уже не любимые, нет гула, нет колготы, нет кочек, «Водники». Ваши биты пики. Да какие пики – это просто кино. Погодь, ты же вор… «Автодор». «Мед.». - по требованию. «Кристалл». Дальше пешком, выйду, я к дворцу, не смогу спуститься со ступенек. Там многие кто. Я с Малунцева мимо этого оплесенья всё больше похожего на Ленинград, на Королёв, на Пречистинку, на Сицилию.. иду к своему дому. Нет вот дом 19 я не мог обознаться. Следующий 17 мой…Что происходит со мной? Что вообще происходит?

Она – Зечем ты приехал?

Он - Зачем я приехал? Потратил неделю, почти. Руки устали, болят мозги, сожусь во дворе там скамейка была у моего подъезда. Коричневого цвета дверь. И что теперь? 4 часа утра. Электрическая сигарета, дымит едва. Мобила. Снега…

Она - Я едва коснулась себя, вчера.

Он - На к Дворцу, такси, уезжаю. Вокзал, мельтешение поездного бреда, как от порога, дорога, И от Москвы, плюнув, закурив, поправив лямку рюкзака.

Она - Это ж так просто, это ж тоска… Зима, зима, зима…

Сейчас только что вернулся с улицы... или из иного пространства, как назвать-то правильно, теперь не знаю, с природы? Как?

Слепил 5 снеговиков. Снег же выпал? Или это был ни он? Но вот их изображение… слепил я, как подтверждение своего бытия. Как, что? Разве это ни есть смыл - как выпадает первый снег, лепить их пять? Или почему пять…ы.

Ел снег. Вкусно. Зима. Скоро улетать в Лето.

Он - В Африке не бывает зимы, ну в этой, стране Либерии… я ж бывал там, и там снег – видел, в холодильнике. В виде инея и льда. Позже…. Мальчики с автоматами.. меня пинал подросток в лет 10 – 12 калаш выше его… послал его на хуй. РУССКИЙ??? Иди на хуй!

Тратить сперму на 12 летнюю девочку там – тратить на старуху и защита одна – щащащаща погоди…

Она - Ленинградская порозмль, песня в ушах тупая… тын дын, как в сердце удары, кляла себя не возвращаться, но он же, как…Вот интересно Ушаков терь святой.. А Суворов, Александр, Васильевич…?

Он - Ммм?

Она - Ты рядом…

Он - Христя Помнишь? Новый год в Ленинграде? Эту странную квартиру? Эту странную встречу... и терь у тя 2 детей…и эта фотографка умерла, та, что жила у Зимнего. И фото помнишь?

Она - А в подъезде? Разве?

Он - Для тебя был только один человек мужчина, для меня только одна барыня царица мира…

Она - Разве важны, струящиеся мелочи сохранённости, да же на видео?…

Он - Христя… Дима…Видеокамера… Помнишь потом потоп? И мы все пьяные ехали, счастливыя, на веселе, мчали, а потом вышли, шли пешком, как возвращались от того Ленинграда, который я тогда не мог показать, а просто пришли к этой фотографине, которая от лица до пояса была богиня, а ниже ужасная жаба, или русалка, или ужас моих вымыслов?

И захлопывается дверь кухонная, и Снегурочка открывает окно в фонарность вечера уже ноябрьского, и гасит свет, и видит застывшего под окном Снеговика. Куда он двинется теперь?

Куда?

Утром Христя проснулась, с удивлением зафиксировала натёкшую из под холодильника лужу, открыла морозильную камеру и с недоумением вынула оплывшую ледышку, чем-то неуловимо напоминающую фигурку Снегурочки. Оконная рама хлопнула и Женщина краем глаза заметила, что под окном появился сугроб, с вледенным внутрь старым ведром, обрывком оранжевого шарфа и ворону, ухватившую морковку и улетающую в куда-то неизвестность. У каждого своя добыча, у каждого своя мечта. Иногда мечтой может стать и обычная морковка, то есть – еда, как бы проста и обычна она не была.

Дата добавления: 2015-08-09